Вика Осадченко. Психология творчества (рассказ)

Мальвина идет по улице и мечтает, что хорошо бы, пока каникулы, выкрасить хоть одну невзрачную русую прядку в голубой цвет. К осени, к институту, как раз вылиняет.
Мальвина думает, что надо срочно спросить дорогу: похоже, что она уже заплутала и идет не туда. Людей, как назло, нет – только слева по раскаленной на солнце кольцевой несутся горячие машины, да впереди бодро шагает парень с рюкзаком на плече. И значит, придется ускорять шаг и догонять парня, единственную ее надежду найти Центр.
Мальвине хочется пить, а в сумке в ярко-оранжевой треугольной бутылке плещется холодная вода. Но лезть за ней сейчас означает упустить парня с рюкзаком, и потому придется потерпеть. Она щурится от солнечных бликов, пробивающихся сквозь пыльную листву чинар, и представляет, как апельсиновое свечение теплится в полутьме сумки.
Оранжевый треугольник – новая серия, появилась буквально на днях. «Илхом» начала наступление на город с простой синей бутылки, которую оценили только читатели Бредбери. Однако уже через пару недель вода стала продаваться в четырехгранных бутылках из красного пластика. Затем появился лимонно-желтый восьмигранник, и все словно сошли с ума. За новинкой охотились, а то, что найти эту марку можно было не везде, только подогревало интерес. Мальвина, конечно, начала покупать «Илхом» сразу, с той самой синей бутылки.
Она сжимает зубы и решительно преодолевает последние несколько метров. Мимоходом удивляется совпадению: из рюкзака торчит знакомое оранжевое горлышко.
– Извините, вы не знаете, где тут научный центр?
Симпатичный темноволосый парень широко улыбается и наконец-то замедляет шаг.
– До светофора, потом направо. Тоже на исследования? Пошли, провожу.
Мальвина с облегчением кивает, поспешно вытаскивая из сумки бутылку – горло уже окончательно пересохло. Делает большой глоток. На секунду становится прохладнее, но жаркий ветер с трассы снова ударяет в лицо.
– Меня Азим зовут, а тебя?
– Марина, – она вытирает рот и убирает оранжевую бутылку. – Но вообще-то лучше Мальвина.
У Азима смешные глаза – круглые и удивленные. Приятно, когда люди умеют удивляться.
– Сестренка в детстве зеленкой намазала, пока я спала. Потом волосы месяц не отмывались, светлые же. Вот и приклеилось: Маринка-Мальвинка.
– А, ну тогда понятно. Будешь участвовать, да?
– Если возьмут…
– Да они всех берут, – Азим беспечно машет рукой. – И платят на самом деле, представляешь?
– Копейки же выходят…
Азим довольно ухмыляется.
– Это в час копейки. А в месяц – почти как стипендия.
– Все равно мало, – Мальвина настроена скептически.
– Мне нормально, – парень сворачивает направо, на тихую улицу между типовых четырехэтажек. – Главное, что у родителей просить не надо. А то сразу начинается: иди работай, то-се…
Мальвина молчит, но довольно выразительно.
– Я сценарий пишу, – сообщает Азим, правильно истолковав ее молчание. – Фэнтези хочу сделать. Да чтобы как за границей, но узбекское. Потом режиссера найду, сценарий продам, деньги будут. Лишь бы не мешали пока. А дома же не дают.
– Это точно, – признается Мальвина. – Я вообще тоже что-нибудь написать собираюсь. Только пока ничего не написала. Думала на каникулах, а у сестренки то музыка, то подружки – не сосредоточишься. Может, тут получится.
За домами тянется высокий забор, огораживающий какие-то цеха. Азим показывает на вход, над которым горячий ветер хлопает оторванным углом баннера со знакомым по рекламному объявлению логотипом – «НИЦ Психология творчества».
– Вон оно, пришли. Тебе в приемную, направо.

* * *

Жара и пронзительная перебранка майн остаются снаружи. В приемной прохладно и тихо, только чуть слышно гудит компьютер. После солнца, бьющего прямо в глаза, кажется, что здесь царит полумрак. Мальвина скользит взглядом по табличке с именем. Буквы сливаются и мерцают. Подождать, пока глаза привыкнут – не выходит, топтаться под дверью на виду у молоденькой секретарши как-то неудобно.
В кабинете обнаруживается невысокий мужчина в белом халате. Он помогает Мальвине заполнить анкету: скучные стандартные вопросы, никаких психологических тестов, которые ей почему-то представлялись. В графе «Специализация» – чванливое слово «писатель». Мальвина настороженно косится на него, вертит ручку в пальцах.
– Поймите, нас не интересует качество текста, – устало объясняет мужчина. – Мы исследуем процесс творчества, а не результат. Все, что от вас требуется – это непрерывно творить в то время, пока вы находитесь в нашей лаборатории.
– А как это происходит? Подключаете датчики? – Мальвина в очередной раз жалеет, что не успела прочесть имя на табличке. Обращаться без него неудобно – словно спотыкаешься среди фразы.
Мужчина привычно улыбается.
– Все приборы работают дистанционно, они улавливают волны, излучаемые мозгом, и датчики им не нужны. Ничего к вам подключать не будут.
Он отходит к шкафу – на белый пластиковый бок падает одинокий луч из окна, прилипает к сетчатке желтым пятном. Мальвина моргает.
– Условия работы простые. В лаборатории можно заниматься только творчеством, за этим следят наши сотрудники. Если хотите выпить кофе, рядом есть комната отдыха. При входе и выходе из лаборатории используйте карточку, ее вы получите в приемной у Мадины. Закончив работу, возьмите у нее чек, деньги получите в кассе. Все понятно?
Мужчина просматривает анкету, не вчитываясь в кривоватые буквы, и придвигает ее к Мальвине. Сверху шлепается паспорт.
Секретарша Мадина дремлет, уронив голову на стол, но при ее приближении открывает глаза.
– Вам карточку, да?
Мальвина кивает, оглядываясь на табличку на двери. «Мельников Олег Владимирович, психолог». Лучше поздно, чем никогда…
Потом, зажав в руке белый пластиковый прямоугольник с номером 1184, она идет по короткому коридору. Слева мелькает та самая комната отдыха (светло-зеленые стены, смех, разговоры). Возле турникета стоит серьезный молодой человек в белом халате. Мальвина прикладывает карточку к окошку.
– Не так, – поправляет молодой человек, турникет отзывается тихим щелчком.
И Мальвина наконец попадает в лабораторию.

* * *

Неподалеку от меня сидит парень, которого я сегодня видела во сне.
Кажется, он был друидом или кем-то вроде. Может быть, даже Мерлином. Творилась какая-то волшба, дубы скрипели и качались, а посередине стоял он, весь прекрасный и загадочный.
Наяву мой Мерлин, между прочим, тоже ничего. Стройный, темноволосый, в стильно-черном и с длинным хвостом. Хвост на голове, конечно, а не в ином месте. Хотя было бы забавно.
Он сидит и рисует (на бумаге, карандашом), совершенно не подавая виду, что знает о нашей встрече во сне.
Вокруг все честно творят, отрабатывая плату. В основном за компьютерами – пишут или работают в фотошопе. Клавиши стучат, мышки пощелкивают. По проходам между рядами столов ходят две тетки. Интересно, а если кто-то будет сачковать, они его насильно выведут?
Кроме столов, в обозримом пространстве имеются серое ковровое покрытие и жалюзи на окнах. На вид – обычный офис. Разве что под потолком что-то странное – толстая прозрачная труба, не то из стекла, не то из пластика. Кажется, пустая. Или нет, не пойму. Техники никакой не заметно. Наверное, она вся спрятана в стенах. Или вмонтирована в столы. Или тут вообще нет никаких датчиков, а лаборатория – только прикрытие для подпольных наркодилеров. Может, детектив написать?
Ага, Азим встал и машет рукой. Пойду исследовать курилку. Кстати, про Мерлина я все придумала, вовсе тот мне не снился. А жаль – он симпатичный.
* * *

Этим летом дни мелькают так, что поневоле вспоминаешь школьный курс физики. Скорость зависит от температуры, молекулы при нагревании двигаются быстрее… Раскаленные солнцем числа текут сквозь календарь, как расплавленное золото.
Июнь исчез неизвестно куда. Мальвина обжилась в центре, завела приятелей среди таких же завсегдатаев и многих знает по именам. Только нелюдимый Мерлин держится особняком.
Она приходит с утра, прилежно стучит по клавишам крошечного нетбука, в обед выбегает перекусить прихваченным из дома интернациональным бутербродом (армянский лаваш, корейский салат, грузинский сыр сулугуни). Вечером, когда становится чуть прохладнее, идет до метро в компании новых знакомых. В нетбуке множатся файлы с набросками сюжетов, первыми кривобокими рассказами и зарисовками с натуры.

* * *

Вчера по дороге опять поспорили о фантастике и реализме. Саша сказал, что это эскапизм, и нужно писать о том, что на самом деле существует, не выдумывая сказок.
– Реализм – это и есть самая махровая фантастика, – возразила я и замолчала, чтобы все успели произнести «Как?», «Почему?» и прочие подходящие междометия и наречия.
– На самом деле копни любого, и у него найдется в запасе сверхъестественная история, которая приключилась если не с ним, то с близким родственником или знакомым. Вокруг всегда творится что-то волшебное и странное. А реализм исключает его из искусства, превращая жизнь в расколдованный круг. Так не бывает, отсутствие магии – это выдумки.
И снова все стали восклицать разные междометия, кроме Саши, которому ответить было нечего.
Вообще-то все было не совсем так. Даже, пожалуй, совсем не так (вроде бы всего-навсего перестановка слагаемых, а как меняется сумма!). Ничего внятного я не сказала, и отбиваться пришлось Азиму как главному поборнику фэнтези. Но это не страшно – скажу в другой раз. Что я поделаю, если умные мысли приходят в голову слишком поздно?

* * *

На этот раз Мальвина опаздывает – городские службы, обуянные желанием масштабных перемен, внезапно пустили под снос ряд придорожных магазинчиков, и дорога за одно утро превратилась в суматошную стройплощадку. В воздухе пыль, на земле мусор. Добираться до метро пришлось в основном по обочине проезжей части.
В десять утра воздух уже обжигает, и Мальвине кажется, что она плывет в тигле алхимика – вот-вот растворится.
Приемная, как тенистый, сумрачный оазис посреди асфальтной пустыни. Мадина, привычно невыспавшаяся, стучит на компьютере. Дверь, едва успевшая закрыться, растворяется снова, и Мальвина поспешно отходит в сторону, пропуская Олега Владимировича с бутылкой воды в руках. Удивленно распахивает глаза: это совершенно новая серия «Илхом», шестигранник цвета морской волны. Где он такую взял? Но спросить, конечно, стесняется.
Психолог, приветственно кивнув головой, исчезает в своем кабинете. Надо же, и он коллекционер... С другой стороны, «Илхом» как раз означает «Вдохновение». Что еще пить сотруднику центра, который исследует творчество?
Мальвина минует коридор, почти не глядя прикладывает карточку к турникету и успевает заметить, как хвостатый Мерлин отходит от мусорной корзины. Это значит, что он опять выкидывал неудачные рисунки. Мальвина пока не видела никаких – ни удачных, ни неудачных. Поэтому она замедляет шаг возле корзины, наклоняется, делая вид, что вытряхивает в нее что-то, и хватает один из смятых листов. Белый комок исчезает в сумке.
Девушка как ни в чем не бывало идет к столу, вынимает и включает нетбук. Открывает вчерашний файл, принимается за работу. И только через полчаса поднимается с места и выходит, держа сумку в руке.
В кабинке туалета Мальвина расправляет лист. На рисунке – странное, но симпатичное существо. Остроухое, растрепанное, темнокожее, с круглыми глазами и широким улыбающимся ртом. Почти человечек, но есть в нем что-то лягушачье, ступни и кисти намного крупнее, чем должны быть.
Мальвина аккуратно складывает лист и убирает в сумку. Пусть останется на память…

* * *

Вечером они идут к метро недавно открытой дорогой между домов – компания молодых, не слишком уставших за день творцов прекрасного. Хозяева поливают из шлангов чахлые садики, а заодно и горячий от солнца асфальт, и в воздухе стоит пьянящий запах прибитой водой пыли.
«Есть еще два запаха, от которых так же кружится голова, – думает Мальвина. – Горячих лепешек и влажных от дождя осенних листьев. Все остальные – просто запахи».
– Вот делать мне дракона или нет? – вопрошает Азим. – С драконом сейчас модно, а вдруг потом он всем надоест?
– На дракона у твоего режиссера бюджета не хватит, – смеется Нинка-художница.
– Дракон – фигня, – морщится Равиль. – Ты же, блин, узбекское фэнтези делаешь, не так, что ли? Сделай какого-нибудь дэва, только чтобы жуткий был, с когтями там…
«Через двадцать лет город изменится до неузнаваемости, – думает Мальвина. – Через десять лет. Через пять. А я останусь прежней, точно такой, как сегодня. И через десять лет. И через двадцать».
Полупрозрачная половинка луны леденцово просвечивает в бледном, еще вечернем небе.

* * *

Лист с рисунком я оставила на столе. Придавила телефоном, чтобы не сдуло сквозняком из открытого окна. А утром, проснувшись, рисунка не нашла.
Как ни странно, лист был на месте. Со всеми сгибами, с сероватым грифельным пятном у правого края. Лохматый же человечек исчез без следа.
Накануне я допоздна сидела в интернете, пытаясь понять, что это за существо. Пришла к выводу, что мой Мерлин изобразил брауни. И даже порадовалась: польза в хозяйстве от него немаленькая. От настоящего, конечно, не от нарисованного. Но все равно, даже на бумаге полезный брауни лучше, чем какой-нибудь бесполезный дракон. Знаю, я меркантильная.
Тем не менее, брауни не было на листе, под листом, под столом, под ковром – список продолжить по желанию, пока не надоест. Потом махнуть рукой в отчаянии и недоумении, бросить взгляд на часы, схватить сумку, выбежать из дома. Безумные предположения и дикие фантазии добавить по вкусу.
Ну, или не добавлять. И так все странно и непонятно.
* * *

Азим поднимает взгляд от экрана и смотрит на Мальвину с сомнением.
– Ты это придумала, – говорит он скорее утвердительно, чем вопросительно.
– Ничего подобного! – Мальвина упрямо мотает головой, и голубая прядка падает ей на глаза. – Так и было! Хочешь, завтра лист покажу?
Парень хмыкает.
– Ну да, пустой и мятый. Выдумщица ты, Мальвинка.
– Так я писательница, мне положено, – пожимает она плечами. – Не хочешь – не верь. А вообще можно стащить у Мерлина еще один рисунок и посмотреть, что будет.
Азим хочет что-то ответить, но тут же закрывает рот, стрельнув глазами Мальвине за спину. Та оглядывается: хвостатый парень отходит от кофейного автомата с бумажным стаканчиком в руке, подозрительно косясь в их сторону. Мальвина краснеет и поспешно захлопывает нетбук.

* * *

Когда в распахнутые окна влетает первый вечерний ветерок, она принимается за выпечку.
– Что это с тобой? – удивляется мама.
– Да так, – отмахивается Мальвина. – Друзей в центре угощу…
Запах горячего печенья течет с восьмого этажа вниз, на пыльную листву темных деревьев, приткнувшиеся у подъезда машины и площадку, где допоздна гомонит ребятня.
Ночью Мальвина мечтательно глядит в потолок. На краешке стола, словно бы случайно забытое, стоит маленькое блюдце с печеньем.

* * *

Увидела у Мадины на столе какую-то совершенно инопланетную бутылку «Илхом» – насыщенного фиолетового цвета, закрученную спиралью.
– Откуда это?
Мадина поспешно свернула текст, который набирала. Роман она строчит, что ли?
– Олег Владимирович принес.
Я заколебалась, но желание немедленно заполучить такую же красоту оказалось сильнее стеснительности. И я отправилась донимать Олега Владимировича расспросами.
Понятия не имею, почему он мне все рассказал. И можно ли об этом ­писать, и не наврал ли он – просто для развлечения или ради какого-нибудь психологического опыта.
– Взял в соседнем цехе, – он протянул мне такую же невероятную фиолетовую спираль. – Держите, это вам в подарок. Собственно говоря, вы ведь тоже участник производства.
– Как это? – не поняла я. Психолог окинул меня оценивающим взглядом.
– Вы когда-нибудь слышали о том, что вода способна сохранять и передавать информацию?
– Конечно! – я кивнула, прижав к груди бутылку.
– Тогда вы поймете. В цеху справа – артезианская скважина, откуда выкачивают воду. В цеху слева – разливочная линия. А посередине находится лаборатория.
– Труба под потолком! – осенило меня.
– Именно, – кивнул Олег Владимирович, довольный моей сообразительностью. – Вода медленно идет по широкой стеклянной трубе и по пути пропитывается энергией творчества. В том числе и лично вашей. А люди, пьющие воду, получают вместе с ней творческий импульс, который, скажу честно, не так уж слаб. И многие из них сильно меняются – особенно те, кто пьет «Илхом» постоянно. Проект серьезный, что и говорить. Нас поддерживают люди, заинтересованные в развитии культуры в республике, и результаты очень и очень неплохи.
В приемной я размотала голубую прядку, которую машинально накрутила во время разговора на палец, и сунула бутылку в сумку. Подумав, вышла на улицу. В пятидесяти метрах справа виднелась приоткрытая дверь. Я осторожно заглянула – внутри что-то двигалось и шумело, вокруг не спеша прохаживались двое рабочих. Впрочем, я вряд ли отличу насос от токарного станка, так что особых результатов моя разведка не принесла.
Слева тоже имелась дверь, но перед ней сидел охранник больших габаритов, особенно в области пуза, и зыркал неприветливо. На вопрос о том, какая фирма тут находится, буркнул что-то восьмисложное. И я вернулась к увлеченно печатающей Мадине, к прохладе приемной и нежному щелчку турникета на входе в лабораторию.

* * *

Азим прибегает позже чем обычно и спешит не к своему любимому месту, а прямиком к Мальвине.
– Выйдем в курилку, поговорить надо! – взволнованно шепчет он. Тетки-смотрительницы недовольно хмурятся, и Мальвина поспешно выскакивает в коридор.
– Ты не поверишь! – говорит Азим. – Вот точно, не поверишь!
– Ну хоть расскажи сначала.
– Дракон! Только маленький, с сигаретную пачку. Но совершенно настоящий, живой. Шипит даже!
– Да что за дракон, откуда?
Азим выставляет перед собой рюкзак с ноутом.
– Вот отсюда! Утром вылез, сбежать хотел. Но я его в баллон поймал.
Мальвина хлопает глазами.
– Ты это придумал.
– Ничего подобного! Хочешь, показать могу, только дома.
– Надо было сразу принести.
– Я же в метро еду. Милиция отберет. Ты мне лучше скажи, откуда он взялся?
Мальвина выхватывает у Азима рюкзак.
– Доставай ноут! – командует она. И затем вытряхивает на стол все, что осталось внутри – ручки, какой-то мусор... Белый бумажный комок катится к краю стола, но Азим подхватывает его и разворачивает. На листе ничего нет.
– Мерлин, – говорит Мальвина, – ну точно. Подслушал нас вчера и подбросил… Ох, а у меня тоже дракон?
Она бросается в лабораторию, кое-как справившись с заупрямившимся турникетом, хватает сумку. Выбрасывает на стол косметичку, расческу, пачку салфеток… В углу затаился бумажный комок. Мальвина с опаской достает его – развернуть? выбросить?
Чьи-то пальцы вынимают смятый лист из ее рук. Мальвина вскидывает глаза – перед ней стоит смущенный Мерлин.
– Извини, – говорит он, – глупая была шутка.
Мерлин нерешительно улыбается. Мальвина хмурится, наматывая на палец голубую прядь. Затем не выдерживает и улыбается в ответ.

* * *

Над городом вызревает, неспешно раскаляется тяжелое солнце. Плотные потоки света и жара льются на асфальт, по которому пробегают горячие машины. Где-то среди них затерялась пыльная «газель», на кузове которой виднеется знакомый логотип «Илхом».
Дома, стоящие вдоль дорог, только что покрашены в бежевый цвет. Рабочие заняты креплением белых ажурных конструкций. На торцах зданий мало-помалу прорисовываются орнаменты, у каждого дома – свой. Геометрический узор – гирих – объясняет сущность божественного закона, растительный – ислими – говорит о его проявлениях.
На площади мастера выкладывают из мелкой плитки сложный круговой рисунок.
Автобусы заполнены трепещущими крыльями вееров. Ниже, в прохладных темных тоннелях, летят поезда метро. Пассажиры лениво поглядывают на пластиковые щиты над сиденьями, где вместо рекламы за ночь появились стихи.
Многим кажется, что в городской гул вплелась тихая, почти неслышная мелодия. Смутное предчувствие течет по электрическим проводам, копится в воздухе, ускользает от взгляда. Город живет, как обычно, но иногда замирает на секунду, прислушиваясь. Ему кажется, что он вот-вот вспомнит что-то важное.

• Назад
• Вперёд