Рубен Назарьян. Первопроходцы

В последней трети XIX столетия в наших краях из среды коренного населения стали выделяться люди, которых, говоря сегодняшним языком, можно именовать краеведами-любителями. Их было весьма немного, и интересы их едва ли выходили за рамки простого собирательства и составления коллекций старинных предметов. Однако были среди них и такие, которые, не ограничиваясь этими рамками, стали приобщаться к азам научной работы своими очерками и статьями, зарисовками быта и традиций народов Средней Азии.  Не следует забывать, что люди эти были пионерами, вносившими посильный вклад в историю и этнографию своего народа. Именно они способствовали становлению национальной интеллигенции. И потому нет сомнения, что жизнь и деятельность этих подвижников науки заслуживают благодарной памяти потомков. Редакция журнала начинает публикацию цикла статей о таких незаслуженно забытых  первопроходцах…
Наиболее яркими представителями этой плеяды были представители разных регионов Туркестанского края – ташкентец Акрам Аскаров, самаркандцы Мирза Бухари и Абу Саид Махзум, Мирза Мулло Абд-ар-Рахман и Мулла Касымов, бухарец Мухаммед Вефа, чимкентец Саттархан Абдулгафаров, ходжентец Хаджи Юсуф Мирфаязов и др.

«Акрам Аскаров – явление весьма редкое…»

В 1887 году узбекская интеллигенция столицы Туркестанского края отпраздновала неординарное событие: парижское ученое археологическое общество заочно избрало своим членом ташкентского коллекционера древностей, купца Акрама Аскарова. Именно ему суждено было стать первым узбеком, членом зарубежного научного общества. Это был весьма состоятельный человек, среди ташкентцев он был больше известен под кличкой Акрам-палван, присвоенной ему за высокий рост и необычайную физическую силу. Это прозвище позднее переросло в фамилию и в некоторых газетных публикациях той поры его нередко именовали Акрамом Палвановым.
Он был не только преуспевающим и предприимчивым купцом, но и активным поборником усовершенствования местных методов шелководства и шелкопрядчества. Именно поэтому его в 1886 году назначили распорядителем кустарного отдела на крупной Туркестанской сельскохозяйственной и промышленной выставке. Отдел этот демонстрировал не только шелковые ткани, но и керамику, медночеканные и ювелирные изделия края.
«Деятельность г. Акрама Аскарова, – говорилось в отчете, автором которого был редактор газеты «Туркестанские ведомости» Н.Маев, – еще на выставке прошлого, 1885 года, обратила на себя внимание г. Главного начальника края. Аскаров на нынешней выставке заявил себя как прекрасный шелковод, далекий от обычной азиатской рутины. В его павильоне можно было видеть образцы шелка превосходной размотки даже в две нити, что представляет большие трудности. Тут же на большом столе разложены были образцы грены, коконы айлантового шелкопряда, больные черви (в спирту), коконы тутового шелкопряда разных пород. На стене развешен был интересный гербарий следующих местных видов и разновидностей тутовника: бидона, дилона, илан, иркек, кунак, марвари, балхи, шах, кара и кизыл-тут.
Сам уважаемый экспонент во все время выставки находился при своем павильоне и, владея довольно свободно русским языком, охотно давал все объяснения желающим. Из плодов г. Аскаров выставил только два сорта фиг (плоды инжира – Р.Н.): желтые и черные. Кроме того, павильон Аскарова был украшен снаружи большими гроздьями винограда, что, к слову сказать, привлекало к павильону огромное количество ос. Эти непрошенные и очень назойливые крылатые эксперты по части винограда немало надоедали публике, посещавшей павильон г. Аскарова». По итогам выставки маститому предпринимателю Акраму Аскарову была присуждена большая серебряная медаль за успехи в шелководстве.
А четыре года спустя на очередной выставке в Ташкенте вновь успешно функционировал принадлежавший Аскарову павильон, ярко и колоритно в национальном стиле оформленный местными мастерами резьбы по дереву. В нем демонстрировались образцы кустарно-ремесленного производства, в числе которых были изделия шелкоткацкой мастерской Акрама Аскарова и новейший станок, сконструированный самим купцом. Но подлинной изюминкой павильона, конечно же, была коллекция древностей его хозяина, которую составляли монеты разных эпох и государств, сосуды и светильники, вазы и амулеты, перстни и другие ювелирные изделия старины, предметы народного быта.
В 1884 году ташкентский купец, довольно хорошо знакомый с историей и литературой мусульманского мира, свел знакомство с прибывшим в Туркестан из Петербурга востоковедом и археологом Н.И.Веселовским. Россиянин с первого же дня знакомства разглядел в нем нужного и полезного ему человека. И не ошибся: знание местной жизни, языков и быта народов Средней Азии, умение разговаривать с различными людьми, широкая осведомленность о памятниках старины края сделали Аскарова правой рукой Веселовского. Отныне ташкентский любитель старины стал постоянным спутником в многочисленных поездках российского ученого по Сырдарьинской и Ферганской областям, Бухарскому эмирату. Причем Аскаров вовсе не был простым чичероне: Веселовского просто поражало то обстоятельство, что его спутник, «не будучи научно грамотным, обрел такой навык в собирании древних монет, что довольно точно определял время их чеканки».
Высоко оценивая неутомимую и весьма полезную деятельность Акрама Аскарова, Веселовский настойчиво ходатайствовал перед Русским географическим обществом о награждении ташкентца «за его заслуги перед археологией. Акрам Аскаров, – писал он в своем прошении, – представляет по своей деятельности и предприимчивости явление весьма редкое… Он проникся убеждением, что всякая древность имеет, кроме материальной ценности, еще другую – историческую, утрата которой невознаградима никакими деньгами, и сделался ревностным оберегателем случайных находок от невежественного обращения с ними. В Ташкентский археологический музей он представил как от себя, так и от других много древних памятников, и притом без всякого вознаграждения… Живо интересуясь археологией, он не только не нажил от нее барыши, но сам еще нес приплаты. Такое отношение Аскарова к археологии заслуживает, как я думаю, внимания со стороны нашего Общества».
Обращение маститого профессора не осталось без ответа: 30 марта 1887 года Российское археологическое общество приняло решение  наградить Акрама Аскарова «малой серебряною медалью, выдаваемой за содействие успехам археологии». И уже через короткое время Парижское археологическое общество, узнав из российских источников о ташкентском подвижнике, заочно избрало его своим членом…
К сожалению, жизнь этого деятельного человека оборвалась весьма неожиданно. Его, казалось бы, несокрушимое богатырское здоровье было подорвано банальным скоротечным туберкулезом: Акрам-палван с осени 1891 года уже не вставал с постели. Посетивший его незадолго до кончины известный туркестановед Н.П.Остроумов оставил в своем дневнике любопытную запись: «Вспоминаю, с каким благодарным видом встретил меня Акрам Аскаров, лежавший в чахотке, когда я навестил его. Как он был трогательно возбужден тогда, просиял и ободрился… Я просидел у него более часа». 
Чувствуя приближение конца, Аскаров беспокоился о судьбе своей богатой нумизматической коллекции. По предсмертной воле сына мать после его кончины обратилась с прошением к генерал-губернатору Туркестанского края. В нем говорилось, что «Аскарходжа перед смертью завещал, чтобы все его движимое и недвижимое имущество было разделено между его сонаследниками, а о собранной им коллекции древностей было доведено до сведения начальства». Бескорыстный любитель старины скончался 15 октября 1891 года и был похоронен в родном городе.
Вскоре после этого по распоряжению канцелярии туркестанского генерал-губернатора чиновнику особых поручений, впоследствии крупному историку и археологу, Д.И.Эварницкому было поручено составить опись коллекции умершего купца. Затем коллекция была передана на хранение в Ташкентский музей. Сделанная опись свидетельствовала, что в составе коллекции находились более двенадцати тысяч медных, около полутора тысяч серебряных и семнадцать золотых монет. Позднее часть этих древностей была приобретена Эрмитажем для нумизматического кабинета Средней Азии.
Собрание петербургского музея обогатилось редчайшими монетами чекана царей Бактрии, династий Сасанидов, Саманидов, Газневидов, Хорезмшахов, бухар-худатов, Илек-ханов, Тимуридов и Шейбанидов – вплоть до монет мангытских, кашгарских и кокандских правителей XVIII-XIX веков. Так завершилась жизнь бескорыстного любителя и собирателя древностей Акрама Аскарова, одного из энтузиастов науки Туркестанского края второй половины XIX cтолетия.

Странствия и деяния Ходжи Юсуфа из Ходжента

В фондах Самаркандского музея-заповедника хранится уникальный экспонат – глобус, вручную изготовленный из папье-маше, опилок арчи и тутового дерева. На поверхности его, покрытой позолотой и лаком, воспроизведены очертания материков, океанов и морей, горных хребтов и различных стран. На широкой линии экватора изображены двенадцать знаков зодиака. Кроме таблицы градусов, на глобусе черной линией нанесены меридианы и параллели, красной – тропики и границы полярных кругов. На поверхности экспоната разноцветными арабскими буквами обозначены названия географических пунктов. Их более тысячи. Примечательно, что значительная часть их приходится на Южную Америку (более 100 наименований), Австралию (более 70) и Африку (более 30).
Высота глобуса (вместе с подставкой) составляет 117 см, периметр его 160 см, а масштаб 1:25. Вполне естественно, что глобус, изготовленный почти 130 лет назад, отображал современную его автору систему знаний по географии, астрономии, картографии и природоведению. Потому-то меридианы его начинаются не с Гринвича, а с запада африканского континента. С течением времени внешнее покрытие обветшало, и некоторые названия ныне почти невозможно прочитать. Глобус довольно совершенен и в астрономическом плане. На нем можно выявить положение земли относительно солнца во все четыре времени года. На экваторе в стиле восточной миниатюры изображены знаки зодиака. Арабским шрифтом в четверостишии указаны год его изготовления (1313/1895) и имя автора: Хайати (псевдоним Мирфаязова).
Это удивительное творение рук человеческих было выполнено жителем Ходжента Ходжа Юсуфом Мирфаязовым и его учениками. Известно, что на Туркестанской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке 1886 года в Ташкенте глобус этот, предназначенный для учебных заведений края, был удостоен награды – бронзовой медали – с формулировкой: «за изображение земных полушарий с надписями на сартовском языке».
К сожалению, наши современники, за редким исключением, знают этого человека лишь как создателя упомянутого глобуса. Между тем, Мирфаязов был одним из образованнейших людей своего времени, страстным поборником науки и просвещения Туркестанского края. И потому попытка восполнить этот досадный пробел представляется весьма актуальной...
Родился Юсуф в 1842 году в Ходженте. Его отец, подобно другим горожанам, занимался традиционным для этих мест ремеслом – шелкоткачеством и имел небольшую шелкомотальную мастерскую. Семья была довольно обеспеченной. Родитель предполагал, что сын продолжит семейное дело, и потому с юных лет приучал мальчика к азам шелководства. Однако Юсуф довольно рано стал проявлять совсем иные наклонности. Отличавшийся любознательностью мальчик интересовался историей и географией, особенностями жизни и религии народов Востока. Он любил слушать рассказы купцов и путешественников о разных странах, о важных событиях политической и экономической жизни…
Детство Юсуфа окончилось преждевременно: в 1854 году его отец отправился в хадж и пропал без вести. Тогда же мальчик дал себе слово отыскать родителя или его могилу. Что и было впоследствии осуществлено. С торговым караваном купцов-соотечественников рано повзрослевший 16-летний юноша совершил путешествие в далекую Аравию. В поисках следов отца ему пришлось исколесить различные регионы арабского мира, познакомиться с жизнью и историей далеких стран, изучить быт и культуру населявших их народов. По некоторым сведениям он отыскал могилу отца в Медине и установил на ней памятный знак.
Но возвращаться в родные пенаты Ходжа Юсуф, как стали называть его после совершения паломничества в Мекку, не спешил. Встретив в Египте своего соотечественника – ученого мужа Ходжа Сайфулло Ходжанди – юноша из Средней Азии при его содействии изучил арабский язык и поступил в каирский университет Аль-Азхар. Лишь восемь лет спустя, в 24-х летнем возрасте, он возвратился в родной город. За это время Юсуф объехал крупнейшие города Ближнего Востока, выучил арабский и греческий языки, обрел разносторонние знания в медицине и географии, картографии, астрономии и философии.
Ходжент в те годы был уже уездным городом в составе Зарафшанского отдела Туркестанского генерал-губернаторства. Ходжа Юсуф сразу же нашел себе применение – стал заниматься здесь врачеванием местных жителей по рекомендациям «Канона врачебной науки» ибн Сины. Прекрасно образованный и начитанный, повидавший мир человек довольно быстро стал признанным авторитетом и кумиром здешней молодежи. Ходжа Юсуф обладал к тому же даром рассказчика, умением ненавязчиво прививать окружающим светские знания и интерес к истории родного края.
По праву считаясь наиболее образованным жителем Ходжента, Ходжа Юсуф Мирфаязов не переставал обогащать свои знания, постоянно штудируя книги восточных авторов. Любознательность и жажда познания мира влекли его к новым странствиям. В 1876 году вместе с неким Абдулло Фаезом Ходжа Юсуф отправился в Оренбург, оттуда в Москву, Петербург и другие крупнейшие города России. Затем из Одессы он морем добрался до Стамбула. Прожив некоторое время в Турции, Мирфаязов посетил Сирию, Марокко, другие арабские страны, Грецию, Италию, Испанию, Францию, побывал в Африке. Во время своих поездок ходжентец посещал исторические места и достопримечательности, музеи, работал в библиотеках Стамбула и Каира, Парижа и Рима. Долгие десять лет продолжалось это путешествие…
Вернувшись в родной город, Ходжа Юсуф продолжил свою медицинскую практику. Овладев русским языком, он сблизился с представителями российской интеллигенции. Его дом стал вскоре местом встреч и общения местных и приезжих ученых, поэтов и музыкантов. Будучи знатоком и апологетом восточной медицины, Мирфаязов отнюдь не замыкался в ее рамках: в содружестве с русскими врачами Козловым и Моисеевским, умело сочетая начала традиционной восточной и современной европейской науки, они успешно лечили страдающих кожными, желудочными и сердечными заболеваниями жителей Ходжента. Имя Ходжи Юсуфа было хорошо известно далеко за пределами его родного города: лечиться к Мирфаязову приезжали уроженцы Ферганы и Коканда, Самарканда и Бухары.
Помимо этой многогранной и многотрудной деятельности он стал еще и мирабом – распределителем воды. Должность эта в условиях Средней Азии была чрезвычайно важна, и потому доверялась особо честным и принципиальным людям. Своим многолетним трудом на этом поприще Ходжа Юсуф оставил о себе добрую память. За трудолюбие, обширные знания, предприимчивость, мудрость и справедливость он пользовался уважением своих земляков. По его планам и под его наблюдением возводились различные ирригационные сооружения на реке Ходжабакирган, на каналах Кала и Раззок, действующие по настоящее время.   
Опыт и мудрые советы уважаемого человека по рациональному использованию вод, стекавших с горы Кистишар, оказывались весьма полезными и своевременными. Авторитет Мирфаязова был высок и среди русских инженеров-ирригаторов, при содействии которых он был удостоен ряда наград и поощрений. По приглашению российских ученых Ходжа Юсуф принимал деятельное участие в Ойдынкульской естественно-научной экспедиции. Свою деятельность в качестве специалиста-ирригатора престарелый подвижник продолжил и в первые годы советской власти. Прожив долгую и плодотворную жизнь, этот труженик-просветитель скончался в 1924 году, отметив свое 82-летие, перед кончиной Мирфаязов завещая своим детям отдать его дом под школу, что и было исполнено…
Этот талантливый человек не был чужд и поэзии: под псевдонимами Ходжи и Хайати он писал стихи на узбекском и таджикском языках. А за несколько лет до смерти Мирфаязов завершил многолетнюю работу над своим объемистым научным трактатом «Фалакиет» («Космография»). К сожалению, труд этот оставшийся неизданным, был утрачен…

«Абу Саид стал моим неизменным ученым советником…»

Имя В. Л. Вяткина, без сомнения, известно всякому, интересующемуся историей Самарканда, человеку. А также и людям, увлекающимся астрономией. Ибо, помимо его многочисленных заслуг в области краеведения и изучения старины, именно Василию Лаврентьевичу принадлежит честь обнаружения остатков знаменитой обсерватории Улугбека. Это произошло 105 лет тому назад. Однако широкому кругу наших современников практически незнакомы имена других людей, прямо или косвенно причастных к этому грандиозному событию. Этот рассказ об одном из них.

Уже в первые месяцы после завоевания Самарканда таинственный пригородный холм По-и-расад привлек внимание русских археологов. Командированный сюда генерал-губернатором Туркестанского края для поисков библиотеки Тимура востоковед и этнограф Александр Кун неоднократно посещал это место. А спустя несколько лет в изданном им «Туркестанском альбоме» были помещены несколько снимков, на которых явно видны следы древних построек на холме. Затем археолог Н. И. Веселовский и краевед Л. С. Барщевский расспрашивали местных жителей о местонахождении обсерватории Улугбека, пробовали даже вести раскопки, но безуспешно.
Первым человеком, правильно указавшим местонахождение исчезнувшей обсерватории, был большой знаток края В. П. Наливкин. Он полагал, что ее следует искать на берегу арыка Оби-Рахмат, в окрестностях Самарканда, близ тогдашней почтовой дороги на Ташкент. «Это место, – писал Наливкин, – имеет вид холма с несомненными пустотами внутри и следами раскопок, производившихся туземцами». Он доказывал, что не только бытовали слова «По-и-расад», «Тал-и-расад», но и делались попытки проникнуть в тайну развалин и чем-нибудь там поживиться. Но прошло целых десять лет, прежде чем догадка Наливкина подтвердилась. В. Л. Вяткин, отлично владевший восточными языками, обнаружил в одном документе XVII века указание на то, что один из участков по арыку Оби-Рахмат именовался «Тал-и-расад» (т. е. холм обсерватории). Документ трехсотлетней давности, подтвердил правильность бытующего в народе названия холма (По-и-расад)…
Активно участвовал в поисках обсерватории самаркандский житель Абу Саид Махзум, сын мударриса (преподавателя) медресе Шейбани-хана. Человек этот, получивший духовное образование, с юных лет интересовался историей родного города: он, как никто другой, был знаком со всеми архитектурными достопримечательностями средневекового Самарканда и его окрестностей. Кроме того, Абу Саид был известен в городе не только как собиратель и обладатель коллекции восточных рукописей, но и как прекрасный каллиграф, свободно владевший арабским языком. К нему неоднократно обращались русские ученые с просьбой о копировании надписей на архитектурных памятниках Самарканда. И вполне закономерно, что обширные познания самаркандца обратили на себя внимание Н. И. Веселовского, осуществлявшего в середине 1880-х годов раскопки на городище Афрасиаб. Между ними установились дружеские отношения. В знак уважения к известному ученому Абу Саид в 1896 году подарил Веселовскому прекрасно выполненную копию рукописи Абу Тахира  Самарканди «Самарийа» (середина XIX века), содержавшую ценнейшие сведения об истории Самарканда и его округи. Подарок свой он сопроводил витиеватой восточной надписью: «Эта книга, сладостью превосходящая сахар, в подарок Вам пришла из Самарканда. В ней собраны все следы и признаки времен, и в действительности, как посмотришь, словно весь Самарканд к Вам прибыл». В 1904 году Веселовский издал таджикский текст этой рукописи в Петербурге, со своим предисловием. В нем было отмечено, что Мирза Абу Саид Махзум является «одним из самых начитанных в мусульманском мире» жителей Самарканда. Нет сомнения, что именно это обстоятельство и сделало его ближайшим и наиболее полезным сотрудником В. Л. Вяткина в период поисков обсерватории.
Хорошее знание письменных источников сочеталось в этом человеке с прекрасным знанием исторической топографии Самарканда. И потому Вяткин не раз консультировался с Абу Саидом при изучении неясных мест в текстах восточных рукописей, в частности, вакуфных документов, содержащих подробные описания пригородных мест Самарканда. Он писал: «Абу Саид стал моим неизменным ученым советником и оказывает мне немалую помощь с редким усердием и бескорыстием». Абу Саид помогал Вяткину собирать народные поверья и легенды об обсерватории, выписывал известия о ней из различных восточных рукописей. Обобщив собственные сведения с материалами своего помощника, Вяткин приступил к раскопкам, и вскоре была обнаружена высеченная в скалистой толще земли и уходящая вглубь узкая щель. Это и был секстант – главный инструмент средневековой обсерватории, служивший для визуального наблюдения за светилами и определения основных постоянных астрономических величин. Так была сделана уникальная находка старейшего инструмента, употреблявшегося астрономами средних веков.
Отдавая должное самаркандскому энтузиасту, высококомпетентный научный орган – Русский комитет для изучения Средней и Восточной Азии в историческом, археологическом, лингвистическом и этнографическом отношениях – по представлению В. В. Бартольда, отметил заслуги Абу Саида Махзума специальной премией. В своем ходатайстве маститый ученый писал, что «сведения, сообщенные Л. В. Вяткиным,  показывают, что помощь Абу Саида была для него очень ценна как при установлении места обсерватории Улугбека, так и при производстве раскопок». На своем заседании, состоявшемся 11 февраля 1909 года, Русский комитет единогласно постановил удовлетворить ходатайство В. В. Бартольда. Таким образом, самаркандец стал вторым, после ташкентца Акрама Аскарова, коренным представителем населения туркестанского края, заслуги которого были признаны научным сообществом.
Однако Абу Саид ненадолго пережил открытие остатков знаменитой обсерватории. В одном из своих писем академику В. В. Бартольду (1910 г.) В. Вяткин сообщал, что «весной на раскопки цитадели (городище Афрасиаб – Р. Н.) Абу Саид раза два-три приезжал… но был уже крайне плох». А в очередном письме (от 10 декабря 1910 г.) самаркандский краевед известил того же адресата об утрате общего знакомого: «Умер Абу Саид»…

Имя, не подлежащее забвению

Сведения об этом человеке, дошедшие до нас из дали времен, весьма скудны. Мы не знаем ни его биографии, ни подробностей творческой жизни, ни дат его рождения и смерти. Все то немногое, что сохранили нам архивы, связывает имя самаркандца Абд ар-Рахмана лишь с именем известного востоковеда А. Л. Куна. И посему современному читателю, желающему что-то узнать о своем достойном уважения земляке – подвижнике науки, просто необходимо хотя бы фрагментарно познакомиться с туркестанским периодом биографии этого российского ориенталиста, продолжавшемся около полутора десятилетий.

В июле 1867 года, образованная двумя годами ранее Туркестанская область, входившая в состав Оренбургского генерал-губернаторства, была преобразована в самостоятельную административную единицу – Туркестанское генерал-губернаторство с центром в Ташкенте. Новый край испытывал острую нужду в специалистах-востоковедах, и потому в ноябре 1867 года в распоряжение Туркестанского генерал-губернатора К. П. фон Кауфмана был прислан из Оренбурга молодой человек, которому предстояло сыграть здесь заметную роль…
Звали его Александр. Он родился на Кавказе в семье Людвига Куна – учителя-немца из прусского города Мемель – и армянки, уроженки Тавриза. Надо полагать, что интерес к Востоку и его культуре возник у мальчика под влиянием матери, владевшей, кроме родного армянского и государственного русского, еще турецким и персидским языками. В 14 лет Александр, обучавшийся тогда в Ставропольской гимназии, осиротел и остался без всяких средств к существованию. Однако, завершив обучение в Ставрополе, он в 1860 году «по милосердию добрых людей» поступил на факультет восточных языков Петербургского университета.
Несколько лет спустя, окончив в числе лучших университетский курс по арабско-персидско-турецкому разряду и удостоившись степени кандидата (его выпускное студенческое сочинение на тему «Обозрение Алкорана в религиозном и юридико-политическом отношениях» было удостоено почетного отзыва), Александр Кун решил применить свои знания на практике: по рекомендации профессора В. В. Григорьева он отправился в Оренбург, где 26 января 1865 года поступил на службу в канцелярию местного генерал-губернатора. Способного и деятельного молодого человека по достоинству оценили – уже через несколько месяцев он дослужился до должности столоначальника…
Перебравшемуся в Ташкент А. Куну, знатоку ислама и восточных языков, быстро освоившемуся на новом месте и хорошо зарекомендовавшему себя, генерал-губернатор фон Кауфман поручил вскоре важное дело. В августе 1868 года он был направлен в Самарканд в распоряжение начальника Зарафшанского округа «для этнографических, статистических и исторических ученых исследований». Перво-наперво на него было возложено «поручение составить описание самаркандских древностей с топографическими чертежами». Осознавая всю важность этой задачи для науки, Александр Кун тщательно изучил город и его окрестности, произвел «детальный осмотр всех старинных зданий и местечек с их подземными ходами», и регулярно информировал генерал-губернатора края о проделанной работе. Исполнительный и добросовестный титулярный советник Кун сообщал фон Кауфману о том, что в Самарканде «между многими старыми памятниками есть медресе и мечети, имеющие свои вакфы». Желая строго документировать проделанную работу, он приложил к отчету сведения об этих вакфах и копии подлинных бумаг, «так как между ними встречаются документы, писанные 600 лет назад и, следовательно, интересные в палеографическом отношении». В том же послании Александр Кун пояснял: «Вообще же ко всему описанию полагал приложить общий план Самарканда, план каждого здания с фасадами и разрезами их и план эмирских садов, а также снимки с надгробных надписей».
Одновременно с этим молодой востоковед вел поиски библиотеки Тимура и собирал сведения о приобретенном здесь «Коране Османа». Столь многогранная и многотрудная деятельность оказалась непосильной для одного человека, А. Кун стал самостоятельно подыскивать себе помощников. В начале 1870 года он познакомился с жителем Самарканда, знатоком и собирателем восточных рукописей по имени Абд ар-Рахман. Александр Людвигович, профессиональный знаток Востока и страстный коллекционер восточных древностей, сразу же разглядел в нем родственную душу и приблизил к себе. С той поры самаркандец принимал участие в ряде научных экспедиций, осуществленных русскими востоковедами  в первой половине 1870-х годов.
Когда Александра Куна, наряду с А. П. Федченко, Д. К. Мышенковым и другими видными учеными, пригласили войти в состав Искандеркульской экспедиции, он предложил включить в нее в качестве переводчика Абд ар-Рахмана. В задачу экспедиции, помимо сбора естественно-научных данных, входило изучение быта и языков таджиков и узбеков верхнего течения реки Зарафшан, их религиозных верований и исторического прошлого.
Будучи пытливым и наблюдательным человеком, Абд ар-Рахман не ограничился скромной ролью переводчика, он вел дневник, в который заносил свои впечатления от увиденного, описывал памятники древности и быт местного населения. Особую значимость этому дневнику придавало специальное приложение, в которое автор включил тексты старинных надписей, встречавшихся в горных местностях Верхнего Фальгара и Матчи на скалах, придорожных камнях и надгробиях. Некоторые из них сохранили имена их резчиков. Обнаруженные и зафиксированные им надписи были сделаны людьми нескольких десятков поколений. Среди них попадались изречения безымянных горцев, извлечения из сочинений Омара Хайяма, Саади, Хафиза, Бабура, Бедиля и ряда неизвестных нам поэтов прошлых веков. Так, на труднопроходимой и опасной горной тропе Абд ар-Рахман  обнаружил соответствующий ситуации стих Бедиля:
«Один шаг пути, Бедиль, от тебя до могилы.
Как слезинка на реснице висишь ты –
Будь же осторожен!».
В дневнике самаркандца были приведены уникальные данные об экономическом состоянии горного региона от Пенджикента до берегов озера Искандеркуль, сведения о хозяйственной деятельности населения, записи о ягнобском языке, на котором общались местные жители. Следует отметить, что бумаги Абд ар-Рахмана сохранились до наших дней в архиве А. Л. Куна, находящемся в Санкт-Петербурге, под названием «Дневник, веденный во время Искандеркульской экспедиции на самаркандском наречии с 25 апреля по 27 июня 1870 года».
По поручению А. Л. Куна Абд ар-Рахман вел подобный дневник и во время другой – Хивинской – экспедиции 1873 года. Специально для него Александр Людвигович составил опросник, соответствовавший «Программе географических исследований», рекомендованной Русским географическим обществом. Дневник содержал интереснейшие историко-географические сведения об увиденном в Бухаре, Шахрисябзе и Хиве. Активное участие принял самаркандец и в изучении так называемых дафтаров (тетрадей с податными записями) из архива хивинских ханов, обнаруженных А. Л. Куном во время названной экспедиции. Эти бесценные документы тоже хранятся в санкт-петербургском архиве под названием «Реестры, составленные по материалам салгутных дафтаров хивинских ханов, писанные рукою мирзы Абдурахмана».
При содействии своего наставника А. Куна в 1872 году Абд ар-Рахман побывал в городах европейской части России. Находясь в Москве, он посетил знаменитую Политехническую выставку, которая произвела на него ошеломляющее впечатление. Вернувшись в Самарканд, он подробно описал увиденное, особо остановившись на экспонатах Туркестанского отдела. Это описание позволяет утверждать, что, помимо прочих достоинств, Абд ар-Рахман обладал еще и литературным талантом.
В силу различных объективных и субъективных обстоятельств наследие Абд ар-Рахмана все еще недостаточно изучено, но отрадно, что в наши дни оно все более привлекает внимание отечественных и зарубежных ориенталистов, воздающих должное нашему талантливому земляку.

Дипломат, этнограф и общественный деятель

Возникновение печати и журналистики в Средней Азии берут свое начало в 1870 году. Именно тогда в Ташкенте на русском языке был издан первый номер краевой газеты «Туркестанские ведомости». Вслед за тем, через несколько месяцев, начала свою деятельность «Туркистон вилояти газетаси», издание, выходившее в свет на узбекском и казахском языках. Первым редактором газеты был назначен лишь недавно поселившийся в Ташкенте Шахимардан Ибрагимов. Хочется думать, что причудливая и необычная судьба этого незаурядного человека, оставившего яркий след в нашей истории, будет небезынтересна сегодняшнему читателю…

Родился Шахимардан Ибрагимов в 1841 году в казахской степи, в одном из уездов тогдашней Оренбургской губернии. Национальность Ибрагимова до сих пор точно не установлена. Известный востоковед Н. И. Веселовский называл его «соотечественником Валиханова», т. е. казахом. Так же считал и М. И. Фетисов в книге «Зарождение казахской публицистики» (1961). Узбекские ученые Т. Э. Эрназаров и А. И. Акбаров в книге «История печати Туркестана» называли Ш. М. Ибрагимова татарином. Э. А. Масанов, ссылаясь на «целый ряд документов», но не называя их, категорически утверждал, что он «башкир по национальности». Возможно, Масанов имел в виду примечание редакции к статье Ибрагимова в «Записках» Императорского Российского географического общества, где он назван «образованным башкиром», что, однако, тоже не может служить основанием для окончательного суждения о его национальности.
Воспитывался Ш. Ибрагимов в Сибирском кадетском корпусе, затем в Омском  полубатальоне военных кантонистов-переводчиков с татарского языка. Получив среднее специальное образование, в 1864 году начал свою службу в качестве переводчика в Омске. Вскоре Ш. Ибрагимов был переведен в Петропавловск на должность столоначальника городского управления. В 1870 году начинается ташкентский период его биографии: Шахимардан становится переводчиком с персидского и татарского языков при канцелярии Туркестанского генерал-губернатора. Он обратил на себя внимание несомненными способностями, общей культурой и кругозором, хорошим знанием языков, и 24 ноября 1870 года его перевели на должность переводчика с «манджурского и татарского языка», вместо П. И. Пашино – питомца восточного факультета Петербургского университета, работника с большой специальной подготовкой. О высокой оценке его деятельности говорит пожалование ему чина действительного статского советника:
Г. Ташкент,
24 ноября 1870 года, № 202.
«Столоначальник Петропавловского городского полицейского управления, коллежский секретарь Ибрагимов определяется в мое распоряжение, по званию Туркестанского генерал-губернатора, с назначением переводчиком Сыр-Дарьинского областного правления.
Туркестанский генерал-губернатор К. П. Кауфман».

Для облегчения произношения его имени и отчества по-русски Ибрагимова нарекли Иваном Ивановичем. Отсюда его инициалы И. И. в газетах того времени в подписи под публикациями. Скоро этот скромный чиновник, свободно владевший русским, татарским, казахским, персидским и арабским языками, легко освоил и узбекский язык. Своими разносторонними познаниями Ибрагимов привлек к себе внимание генерал-губернатора края и был назначен редактором первой национальной газеты. Для ее издания необходим был арабский шрифт и специалисты печатного дела из числа лиц местных национальностей. В Ташкенте тогда существовала единственная небольшая русская типография, основанная частным предпринимателем. Арабского шрифта в ней, естественно, не было.
Тогда генерал-губернатор отправил в Петербург специальное предписание с просьбой прислать в его распоряжение арабский шрифт и наборщиков для издания газеты на местном языке. Через 6-7 месяцев в Ташкент прибыл на верблюдах (тогда еще не было железной дороги) ценный груз с арабским шрифтом, который сопровождали наборщики-татары. Ш. Ибрагимов участвовал в комиссии по приему этого шрифта для типографии Военно-народного управления. Газета на своих страницах публиковала произведения Пушкина, Гоголя, Толстого, Лермонтова и других русских писателей и поэтов в переводе на узбекский язык. Некоторое время переводчиком в редакции газеты служил известный кокандский поэт Фуркат.
С 1871 года  газета выходила в качестве приложения к «Туркестанским ведомостям» и печаталась на листах малого формата (четверть листа) четыре раза в месяц: два раза на узбекском и два на казахском языках. Она издавалась на средства «Туркестанских ведомостей» и находилась в ведении редактора русской газеты. Работа в газете позволяла Ш. Ибрагимову общаться с передовыми людьми Туркестана, с учеными-востоковедами, знакомиться с рукописными и печатными изданиями, посвященными Средней Азии, совершать поездки по краю, позволяющие непосредственно наблюдать жизнь и быт коренного населения, вступать с ним в контакт. В этот период Ибрагимов проявил себя как вдумчивый этнограф и историк.
Выходец из казахской степи собрал и опубликовал свод казахских пословиц и поговорок, издал в газетах Ташкента и Петербурга цикл статей о деятельности мусульманских священнослужителей в степном крае, несколько этнографических очерков, которые открыли для русскоязычного читателя особенности жизни и быта казахских племен и родов, и до сих пор не потеряли своего научного значения. Уникальным и, пожалуй, единственным в своем роде остается красочное описание Ибрагимовым массовых народных празднеств в Коканде. Многосторонняя деятельность Шахимардана Мирясовича была по достоинству оценена Туркестанским отделом Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, принявшего Ибрагимова в ряды своих членов.
Кроме редакторских обязанностей, Ибрагимов осуществлял многочисленные переводы с русского языка на узбекский. Особой заслугой Ш. Ибрагимова было составление и издание «Календаря на 1871 год» Это было первое в Средней Азии типографское издание книги на узбекском языке. Календарь содержал разнообразные сведения из истории Российского государства, о торговых отношениях между Россией, Бухарой и Кокандом, географические, медицинские и другие данные. Такие же календари были выпущены им в 1872 и 1873 годах. Восемь лет редактировал Ш. Ибрагимов эту краевую газет, а затем, с 1 июля 1878 года, став старшим чиновником по дипломатической части при генерал-губернаторе Туркестана, выполнял различные поручения туркестанской администрации по связям с Бухарским эмиратом и Хивинским ханством. Уже  год спустя  ему довелось побывать в Европе.
Фактически Ибрагимов возглавлял дипломатическое ведомство генерал-губернаторской канцелярии, дважды – в 1880 и 1881 годах – возглавлял русские посольства в Бухарское ханство и был известен как «дельный дипломат». За дипломатические заслуги он был награжден орденами России и Персии и получил чин действительного статского советника. В 1881 году он возглавлял комиссию для окончательной редакции переводов на местные языки законодательных документов.
В 1885 году был зачислен сверхштатным чиновником канцелярии Туркестанского генерал-губернатора. Теперь власти решили использовать его знания и опыт на службе в системе министерства народного просвещения. Однако продвижение Ибрагимова по служебной лестнице встревожило одного из влиятельных в правительственных кругах востоковеда и просветителя Н. И. Ильминского, который направил пространное письмо на имя обер-прокурора Святейшего синода К. П. Победоносцева, возражая против его назначения на высокую должность.
По словам Ильминского, Ибрагимов известен «как отличный знаток азиатских языков и дельный дипломат, отлично знавший всю подноготную мусульманских стран, народов и правительств», «блестяще владеет русским говором и изложением, идеями прогрессивными, даже, когда нужно, либеральными, обращением и манерами совершенно светскими, смелостью и умением держать себя с достоинством перед кем угодно», но он, по словам Ильминского, слишком «тонкий инструмент», и привлечение его к ведомству просвещения дело рискованное, ибо он «наших мешковатых духовных может стушевать». Назначение Ш. Ибрагимова так и не состоялось. Однако его выдающиеся личные качества обратили на себя внимание, и в 1886 году он был отправлен в Петербург, где состоял чиновником при Путевой канцелярии Туркестанского генерал-губернатора. А в 1890-м году его, первого представителя национальной интеллигенции Средней Азии, назначили генеральным консулом Российской империи в Джидде (ныне Саудовская Аравия).
В 1891 году Ш. М. Ибрагимов, будучи мусульманином по вероисповеданию, решил совершить хадж в Мекку. Он был первым официальным лицом России, получившим разрешение и субсидию правительства на совершение хаджа. В это время в тех местах свирепствовала холера, но это не остановило его. Вместе с двумя спутниками и врачом египетской службы он отправился в путь. Однако вскоре почувствовал недомогание со всеми признаками холеры. Спустя некоторое время Ибрагимов скончался. По официальной версии консул умер от холеры. Однако холера, по утверждению медиков, не дает такого скоротечного смертельного исхода. Учитывая наличие большого количества дельцов, которым Ибрагимов мешал обогащаться на незнании российскими паломниками местных условий, и таинственное исчезновение врача сразу после смерти консула, можно предположить, что он был отравлен. Это произошло летом 1891 года на пути в Джидду.
Так закончился жизненный путь дипломата, ученого-этнографа и общественного деятеля Шахимардана Мирясовича Ибрагимова.

Юрист, краевед, переводчик, учитель…

После завершения обучения в ташкентском медресе «Шукур-хан» 20-летний Саттархан Абдулгаффаров был назначен муфтием Чимкента. В это время город был уже занят русскими войсками. На первых порах молодой священнослужитель, как и большинство его соплеменников, чурался общения с иноверцами. Однако вскоре случай свел его с артиллерийским офицером русской армии Еныкеевым, татарином, строго соблюдавшим нормы ислама и шариата. Первоначально юный муфтий просто не понимал, как можно одновременно быть офицером христианской армии и исповедовать мусульманскую религию. Но постепенно его недоумение рассеялось, и под влиянием своего нового знакомца любознательный Абдас Саттарходжи, как уважительно именовали муфтия горожане, стал проявлять интерес к России и ее истории. Еныкеев взялся обучить его русскому языку, а взамен брал у Саттархана уроки языка персидского.
Вскоре Абдулгаффаров был назначен казием – судьей города Чимкента, но пробыл в этой должности менее года: справедливый и честный Саттархан пришелся не ко двору. Как свидетельствовал позднее экс-казий в своих воспоминаниях, на этом посту он получил «немало огорчений…от влиятельных и богатых мусульман. Последние привыкли использовать казия, чтобы держать в зависимости меньшую братию, и манипулировали правосудием…
Оставшись без работы и лишившись средств к существованию, Саттархан был вынужден обратиться к русским властям с просьбой о помощи. Прошение возымело действие, и довольно скоро его назначили учителем в одну из чимкентских школ, где он стал преподавать «мусульманскую грамоту». Пробыв здесь два года и заслужив уважение администрации школы, коллег, родителей и учеников, Абдулгаффаров был вновь востребован в мусульманском мире. Теперь его перевели на должность казия в Коканд. Прослужив там несколько лет и обогатив с помощью русского языка свой кругозор достижениями европейской судебной системы, Саттархан побывал в крупнейших городах России.
После чего жизнь в провинциальном уездном Коканде стала тяготить его. Оставив рутинную службу, он переселяется в столицу края – Ташкент и становится переводчиком в «Туркестанской туземной газете». Несколько позднее он был принят на эту же должность в штат Сырдарьинского областного правления. Одновременно Абдулгаффаров вел занятия по узбекскому и персидскому языкам в Туркестанской учительской семинарии.
Услугами толкового и весьма квалифицированного переводчика пользовались не только должностные лица администрации края, но и известные русские ученые-туркестановеды. Так, один из них, А. Н. Самойлович, опубликовавший немало сочинений местных авторов, признавался, что «перевод и некоторые объяснения к переводу» песни о кокандском правителе Худоярхане, сложенной неким муллой Садыком, были сделаны «при помощи Саттархана Абдулгаффарова, бывшего кокандского казия». Еще одну песню о Худоярхане, принадлежавшую перу поэта Фурката, он помогал переводить редактору «Туркестанской туземной газеты» Н. П. Остроумову.
Весьма значительным было  участие Саттархана в редактировании и комментариях к переводу на русский язык юридического трактата XII века по мусульманскому законоведению «Ал-Хидая». Хорошо разбираясь в тонкостях арабского языка, он сумел адекватно передать по-русски сложнейшие обороты подлинника. А в 1884 году он перевел с русского языка на узбекский рукопись ориенталиста Н. Ф. Петровского «Необходимые для торговцев мусульман сведения о статьях (правилах товарооборота) договора России с Китаем».
Помимо юридической и переводческой деятельности, Абдулгаффаров получил известность и в области краеведения. Перу этого разносторонне талантливого человека принадлежит исторический труд под названием «Краткий очерк внутреннего состояния Кокандского ханства», весьма высоко оцененный современниками и до сих пор не потерявший своей значимости, а также целый ряд публицистических статей, среди которых можно выделить «Заметки о народном самоуправлении и ишанах в Туркестане», «Овладение знаниями» и «Мусульманские ишаны».
Нелишне будет отметить еще одну страницу в биографии Саттархана. В 1876 году в Петербургском университете проводился международный конгресс ориенталистов, в котором принимали участие выдающиеся российские и зарубежные востоковеды той поры. Оргкомитет конгресса настоял на том, что приоритетом его будут регионы Востока, малоизвестные в Европе: Сибирь, Кавказ и Средняя Азия. В дни работы конгресса участники имели возможность познакомиться с экспонатами выставок, посвященных прошлому и настоящему народов этих восточных стран, их религии, жизни и быту.
По настоянию ряда виднейших востоковедов России на конгресс ориенталистов была приглашена большая группа представителей коренного населения Туркестанского края – узбеки, таджики и казахи. Главой этой делегации был Саттархан Абдулгаффаров, которому поручили выступить на форуме с речью от имени своих соплеменников. Саттархан решил сказать несколько слов о необходимости преодолеть обособленность жизни и отчужденность от европейских народов туркестанских мусульман, необходимости участия в общечеловеческой жизни и научном прогрессе. Краткая и взволнованная речь туркестанца понравилась участникам съезда.
Известный востоковед России профессор В. Д. Смирнов десять лет спустя писал ташкентским коллегам, что восточный факультет Петербургского университета очень нуждается в лекторе-преподавателе среднеазиатского (тюркского) наречия, и высказывал желание, чтобы им стал именно Абдулгаффаров – «тот самый, что был на конгрессе ориенталистов, красивый и очень толковый узбек»…
В самом конце 1883 года в Ташкенте состоялось совещание учителей городских училищ Туркестанского края, на котором среди других вопросов обсуждалась возможность обучения в русских школах мусульманских детей. Единственным представителем коренного населения края на этом совещании был Саттархан, он убедительно доказал, что притоку местных детей в русские школы препятствуют религиозные предрассудки и вековое недоверие к людям иной веры. Выход он видел в том, чтобы мусульманские дети в русской школе наряду с общеобразовательными предметами обучались своему родному языку и азам ислама. В ответ на возражения противников такого обучения он спокойно и смело парировал: «От проявлений религиозной нетерпимости не свободно ни одно вероучение, но эта нетерпимость встречается в наши дни разве только в наиболее темных и фанатичных слоях населения, и это не может служить доводом против предложения».
В 1893 году Саттархан вернулся в Чимкент вновь на место казия. Есть сведения о том, что шесть лет спустя он покинул этот город и снова перебрался на жительство в Ташкент. О последних годах его жизни почти ничего не известно. Однако в 1938 году на одном из кладбищ в Чимкенте обнаружили надгробную мраморную плиту, позволившую идентифицировать могилу. Витиеватая надпись на этой плите весьма заинтересовала известного востоковеда академика И. Ю. Крачковского, который перевел ее с арабского на русский и опубликовал текст в научном журнале. Так стало известно, что Саттархан скончался в 1902 году в 57-летнем возрасте…

«Звезда Востока», № 3, 2014, № 2-3, 2015

Рубен Назарьян

Родился в 1947 г. Автор многочисленных научных, научно-популярных и художественных публикаций. Преподаватель Самаркандского госуниверситета. Участник и лауреат международных конференций и конкурсов.

• Назад
• Вперёд