Саодат Камилова. Рассказ-Антиутопия в современной узбекской литературе

В узбекской литературе рассказы с прогностической функцией появились несколько позже, чем, к примеру, в русской (в 90-е годы). Так, исследователи С. Мирзаева и Ш. Дониерова утверждают, что «современная научная фантастика в узбекской литературе развивается по четырем направлениям: «…Четвертое направление тяготеет к антиутопической линии развития»^[1]. Появление узбекских рассказов-антиутопий связано с осмыслением переломных моментов в истории нашего государства, изменением общественного сознания, с одной стороны, и активизацией в литературе модернистских и постмодернистских приемов письма, с другой. Наиболее интересные эксперименты в данной области представлены в рассказах «Адашбой» (2011) Р. Рахмата и «Остров тщеславия» Улугбека Хамдама (2012)^[2]. Следует отметить, что в данных произведениях, как и в русских рассказах-антиутопиях, основной акцент делается на проблемах нравственности, кризисе духовности, деформации личности. Так, в рассказе «Адашбой» («Заблудший») Р. Рахмата конфликт «личность и общество» реализуется посредством характеристики отношений индивида и толпы. Главный герой Адашбой попадает в странный кишлак, где живут «странные желтые люди с незакрывающимися ртами»^[3], обладающие телепатией. Синтез фантастики и реальности, а также элементов сюрреализма в организации замкнутого пространства кишлака помогает автору высветить в зеркальном отражении  бездуховность общества, потерю традиционных нравственных ориентиров, трансформацию сознания, роль толпы в процессе нивелирования личности. В рассказе повествователь выполняет функцию отстраненного наблюдателя, причем, пользуясь терминологией  Б. Успенского, можно сказать, что рассказчик, максимально сближаясь с главным героем, активно использует «внешнюю и внутреннюю точки зрения»^[4] в организации повествования. Иными словами, авторская позиция представлена как синтез объективного (повествователь) и субъективного (главный герой)  планов. Такая технология позволяет более выпукло зафиксировать влияние толпы (жителей кишлака) на сознание личности: «Адашбой невольно подчинился распоряжению толпы, легко сняв кальсоны с ослабленной резинкой и, застеснявшись, быстро присел. Он чувствовал, что каждым его поступком руководит толпа, что он исполняет все распоряжения, мелькающие в их головах. Но только почувствовал, а противостоять ей не мог, ощущал, что у него нет ни сил, ни желания»^[5].

Эпизоды-происшествия, описанные в тексте, регистрируют негативные тенденции, появившиеся в современном обществе. Так, сцены разрушения и поджога могил, а также фрагмент, когда дети катаются на гробах, свидетельствуют о разрыве преемственности поколений, родственности связей, рассказ о женщине с мускулами борца, о женщинах-русалках – свидетельство перераспределения гендерных ролей в обществе (не случайно, здесь для усиления представлен образ жены героя, заварившей чай из собственных слез и улетевшей на небеса); описание «психушки», где «…рядами стояли двухъярусные кровати, на которых, улыбаясь, в одинаковых одеждах лежали неопределенного возраста люди, вытянув руки по швам и безучастно глядя в небо, словно все вместе выполняли один приказ»; «Только по их улыбкам можно было догадаться, что они живы. Адашбою показалось, что их улыбки – результат воздействия каких-то волн, исходящих от проводков, вживленных в их мозг, которые напрочь лишали этих бедняг сознания и воли. Как может быть одинаковое настроение у всех»^[6] – свидетельство живучести тоталитарного сознания. В финале произведения мотив утраты внутренней свободы личности максимально заострен: «Черные тучи опустились до самых плеч Адашбоя. «Неужели я так и не найду свой кишлак и останусь здесь на всю жизнь», – подумал он и посмотрел вдаль. Но огромная черная туча закрыла горизонт. Чуть погодя Адашбой оказался поглощенным этой мрачной тучей. Словно растворился в ней, исчез. Сохранилось только одно – способность мечтать»^[7]. Таким образом, использование элементов антиутопии в сжатом пространстве рассказа позволяет автору перевести проблему «человек и общество» в сферу духовно-психологическую. Борьба свободы и насилия сосредоточена в душе главного героя. С исходом этой борьбы Р. Рахмат связывает и свои художественные прогнозы.

Поиски  У. Хамдама находятся в несколько другой системе координат. Так, в рассказе «Остров тщеславия», используя сюжет о сотворении мира, он обращается к общим проблемам, имеющим вневременное значение. В рамках замкнутого пространства писатель изображает некогда единый народ, приплывший на остров после «катастрофы» и постепенно разделившийся на два враждебных племени. Два рода почти одновременно подхватывают болезнь. Эпидемия «строительства памятников» настигает каждого жителя острова, постепенно разрушая все вокруг: налаженный быт, семейные отношения, окружающую природу и т. д. «Ситуация ухудшалась, дошло до того, что соплеменники стали поедать друг друга. Но, поразительно, и тогда все живые, у кого хватало сил, каждый день просыпались с мыслью о памятниках, шли на единственное плато и до сумерек самозабвенно работали»^[8]. В произведении повествователь имеет две «маски»: если в третьей части («Третье путешествие») рассказчик – это наблюдатель, и отмечается отсутствие модальности в сообщаемой им информации, активизируется несобственно-прямая речь, то в первой и второй частях («Первое путешествие», «Второе путешествие») он представлен в роли комментатора, а выбранная в данном случае сказовая форма позволяет использовать обращения к читателю, пояснения, размышления, вопросы: «Ведь мысль о том, что эти двое, сын и дочь вождей враждующих племен, когда-нибудь будут вместе, может возникнуть только у идиота! Ну, если только мир не перевернется! (Да простит Бог! Лучше скажем, на все воля Божья…) Они дети двух заклятых врагов, их племена враждуют вот уже тысячу лет, и на что, скажите, они могут надеяться?!.» или «Но, подумав, они нашли другой способ соперничать: нет большего наслаждения, чем открытая демонстрация своего могущества на зависть врагам!..»^[9]. Следует также отметить, что в рассказе нет характеров, имен, только единицы племени и не более того (здесь уместно отметить аналогию с рассказом Л. Петрушевской «Новые Робинзоны (Хроника ХХ века)». Писателю важно было показать угрозу болезни «честолюбия и амбиций», которая практически уничтожает островитян. Авторская позиция наиболее ярко выражена в финальной части рассказа «Третье путешествие» (несмотря на максимальную объективность изображаемого), где девушка и парень, уезжая с Острова, увозят с собой Книгу, которая поможет им выжить: «Если судьба смилостивится и направит их (как когда-то их предков) к Острову, где с шумом текут прозрачные воды, все начнется сначала… Тогда, может быть, как говорит девушка, они заново приступят к чтению книги и читать будут внимательно и вдумчиво. Главное – следовать прочитанному. На их земле никогда не будет войн, все будут жить в мире и согласии, они создадут райскую страну»^[10]. Так У. Хамдам в рамках рассказа с прогностической функцией, используя миф о сотворении мира, констатирует хроническую болезнь человечества способную уничтожить мир.

Таким образом, в современном узбекском рассказе наблюдается активное использование элементов антиутопии при освещении актуальных вопросов современной действительности. Концентрация событий вокруг «пороговых» эпизодов позволила выявить негативные стороны социального устройства и наметить деформацию души современника. Помимо социального прогнозирования, в рассказах сделан акцент на духовной составляющей современного человека в условиях изменяющегося мира, отсюда перечень философских вопросов, рассмотренных в малой прозе (избавление от тоталитарного сознания, личностная свобода, человек и государство, нивелирование личности и т. д.). Организующим ядром повествования являются автор-повествователь, наделенный различными функциями (наблюдатель, фиксатор, комментатор), и герой-повествователь, причем, и повествователь, и герой, как правило, присутствуют во всех текстах, но в различной степени соприкосновения с описываемым (максимальное сближение или отдаление), что, в свою очередь, «делает» прозрачной авторскую позицию. Помимо этого, в таких рассказах в зависимости о солирующей роли повествователя или героя (что свидетельствует об объективности/субъективности повествования) можно проследить  тяготение к синтетической форме повествования (объективно-субъективной).

«Звезда Востока», № 3, 2015

Саодат Камилова

Родилась в 1974 г. в Ангрене. Окончила ТОГПИ. Работает доцентом кафедры мировой литературы НУУз. Автор многочисленных литературоведческих статей, переводчик.

---------------------

^[1]1 Мирзаева С. Дониёрова Ш.  Истиқлол даври адабиёти. – Т. 2010. – c. 139–140. Цитата дана в переводе автора статьи.

^[2] Река души моей. Сб. современных узбекских рассказов (составитель и переводчик С. Камилова). – Т. «Адиб», 2011.

^[3] Там же. С. 167.

^[4] Б. Успенский Поэтика композиции.  – СПб.: Азбука, 2000. – С. 157-158.

^[5]  Река души моей. Сб. современных узбекских рассказов (составитель и переводчик С. Камилова). – Т. «Адиб», 2011.

^[6] Там же, с. 173.

^[7] Там же, с. 175.

^[8] У. Ҳамдам. Ватан ҳақида қўшиқ.- Т.: Akademnashr, 2014. (Здесь и далее перевод автора статьи)

^[9] Там же.

^[10] У. Ҳамдам. Ватан ҳақида қўшиқ.- Т.: Akademnashr, 2014.

• Назад
• Вперёд