Адыл Якубов. Где ты, Морико (рассказ)

Адыл Якубов (1926-2009)

ГДЕ ТЫ, МОРИКО?

Рассказ

Жизнь человека непредсказуема и полна неожиданных событий…
Вернувшись с торжественного праздничного собрания, посвященного Дню памяти и почестей, я решил отдохнуть, как вдруг зазвонил телефон.
В трубке раздался звонкий голос девушки.
– Вы писатель? Я звоню с «Узбектуризма». К нам приехала группа туристов из Японии. Одна дама из этой группы спрашивала о Вас и хочет с вами встретиться.
Я удивился:
– Откуда она меня знает?
– Не знаю, – ответила девушка. – Во время Второй мировой войны, вы же участ­вовали в Японской войне и были в городе Порт-Артур?
Я еще сильнее удивился.
– Да, я был там. Но…
Девушка перебила меня:
– Она знает русский язык и прочла одну из ваших книг, которая называется «Улугбек».
Порт-Артур! Японская женщина, знающая русский! Давным-давно забытые, но все еще дремавшие в уголках моего сердца далекие чистые воспоминания ливнем нахлынули и унесли меня в прошлое.
– Алло, – сказала девушка. – Почему Вы замолчали? Или Вы не хотите встретиться с ней?
– Нет-нет почему же! Хочу…
– Тогда запишите мой телефон и назовите удобное для Вас время. Остальное я организую сама.

* * *

Дальний Восток. Теплые осенние месяцы 1945 года, маленький и уютный городок Порт-Артур, построенный для японских офицеров. Спрятавшиеся посреди изумрудных рощ, опрятные и красивые одноэтажные домики. Японская девочка Морико, мило тараторящая по-русски…
Почти на две тысячи верст раскинулась великая пустыня Гоби, по которой нам – солдатам с трудом пришлось идти. Но вот остались позади и горы Хинган, преграждавшие нам дорогу. А впереди раскинулась бескрайняя и безграничная ярко-зеленая долина. Это была Маньчжурия.
Нас, измученных, оборванных, обросших, оставшихся в одних портянках солдат – обмундирование наше истлело и изорвалось в пути – опять погнали вдоль этой долины. За неделю мы добрались до какого-то городка, где проходила железная дорога. Здесь нас, как селедок в консервных банках, набили в красные вагоны и повезли. Состав, как сонная муха, тащился целую неделю через какие-то города (впоследствии мы узнали, что это Мукдси и Харбин). Затем людей словно спички из коробка, вытряхнули на холмистой возвышенности около города Порт-Артура.
В тех местах росли великолепные яблоневые и грушевые сады. Днем мы ныряли в эти сады, оставшиеся без присмотра, и, наполнив пазуху яблоками и грушами с медовым вкусом, спускались к нашим палаткам. Нас тоже на некоторое время оставили без присмотра… Целыми днями мы лежали, слонялись без дела, бродили в этих рощах – в общем, были предоставлены сами себе.
А чуть вдалеке нам был виден раскинувшийся небольшой, но несравненно прекрасный Порт-Артур, построенный с великолепным вкусом и мастерством. С одной стороны города сверкала на солнце голубая речка, впадающая в океан. А там – на горизонте виднелись плывущие корабли. Куда они направляются? Мы с тоской вглядывались в голубоватый дымок, вьющийся из их труб. «Может быть, однажды мы тоже отправимся на одном из них на родину, а может наши останки будут похоронены в этой красивой, но чужой нам земле», – такие мысли проносились в сознании и от этого становилось грустно и щемило на сердце.
Эта «вольная» жизнь длилась десять дней. Наконец, со всех окрестных воинских частей к нам стали наведываться их представители или «сваты» (мы их так называли). Они отбирали нужных им солдат: снайперов, пулеметчиков, автоматчиков, а то и поваров, парикмахеров и портных.
В один из таких дней в нашу, так называемую роту, а на самом деле неорганизованную толпу, пришли два офицера и молодой красивый майор с позвякивающими орденами и медалями во всю грудь. Кроме десяти-пятнадцати автоматчиков, им нужен был в штаб грамотный солдат с хорошим почерком.
Командир нашей роты был отличным бойцом, но закончил всего семь классов, поэтому, составляя разного рода донесения «верхам», всегда обращался ко мне. Он-то и порекомендовал мою кандидатуру. Майор осмотрев меня со всех сторон, внезапно спросил:
– Откуда ты родом?
– Из Узбекистана, – сказал я.
– По национальности узбек?
– Узбек.
– Сколько классов закончил?
– Десять.
– Твой русский неплох. Когда научился?
– До пятого класса учился в русской школе.
– Ты видел Ташкент?
– Видел.
Майор, усмехнувшись, спросил:
– А что означает Ташкент?
Я опешил.
– Ташкент – это Ташкент!
Майор сдвинул мне на нос мою старую, замасленную шапку, засмеялся и сказал:
– Эх, ты, даже этого не знаешь. Ташкент – это город, построенный из камней. Таш – это камень! Кент – город!
Я смутился, но майор сделал вид, что не заметил и сказал:
– Хорошо. С сегодняшнего дня будешь моим секретарем. До обеда – служба в штабе, потом мелкая работа по дому. Например, будешь ловить мух. – Он вновь засмеялся, поглаживая усики, которые так были ему к лицу.
С этого дня моя жизнь из мучительной и нечеловечески тяжелой участи солдата-пехотинца превратилась в сущее блаженство. Большую часть времени я проводил в доме моего командира – начальника штаба. Майору выделили красивый коттедж, со всех сторон обросший можжевельником, а находился он на берегу моря, неподалеку от крепости Порт-Артур. Когда-то этот дом принадлежал влиятельному японскому генералу…Теперь и генерал, лишившийся всех титулов и наград, жил в маленьком сарайчике в конце двора вместе с двумя дочерьми. Старшую звали Чикосан, ей было около 22–23 лет, а младшую – Морико. Отставной генерал после неудачной военной кампании отошел от мирских дел, жил уединенно, ревностно охраняя своих дочерей от русских офицеров.
Я поначалу не обращал на них внимания, занятый своими делами. Работа моя была необычная, совсем не похожая на солдатскую службу.
По утрам вместе с начальником я ездил в майорской машине в штаб. До обеда печатал мелкие донесения на машинке для генерального штаба (за одну неделю я научился печатать), а после обеда выполнял личные поручения майора. Два раза в неделю ходил в полковой склад и получал продукты. Паек, который выдавали офицерам, по тем временам был роскошным: хлеба хоть завались, а трофейные продукты – снеди, еще захваченные у японцев, целые пакеты хрустящего галетного печенья с медовым вкусом, сгущенное молоко, мясо, рыбные консервы, колбасы трех-четырех видов, несколько бутылок спирта – все это не только для одного человека, но и для пяти или шести человек оказалось бы сверх нормы.
Продукты я раскладывал в погребе, затем гладил одежду майора, убирал комнаты. На это уходило около двух часов, а в остальное время, как и говорил майор, можно было и мух ловить. Когда мне было скучно, брал бинокль и наблюдал из окна за жизнью хижины поверженного генерала, а, если честно, следил за шалостями и проказами его дочерей, которые скучали в пять раз больше меня. Однажды во время этого занятия меня застал майор. Я не заметил, как он вошел в дом, потому что был поглощен озорством двух девушек, которое дошло до предела: сначала они, громко смеясь, обливали друг друга водой, затем, сняв насквозь мокрые платья, почти обнаженные, выжимали их. Я был очень взволнован, и у меня сильно билось сердце, ведь я был все-таки деревенским парнем, в своей жизни еще не видевшим обнаженных девушек.
– Ты что делаешь? – От такого властного голоса я вздрогнул и вскочил с места.
– Ничего, товарищ … майор!
– А ну дай сюда бинокль! – приказал майор. Какое-то мгновение он неподвижно смотрел в бинокль на хижину генерала и вдруг впал в мое состояние.
– Вот негодницы, – сказал он, с трудом оторвав глаза от увиденного. – Смотри-ка какая изящная и тонкая талия. Прелесть! Особенно старшая… Я вчера узнал у одного приятеля, что человек, которого мы считали генералом, на самом деле контр-адмирал. Он геройски участвовал в морских сражениях и разгромил американский флот в 1941 году. Его жена умерла. Живет он с двумя дочерьми. Старшую зовут Чикосан, а того маленького чертенка – Морико. Говорят, что муж Чикосан был камикадзе. Ты знаешь, что означает слово камикадзе? Так называли императорских летчиков, которые сами себя обрекали на смерть. Они на самолетах врезались в американские военные корабли и погибали… О, господи!
Майор, глубоко вздохнув, покружил по маленькой комнате, и вдруг неожиданно его темные глаза игриво сверкнули.
– Слушай меня, приятель, – сказал он тяжело дыша. – Не попробовать ли нам вскружить им головы. Младшая из сестер еще мала. Но старшая – моя. Что скажешь?
Я вспомнил о высказываниях офицеров в штабе о том, что связи русских офицеров с японскими девушками и молодыми женщинами строго запрещены. И за нарушение приказа последует жестокое наказание.
– Э, – сказал майор, нетерпеливо махнув рукой. – Волков бояться – в лес не ходить! Сам Господь бог предоставил нам такую возможность, и мы должны отказаться? – воскликнул он и спросил:
– Что у тебя есть из продуктов?
– Все! Вы же кроме спирта ничего не употребляете, товарищ майор!
– Тогда сделай так! – перебил он. – Найди одну коробку! Положи туда пару банок сгущенного молока, пару пакетов галетного печенья. Они до смерти любят их! Положи еще пару палок колбасы! А я пока напишу письмо.
– Они же не знают языка, как я объясню им?
– Растяпа. Столько живешь и не видел? У сестер есть крохотный русско-японский словарь. Он постоянно с ними. Иди, выполняй приказ!
Спустившись в подвал, я нашел картонную коробку и наполнил ее всякими лакомствами. Мой начальник, волнуясь, нетерпеливо ждал меня.
– Прочитай! – сказал он, – У меня от тебя секретов нет!
Письмо майора состояло всего из нескольких строчек: «Чикосан! Я тебя люблю! Очень-очень люблю! Жду вечером, когда стемнеет. Если не придешь, я умру. Крепко обнимаю, майор Миша Ногов».
– Ну как, хорошо написано?
Майор весело расхохотался.
– Знаю из опыта – ни одна молодая женщина не устоит перед таким посланием! Что ты понимаешь в этих делах, молокосос? Ты вообще хоть однажды целовался? – майор опять громко захохотал, поглаживая свои тоненькие усики. – Теперь вот что сделай, приятель! Спрячь коробку под дерево и знаками позови того маленького чертенка.
– А если увидит генерал?
– А что он может сделать. Ну, увидит и что? Пусть гордится этот старый общипанный петух, что русский офицер без памяти влюбился в японку. А эта хитрая плутовка должна стать почтальоном между мной и сестрой. Если ты ее уговоришь – очень хорошо! А если нет, выгоню из штаба. Будешь на службе с утра до вечера ползать по земле! Иди, боец, выполняй приказ! Вон, как будто чувствует, вышла во двор, поливает ели. Я сосватаю ее тебе!
Действительно, маленькая Морико, босая, в коротеньком платьице с оголенными руками, из шланга поливала деревья.
Я, простой паренек, по правде сказать, еще никогда в жизни не общавшийся с девушками, трепеща вышел во двор. Положив коробку с нашей стороны под арчу, знаками подозвал Морико. Я думал, что она испугается и убежит. Но Морико, отбросив шланг, вприпрыжку подбежала ко мне (сестры видимо давно ждали от нас знаков внимания). Она так близко подошла ко мне, что я почувствовал ее легкое дыхание. Она была мила и изящна даже в простом летнем платьице. Ее девичьи груди задорно выступали, словно маленькие спелые хандаляшки1. Морико случайно коснулась меня и зажгла огонь в моей душе. Ее слегка раскосые глаза смеялись и блестели золотыми искорками на солнце.
– Это тебе, – сказал я, открыв коробку.
Морико хихикнула.
– О-о, это очень много, – сказала она, произнося русские слова с японским акцентом. Мне в ней нравилось все – и ее смех, и произношение, и коверканье слов, напоминающее лепет младенца.
– А это сестре Чико! – сказал я и протянул письмо майора. – Хочешь, можешь прочитать. Не секрет!
Морико, взяв письмо, пробежала его глазами:
– Я сейчас, сейчас, – сказала она и стремглав кинулась в свою сторону двора.
Я остался стоять на месте, а майор, открыв окно, нетерпеливо спросил:
– Ну, что там?
Я невольно рассмеялся.
– Не торопитесь, дело спорится. Она ушла переговорить с сестрой!
Морико скоро вернулась, прижимая к груди русско-японский разговорник. Ее лицо светилось по-детски озорно и весело.
– Сестра согласна, – сказала она, то поглядывая на меня, то подыскивая слова в разговорнике. – Только не сегодня, потом, завтра.
– Почему?
– Потому что… – она опять стала листать словарик. – Потому что, если девушка сразу согласится… будет стыдно! – сказав так, она, как ребенок, весело засмеялась, с легкостью подняла коробку, помчалась к своему домику и молниеносно скрылась за дверью.
Обрадовавшись, я побежал к майору. Выслушав меня, он рассвирепел.
– Почему не сегодня, почему завтра? Боец, ты не смог хорошо выполнить приказ! Иди заново поговори, приятель. Вон младшая снова вышла поливать. Скажи ей, объясни! Скажи, если сегодня не придет, мой командир умрет!
На этот раз Морико уныло ответила:
– Хорошо, я объясню сестре! – она с неохотой пошла в дом, но через какое-то время, улыбаясь, вернулась.
– Хорошо, если капитан умирает… Сестра сказала, что придет, и пусть не умирает бедненький, – Морико, хихикнув, хотела скрыться, но я быстро схватил ее руку.
– Ты тоже приходи, Морико, хорошо? Придешь? – спросил я, задыхаясь от волнения. Не вырывая руки, она сказала со смешком:
– А что будем делать?
– Поговорим.
– И все?
– Если согласишься, если захочешь, я разок поцелую тебя!
Морико, играя черными, как маслины, глазами, кокетливо промолвила:
– Нет, мне нельзя целоваться!
– Почему?
– Потому что… потому что я маленькая.
Она положила мне на плечи свои маленькие ладошки.
– Когда я буду как ты, мне можно будет целоваться.
Игриво расхохотавшись, она вырвала свои руки и убежала.
На этот раз майор остался доволен.
– Вот это другое дело, солдат! – сказал он и похлопал меня по плечу. – А когда придет? Не назвала время?
– Зачем вам время? Как только стемнеет, она и придет. Потерпите немного!
– Иди, иди, занимайся своими делами. Дай храпака, к примеру. Дальше не твое дело!
И после таких усилий, не мое дело?! Я долго лежал, как лев в клетке, в комнате майора, прислушиваясь к шагам.
Уже стемнело, а Чико не было слышно. Чтобы отвлечься, я стал думать о Морико. Мои мысли были светлыми, как лучи солнца. Я был уверен, что если не сегодня, то на днях она обязательно придет. Если придет… что будет… что делать-то? – от этих вопросов тревожно трепетало сердце, бросало в дрожь.
В сладких грезах я крепко заснул. Утром меня разбудил майор, резко сдернув одеяло.
– Ты мой подчиненный, или я твоя прислуга? Уже полдень, бездельник, – майор стоял надо мной, по-детски улыбаясь.
– Товарищ майор, Чикосан приходила?
Майор, поглаживая усики, иронично усмехнулся:
– Ишь, приходила ли?! Только сейчас ушла! Такая нежная, как шелк! Черт, лас­тится к рукам, словно кошечка! Нет! – взъерошив волосы, он покачал головой. – Сколько я перевидал красавиц! Наших русских марусек, хохлушек, полячек, немок. Только с твоими узбечками ничего не вышло, – сказал он, по-моему, желая меня обрадовать – когда я служил в Ташкенте, я много раз пытался ухаживать за ними. Ваши девушки – другие. Ну, да ладно!
Майор внезапно смутился от своих слов и, громко кашлянув, приказал мне:
– Значит так, эта Чикосан не пьет спирт, черт бы ее побрал! Нужно найти пару бутылок вина, друг! Ты сегодня не ходи в штаб, сразу беги на склад. Скажи завскладу, что от майора. Передай, чтобы хоть из-под земли нашел пару бутылок вина. Боец, задание понятно, приятель?
– Понятно, товарищ майор!
– Если понятно… выполняй приказ! Убери дом. Может, тебе удастся уломать младшую. Может, и она вечером придет. Если придет… будем свояками!
Майор в прекрасном расположении духа отправился в штаб. Я сразу схватил бинокль, но ни Чико, ни младшей не было видно.
При мысли о предстоящей встрече, сердце мое тревожно сжималось. Я тщательно убрал дом, выгладил сначала одежду майора, а потом свою, наконец, взяв под мышку торбу, помчался на склад. Завсклад, близкий приятель майора, выслушав меня, заворчал:
– У меня есть пара бутылок вина, припас для командира полка. Если он потребует, что я скажу?
Однако не отказал. Завернув бутылки в плотную бумагу, спросил:
– Твой начальник случайно не связался с какой-нибудь японской девушкой?
– Нет, ваш друг разве обратит внимание на японку? Вы же знаете, сколько у него друзей-приятелей. Каждый вечер собираются, кутят!
– Ты, парень, смотри за ним. Пусть глупостей не наделает. Есть приказ, согласно которому если офицеры встречаются с японками… то не только майора, но и генерала выпрут из армии…
Слова завсклада не возымели на меня никакого действия. В прекрасном настроении (выполнено второе «боевое» задание командира), со светлыми мыслями о Морико я, засунув две бутылки в торбу, быстренько помчался домой.
Морико во вчерашнем легком платьице стояла босиком около палисадника под нашими окнами и поливала цветы из дырявой посудины. Я с надеждой поспешно подбежал к ней.
– Морико, идем, зайди ко мне!
Морико, перестав поливать, посмотрела мне в глаза:
– Что будем делать?
По ее губам пробежала кокетливо-лукавая улыбка.
– Поговорим.
– Какая польза от пустых разговоров?
– Есть толк, – ответил я, показав бутылки.
– Я не пью вино! – сказала Морико.
– Морико! Умоляю! Дорогая Морико!
– Хорошо, – обворожительно улыбнулась она. – Если не будешь приставать, зайду. – И как экзотическая бабочка вспорхнула и скрылась за нашей дверью.
Весь трепеща, я вошел вслед за ней. Вся моя решимость куда-то исчезла.
Морико сидела на кровати в моей комнате, от былой ее игривости не осталось и следа. Ее черные раскосые глаза были наполнены какой-то глубокой печалью. Я сел рядом.
– Что с тобой, Морико?
– Это была моя комната, – она тяжело вздохнула. – Вон те стены были украшены моими рисунками и собственноручной вышивкой.
– Зачем ты их унесла? – спросил я, и сам поежился от своего вопроса.
Морико бросила быстрый взгляд, и на ее нежном лице появилось холодное, похожее на ненависть выражение.
– Почему я должна оставлять свои рисунки, вышивку, которую я с любовью вышивала, солдатам, унижающим нас, – сказала она с какой-то неожиданной яростью.
Опешив, я не знал, что ответить.
– Морико, оставь эти разговоры…
– Подожди, – сказала она, слегка смягчившись. – В комнате напротив жила Чико со своим мужем, а в комнате, где живет твой начальник, жили отец (она произнесла «отес») с моей покойной мамой. На окнах и дверях висели красивые шторы. Красивые цветы стояли в больших горшках, в комнатах были дорогие столы и кресла. Сейчас везде пусто.
Я обнял ее нежные, по-девичьи хрупкие плечи.
– Мы же солдаты, Морико. А что есть у солдат? Лучше разреши разок поцеловать.
– Отпусти, – сказала она.
– Не отпущу! Один поцелуй!..
– Отпусти, – сказала она не шелохнувшись. – Я сильная, так и знай. Не веришь? Вот! – рванувшись, она выскользнула, как скользкая рыбка, из моих объятий и по-детски рассмеялась. – Я была первой среди гимнасток в Порт-Артуре, так и знай. Не веришь?
– Верю, верю, Морико.
– Еще знай, что в конкурсе красавиц я заняла первое место. У меня есть диплом, – сказала она все с той же детской гордостью. – Вот смотри! – и она высоко подпрыгнула, едва не задев потолок. Затем проделала кульбит – грациозно перевернулась в воздухе и оказалась передо мной. Она была такой милой, красивой девочкой с обворожительной улыбкой!
– Морико, ты еще получишь титул первой красавицы не только Порт-Артура, но и в конкурсе красавиц мира! Иди, посиди со мной рядом!
– Постой, – сказала она. – Только не давай воли рукам. Я сама тебя поцелую.
Наклонившись, она прикоснулась к моим губам своими пухлыми, нежными губками. Ее губы пахли медом и имели вкус сладкого галетного печенья. Мне показалась, что комната, этот город и даже весь мир наполнился каким-то волшебным светом. Забыв о просьбе девушки, я обнял ее тонкую, гибкую, как прутик ивы, талию.
– Отпусти, солдат! – Морико изящным движением высвободилась из моих объятий.
– До свидания, солдат! – она рассмеялась веселым детским смехом и подобно удивительной бабочке выпорхнула за дверь.
Я был заворожен и не мог пошевелиться…
Около десяти дней моя жизнь протекала как в волшебном сне, я жил проказами и милыми проделками Морико. А для майора жизнь превратилась в сплошной праздник. Каждое утро, приходя ко мне, он поглаживал усы и повторял одну и ту же фразу:
– Нет, никто не сравнится с этими японками! Я очень много видел красоток, но таких не встречал! – И каждый день задавал мне одни и те же вопросы:
– Ну, как твои дела?
– Неплохо, товарищ майор!
– Перешел дальше поцелуев?
– Нет, товарищ майор.
– Тряпка! – усмехался он, натягивая мне пилотку на глаза. – Так тебе и надо, растяпа!
К сожалению, эти сказочные дни, озарившие мир чудесным светом, неожиданно закончились. Закончились внезапно, как гром средь ясного дня. Генерал, по-видимому, обо всем узнал и запер дочерей дома. Злой, обросший, в лохмотьях, он время от времени появлялся во дворе и в полном одиночестве кружил по двору, как сумасшедший, бросая ненавидящие взгляды в нашу сторону.
Майор терпел день, терпел другой, а на третий – пришел навеселе, почернев от тоски.
– Что же это делает сумасшедший старик? – спросил он, взяв в руки бинокль. – Он что, запер их в подвале? Если он и сегодня их не выпустит… вечером я этого негодяя расстреляю! – Майор был очень зол, но вдруг он воскликнул:
– Ого, куда направляется этот безумный старик, еще и генеральскую форму одел! Кто ему разрешил?
Из-за густых деревьев, стройным рядом закрывавших убогую генеральскую хижину, показался генерал. Он шел, почесывая растрепанную бороду. Он действительно был в генеральском кителе, в фуражке с прикрепленным к ней японским гербом и в начищенных сверкающих сапогах. Насупившись, не глядя в нашу сторону, до смешного гордо подняв голову, он прошел мимо наших дверей.
Ударив меня по плечу, майор сказал:
– Беги, возьми топор! Если он закрыл подвал… Освободи девушек, даже если придется сломать замок.
«Сначала сделаю разведку!» ­– решил я и пошел к дому генерала. Ломать замок не пришлось. Едва я приблизился, из дома стремительно выскочила Морико, схватила меня за руку и нырнула в густые заросли арчи справа.
– Идем быстрей, пока не вернулся отец!
Ветки арчи больно царапали мое лицо. Мы остановились на ровной, как ладонь, полянке. Солнце уже село, но еще было светло, с моря дул легкий ветерок. За это время Морико слегка осунулась, она всхлипывала и тяжело дышала.
– Мы сегодня будем делать прошай-прошай, – сказала она.
– Что случилось? Почему вдруг «прошай-прошай»? Где твоя сестра Чико?
– Чико сейчас пойдет к твоему командиру. Пойдет на одну минуту. Пойдет делать прошай-прошай, – Морико, размазывая слезы по лицу, рассказала, что произошло. Узнавший обо всем генерал кричал на дочерей:
«Вы – дочери генерала, опозорили честь собственного отца, встречаетесь с офицерами – врагами. Позор на мою голову. Лучше убейте своего отца, растопчите меня! Я не вынесу такого позора, я пойду к русскому начальству, расскажу все что случилось, и их выгонят из армии. Знаю, что русским офицерам строго запрещено встречаться с японскими девушками!».
Тогда Чикосан тоже стала возмущенно кричать:
«Отец, если вы так поступите, я сегодня же вечером повешусь».
Услышав такие слова, отец обнял своих дочерей и они долго плакали. Сес­тры пообещали, что больше не будут встречаться с русскими офицерами. Затем генерал пошел в японское представительство просить поскорее отправить их на родину. Утром поездом они должны будут уехать в большой порт под названием Дальний. Там сядут на пароход для японских служащих и отбудут на родину – в Японию.
– Сейчас мы будем с тобой прощаться…
Морико, глубоко вздохнув, бросилась в мои объятья и прижалась мокрым от слез личиком к моему лицу.
– Целуй! Умоляю! – шептала она. – Сколько хочешь целуй!
Ее нежные губы, имевшие прежде вкус галетного печенья, были соленными от слез. У меня судорожно сжалось горло.
– Погладь меня! – проговорила Морико и прижала к своей груди мою руку. Как только я прикоснулся к ней, она, словно пробудившись ото сна, тихо вскрикнула, широко раскрыла глаза и, осторожно оттолкнув меня, отстранилась.
– У вас!… не по-русски, а на вашем языке как называют очень-очень любимого человека? – спросила она, очень тихо.
– Жоним, жонгинам, говорят, Морико.
Морико скрылась за деревьями, и оттуда послышался смешанный с рыданиями голос. Я остался стоять оглушенный от предстоящей разлуки.
– До свиданья, жоним, жонгинам!
Вероятно, Чикосан тоже уже приходила, так как майор сидел насупившись в своей комнате в деревянном кресле. Перед ним стояла бутылка спирта и буханка черного хлеба. Услышав что я вошел, он поглядел на меня помутневшими глазами.
– А-а, приятель! – сказал он, пьяно уставившись на меня. – Они уедут утром на рассвете. Ты приготовь два букета из цветов, которые растут под нашими окнами. Завтра мы проводим их.
– Как же, товарищ майор? Ведь вы же известный офицер, начальник штаба?!
Майор ударил кулаком по столу. Бутылка со спиртом и буханка черного хлеба, подпрыгнув на столе как лягушки, упали на пол.
– Какое твое дело, что будет со мной, мелюзга?! Иди, выполняй приказ!
Вокзал находился недалеко от нашего дома, всего за версту. Еще не рассвело и было темно, когда майор разбудил меня.
На перроне мы их не увидели. Но вагоны были полны людьми, оставляющими Порт-Артур. Всюду кричали дети, плакали женщины. Морико с родными расположилась не то в третьем, не то в четвертом вагоне. Генерала не было видно, сестры, в надежде попрощаться с нами, стояли у окна. Завидев нас, они заулыбались и опустили окно. Чикосан зарыдала, пряча лицо в букете цветов. А Морико… Морико, ну не ребенок ли, с глазами полными слез, смеялась. Мы даже не успели сказать друг другу ни слова, когда паровоз, издав долгий гудок, тронулся с места.
Чико все еще плакала. Морико, вытерев глаза, помахала рукой.
– Как ты говорил у вас влюбленные называют друг друга? – крикнула Морико.
– Жоним, жонгинам, говорят, Морико.
– Жоним! – прокричала она. – Прошай, прошай, прошай, жоним!..
Исчез вдали последний вагон. Мы молча шли по опустевшему перрону.
В конце перрона нас окликнул строгий и грубый голос:
– Майор!
К нам торопливо приближался подполковник с двумя офицерами. Подойдя к нам, они окружили нас.
– Ты, солдат, – сказал подполковник, – возвращайся в полк, понял? А вы, майор (он не сказал товарищ, только майор), пройдемте с нами.
Майор, насмешливо выпятив грудь, отдавая честь, сказал:
– Есть, пройти с вами!
Подполковник и два офицера куда-то повели его. Я вернулся не в полк, а в дом майора. Майор пришел, когда уже стемнело, пьяный и без погонов.
– Так, приятель! – сказал он, похлопав меня по плечу. – Утром пойдешь в свой полк, будешь служить в девятой роте третьего батальона. Я сказал командиру батальона, что ты хороший парень, грамотный, что у тебя хороший почерк. Может быть, возьмет в штаб батальона.
– А вы? – спросил я, – что будет с вами?
Он беззаботно рассмеялся, тряхнув головой.
– Со мной?! Ни четырехлетнюю службу на войне, ни мои геройские подвиги, когда я вытаскивал пленных на плечах из немецких окопов через колючую проволоку… Ничего не приняли во внимание! Меня выгнали из армии. Поразительно! Выгнали за мою любовь, – нервно засмеялся он, – что теперь я буду делать? Наверно, уеду на Дальний Восток, или наймусь матросом или кочегаром на какое-нибудь торговое судно. Но обязательно уеду в Японию. Найду Чико. Может быть и умру в той стороне… Ну, все, иди спать, я очень устал, приятель…

* * *

С тех пор прошло очень много лет. И теперь вот в Ташкенте встретились мы в красивом многолюдном фойе гостиницы «Интерконтиненталь». Как только я вошел, то сразу же обратил внимание на супружескую пару, – в руках у них было по мороженому. Возраст японцев трудно определить – часто пожилые люди выглядят молодо. Мужчина выглядел респектабельно – в очках с золотой оправой, в черном дорогом костюме. Его иссиня-черные волосы еще не были тронуты сединой. Рядом с ним стояла дама. Из-за умелого пользования косметикой ее лицо было гладким, без единой морщинки. Ее волосы пепельного цвета были коротко подстрижены, и только с правой стороны выделялась рыжая прядь. Одета она была очень просто, но элегантно. На ее правой руке сверкали рубиновое кольцо и браслет.
«Это та Морико или другая красавица?» – пронеслось у меня в голове.
Когда я приблизился, женщина встала, протянула мне свою нежную и белую ручку и спросила:
– Вы господин…?
Я кивнул головой.
– Давайте присядем, – сказала дама.
Она неплохо говорила по-русски, только произношение было все тем же, до боли знакомым и милым.
Когда я садился, господин, сказав что-то ей, встал с места.
«У моего мужа много работы, он извиняется перед вами», – сказала дама мне.
Мы остались одни. Я с трудом узнавал в ней еще не забытую мною красивую девочку. Ее раскосые черные глаза по-прежнему блестели, только в зрачках уже не было солнечных бликов.
Разговор не клеился, мы оба чувствовали себя неловко. Я нарушил молчание и спросил о Чико. Дама тяжело вздохнула.
– Чико умерла в прошлом году. Она так и не вышла больше замуж. Генерал умер 15 лет назад.
Я спросил о майоре, не приезжал ли он. А когда спросил, то и сам смутился.
– Майор? – нахмурив брови, спросила дама и засмеялась. – Руси капитан. Хороший был человек.
– Он хотел поехать в вашу страну и отыскать Чикосан.
Дама грустно улыбнулась.
– Юношеские мечты! Сказка!
В моей голове невольно промелькнула мысль: «Зачем же ты тогда приехала? Зачем тебе нужно было бередить чистые, как родник, воспоминания?»
Дама, словно догадавшись о моих мыслях, глубоко вздохнула и улыбнулась. В этот момент она стала похожа на ту Морико, которую я знал в тяжелое солдатское время и мне стало не по себе. Кто знает, может и ее тревожили эти воспоминания, и поэтому она приехала ко мне. Видимо, эти искренние, трепетные и неповторимые чувства тоже не давали ей покоя. Виновато склонив голову, я пригласил Морико с мужем приехать к себе в гости. Она поблагодарила меня по этикету японских женщин, попросив прощения. Оказалось, что они с мужем едут в Самарканд, затем в Бухару. Мы договорились после их возвращения в Ташкент созвониться. Но, ни они, ни я так и не позвонили друг другу…

У писателя А. Чехова есть рассказ «Дом с мезонином». Главный герой, молодой студент, приехал на летние каникулы на дачу к своим дальним родственникам. В их семье было две дочери. Старшая Лида была очень красивой, но несчастливой девушкой. Молодой человек полюбил младшую – Мисюсь. Но эта прекрасная возвышенная любовь молодого человека к юной девушке в одну ночь была разрушена. И винов­ницей была Лида. Столкнувшись с реальностью жизни, рухнуло счастье двух влюбленных, как разрушаются воздушные замки, которые строят в мечтах.
Мои светлые юношеские воспоминания, хранимые всю жизнь в уголке моего сердца, тоже разрушились сами собой. Я осознал это с горечью и спросил себя: «Где же ты, Морико!».

Перевод С. Камиловой

• Назад
• Вперёд