Бах Ахмедов. Встреча в час разлуки

Писать о творчестве одного из любимых поэтов всегда и сложно, и просто одновременно. Просто потому, что требуется всего лишь объясниться в любви к нему, а это дело приятное. А сложно по той причине, что не хочется объяснять, почему мы его любим. Точнее, любые объяснения кажутся лишними, банальными и как бы немного «не про то...». И тем не менее, я попробую это сделать, потому стихи Александра Файнберга – это та удивительная музыка, которая легла мне на сердце с первых звуков, с первого прочтения. Не знаю, бывает ли любовь с первого взгляда, но любовь к поэту с первых прочитанных строк есть. Именно так случилось у меня со стихами Александра Аркадьевича.
Файнберга можно без всякой натяжки отнести к поэтам, в одинаковой степени владевшим всеми регистрами поэтического мастерства. Ему прекрасно удавались и философские стихи, и сатирические зарисовки, и любовная лирика, и стихи, исполненные гражданского пафоса. И, наверное, один из секретов читательской любви к поэту именно в том, что каждый находит в его творчестве, что-то свое, то, что ему ближе.
Но мне думается, что есть еще другая причина этой любви, может быть, более важная. И я попробую ее сформулировать. Бывают поэты, чьи стихи как бы немного остранены от их личности. Не в том смысле, что она в них не отражается (разумеется, отражается!), а в том, что их стихи скорее прикрывают, чем открывают их внутренний мир. А бывают такие поэты, обладающие такой магией, таким невероятным обаянием личностного начала, что оно, обаяние, буквально заполняет, а точнее, переливается в их стихи. Александр Аркадьевич, личность яркая, неординарная, несомненно обладал этим обаянием. Секрет его (если вообще можно это определить), вероятно, заключается в том, что Файнберг очень тепло относился к людям, что не исключает ни в коей мере трезвости их оценки. Но вот эта нотка сочувствия, понимания общей человеческой участи проходит красной нитью через все его творчество. Его стихи проникают в нас напрямую, самым коротким путем, то есть через сердце.
Почему это происходит? Возможно, по той причине, что поэт не боится быть предельно искренним и открытым. Он не дистанцирует себя от читателя, не смотрит свысока, не похлопывает снисходительно по плечу. Он всегда стоит где-то рядом и, главное, вызывает дружеское доверие и расположение у своего читателя. Как мне представляется, это очень существенное свойство поэзии Файнберга.
Его стихи, открытые и теплые, захватывают, завораживают и ложатся на душу с первых строк. Их хочется выучить наизусть, они дают почти физическое ощущение, будто ты знал их давно, с детства, просто забыл на какое-то время, а сейчас вот прочитал и снова вспомнил.
Выражение «открывает душу» кажется банальным... Общеизвестно, что настоящий поэт всегда открывает нам свою душу или приоткрывает ее, однако он, пожалуй, открывает не столько свою душу, сколько наши, читательские души. Именно поэтому возникает очень достоверное ощущение, что это написано «про меня». Это происходит всякий раз, когда читаешь стихи Файнберга. Таково парадоксальное свойство настоящей литературы: автор пишет про себя, но талантливый текст перерастает личностные рамки и находит моментальный резонанс в сердцах читателей. И частное становится общим, не переставая при этом оставаться частным. Потому что только сам автор знает, с какими конкретными обстоятельствами связан тот или иной стихотворный текст и кому он посвящен, если, конечно, у него есть адресат. Читателю это знать не обязательно, потому что стихотворение, отзывающееся эхом пережитых событий и ощущений, находит в душе читателя еще одно свое пристанище и начинает жить своей собственной жизнью.
Лирика Файнберга очень демократична по своей сути, и эта открытость читателю особенно ощутима в его любовных стихотворениях. Читая их, вспоминаешь высказывание Маркеса: «Не жалей о том, что что-то прошло, будь благодарен судьбе за то, что это было». У Файнберга много прекрасных, пронзительных, наполненных трепетной музыкой стихов о любви («Сентябрь», «Свидание», «Ни франций тебе, ни италий» и др.)
Во всех этих лирических посланиях много замечательной музыки, обаяния, грусти и благодарности:

Вздыхаете к вечеру:
– Как я устала.
Как много листвы в эту осень опало.
И всё так печально.
И всё так нелепо.
Что делать, любимый?
Окончилось лето.

Люблю я последние дни сентября.
Скрипичным оркестром охваченный город.
Люблю эту свежесть
и ясность погоды.
Природа спокойно уходит в себя.

Уходит…
Как мало уверены мы,
Что всё возвратится к нам после зимы.
В последних туманах скрипят флюгера.
Любимая,
осень стоит у двора.

Казалось бы, уж сколько раз в поэзии звучала тема осени, как метафора уходящей любви, отгоревших чувств и времени, которое все уносит… Но Файнбергу удалось написать совершенно чудесно, по-своему, в свойственной только ему одному интонации. Музыка этого элегического стихотворения ассоциируется со скрипичным оркестром. Если не оркестром, то точно квартетом. Великолепно найденная деталь – «Да на столе деревянном полная средь яблок осенниих бутылка вина» невероятно живописна и точна, потому что в этой ощутимой чуть ли не физически картинке мы сразу видим срез жизни, одновременно ее радость и грусть, ее глубокий драматизм. Все было прекрасно, но это закончилось, и расставание предрешенности. И конечно, неизбежна грусть от разлуки с любимым человеком и от этой предрешенности. Но в стихотворении нет никакой обреченности! В нем звучит пронзительная благодарность женщине за те минуты счастья, которые она подарила лирическому герою, за то, что дала ему возможность открыть в себе новую музыку и воплотить ее в так точно найденных словах.
В другом стихотворении «Свидание» описывается встреча двух человек, когда-то, очевидно, любивших друг друга. С первых же строк ясно, что он до сих пор ее любит, может, даже сильнее, чем прежде. Весь текст этого прозрачного стихотворения, наполненного мягким светом, каждая его строчка как бы парит на воздушной подушке грустной иронии. И снова ювелирно подобранные детали, каждая из которых усиливает общий смысл, делая его более глубоким, чем банальная встреча двух людей после долгой (или, может, не очень долгой) разлуки:

В шампанском, как снежинки,
взыграют пузырьки.
Две кратких наших жизни
покажутся легки.

Вино печаль развеет,
И, опустив крыла,
Вдвоем Любовь и Вера
присядут у стола.

Стихотворение только кажется легкой зарисовкой благодаря точно найденному размеру. На самом деле между строк спрятано очень многое, и «за кадром» осталось намного больше, чем попало в рамки этой стихотворной «короткометражки». Но и того, что так мастерски, несколькими точными штрихами дал поэт, достаточно, чтобы увидеть прошлое и настоящее героев стихотворения. И даже будущее, которого, к сожалению, у них нет.

А с верой и любовью
не перевесть бесед.
Все есть у нас с тобою.
Надежды только нет.

И снова, несмотря на такой грустный и, кажется, вполне недвусмысленный финал, у читателя не возникает ощущения безнадежности, потому что в настоящей поэзии бывает иногда, что логическая составляющая стихотворения, так сказать, проекция на наш разум, опровергается самой музыкой и стилистикой текста, его настроением, интонацией, его едва уловимыми нюансами, доступными чуткой душе. В этом нет внутреннего противоречия, а если оно и есть, то это всего лишь вечное противоречие между нашим разумом и сердцем. Да, надежды нет, и все-таки она есть. Она есть, пока на свете существует хотя бы небольшой шанс общения друг с другом через такие замечательные стихи. Потому что по сути они сами и есть надежда, в ее глубинном, экзистенциальном смысле. Надежда, балансирующая на тончайшей грани веры и отчаяния.
Очень близки по смыслу и настроению «Свидание» со стихотворением «Ни франций тебе, ни италий». Даже ситуация фактически совпадает: встреча двух влюбленных то ли на взлете любви, то ли наоборот в самом ее пике, но при полном отсутствии перспективы. Лирический герой предлагает в конце стихотворения печальный и изумительно прекрасный тост:

За этот погожий денечек,
за мой несчастливый билет,
за то, что божественны очи,
у счастья, когда его нет.

Читая эти стихи, испытываешь смешанное чувство грусти и легкой зависти. Грусти от того, что у лирического героя что-то не сбылось, хотя, вероятно, «счастье было так возможно», зависть, или точнее восхищение тем, как красиво, романтично и тонко он умеет любить. Потому что чувствовать так тонко дано далеко не каждому человеку, и даже творческие люди не всегда способны на этот уровень постижения. А если это присутствует и трансформируется в замечательные стихи – разве это не счастье? И поэтому снова здесь мы обнаруживаем себя перед удивительным парадоксом жизни: счастья, наверное, нет, оно кратко, эфемерно, мгновенно, но музыка от уходящего, невозможного счастья остается, она переходит в стихи, она продолжает свою жизнь в поэте и отзывается многократным эхом и благодарностью в его читателях. И получается, что художественно осмысленное, пропущенное через сердце художника и заряженное его творческой энергией счастье является той единственной реальностью, которая не подвержена разрушительной силе времени. И это действительно дает нам надежду в каком-то ее самом высшем, метафизическом смысле. Не всегда мы ощущаем, что доросли до нее, но сам факт того, что она есть, помогает нам жить.
И в заключение моих небольших размышлений, наверное, весьма фрагментарных, мне хочется привести стихотворение Александра Файнберга, которое, как мне представляется, можно рассматривать как своего рода лирическое кредо автора:

Обо мне никогда не печалься.
Я живу, никого не кляня.
Тихо Вера стоит за плечами
в ожидании лучшего дня.

В этих далях то дождик, то ветры
да тоска сиротливых полей.
Только в сердце сквозь голые ветки
смотрят очи Надежды моей.

Вот и верю я. Вот и надеюсь.
И, вступая под кровли мои,
вновь со мною судьбу мою делит
ангел долгой и горькой любви.

Не вражда, что от века слепая,
не обида в душе у меня,
а все та же звезда голубая
над дорогой до лучшего дня.

«Звезда Востока», № 6, 2016

• Вперёд