Фархад Хамраев. Щедрость души

От родителей в наследство остаются не только материальные, но и духовные ценности, которые со временем обретают особую значимость. Не всегда, правда, мы дорожим этим наследством, а между тем, преумножение его – одна из наиболее важных задач каждого образованного человека. Как у Саади:

Ты хочешь от отца наследства? Это – знанье,
Другое ты в полдня прокутишь состояние.

...Мне посчастливилось родиться и вырасти в интелли­гентной и образованной семье, где царили культ книги и уважение к творчеству. Друзьями моего отца профессора Муратбека Каримовича Хамраева (1936–1983) были яркие, талантливые люди самых разных профессий: писатели Сабит Муканов, Зия Самади, поэты Абдильда Тажибаев, Долкун Ясенов, Джуманияз Джабаров, литературоведы Есмагамбет Исмаилов, Леонид Тимофеев, Вахид Захидов, музыканты Куддус Кужамьяров, Газиз Дугашев, физик Геннадий Месяц, психолог Артур Петровский, педагоги Юрий Бабанский, Ибрагим Обидов и многие другие. Каждый из них – легенда страны, особая история. С некоторыми из них мне удалось пообщаться еще при жизни отца, хотя я был совсем юным, но впечатления сохранились. По воле судьбы после смерти отца с некоторыми его друзьями я продолжал и продолжаю общаться. При этом со многими у меня сложились ровные, хорошие, уважительные отношения, несмотря на большую разницу в возрасте. С другими общение свелось к минимуму, а с третьими – эти отношения приобрели более открытый доверительный характер, переросли в дружеские (естественно с определенной долей условности). К их числу можно отнести выдающегося узбекского поэта Абдуллу Арипова.

* * *

Абдулла Арипов – поэт, как говорится, от Бога. Он родился в 1941 году, ровно через V веков после Алишера Навои. В одной из своих ранних статей о творчестве А. Арипова я как-то писал, что поэтов такого масштаба узбекская земля рождает один раз в 500 лет.
При жизни отца мы с Абудуллой ака практически не общались: виделись и разговаривали у нас дома, в стационаре, где они с отцом несколько раз подлечивались, иногда даже в одной палате. Но это общение, как любят сегодня говорить, было протокольным. Абдулла ака много шутил и казался мне очень веселым и жизнерадостным человеком.
…Отец умер вечером 14 февраля 1983 года, похоронили его на следующий день после прощания в Институте, где отец работал директором. Абдуллы Арипова не было в республике. Пришел он к нам домой по возвращению в четверг вечером. Немного посидев и поговорив с мамой, он попросил меня проводить его. Выйдя на улицу, он сначала утешал меня, как мог, потом сам расстроился и начал плакать. Немного успокоившись, уехал. Как я потом узнал, в тот вечер Абудулла ака написал свое стихотворение «Памяти друга Мурата Хамраева».
После этого (я еще был студентом) мы стали встречаться с Абдуллой ака достаточно часто по разным поводам: издание отцовских книг, проведение юбилея, встречались у нас дома и дома у Абдуллы ака, на его работе, в гостях у разных людей и на различных официальных и неофициальных мероприятиях. Неизменным было лишь одно: встречи и беседы всегда были полезными, занимательными и, конечно, разными: короткими и деловыми, очень продолжительными до глубокой ночи, но всегда интересными, эмоциональными, веселыми, иногда грустными. В них проявлялись неординарность его мышления и изложения мыслей, порой парадоксальность суждений, отсутствие искусственных ограничений в рассуждениях и взглядах на жизненные явления, людей, истинная нравственность и совестливость человека-патриота и гражданина, естественность, непринуждённость, искренность. Он умеет быть разным, но при этом всегда интересным и, главное, умным.
Однажды я пришел в Союз писателей, где работал Абдулла ака. Было пасмурно. Абдулла ака сидел в кабинете один и, как мне показалось, был не в настроении. Мне он обрадовался, мы разговаривали обо всем и ни о чем конкретно. Время от времени Абдулла ака держался за сердце, сетуя, что оно ноет, реагируя на погоду.
Зазвонил телефон. Звонил Эркин ака Вахидов, Абдулла ака поинтересовался делами издательства. На тот момент Эркин ака работал директором издательства литературы и искусства им. Г. Гуляма. Абдулла ака сдержанно улыбался. После окончания разговора я поинтересовался причиной улыбки.
− Он дома, у него тоже болит сердце, – ответил Абдулла ака.
− И вам стало легче… – пошутил я.
− Знаешь, значительно, – поддержал он шутку. – Оказывается, не только у меня болит сердце...
Секретарь Абдуллы ака внесла в кабинет почту. Я собирался уже прощаться, но он удержал меня и предложил вместе пообедать. Я остался. Он стал просматривать почту. Было много писем от частных лиц, какая-то маленькая девочка прислала свои стихи. Абдулла ака кое-что прочитал вслух, поинтересовался моим мнением, потом позвонил в редакцию детского журнала и попросил, чтобы опубликовали стихи девочки. Достав листок бумаги, он быстро написал небольшое вступительное слово к подборке стихов и передал его секретарю для сотрудника журнала, который должен был прийти за стихами.
Когда секретарь вышла, Абдулла ака заметил:
− Если станет хорошей поэтессой, будет говорить, что я помог ей. Если не станет – значит не судьба. Но запомни, людям всегда надо помогать, если имеешь такую возможность. Особенно творческим людям, – добавил он. – Хотя всем помочь нельзя, не в силах мы этого сделать, как бы не хотелось…
Отец мне тоже неоднократно говорил об этом. На его жизненном пути не однажды встречались хорошие люди, которые помогали ему просто потому, что хотели помочь. Отец всегда с благодарностью вспоминал о них.
Тему, которую мы начали обсуждать в кабинете, мы продолжили и во время обеда. Абдулла ака рассказал некоторые случаи из своей жизни, когда ему тоже помогали разные люди. Он умел помнить добро. Человек большой и широкой души, он на многое имеет свой взгляд, но всегда считается с мнением других, пытается понять людей, помочь им.
Я вспомнил его ранний стих «Ни от кого не ожидаю счастья», и поэт многозначительно улыбнулся.

* * *

В октябре 1989 года я пришел на работу к Абдулле ака. Мы не виделись с ним месяца два, и я решил навестить его. Настроение у меня было неважное: мою защиту кандидатской диссертации постоянно откладывали; с тех пор, как Специализированный совет принял ее и назначил официальных оппонентов, прошло около года. Все было готово, но директор Института языка и литературы не пропускал ее. Причин было несколько, среди которых моя молодость («Пусть не торопится, еще успеется», – говорил он) и некоторые неприятности у моего научного руководителя профессора Туры Мирзаевича Мирзаева.
Узнав о моих проблемах, Абдулла ака удивился тому, что я не обратился к нему раньше. Он позвонил в институт. Разговор длился недолго. Абдулла ака нашел правильные слова. В итоге моя защита состоялась через двадцать дней.
2 ноября, накануне защиты, из Нукуса приехал мой первый оппонент профессор К. Максетов с супругой. Естественно, они были приглашены к нам в дом. Чтобы Кабул Максетович не чувствовал себя стесненно, были приглашены другие гости: Тура Мирзаев, Эрик Каримов, Джуманияз Шарипов и Эркин Ахметходжаев. Был, естественно, и Абдулла ака.
Вечер затянулся, все говорили довольно оживленно, но с особым вниманием слушали Абдуллу Арипова. Все гости были людьми науки, профессионально занимались фольклором и литературой, однако знания поэта их потрясали. Он говорил ярко, образно, подкреплял свои мысли строчками из творчества того или иного поэта. Тогда я впервые удивился его ассоциативной необыкновенной памяти. Он цитировал Махмуда Кашгарского, Машраба, объяснял значение того или иного бейта. Были озвучены многочисленные газели Лутфи. Каждый вносил свою лепту в дискуссию, обнаруживая удивительную эрудицию. Но в центре внимания продолжал оставаться Абдулла Арипов.
Гости разошлись во втором часу ночи. Абдулла ака еще задержался. Мы разговаривали о разном, обсуждали планы на ближайшие дни, потом Абдулла ака произнес: «Ты иди отдыхать, у тебя завтра важный день. Ты должен выспаться. Я тоже пойду домой». Я предложил ему остаться у нас, но Абдулла ака категорически отказался. Тогда я вызвался проводить его до дома. Мы вышли на улицу, Абдулла ака спросил, во сколько состоится защита. Я ответил, что в 11 часов.
− Я нужен тебе завтра? – неожиданно спросил он.
− Вы отдыхайте, − сказал я деликатно. – Завтра утром вам тяжело будет проснуться.
− За меня не переживай, − ответил Абдулла ака…
…Спецсовет начал работу вовремя, и первой была моя защита. Среди членов Совета было немало ученых, которые имели непростые отношения с моим отцом и Турой Мирзаевичем. Два-три «черных шара» из двадцати членов Совета, по всей видимости, были гарантированы. К этому я был готов, как и к разным вопросам, которые и прозвучали исключительно из уст «друзей» отца. Правда, они не были фольклористами, и их вопросы не представляли для меня особой сложности.
Когда я отвечал на вопросы членов Совета, в зале появился Абдулла ака. Его пригласили за председательский стол.
Все внимание переключилось на поэта.
Все понимали причину появления в зале А. Арипова. Они прекрасно знали, что мой отец и Абдулла ака дружили.
Больше вопросов ко мне не было. После выступлений ученых слово взял Абдулла Арипов. Он говорил всегда ярко и эмоционально. Тогда у меня сложилось впечатление, что защита моей диссертации была организована лишь для того, чтобы послушать поэта Абдулу Арипова. Это было забавно. Я встречался с ним часто, и для меня он был практически всегда доступен, а вот многие присутствующие в зале только мечтали бы с ним познакомиться, послушать, поговорить. Они ловили каждое его слово. Мне было очень приятно.
Абдулла ака говорил не только о моей диссертации, автореферат которой он читал, обо мне, но и о уйгурско-узбекских литературных связях. Он говорил о том, что в истории узбекской литературы были имена, которые способствовали укреплению этих связей. В частности, поэт говорил о Машрабе и Фуркате. Оценки А. Арипова были потрясающе интересными, его речь была яркой, образной, он оперировал фактами, читал наизусть стихи Фурката.
…В общем, защита моей диссертации прошла успешно. Ожидаемых мною «черных шаров» не было.

* * *

Как-то раз накануне его шестидесятилетия мы сидели с Абдуллой ака в его кабинете. Вышел в свет его четырехтомник, включающий практически все созданное им. И Абдулла Арипов, чье творчество давно по достоинству оценено и в республике, и за рубежом, искренне, как ребенок, радовался выходу своего четырехтомника. На мой вопрос, чем объяснить такое юношеское восприятие, он ответил, что все в жизни когда-то заканчивается. Уйдем и мы. А книги останутся, и память об авторе будет жить до тех пор, пока будут жить его книги, пока люди будут их читать.
А. Арипов всегда был гибким, коммуникабельным, современным человеком, тонко разбирающемся во всех жизненных нюансах, конъюнктуре политических решений. Он всегда понимал, что надо делать и, самое главное, как. Как творческая личность он позволял себе некоторые отступления от общепринятых условностей, но масштаб его дарования позволял ему это делать.
Как художника и большого поэта Абдуллу Арипова отличает свежесть восприятия жизни. Однажды я принес поэту один авторитетный московский журнал, где была напечатана моя статья, в которой я сравнивал поэзию Абдуллы Арипова и Николая Рубцова. Каково же было мое удивление, когда после внимательного прочтения статьи, он позвонил мне и поблагодарил за публикацию, отметив, что в таком контексте о нем практически никто не писал, и сам факт публикации в таком известном журнале свидетельствует о признании его таланта.
Не скрою, я был польщен его похвалой, в тот момент он разговаривал со мной как с коллегой, как с человеком, который понимает его, понимает его творчество и пишет о нем профессионально.
Он всегда оценивает людей по поступкам, и мне советовал не торопиться с оценками. «Время – вот самый объективный фактор, и нужно уметь видеть события в развитии, а для этого важно научиться разбираться в людях».

* * *

Однажды мы сидели в небольшом кафе на свежем воздухе. В те дни готовился юбилей одного великого узбекского поэта, издание его юбилейной книги. Естественно, что речь зашла о творчестве классика, и Абдулла ака стал выдавать такие потрясающие тонкости его творчества, что я не переставал удивляться, вновь убеждаясь какая у него феноменальная память. Он вспомнил ранние стихи поэта, потом более поздние, стал сравнивать их с творчеством других, более ранних узбекских поэтов, живших в XVII–XVIII вв.
– Ты понимаешь, так может писать только великий поэт. Он был не просто талантливым. Но хорошо знал отечественную литературу и мог по достоинству оценить творчество того или иного поэта, – назидательно произнес А. Арипов.
Я стал возражать и Абдулла Арипов философски заметил, что, если бы он ничего другого не написал, кроме этих двух четверостиший, то и тогда стал бы классиком узбекской литературы. А потом добавил, что этот замечательный поэт был еще и очень хорошим человеком. Немного подумав, добавил: «Он воспитал прекрасных детей, которыми можно по-настоящему гордиться».
Таким трогательным и сентиментальным я его давно не видел. В тот момент он показался мне каким-то особенным, с ясными, лучистыми искренними глазами.
Абдулла ака виновато улыбнулся и через минуту снова стал прежним: живым, эмоциональным, вновь стал декламировать стихи, оживленно о чем-то рассказывать, а мне так хотелось, чтобы он оставался таким, как пять минут назад. Но, увы!
Эта встреча почему-то очень запомнилась мне. Поэт поразил меня искренностью и проникновенностью, подобно его стихам, написанным в молодости.
…Много встреч и бесед было у меня с Абдуллой Ариповым. Убежден, в будущем их будет еще больше. Когда я с ним встречаюсь, на ум мне часто приходят строчки из стихотворения уйгурского поэта Учкуна «Спор о мудреце», как заповедь всем нам и будущим поколениям:

Что сотрясать кладбищенский гранит?
Вы мудрецов живущих берегите!

«Звезда Востока», № 4, 2015

Фархад Хамраев  (1963–2015)
Родился в Алма-Ате. Окончил ТашГУ (ныне НУУз). Работал научным сотрудником Узбекского НИИ педагогических наук им. Кары-Ниязова, преподавателем, доцентом ТашГУ (ныне НУУз), зав. кафед­рой Университета мировой экономики и дипломатии, зав. сектором Министерства иностранных дел РУз. Член Союза писателей Узбекистана.

• Назад
• Вперёд