Николай Ильин. «Пара слов» и много раздумий

Становление Улугбека Хамдама как писателя пришлось на эпоху больших исторических перемен, повлекших значительные общественные и социальные изменения, перекроивших политическую карту мира, жизненный уклад и личную судьбу миллионов людей. Однако специфика его литературного дарования такова, что писатель рассматривает современную нам действительность не столько в аспекте социально-историческом, сколько в психологическом. Будучи остро современным и глубоким автором, У. Хамдам уходит от непосредственного показа бросающихся в глаза и лежащих на поверхности событий, а также споров о них, но сосредоточивается на скрытых от публичного взгляда состояниях и явлениях внутренней жизни персонажей – большей частью не исторических, а самых обыкновенных людей из социальной серединки. Он исследует внутренние сдвиги в их сознании и душах. В масштабе государственной и общественной жизни эти состояния и сдвиги могут показаться на первый взгляд не столь существенными, далекими от волнующих и громких проблем сегодняшнего дня. Но именно эти, порой едва заметные и трудно уловимые изменения в сознании людей, миллионами скрытых сосудов и нитей сопрягаются со всей масштабной жизнью современного человека, определяют саму правоту и возможность больших общественных изменений. Писатель, как никто другой, сознает, что реальность жизненных перемен выражается не только в политической воле, законах и государственных решениях, но и в готовности каждого отдельного человека принимать их и следовать им, что проблемы государственные, национальные и социально-политические сопрягаются с внутренней жизнью каждого члена общества.

Отсюда своеобразный выбор героев и событий в произведениях писателя, где сюжет зачастую бывает весьма прост и обыкновенен, но именно в обыкновенности героев, их жизни и поступков заключается значительное типологическое обобщение современной жизни в ее характерностях.

Сюжет рассказа «Пара слов»^[1] несложен и восходит к обыкновенному «жизненному анекдоту», хотя отнюдь не смешному. Достигший материального благополучия и зрелого возраста удачливый человек, довольный своей судьбой, своей семьей, решением деловых и личных проблем, полагает, что в их с женой жизни должен начаться новый этап: теперь можно расслабиться, уделить больше внимания друг другу, пожить «для себя». Он приглашает супругу поехать на дачу, на природу и провести там красивый день вдвоем в честь начала их новой жизни.

Внешне все складывается чрезвычайно удачно: веселая поездка с анекдотами и шутками, замечательная погода, красивые места. Ни герой, ни героиня не имеют имен – это «он и она», «муж и жена», «мужчина и женщина». И не случайно, потому что таких пар миллионы.

Если не знать финала рассказа, то при поверхностном чтении можно и проглядеть кое-какие детали, которые уже в самом начале повествования тревожат, настораживают. Обнаруживается то, чего сами герои не заметили ни по дороге на дачу, ни на всем своем жизненном пути: «На пороге их встретило словно обновленное чем-то время года. «Посмотри, жена, осень приехала вместе с нами. Вот ведь как, а мы и не заметили…»^[2] (164).

Символика грустной осени усугубляется описанием новых «смущающих» обстоятельств. Так, например, замечательна оговорка мужа, провозглашавшего программу их новой жизни: «Я же сказал, теперь будем жить только для себя, для Вас!..» (167). Смущает и несколько книжная высокопарность его фраз, обращенных к жене: «Лучше подойдите и посмотрите в зеркала моих глаз, в них Вы все еще та же, совсем не изменились…» (164–165). Или: «О чем вы задумались, моя принцесса?» (167).

Затем следуют не менее настораживающие размышления автора об особенностях названия реки, на берегу которой расположена дача – Захарик-даре. И в самом деле, это большой приток Чирчика, почти такой же, как сама река. Интересно: с одной стороны, вроде, река, а с другой – арык!^[3] Да еще вдобавок и в самом названии притока есть слово «зах»^[4]. Но ведь там, где протекает река, должна быть и «сырость». «Забавно, каждый, глядя на Захарик-даре, может увидеть в ней что-то свое… Жизнь, как утверждают некоторые философы, это наше представление о ней, не так ли? Человек сталкивается лицом к лицу с тем, что желает видеть...» (165–166). Все это звучит как некое предостережение о несовпадении кажущегося и реального, видимого и сущностного.

Озадачивает и то, что жена при всем ее наружном радушии не торопится отвечать на ласки расчувствовавшегося мужчины, словно хочет уклониться от них: «мужчина поднес к своим губам пальцы женщины и по одному стал целовать их...

– Успокойтесь! Что будет с пловом? – жена сразу же встала с места…» (166).

Однако ничего этого не замечает муж, увлеченный своим красивым замыслом осчастливить жену.

Неожиданная развязка наступает, когда супруг случайно подслушивает телефонный разговор жены с подругой: «…День какой-то бестолковый, я просто умираю от скуки. Придумаю какую-нибудь причину, чтоб вернуться пораньше… Приходи ко мне вечерком, развеем тоску…»(168). Характерное для жанра рассказа событийное «вдруг» переворачивает весь праздничный день, настроение и дальнейшее состояние супруга. Неожиданно обнаруживается так просто и буднично вся ложь их прежней (а, значит, и теперешней) жизни, и герой вместе с читателями мучительно задумывается, почему и как это могло произойти, как могло оставаться так долго нераскрытым и незамеченным в их многолетней, внешне счастливой жизни. Рушится идеальный день, рушится идеализированная версия их совместного бытия. Рушится для героя повести и иллюзия его идеальности как мужчины и мужа.

«Но если она чем-то недовольна, то почему она об этом до сих пор молчит, почему не откроется? Почему до сих пор улыбается мне, до сих пор так смотрит? Не прекословя  делает все, что ни скажу? Ведь такая жизнь ей не нравится, она для нее несносна?!.» (172) – задается вопросом супруг.

Первым порывом героя было подозрение, нет ли здесь женской измены, неверности.

Но честный и объективный анализ поведения жены делает для супруга эту версию невозможной, приходится отказаться от банальных подозрений и погрузиться в более глубокий и мучительный анализ. «Но почему же тогда жена сказала те слова, назвала такой прекрасный день «бестолковым»?..» (171-172).

В итоге муж оказывается не в состоянии найти удовлетворительного объяснения и наладить с женой доверительные отношения, а его семейная жизнь осознается им как неудавшаяся от начала до конца, «и до такой степени, что светлая сторона прежних дней, погрузившись в темную, утонула в ней. А потом… потом все оказывалось еще хуже: нынешние бессмысленные моменты жизни поглотили без остатка те содержательные, которые были в прошлом… стали разъедать всю жизнь, даже те ее частички, которые давно уже превратились в прошлое» (173).

Но если несчастный супруг не смог найти ответа на мучившие его вопросы, то нам и читателю необходимо это сделать. И в этом отношении важной подсказкой для понимания интриги рассказа является знание того, с какой целью и какими человеческими идеалами осуществляет автор художественный анализ действительности, что для него является главным в понимании человека и жизненных ценностей. Безусловно, это идея первичности и самоценности человеческой личности. Идея личности – ключ к пониманию всего творчества Улугбека Хамдама. Важна не только принадлежность человека к группе, классу, народу, обществу, вере, семье – но личность в ее первозданности, в ее условной независимости от всего другого – остальным она лишь обрастает впоследствии. Люди могут быть неравны по социальному положению, бедности – богатству, близости к власти – удаленности от нее, но они остаются природно равнозначимыми как личности и тем более, в семейных отношениях, в естественном праве каждого на полноту жизни.

Намеком на разгадку психологического конфликта в рассматриваемом рассказе является фрагмент разговора мужа с женой:

– Сейчас… поведу вас к реке, вниз!

– Как бы не утонуть…

– Не бойтесь, до сих пор мы не отпускали Вас плыть по течению, будем беречь и впредь…(165)

Эти слова о непозволительности «плыть по течению», сказанные от «мы», свидетельствующие не столько о неустанном внимании, сколько о неусыпном контроле – важная психологическая составляющая характеристики взаимоотношений главных героев. Жена всегда текла по течению жизни так, как направлял ее он. И, возможно, что он любил не ее саму как отдельную самостоятельную личность, но как свое продолжение, приложение к нему, к его жизни.

А начни она говорить правду, стал бы он слушать и принимать всерьез ее недовольство? Считал бы он тогда свой выбор и семейную жизнь удачной? И не стала бы ее жизнь в результате еще более трудной, и внешне и внутренне?

Жена вовсе не обманывает мужа – она просто честно выполняет свой долг, свои обязанности, как она понимает их и как ей внушали: не жаловаться, не портить настроения мужу упреками, сомнениями или опасениями и не претендовать на особое личное внимание, если он соблюдает приличия. Нет, она не коварная обманщица, успокаивающая своего мужа ласковым и послушным поведением. Она просто делает все, что положено делать воспитанной жене, и не требует и не ждет личностного равенства в их отношениях, поступая так, как ей внушали поступать в отношении мужа: да, он твой мужчина, но он старший и главный в семье, а ты, конечно, жена, ближайший человек, но все-таки подчиненный. И если муж что-то не так сказал или сделал – стерпи, не подай виду; только прощением, лаской, улыбкой и добротой достойно добиваться от него чего-либо. А если этого не получается, что ж, такова твоя судьба – смирись, терпи и не подавай виду. Здесь человеческие идеалы У. Хамдама сталкиваются с параллельным существованием достаточно распространенной системы отношений, где личное чувство в семейной жизни желательно, но вовсе не обязательно. И хотя герой рассказа ищет в своих отношениях с женой именно личностного начала, он сам находится под существенным воздействием этой системы.

Свое поведение в тот праздничный день муж явно понимает как некий подарок, как нечто «сверх плана и обязательств», как проявление особого великодушия, поощрения подчиненного за многолетнюю хорошую службу.

Муж во многом размышляет, как размышлял бы администратор, глава «семейного предприятия», которому подчиненные, желая быть «деликатными» и не брать на себя неприятную миссию – расстраивать шефа, не сообщили правды о подлинном состоянии дел. И сейчас для него первичен вопрос: «Почему она не говорила мне правду?», – а не вопрос-сомнение: «Неужели она меня не любит и виноват ли в этом я?» Так и начальник не желает задуматься: неужели он был так строг, что сотрудники предпочли развалить дело, но не сказать ему правды, когда еще можно было что-то исправить.

Ему казалось, что она любит именно его, что именно он, такой как есть, ей нужен. Ему не хотелось думать, что ее поведение продиктовано только воспитанием, тем, что она вела себя всего лишь КАК ПОЛОЖЕНО, как ее готовили для брака и выполнения женского долга, и что так же она выполняла бы этот долг, возможно, в отношении всякого другого, кого сделали бы ее мужем. Потребность индивидуальных, личностных отношений столкнулась со стандартом поведения. Но само это воспитание как стандарт разве предполагало первичность личного чувства?

Ей с юности объясняли, что быть счастливой (точнее, выглядеть счастливой) – не обязательно результат жизни в любви с избранным человеком, это одна из семейных обязанностей, кто бы ни был ее мужем и каким бы он не оказался. Ее готовили не к любви, а к семейному сервису, в то время как герой полагал именно наличие любви. Здесь уместно вспомнить поэтическую формулу Горация: «Любовь не ищет равенства, ибо она сама по себе уже есть равенство». Было ли такое личностное равенство между супругами? Почему только теперь он замыслил сделать их жизнь праздником и относиться к жене по-особому? Почему прежде не относился к ней так? Зачем надо было разделять время долга и время любви и этот задуманный праздник откладывать на столько лет?

Однако не будем чрезмерно строго судить героя рассказа. Да, он мог бы действительно не услышать тех злосчастных слов, которые, увы, услышал, мог действительно остаться на всю жизнь в заблуждении, что в его семье и в его отношениях с женой все идеально. Но, возможно, что и нет, возможно, что эпоха сменилась не только в их семейной жизни, но и шире – и значимость личности и потребность в личностном начале возросли. Ведь проще всего мужу было сказать жене, что она «дурочка», не понимает и не ценит своего счастья, что она набралась дурацких претензий от своих глупых подруг, устроить ей скандал, сказать, что он слишком ее баловал, что она позволяет себе быть недовольной тогда, как в других семьях столько нерешенных проблем. Он мог запретить ей встречаться с подругой (она не только подчинилась бы, но еще и покаялась). То есть он мог сделать все, чтобы не обвинять самого себя. Но он не делает этого, не обманывает себя, а напряженно ищет. И сам факт того, казалось бы, внезапного и чудаковатого решения – начать новый этап их совместной жизни уже в солидном возрасте, жить «для нее» – разве это не указывает на наличие, может быть, не вполне осознанных ощущений, что в их отношениях было что-то нереализованное, какая-то неполнота, что надо все-таки что-то менять. Выходит, ему уже не стало хватать того гарантированного покоя и счастливых иллюзий, которые он получал от послушания жены.

Автор не показывает одну, казалось бы, важную подробность – само начало этого брака: был ли он результатом личного выбора молодых людей или родители с самыми добрыми намерениями соединили их. Но важно не исходное, важно, что в поведении мужа столкнулись две установки, два понимания самой организации семейной жизни – поддерживать в семье старинный уклад с безусловным главенством мужа и подчиненностью жены, или дать волю искреннему чувству и устраивать праздник жизни не через 20 лет, а с самого начала. У героя-мужа был выбор: следовать всей полноте своего чувства (а по его утверждению, пусть опять несколько книжному, «он всегда был готов в любую минуту следовать за ней всюду…») или же поддерживать пресловутое мужское старшинство: не слишком баловать ее, не демонстрировать свою любовь открыто, все контролировать, предугадывать, требовать. Так или иначе, герой выбрал второе, хотя хранил мечту о первом.

Казалось бы, какое отношение этот жизненный «анекдот», случайное событие в жизни неидеальной пары может иметь ко всей полноте современной общественной и национальной жизни? Мало ли какие «открытия» обнаруживаются в семье. Однако, анализируя литературное творчество Улугбека Хамдама, мы всегда обнаруживаем глубокую общественную подоплеку в любом его сюжете, мотивах поступков и мыслях героев, продиктованные не только их индивидуальными характерами и личностными склонностями, но и психологическими трансформациями, обусловленные воздействием нового времени. Необходимо проследить не показанную, но подразумеваемую цепочку многосторонних жизненных связей и процессов, иначе нам не понять, почему рассказ с таким сюжетом включен в сборник с символическим названием «Песня о Родине».

Автора волнует процесс становления личности людей нового времени, ибо именно сейчас формируется как новая государственность, так и новые характеристики национальной идентификации. В ходе этого процесса переоценивается и пересматривается все то, что досталось от культуры далеких предков и не столь далекого прошлого: что-то получает приятие и естественное развитие, что-то отвергается, что-то переосмысливается. Вместе с выходом на международную арену, активизацией международных контактов возрастает потребность в самонаблюдении, в умении видеть себя и наше жизнеустройство со стороны, сопрягать наши и инонациональные взгляды и оценки, что в литературном процессе определяет возрастающую значимость психологизма, присущего творчеству Улугбека Хамдама, позволяющего убедительно отобразить весьма непростой и далеко не завершенный процесс становления нового общественного уклада. Соответственно и в семейной сфере статус неповторимой личности, ее значимость могут уже не поглощаться и не исчерпываться механически только ее внутрисемейной и межсемейной ценностью.

У. Хамдам вовсе не собирается трансформировать базовые устои национальной жизни, социума и семьи, не собирается «причесывать» национальную жизнь европейской гребенкой, всерьез принимать упреки и прожекты поверхностных европеистов. В нем глубоко развито уважение к моральным требованиям своей религии, к исторической культуре и самоценности национального бытия. Он остается глубоко восточным человеком и национальным автором.  Вместе с тем он уходит от упрощенных трактовок в понимании Востока и его жизненной структуры, как чего-то застывшего и неизменного во времени, он внимательно слушает и улавливает внутренние душевные движения своих современников.

Его понимание ЛИЧНОСТИ независимо от социального статуса, семейного положения, пола, достатка и пр. предполагает уважение к индивидуальности уже в силу того, что люди достойны внимания сами по себе как создание Творца. Он хочет, чтобы права человеческого существа были осмыслены как права личности, имеющей возможность формирования и выражения своего мнения и своих чувств, и чтобы этим проявлениям находилось место в социальной системе: в семье, в общественных институтах, во взаимоотношениях старших и младших. Только это делает и социальные, и общественные, и семейные отношения надежными, дает шанс каждому человеку прожить достойную жизнь, не подвергаясь ограничениям и не унижая других. И если что-либо предстоит менять в жизненном укладе народа в силу самого хода времени, прогресса и естественного развития жизни, то именно на этой основе.

Полемика вокруг рассказа «Пара слов» показывает, что некоторым читателям, особенно русскоязычным, изображение семейной жизни персонажей кажется несколько утрированным и психологически уязвимым, им кажется, что за столько лет совместной жизни муж не мог не заметить и не оценить отношения жены к нему. Полагаем, что мог, и дело тут не только в специфике отношений в восточной семье. Во-первых, чем меньше любви и искренности в неудавшемся, но уже устоявшемся и потому осознанно необходимом браке, тем искренней может оказаться изображение благополучия. А во-вторых, и в русской классической литературе мы находим вполне близкие сюжетные параллели. В «Обыкновенной истории» И. Гончарова герой Петр Адуев утверждает, что жениться надо «не по расчету, а с расчетом», что «супружество супружеством, а любовь любовью», что любить надо «разумно»: надо обеспечивать материальное благополучие семьи и, любя свою избранницу, во всем контролировать ее, не отпускать жену «плыть по течению». Он полагал, что лучше нее знает, в чем ее счастье. И в гончаровском романе чувства так же блекнут, а полнота жизни оборачивается душевной пустотой при всей видимости семейного благополучия.

Река чувств героев хамдамовского рассказа обратилась в стоячие воды, праздник жизни – в пересоленое и несъедобное угощение, знаменательный день – в скучный и бестолковый, а для героя трагический. Ироническая фраза финала о той самой злосчастной паре слов – «ведь муж мог так никогда и не услышать этих слов…» (173) – обращена не только к читателю, но ко всему нашему обществу: успеть в быстрой и напряженной современной жизни без оправдательных ссылок на важность и масштабность совершаемых дел расслышать тихий внутренний голос каждого человека, разглядеть в нем особенную, неповторимую личность с ее природной потребностью внутренней свободы и полноты самопроявления, ибо именно это создает возможности и условия для формирования гражданского общества.

«Звезда Востока», № 1, 2015

• Назад
• Вперёд