Нарзулло Батиров. Память сердца (рассказ)

Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино, печаль минувших дней
В моей душе – чем старше, тем сильней.
А. С. Пушкин

Всякий раз, когда я вспоминаю эти далекие события, меня охватывает грусть, хочется возвратиться в те дни, увидеть дорогие, милые лица моих друзей, глядя им в глаза говорить, говорить с ними бесконечно… Но, увы, это невозможно. И эта безысходность приводит меня в отчаяние. Прошло ни много ни мало сорок пять лет – срок, равный возрасту зрелого мужчины.
Я пытаюсь отрешиться от былого, забыть, не думать о давних событиях, вычеркнуть их из памяти. Но нет, всё напрасно. Как бы я ни старался – их невозможно забыть, эти сладостные и мучительные для меня дни. Поэтому я взялся за перо и решил поведать вам эту историю.

* * *

С Соней я познакомился весной 1969 г. Я учился тогда на четвёртом курсе Политехнического института. Жили мы в студенческом городке в общежитии, четыре парня в одной комнате: два Кадама (Бабаджанов и Матчанов), я и парень-туркмен Яйлан из Чарджоу. Яйлан уже отслужил в армии, поработал на заводе и по направлению завода поступил в институт. Он был намного старше нас и держался несколько обособленно – постоянно был занят, много занимался. Мы с обоими Кадамами были неразлучны. Я даже старался подражать их хорезмскому говору. Иногда шутил, что и я родом из Хорезма. Ребята верили – начинались расспросы: из каких мест – из Ургенча, из Шавата? Расспрашивали о своих знакомых, называли имена, уточняли детали. Я в конце концов оказывался припёртым к стенке, не выдерживал и сознавался, что я из Самарканда.
За четыре года, прожитых в одной комнате, мы сроднились, стали как братья, знали всё друг о друге, о наших семьях. В свободное время ходили вместе в кино, гуляли по городу. В тот год весна выдалась на редкость дождливой и унылой, настроение тоже было соответствующим. Мы с нетерпением ждали погожих солнечных дней, но небо было мрачным, темные тучи вновь и вновь исторгали свои прохладные слезы.
В то время я основательно увлекался боксом и достиг кое-каких успехов, став кандидатом в мастера спорта. В связи с возросшей учебной нагрузкой на четвертом курсе я реже стал ходить на тренировки, хотя мой тренер Борис Андреевич готовил команду к соревнованиям на первенство спортивного общества «Буревестник», куда должны были съехаться студенты-боксеры со всей страны. Я решил, чтобы быть в хорошей спортивной форме, достаточно одного месяца упорных тренировок, и отложил спортзал до «после сессии».
Решив освежить спортивную форму, направился в бытовую комнату, чтобы постирать ее. Вошедший Кадам Бабаджанов предложил:
– Пойдем на новый индийский фильм. Когда начнешь тренировки, уже не останется времени на кино.
Наспех постирав и пригласив второго Кадама, мы отправились в кино. В панорамном кинотеатре проходил фестиваль индийских фильмов, и сегодняшний фильм был одним из лучших. Небо по-прежнему было затянуто облаками, воздух был свеж и приятен, нежные листья молодых ив, растущих перед кинотеатром, как слезы, роняли капли только что утихшего дождя. Стены кинотеатра были увешаны большими рекламными плакатами с кадрами из фильмов. Яркие афиши удивительно украшали этот пасмурный день. Толпы юношей и девушек, выходящих в болоньевых плащах из кинотеатра, оживленно обсуждали только что увиденное. Кадам, глядя на проходящих мимо нас девушек, воодушевленно восклицал:
– Ах, ах! Какие красавицы!
– Неужели действительно такие красивые? – удивлялся я.
– Красавицы! – повторял Кадам.
– Если такие красавицы, попробуй познакомиться. Слабо? – не унимался я.
– Придет время, не спеши, – отвечал он.
Хоть мы и учились на четвертом курсе, девушек ни у одного из нас не было. Когда-то, еще в детстве, мне нравилась соседская девчонка Севара. При встрече с ней мне становилось почему-то весело, хотелось пошалить, подергать её за косички, а она начинала плакать. Её мать грозилась рассказать все моим родителям, обещала мне хорошую взбучку, но при встрече с моей мамой ни о чем не рассказывала. Я же, убедившись, что мать Севары говорит не обо мне, повстречав соседку, снова дёргал её за косички и убегал прочь. А когда мы подросли и пошли в школу, я помогал ей делать уроки, в жаркие летние вечера мы дружно носили воду из арыка для полива дворов. После окончания школы мы оба поступили в институты: она в Самарканде, а я в Ташкенте, некоторое время переписывались, потом все как-то прервалось. Но часто я с симпатией вспоминал Севару, иногда испытывал непонятное мне самому загадочное нежное чувство и некоторое беспокойство. Видимо, последнее было связано с её отцом, который, как мне представлялось, недолюбливал меня, предпочитая сыновей более состоятельных родителей. Я все ждал и надеялся, что наконец встретится единственная желанная суженая.
Из кинотеатра навстречу нам вышли три девушки. Одна из них в зелёном плаще, с белым шарфом и поднятым воротником, другая небольшого роста, а третья высокая со светлыми волосами. Девушки красивые, ладные.
Старший Кадам не удержался:
– Хорошенькие девушки, надо заговорить с ними, может, сможем познакомиться!
Младший Кадам, глядя в сторону девушек, вполголоса затянул куплет из репертуара Камильджона Атаниязова, правда, на свой лад – вместо «двух пери» у него их стало три по количеству идущих девушек:
– Вижу идут три пери Салана, Салана...
Тогда и я, повинуясь неведомой внутренней силе, выпалил:
– Если сможем познакомиться, то та, в зелёном плаще с белым платком – моя!
– Выбрал самую красивую. Ну, ты и глазастый!
Девушки приближались. Младший Кадам, только что напевавший песню отчаянно влюблённого враз стал кротким и, обращаясь к нам, предупредил:
– Ребята, прошу вас быть повежливей с девушками. Это мои землячки, я что-то и не узнал их сразу.
Увидев Кадама, девушки улыбаясь подошли к нам, поздоровались.
Младший Кадам, у которого при виде девушек не осталось и следа от прежней уверенности и напористости, с несвойственной ему суетливостью стал знакомить нас с девушками. Девушку в зеленом плаще, с белым шарфом на шее он представил:
– Соня, – и, указывая ей на меня, сказал: – Камол.
Я слегка поклонился, растерявшись и не находя слов. Соня, глядя на меня, улыбнулась и склонила голову. Других девушек звали Зайнаб и Кундуз. Девушки, оказывается, уже купили билеты на следующий сеанс, до начала которого еще было время прогуляться, подышать чистым весенним воздухом. Предстоящий фильм назывался «Тасвир» («Портрет»). Мы упросили кассира продать нам билеты на тот же ряд – благо, там были свободные места. Кадам предложил до начала сеанса полакомиться мороженым. За столом он намеренно посадил меня рядом с Соней. Я смущался, не зная о чём говорить с незнакомой девушкой. Оба Кадама оживленно беседовали со своими землячками. Я же сидел, как истукан. Из разговора я понял, что девушки учатся в институте иностранных языков, но на каком факультете?
– А на каком факультете вы учитесь?
– На факультете французского языка и литературы, – ответила она.
Беседа опять застопорилась, я снова онемел. Соня, ожидая продолжения разговора и не дождавшись, включилась в разговор с обоими Кадамами. Я же, не придумав ничего другого, спросил у неё:
– А вы говорите по-французски?
– Немного. А вы?
– В школе мы изучали английский, французского совсем не знаю.
– И я в школе изучала английский, но мне больше нравится французский, очень красивый язык, поэтому я решила изучать его.
– У меня, наверное, нет способностей к языкам.
– Где вы учитесь? – с интересом спросила она.
– В политехническом.
– Наверное, будете строителем? Мой отец тоже строитель.
– Нет. Я учусь на механическом факультете.
– Тогда вы, значит, будете машиностроителем.
Я пришел в восторг от её познаний: она хоть и училась в гуманитарном вузе, вполне понимала, каких специалистов готовит наш институт.
– А откуда вы знаете, что факультет механики готовит машиностроителей? – с удивлением спросил я.
– Я читала книгу про французского инженера Сади Карно. Он окончил Парижскую политехническую школу. По профессии механик-машиностроитель. Поэтому я и решила, что механики – это машиностроители, – улыбнувшись, сказала Соня. – Или я ошибаюсь?
У меня что-то противно заныло внутри. Во-первых, долго объяснять ей, что не все механики – машиностроители, из-за волнения я вряд ли смогу это сделать, во-вторых, хоть я и был студентом четвертого курса политехнического института, я не знал, что Сади Карно был механиком-машиностроителем.
– Какая умничка! – воскликнул я. – Будучи механиком, я не знаю того, что знаете вы. По термодинамике мы изучаем теорему Карно, и я думал, что Карно – это физик. О том, что он был механиком, я и не ведал. А вы знаете!
– Изучая язык, приходится читать книги на французском. Как-то мне в руки попалась книга французского военного инженера Сади Карно. Его печальная судьба произвела на меня неизгладимое впечатление. С тех пор я интересуюсь его биографией. При поступлении в институт я писала сочинение на свободную тему про Карно и его жизнь.
Зайнаб, прислушавшись, заметила:
– Наша Соня круглая отличница. Школу окончила с медалью, при поступлении в институт все экзамены сдала на «5», учится в спецгруппе.
Соня смущённо покосилась на подругу. Моё уважение к Соне возросло. Я попросил её рассказать о Карно. Она поведала, что Карно родился в знатной французской семье, его отец был военным, государственным деятелем. После окончания Парижской политехнической школы молодой Николо по собственному желанию отправился военным инженером на фронт, участвовал в сражениях в составе армии Наполеона. Соня говорила о трудах Карно, о его ранней смерти. Было видно, что она волнуется, мне подумалось, что не мешало бы почитать про этого человека.
Во время сеанса мы сидели рядом. Фильм был интересным и трогательным. После окончания, когда зажегся свет, я увидел покрасневшие глаза Сони.
– Наплакалась вдоволь, – тихо сказала она. Видимо, смущаясь, она чуть приотстала от нашей группы. Вновь начался дождь. Мы заторопились к трамвайной остановке. Не удалось поговорить до самого студгородка. Дождь лил как из ведра. Выходя из трамвая, Соня поскользнулась и присела на колени. Я помог ей подняться, стыдясь, что не догадался при выходе подать ей руку. Взявшись за руки, мы бежали от трамвайной остановки до самого дворца Спорта. Пока добрались до общежития, ни одной сухой нитки не осталось. Прощаясь, Соня сказала:
– Вы промокли насквозь!..
– Ничего, ерунда. Главное, чтобы вы не простудились, – ответил я.

* * *

Прошла неделя. Я добросовестно тренировался. За четыре предыдущих бестренировочных месяца набрал в весе. Теперь предстояло сбросить лишние 10 кг. Это было нелегко. Каждое утро я пробегал по 10–12 км, после занятий в институте бежал в спортзал.
Сейчас я до самого вечера был занят только учебой и тренировками. Обессилевший, кое-как плёлся к автобусной остановке и добирался до студенческого городка. Проходя мимо корпуса, где жила Соня, я всякий раз собирался навестить ее. Студенты института иностранных языков жили рядом с нашим общежитием. Комната Сони на втором этаже окнами выходила на улицу. Во дворе у корпуса был цветник с красивыми алыми розами. Однажды, перепрыгнув через ограждение, я быстро сорвал три цветка, и вдруг, услышал окрик вахтера:
– Если всякий будет безнаказанно рвать цветы, эти места превратятся в безжизненную пустыню.
Я хотел было сунуть ему денег, но он их не взял и, предупредив, чтоб такое не повторялось, ушел к себе. «Теперь-то уж он точно не пропустит меня в общежитие», – подумал я. Но ошибся, вахтер лишь спросил в какую комнату я иду, и добавил при этом:
– Когда идешь к девушке, цветы следует покупать на базаре. Ладно, проходи. Только долго не задерживайся.
Волнуясь, я осторожно постучал в дверь. В одной руке сумка, в другой цветы. Дверь открыла удивленная Соня.
– Это вы, Камол?
– Привет, – робко сказал. – Вот проходил мимо и решил зайти к вам.
– Проходите, проходите в комнату, – сказала она.
Я неловко протянул ей цветы:
– Это вам.
Улыбнувшись, она заметила:
– Сегодня у меня не день рождения, – но, кажется, поняла, что допустила бестактность, взяла из моих рук цветы, приглашая пройти. В уютной, чистой комнате стояли четыре кровати. На стенах висели вырезанные из журналов красивые снимки, фотографии, над кроватями – маленькие коврики. Соня поставила мои розы в вазу, заметив мою перевязанную платком руку спросила:
– Что это у вас с рукой?
– Да, чем-то поцарапал, – ответил я.
– Давайте я перебинтую.
Там, в цветнике, поранив руку о шипы розы, я не успел вытащить колючку из ранки, услышав крики вахтера, и просто наспех обвязал руку платочком. Колючка причиняла жгучую боль, поэтому я охотно согласился, чтобы Соня перевязала ранку.
Зайнаб достала из шкафа аптечку. Соня осторожно и умело извлекла занозу из пальца.
– Ого, какая большая, – удивилась Зайнаб.
Обработав ранку йодом, Соня аккуратно перевязала палец бинтом. Зайнаб с хитрой улыбкой не преминула сказать, что такая сноровка у Сони по медицинской части оттого, что у них в институте есть медицинские курсы. Затем переключились на обсуждение фильма, который мы смотрели вместе на прошлой неделе. Зайнаб заварила чай. Девушки угостили меня, Соня прочитала несколько строк из стихотворений Зайнаб. Я тоже со школьной скамьи любил поэзию и немного писал. Рассказывая об этом, я вспомнил стихи одного поэта, которые вычитал в какой-то газете. Глядя на Соню я начал декламировать, стараясь понравиться девушке:

Тебе твердят: – Остановись, постой,
О, сколько ещё можно в каждой строчке
Так восторгаться женской красотой?!
А ты в ответ: – Будет последней точкой
Та родинка красавицы восточной,
А её локон – лишь изящной запятой*.

Соня покраснела. Спустя мгновение заметила:
– Вы настоящий поэт!
Мне захотелось немного прихвастнуть:
– Ну, разве чуть-чуть.
– У вас здорово получается. Совсем по-настоящему, – сказала она.
Мне стало неловко, и я засобирался.
– Какие у вас есть ещё стихи? Почитайте нам, – попросила Соня.
– У меня нет хороших стихов. Если хотите, почитаю чужие.
– Почитайте, я люблю стихи, – сказала она.
Глядя в глаза Сони, я начал читать стихотворение:

Как по канату, человек идет,
И так за шагом шаг, за годом год.
Веревки лишней нет, чтоб обойти
Препятствия, что встретятся в пути.

Над пропастью любой готов шагать,
Чтоб взор любимой повстречать опять.
Но двинуться, увы, не в силах я,
Ужель остановилась жизнь моя?

– Кому вы посвятили их? – спросила Соня.
– Это не я, известный поэт написал.
– Прекрасные стихи!
– Ну, я пошёл, – сказал я, вставая, – что-то очень устал: сегодня много тренировался.
– А каким видом спорта вы занимаетесь? – спросила Соня.
– Боксом.
– Значит, вы драчун?
– Нет, я не люблю драться.
Глядя на Соню, я улыбнулся. Девушки проводили меня до выхода из общежития.

* * *

Наш тренер Борис Андреевич направил письмо в деканат с просьбой освободить нас от занятий в институте на время подготовки к соревнованиям. Я вручил письмо замдекана нашего факультета Вере Азорьевне. Прочитав его, она полушутя, полусерьезно заметила:
– Послушайте, ребята, кем вы хотите стать? Инженерами или спортсменами? Почему вы не поступали в институт физкультуры? Опять мне придется хлопотать о вас, – но, увидев, как я растерялся, она хлопнула меня по плечу: – Ладно, не обижайся, я пошутила. Но без первого места не возвращайся, а то ни зачетов, ни отметок не получишь, будешь вечным «должником»!..
Выйдя из деканата, я направился к «Пахтакору», мы тренировались в спортзале стадиона, иногда на Кибрайской или в Чимионской спортивных базах. Тренировались усиленно. После, выйдя из тренировки, пообедал в «Диетической столовой» и отправился в сквер.
На деревьях распускались изумрудные листочки, после дождя особенно свежие и блестящие, – всё вокруг ласкало глаз. Народ толпился у лотков с мороженым. Молодежь, дети и их родители сидели за столиками: ели мороженое, пили лимонад. Мне тоже захотелось выпить лимонада. Я сел за крайний столик. За соседним столом сидели муж с женой и детьми – мальчиком и девочкой. Девочка капризничала – строгая мама не разрешала есть мороженое. Глядя на них, я немножко завидовал. Какая дружная семья! Красивый молодой мужчина, красивая молодая женщина. Двое маленьких детей. Вот бы и мне так! Интересно, кто же будет матерью моих детей? Соня? Но выйдет ли она за меня? Она из Ургенча, а я из какого-то кишлака в Самаркандской области. Из Пайшанба. Многие даже и не слышали о нем. Нет, это напрасные мечты. Я попытался прогнать эти мрачные мысли и снова глянул на соседний стол. Девочка продолжала капризничать, и я решил вмешаться:
– Если ты откажешься от мороженого, я дам тебе шоколадку.
Увидев в моей руке шоколадку, девочка обрадовалась. Родители стали возражать, отказываться, но я настойчиво вручил шоколадку девочке. Малышка несказанно обрадовалась.
Я встал, собираясь уходить, отец девочки поблагодарил меня, а я с грустью подумал: «Жаль, что у меня нет таких деток», – и снова вспомнил Соню. Проходя по скверу, я решил купить красные розы и навестить ее. Я никому до этого времени не покупал цветы, цена, названная цветочницей, показалась мне баснословной.
– Почему так дорого? – спросил я.
– Сегодня праздник. Потому и дорого. Но посмотрите, какие красивые розы! Это только вам я так продаю. Берите, берите, ваша девушка будет очень довольна.
Цветы действительно были хороши и ароматны. На лепестках роз блестели капли росы. В последующие годы я, конечно, покупал цветы по разным поводам, но их аромат был несравним с ароматом роз того букета, который я купил на Сквере. Я добрался до студенческого городка и зашел в общежитие к девушкам. На проходной сидел уже знакомый вахтер:
– Сегодня цветы тоже из цветника?
– Нет, честно куплены, – сказал я и показал букет.
– Заходите, не стесняйтесь. Хороший гость всегда приходит к застолью, – пригласила Зайнаб, а потом обратилась к Соне: – Ну, что ты стоишь! Возьми букет из рук гостя.
Я протянул Соне цветы. На подоконнике увидел те, что принес ей в прошлый раз.
– Хоть цветы и завяли, Соня не выбросила их, теперь вот заменит на свежие, – заметила Зайнаб, приглашая отведать праздничного плова.
Один среди девушек я смущался и съел совсем немного, сожалея, что такой вкусный плов остается не съеденным. Поболтав о том о сем, я собрался уходить. Зайнаб начала подшучивать надо мной:
– Камол, что же вы носите в такой большой сумке? И в прошлый раз вы приходили с ней, и сегодня, в праздничный день, тоже с ней?!
– Ну, какое тебе дело? – одернула ее Соня.
Но Зайнаб не унималась:
– А я думаю, может, там для нас праздничный подарок, Камол, видимо, забыл отдать его нам.
Я пожалел, что не догадался купить девушкам торт.
– Он ведь пришел с цветами, разве это не подарок? – вступилась Соня.
– Но цветы ведь для тебя, – возразила Зайнаб.
– Почему это для меня? Для всех, разве не так, Камол?
– Так, так, для всех, – быстро согласился я.
Потея от смущения, я мечтал быстрее покинуть комнату. Поблагодарив девушек и пообещав в ближайшее время пригласить их к себе в гости, я с облегчением вышел.
Следом за мной из комнаты вышла Соня.
– Если у вас есть время, может быть, прогуляемся немного? Воздух после дождя такой чистый и свежий, – предложил я во дворе общежития.
Соня сказала, что у нее много дел, но все же некоторое время посидела со мной на скамейке. Потом решила немного проводить меня. Хотя уже смеркалось, вокруг общежития было светлым-светло от электрических лампочек на столбах и света, падающего из окон ярко освещенных комнат. Неспеша мы шли по двору общежития. Позади я заметил двух парней, поравнявшись с нами, один из них сказал:
– Соня, можно вас на минутку? На пару слов!
Соня остановилась, поздоровалась, я тоже поприветствовал парней, считая, что это знакомые Сони. Вероятно, у них какое-то дело к ней – я отошёл на несколько шагов в сторону и стал ждать. Тот, что заговорил, остался рядом с Соней, а второй подошёл ко мне и попросил сигарету. Я ответил, что не курю. Тогда он достал из своего кармана сигареты, закурил и протянул мне. Я отказался.
– Я вас не знаю. Зачем вы пристаёте ко мне? Ставите меня в неловкое положение перед преподавателями, однокурсниками! – послышался голос Сони.
Парень что-то угрожающе ответил ей.
– Уберите прочь руки!
До меня дошло, что это вовсе не знакомые Сони. Я рванулся к ней, но стоявший рядом схватил меня за локоть.
– Куда? Не лезь! Стой здесь! – угрожающе зашипел он.
Я резко отбросил его руку и поспешил к Соне, он подбежал сзади, собираясь ударить меня по голове. Я уклонился, но увернуться от удара не успел. Удар пришёлся чуть выше правой брови. Электрические столбы вдруг закружились, в глазах потемнело. Я присел. Не знаю, как долго это длилось, но вдруг услышал:
– Бей ногой в голову! Сильней! Чтоб не встал!
Я с трудом открыл глаза и, не вставая, резко откинулся назад, в арык у цветника. Замах ногой был такой силы, что, не попав в меня, парень потерял равновесие и упал. Я окончательно пришёл в себя и быстро поднялся. Он вскочил на ноги и рванулся ко мне. Я нанёс ему резкий удар прямо в солнечное сплетение. Он «ахнул» и, скрючившись, опустился на землю. Убедившись, что он вырубился, я кинулся ко второму парню, угрожавшему Соне. Увидев, что я приближаюсь, он отпустил Сонины руки и двинулся на меня, будто хотел растерзать. Я нанёс ему несколько ударов ногой в живот, грудь. От ярости меня трясло.
– Перестаньте! Хватит! Всё! Вы его убьёте! – подбежав ко мне и обхватив руками, оттаскивала меня Соня.
Я дрожал от обиды и злости. Услышав шум, обитатели двора, открыв окна и глядя на нас, подняли крики:
– Ой, убили! Двоих убили! Смотрите, они лежат на земле без движения!
– Ножом зарезал! У него в руках нож!
Я чувствовал, как по лбу стекает что-то липкое. Рубашка тоже была в крови. К этому времени из общежития выбежали ребята и вахтер. Увидев меня, он заорал:
– Опять ты! Действительно, ты хулиган! Я это сразу понял, когда ты цветник разорил. Зря я тебя в общежитие к девушкам пропустил.
Один из лежащих на земле поднялся, второму помогли ребята. Кто-то советовал сообщить в милицию, кто-то требовал вызвать скорую.
Вахтер, указывая на меня, распорядился:
– Этого задержите. Будьте осторожны, у него нож! Видите он весь в крови!
Подойдя, вахтер осмотрел мой окровавленный лоб:
– Вах, так это тебе разбили голову! Значит, это они тебя били?
Я промолчал.
– Не уходите, сейчас приедет милиция, – сказал сторож.
– Я учусь, куда я сбегу?
Испуганная Соня стояла рядом, не зная, что делать. Кровь продолжала сочиться. Мы с Соней поднялись в мою комнату, где сидели оба Кадама и их гости-земляки. Увидев меня, старший Кадам вскочил:
– Что случилось? Кто избил тебя? Где? Здесь в городке?! Пошли! Сейчас разберемся! Кто?
– Успокойся, не надо. Всё нормально, – ответил я, останавливая его.
Соня вкратце рассказала о происшествии. Ребята быстро принесли откуда-то аптечку. Соня смазала рану йодом и перебинтовала мне голову. Мой единственный красивый костюм и купленная недавно белая нейлоновая рубашка были безжалостно испорчены – испачканы кровью.
– Жаль, я отдал 22 рубля на Чукурсайском базаре. Теперь, наверное, уже не наденешь, – с сожалением произнёс я.
– Я тебе подарю новую рубашку, – сказал маленький Кадам. – Радуйся, что глаз цел.
Между тем в комнату пришли два дружинника, председатель студсовета Марат Юсупов и капитан милиции. Капитан сразу же начал кричать, но, увидев мою забинтованную голову, притих:
– Ладно, расскажи, что произошло.
Я рассказал о случившемся.
– Чем они ударили тебя по голове? – спросил меня капитан.
– Не знаю. Наверное, чем-то железным. Рукой так не получится, – ответил я.
Капитан вытащил из своей сумки кусок металла:
– Вот чем они тебя ударили, – сказал он, показывая мне какой-то предмет.
– А как вы его нашли? – разглядывал я кастет.
– Когда вахтер сказал, что у тебя разбита голова, я, обследовав место происшествия, нашёл на асфальте кастет. Вот видишь, на нём следы крови! Он выпал, когда порвалась резинка, крепящая его к руке.
То, что показал нам капитан, было тяжелой свинчаткой прямоугольной формы с выступами в виде зубцов. Капитан взял письменные показания у меня и Сони, сказав, что при необходимости вызовет нас в отделение, и все разошлись. Несмотря на боль в голове и слабость, я проводил Соню. У входа в общежитие стоял вахтер:
– Так ты живешь в соседнем общежитии? Молодец, на вид щуплый, а побил двух верзил. Я-то думал, что ты их ножом ударил. Рассказывают, что ты боксёр. Сильно ты их побил. Они, как только услышали, что едет милиция, скрылись.

* * *

Утром, подойдя к зеркалу, я обнаружил над правым глазом большую опухоль. Глаз почти заплыл, голова болела. В таком состоянии я, конечно, не смогу тренироваться, необходимо предупредить тренера. К десяти часам я пришёл в спортзал. Увидев меня, Борис Андреевич вынес своё заключение: рана серьезная и принимать участие в соревновании нельзя, необходимо срочно пройти обследование у хирурга и невропатолога.
– Какие вы все безответственные! Вас надо было запирать до соревнований на ключ. Зря я вас оставил в городе. Надо было отправить в Кибрай или на спортбазу в Чимион, – раздражённо сетовал он.
– Голова не болит? Тебя не тошнило?..
– Нет, – ответил я.
– Завтра покажись хирургу. Посмотрим, что он скажет.
Я покинул спортзал в скверном настроении. В весе до 57 кг тренер возлагал на меня и Рината большие надежды. У Зайнулина Рината тоже случилось ЧП – с другом на мотоцикле по пути в Чимган они попали в аварию и сейчас лежат в больнице. Размышляя о случившемся, я не заметил, как добрался до общежития. В комнате никого не было. Время обеденное, а я со вчерашнего вечера ничего не ел. Послышался стук в дверь и девичьи голоса. Открываю – стоят Зайнаб, Соня и Кундуз. В руках у Зайнаб что-то завернутое в скатерть, у Сони такой же сверток. Я очень обрадовался, увидев их, пригласил войти, стыдясь беспорядка в комнате. Соня заторопилась убрать со стола, Зайнаб и Кундуз отправились мыть грязную посуду. Вскоре комната преобразилась – стала чистой и уютной. Зная, как мне понравился их вчерашний плов, девушки решили и сегодня приготовить такой же. Разложили на столе лепёшки-патыр, зелень и прочее принесенное с собой. После обеда мы долго беседовали. Как всегда самой говорливой была Зайнаб. Соня и Кундуз были застенчивы и сдержаны.
Уходя, девушки забрали мою окровавленную рубашку, настояв, что Соня сама отстирает её. А костюм посоветовали отдать в химчистку. Забыв о своем заплывшем глазе, я вышел проводить их.
– Теперь вы стали мне как родной брат, – заметила Соня.
Мне очень понравились её слова. Как здорово быть братом такой красивой девушки! Тем более, что у меня нет ни братьев, ни сестёр!
– Ну, тогда по рукам. Камол приобрёл сестру, а Соня – брата, – торжественно объявила Зайнаб.
Соня протянула свою руку. Кундуз подтвердила, что и она свидетель того, что мы породнились.
– Отныне и до скончания веков вы – брат и сестра! – объявила Зайнаб. Видя, что я немного ошарашен происходящим, она спросила: – А что, у вас разве нет такого обычая, как побратимство, посестринство?
Когда я учился в школе, я слышал, что в старших классах ребята и девушки заключают такие союзы, и потому ответил:
– Ну да, есть такой обычай.
– Вот видишь, и у них тоже такое есть, – сказала она, обращаясь к Соне. Я был рад, что вот так, неожиданно, у меня появилась сестра, не просто сестра, а сестра-красавица! Но в глубине души меня все-таки что-то не устраивало. Я был немного обижен на Зайнаб. Почему это она так расстаралась, чтоб сделать нас братом и сестрой?..

* * *

Породнившись с Соней таким образом, я стал часто бывать у девушек. Как-то Кадам в шутку спросил:
– Что это с тобой? Ты что-то зачастил в соседнее общежитие. Неужели ты влюбился в Соню?
Я рассказал ему, что мы с Соней стали назваными братом и сестрой и скрепили этот союз клятвой при свидетелях.
– Ну, это, конечно, хорошо, но немного странно. Наверное, лучше, если бы вы оставались друзьями.
– Не знаю, – сказал я, – не все ли равно?
– Конечно, нет!
Снова начались тренировки. Хирург, обследовав меня, заключил, что травмы не столь серьёзные, однако до окончательного заживления следует остерегаться ударов. Чтобы не повредить рану, я тренировался в шлеме. Соревнования начались не 15-го, как планировалось, а 25-го мая. Рана затянулась, но Борис Андреевич предупредил, что следует беречь голову.
В воскресенье все участники соревнований собрались в спортзале стадиона «Пахтакор»: боксёры из Самарканда – ученики знаменитого в прошлом боксёра Панарина, Новосибирска, Москвы, Ленинабада, Киева, Ташкента и пр. Я лично знал многих из них. С Сашей Савельевым мы познакомились в прошлом году на соревнованиях в Запорожье. Здесь же я встретил своего соперника по полуфинальному бою в Запорожье студента Киевского университета Богданова Олега. Увидев меня, он поднял руку для приветствия. В прошлом году в Запорожье я проиграл ему бой.
– Ну что, опять будем с тобой биться? – подошел Олег.
– А ты в том же, до 57 кг, выступаешь? – спросил я.
– Нет до 60 кг. Если бы я выступал в твоём весе, я бы тебе показал, где раки зимуют, – пошутил он.
Подошёл Саша, взглянув на мой лоб спросил:
– Где ты получил такую отметину? На ринге? Береги голову!
– Если встретимся на ринге, я думаю, ты пощадишь меня, – заметил я.
– Я-то да, но вот другие точно будут метить именно в голову.
Сзади кто-то обнял меня. Поворачиваюсь – стоит Муртазо из Самарканда:
– Друг мой, здравствуй! Где пропадаешь? Почему забыл дорогу в Самарканд?
– Значит, не приглашаете!
– После соревнований обязательно приезжай. Поедем в Омонкутан, отдохнём.
По жребию мне выпало выйти на ринг со студентом Ленинабадского педагогического института Сафо Тохирзода из Таджикистана. Кандидат в мастера спорта, натренированный, атлетического телосложения спортсмен. Гладко выбритая сияющая голова, тонкие усики придавали его внешности солидный вид грозного и решительного римского гладиатора.
Начался первый раунд. Сафо стремительно бросился в бой, нанося сильные удары. У меня в голове одна мысль – защитить правую сторону головы, не пропустить удар. Весь первый раунд я провел в защите.
Во втором раунде Сафо, забыв о защите, решил быстрее покончить со мной. Я умело защищался. Однако один из сильных ударов Сафо попал мне в левый глаз. Голова закружилась. Нокдаун. Судья открывает счёт. Один, два… девять. Я оправился. Снова команда: «Бокс». Воодушевленный успехом, Сафо перешел в нападение. Лицо его открыто, он нанес мне сильный удар правой рукой, но я успел отскочить. Не попав в меня, он по инерции движется вперед. Голова и руки опущены. Для контратаки этот момент был наилучшим. Я быстро сделал шаг вперёд и нанёс ему сильный удар левой рукой в голову, затем, сделав шаг вправо, правой рукой еще раз резко нанес боковой удар. Сафо распростерся на ринге. Нокаут.
Уже выходя из зала, я взглянул в зеркало возле двери. Под моим левым глазом красовался большой синяк. Следующим моим соперником был Александр Савельев. В первый день соревнований он с явным преимуществом одолел мастера спорта из Москвы Петра Осипова. Начался наш бой. Зная друг друга, мы не стремились наносить слишком сильные удары. В основном старались показать техническое мастерство. В ходе боя я чувствовал, что Саша щадит меня: ни разу не нанёс удара по голове. Закончился раунд. Я не чувствовал усталости, был полон сил, снова рвался в бой. Бой завершён. Рефери поднял мою руку. «Наверное, Саша обиделся», – подумал я. Но он по-мужски, улыбаясь, протянул мне руку. Я обнял его и сказал:
– Прости!
Когда мы выходили из зала, он спросил:
– А за что ты просил прощения?
– Ты вёл бой вполсилы, щадя меня, и мог без труда победить.
– Не болтай чепухи, ты провёл красивый бой. Сильно прибавил в технике.
Мы с ним пообедали, потом сходили в кино. Оставив его в гостинице, я вернулся в студгородок и решил сходить к Соне. С июня начинаются экзамены, потом производственная практика в России, на Алтайском тракторном заводе. С Соней я не увижусь целых три месяца. Размышляя об этом, я направился к общежитию. На проходной сидел всё тот же вахтер. Увидев меня, он спросил:
– Почему у тебя опять синяк под глазом? Никак не угомонишься?
Я объяснил, что получил его на ринге.
– Проиграл? Глаз-то твой подбит!
Я ответил ему, что пока выигрываю все поединки.
– Неужели правда? Ты не шутишь?.. В тот день, когда ты распластал тех двух верзил, я понял, что ты отличный боксёр. Мой младший сын тоже хочет стать боксёром. Ты не сможешь обучить его? Он такой же худощавый, как и ты.
– Хорошо. Приводите. Я познакомлю его с моим тренером.
Я поднялся к девушкам, дверь открыла обрадованная Соня, но тут же огорчилась, увидев подбитый глаз. Я объяснил, что это обычное явление для боксёров.
– С чем вас поздравить? Соня прямо извелась в ожидании новостей, – воскликнула Зайнаб. Я взглянул на Соню.
– Зайнаб, наверное, свихнулась. Придумывает всякое, – смутилась Соня.
– А разве не ты молилась, чтобы Камол победил на соревнованиях? Зачем скрываешь?
Соня, покраснела.
– Мы ваши болельщики, – заявила Кундуз, – все мы молились за вас.
– До сегодняшнего дня все ваши молитвы были приняты свыше. Я победил в двух боях. Что будет завтра – не знаю, – сказал я.
– Ура-а! – закричала Зайнаб, хлопая в ладоши. – Вот видите, это я больше всех просила Бога!
Только теперь я понимаю, что эти дни были самыми счастливыми в моей жизни. Улыбающаяся Соня, радостные рукоплескания Зайнаб и Кундуз…

* * *

На третий день соревнований я вышел на ринг против Анатолия Степанова, студента Новосибирского университета. Он был старше меня на два года и ростом повыше. Боксом занимался более 10 лет. Мастер спорта. Борис Андреевич даёт мне последние наставления: противник силён и опытен, будь очень осмотрителен в бою, но не теряй активности, не забывай о защите головы. Первый раунд прошёл хорошо. Анатолий вел бой на дистанции, я старался наносить удары левой рукой, а правую руку использовать для защиты головы. Анатолий часто атаковал. Его удар правой рукой я отбил левой и в прыжке нанёс ему удар в голову правой рукой, которая у меня была в защите. Удар вышел сильным и точным. Анатолий повис на канатах. Нокдаун. Рефери отсчитал до «9» и предложил продолжить бой, но прозвучал гонг.
Начался второй раунд. В этом раунде Анатолий был более осторожен, больше внимания уделяя защите и беспрестанно атаковал. Парируя его удары левой рукой, я нанёс ему боевой удар в голову правой. Удар вышел хорошим. Анатолий на миг замер в замешательстве, потом быстро отскочил назад. Гонг! Закончился второй раунд.
Прозвучал гонг, возвещая о начале третьего, последнего раунда. Мой соперник начал этот раунд в очень высоком темпе. Он знал, что уступил мне в двух предыдущих. Сейчас во что бы то ни стало ему необходимо было выиграть. Нанося легкие удары, я быстро отхожу назад, кружа по рингу. Анатолий же старается нанести удар в голову, почувствовав моё слабое место. Отступая, я тянул время. Соперник перешёл в атаку, стал прижимать меня в угол ринга и левой рукой нанёс мне сильный удар в голову, выше правого глаза. Я отскочил назад. Что-то тёплое стало растекаться по лицу. Соперник добился своего. Рефери немедленно остановил бой и вызвал врача. Обследовав рану, тот заключил: бой продолжать нельзя. Мне был объявлен технический нокаут, и рефери поднял руку Степанова. Когда мы пожимали друг другу руки, Анатолий сказал:
– Не обижайся. Это бокс. Ты провёл отличный бой. Замечательный!
Проиграв бой в полуфинале, я снова не выполнил норматив мастера спорта. Борис Андреевич сильно огорчился, но успокаивал меня:
– Ты хорошо бился. Ладно, на этот раз не повезло. Не расстраивайся! Бой ты провёл отлично. Чувствовался твой явный перевес.
Вернувшись в общежитие, в комнате я застал обоих Кадамов. Глядя на мою голову, Кадам спросил:
– Ну, как успехи?
– Из-за открывшейся раны на голове я получил технический нокаут.
– А соперник был сильный? – спросил маленький Кадам.
– Да. Хороший парень из Новосибирска.
– Значит, ты выбыл из соревнований?
– Да. Проигравший выбывает. Видимо, молитвы девушек сегодня не были услышаны свыше, – добавил я.
– Не понял. Что ты этим хочешь сказать? – удивился большой Кадам.
Я рассказал о вчерашнем разговоре с девушками. Оба Кадама дружно рассмеялись.
– Пошли к ним. Скажем, что их молитвы не помогли, видно плохо просили Всевышнего, – предложил маленький Кадам.
– Сейчас Камолу нужен лишь повод. Предложишь пойти к девушкам – сразу оживится, – пошутил большой Кадам.
– Да не-ет, никуда сегодня я не пойду, – сказал я и, растянувшись на кровати, быстро уснул. Сказалась усталость от напряжённых тренировок – я проспал ровно двенадцать часов. Утром, решив попить чаю, обнаружил, что кончилась заварка. Пошёл в магазин. Проходя мимо общежития девушек, глянул на их окна. Никого не было видно. Видимо, ещё спят. Я заварил и с удовольствием попил сладкого чаю. Сейчас я нисколько не сожалел о вчерашнем проигрыше.

* * *

С середины апреля до конца мая я не был в институте. В карманах – пусто. У приятеля Ромы то же самое. На наше счастье, касса в бухгалтерии института была открыта. Получили стипендию сразу за 2 месяца – каждому по 80 рублей. У меня оставались ещё не использованные талоны на бесплатное питание, поменяли их на деньги. Теперь в кармане у меня было 101 руб., у Ромки – 80 руб. Мы неожиданно превратились в достаточно состоятельных людей.
– Давай пригласим ребят в какой-нибудь ресторан, – памятуя прошлогодний банкет в Запорожье, предложил Ромка. – Расходы разделим пополам.
Мы помчались в спортзал. Выступали боксёры тяжёлого веса.
– Кого же пригласить?
Я назвал киевлян Олега Богданова и победившего меня Анатолия Степанова. Среди приглашённых были и самаркандцы: Саша Савельев и Муртазо. После окончания соревнований состоялась официальная церемония закрытия. Победителям вручили подарки, кубки. Спортобщество организовало для гостей приём в каком-то ресторане, и большинство участников пошли туда. А мы шестеро отправились в ресторан «Дустлик» на сквере. Заняли столик.
– Что будем пить? Шампанское? – спросил я.
Сидящие ответили отказом.
– Значит, мы не будем пить? – искренне удивился я.
– Будем, но только не шампанское, а водку и коньяк! – сказал Саша.
– Верно говоришь, – обрадовался я. – Будем пить водку и коньяк!
Муртазо рассказывал о замечательном самаркандском коньяке, что качеством выше армянского. Я заказал официанту коньяк «Самарканд». Ребята оценили. После вечеринки мы усадили их в такси и отправили в гостиницу, а сами с Ромкой вернулись в городок. Проходя мимо корпуса Сони, я показал на ее окно, объявив, что там живет моя сестрёнка.
– Так у тебя же не было сестры, – удивился Рома.
– Теперь есть, – ответил я.
– Ты пьян, поэтому несёшь чепуху. Или ты говоришь о той, в которую влюбился? Из-за которой тебе разбили голову? – спросил Ромка.
– Сейчас я её позову, сам спросишь у неё, – сказал я.
– Зови! – обрадовался Ромка.
Я громко завопил:
– Соня! Соня!
В комнате Сони загорелся свет, открылось окно, и она выглянула.
– Соня, кем вы приходитесь мне? – прокричал я.
– Я ваша сестра, Камол. Сестра! – послышался голос и смех Сони.
– Слышал? Моя сестра! – сказал я Ромке. – Пока, спокойной ночи! – прокричал я девушкам.
– У тебя оказывается много знакомых девушек. У меня – ни одной. Познакомь меня с какой-нибудь красавицей, – попросил Ромка.
Я объяснил ему, что, кроме девушек этой комнаты, не знаю никого.
– Хитришь, жадничаешь.
Он замолчал. Зашли в комнату. Оба Кадама спали. Ромка уснул, сидя на моей кровати. Я укрыл его одеялом, а сам лёг на кровать Яйлана, которого в тот вечер не было.

* * *

Утром проснулся, ощущая некоторое недомогание, вспомнил вчерашнюю выходку, и стало стыдно. Надо обязательно сходить к девушкам и извиниться. Предложил большому Кадаму составить компанию.
– Чувствую, тебе, ой, как хочется увидеть Соню. Если не увидишь её сегодня, то и еда не пойдёт тебе впрок. Так ведь! – иронизировал Кадам.
Мы поспели к девушкам к завтраку. Зайнаб сразу спросила:
– С чем вас поздравить?
Соня, увидев свежезабинтованную голову на моей голове, забеспокоилась:
– Опять повредили лоб? Зачем нужен этот бокс? Бокс – это самый бессмысленный вид спорта. Разве нельзя было выбрать гимнастику или борьбу? Я ненавижу бокс. Ни за что, ни про что избивают друг друга. Кому нужен такой спорт?
Её откровенное беспокойство о моем здоровье выдавал дрожащий голос.
– Вы победили? – спросила Зайнаб.
Смеясь, я ответил:
– На этот раз ваши пожелания не были услышаны. Видимо, не так усердно вы просили Всевышнего.
– Ну и ладно, ну ее эту победу! – сказала Соня.
– Почему это? – заявила Кундуз. – Не ты ли говорила, что Камол обязательно победит и ждала этого? А теперь вот заявляешь обратное. Камол, она для вас приготовила букет, чтобы поздравить с победой. Вот уже три дня как она ждёт вас. Вчера вечером мы ходили к вам, но в комнате никого не оказалось. Мы вернулись. А когда уже легли спать, вы стали звать Соню. Вы были слегка пьяны? Камол, вы выпиваете?
– А кто сейчас не пьёт! Не так ли, Камол? – вмешалась Зайнаб.
На столе в вазе стоял большой букет. Огромные розы, наверное, стоят очень дорого. «Бедная Соня, сколько денег потратила», – подумал я. Зайнаб, взглянув на Соню, хитро улыбнулась, взяла букет и вручила его мне. В букете была открытка: «Камол, поздравляем вас с победой! Желаем новых больших достижений!» Я покраснел. От волнения выступила испарина. Я не мог вымолвить ни слова. Если ещё вчера я не был сильно огорчён поражением, то сейчас я горько сожалел о нем. Поборов смущение, я сказал:
– Поздравительная открытка мне, но цветы вам, девушки. Разрешите вручить этот букет вам, и это будет справедливо.
Вначале девушки отказывались, но, когда Кадам поддержал меня, согласились принять цветы.
Кадам заговорил с девушками об Ургенче, знакомых. Я обратил внимание на тетрадь, лежавшую на тумбочке. Взял её. Оказалось, это дневник Сони. Соня, увидев его в моих руках, покраснела:
– Камол, пожалуйста, не читайте.
– Нет, нет, я не буду читать, – успокоил её я.
– Может, напишете что-нибудь туда? – предложила Зайнаб.
Я посмотрел на Соню. Она взяла из моих рук тетрадь, открыла чистую страницу и снова передала её мне. Я не знал, что написать, может, какой-нибудь стих? Я кое-что знал наизусть, но сейчас, как ни старался вспомнить – всё вылетело из головы. Наконец вспомнились стихи какого-то поэта. Чуть изменив и немного добавив своего, красивым почерком я записал:

Соня! Соня! Соня!..
Лист бумаги и на нём карандашом
Вновь и вновь пишу зачем-то ваше имя.
О друзьях забыл, о доме, обо всем, –
Лист бумаги, словно белая пустыня.
И совсем не понимаю что со мной:
Улица безлюдная, ночная.
Как отшельник, я иду по мостовой,
Имя это бесконечно повторяя.
Вдаль смотрите, в звёздный небосвод, –
И, как мне, вам повезет однажды,
Отыщете имя, что спасет
Вас от одиночества и жажды.

И возвратил тетрадь. Открыв её, она прочитала стихи и покраснела. Такой я её ещё не видел. Зайнаб хотела посмотреть запись, но Соня не дала.
– Камол, что вы написали? Почему Соня так покраснела? Может, что-нибудь неприличное? – пошутила Зайнаб. – А может, вы назвали её курносой?
– Разве вы курносая… – сказал я, глядя на Соню.
Соня не ответила. После небольшой паузы она заметила:
– У вас очень красивый почерк.
Девушки вышли проводить нас. Зайнаб, Кундуз и Кадам вышли раньше, я подождал, пока Соня закроет на ключ дверь. Спускаясь вниз, Соня прошептала:
– Камол, я вас сильно уважаю, но не забывайте, я ваша сестра.
Когда мы вернулись к себе в комнату, Кадам спросил:
– Что ты написал ей в тетрадь?
– Просто стихи.
– Понятно. Наверное, «страдаю – томлюсь» и еще что-нибудь в этом роде? Определенно Соня влюблена в тебя. Иначе она бы так не покраснела.
– Да нет же. Как раз наоборот.
– И ты в неё влюблен. Я догадываюсь.
– Сегодня Соня мне напомнила: «Камол, не забывайте, что я вам сестра».
– Это только слова. И у нее есть к тебе чувства, только она не желает показывать. Ты слеп. Ничего не понимаешь. По-твоему, это она должна броситься к тебе со словами: «Я вас люблю». Так что ли?
Я задумался. Неужели это так?!. Ерунда. Тогда зачем она назвалась сестрой? В это время в комнату вошла женщина-вахтёр:
– Вам телеграмма.
– Кому именно? – спросил Кадам.
Женщина прочитала мою фамилию. Моё сердце ёкнуло. В телеграмме сообщалось, что заболел мой отец, и мне нужно срочно приехать домой. Вечером оба Кадама проводили меня на вокзал.
Перебирая в памяти те события, я думаю о том, что в жизни человека – независимо от того, молод ли он или стар – счастье и несчастье, радость и горе всегда идут рядом, рука об руку, но человек никак не может смириться с этим, потому-то и обречён страдать и мучиться…
Приехав домой, я застал отца в тяжёлом состоянии. У него отнялись обе ноги, ниже пояса он ничего не чувствовал. Еще недавно это был совершенно здоровый, высокий, крепкий и всегда бодрый человек.
Мама рассказала, что в начале апреля отец собрался навестить меня в Ташкенте. На городском рынке в Каттакургане купил гостинцы. В тот день безостановочно лил дождь, он вымок и простудился. Вернувшись домой, слёг. Мама настаивала, чтобы он обратился к доктору, но отец отказывался, надеясь, что всё пройдет. Во время болезни в дом заглянули две цыганки, по их словам, в больного вселился жёлтый злой дух, которого нужно было срочно изгнать. Для этого нужно зарезать трёхлетнего чёрного барана, кровью которого следовало вымазать больного, потом укутать его в шкуру этого барана, потряхивая и постукивая для изгнания злого духа. Если этого не сделать, больной может умереть.
Услышав это, мама пришла в ужас и, хотя отец был против, позвала своих братьев, чтобы те купили и зарезали трёхлетнего чёрного барана. Цыганки провели обряд, обернули отца в тёмную шкуру, вытянули ему ноги, велели согнуть спину так, чтобы его голова касалась ног. Несмотря на боли в спине, отец не издал ни звука. Когда его голова коснулась колен, послышался хруст. Цыганки закричали: «Слышите, это злые духи обратились в бегство! Теперь он здоров!» Они уложили отца на спину, закутав в одеяла. А мясо барана объявили «нечистым» и решили выбросить (что они, якобы, и сделают). Уложив всё мясо в торбы, цыганки исчезли. С этого дня состояние отца стало резко ухудшаться, отнялись обе ноги – только тогда решили обратиться к докторам. Про цыганок, конечно, ничего не сказали. Лечение не дало положительного результата. Услышав всю эту историю, я сходил в районную больницу, встретился с врачами, они обследовали отца и решили срочно направить его в Самарканд, в травматологию. Там свободных мест не оказалось. Я вспомнил про Муртазо, может, у него есть какие-то знакомые, и разыскал его. Знакомым оказался заведующий отделением в больнице.
Марат Кадырович – так звали знакомого Муртазо – оказался приветливым сердечным человеком. Я рассказал ему про болезнь отца и историю с цыганками. Он сочувственно отнесся к услышанному и отправился к главрачу. Возвратившись, он сообщил, что получил согласие на размещение отца в больнице и отправку машины «Скорой помощи» за ним к нам в район. Записав наш домашний адрес, он обещал, что машина будет назавтра к обеду. Муртазо собирался тоже приехать при наличии свободного места.

* * *

На следующий день, как и было обещано, к нам приехала машина «Скорой помощи». На носилках отца вынесли из дома и увезли в Самарканд, оставив плачущую мать. Долгое время, пока отец проходил лечение, я оставался дома. Ко мне приезжал маленький Кадам. Его отправили к нам ребята, встревоженные моим долгим отсутствием. Когда я начал расспрашивать Кадама о Соне и девушках, он рассказал, что девушки дважды приходили, спрашивали обо мне. Сейчас сдают летнюю сессию.
Как-то мама со слезами на глазах завела разговор о том, что я единственный сын в семье, они с отцом уже старые, и мне надо бы жениться. Что есть на примете хорошая соседская девушка Севара. Во время болезни отца она несколько раз приходила к нам, справлялась о его здоровье.
– Знаю, сынок, она тебе нравится, – продолжала мама.
– Откуда вы можете это знать. Я никогда не говорил об этом!
– Знаю и всё. Ведь я твоя мать!
– Наверное, Севара не пойдёт за меня
– Почему это не пойдёт? Чем ты хуже других? Скоро закончишь институт.
Тут я подумал о Соне: «У нее нет ко мне глубоких чувств, поэтому она и настаивает, что моя сестра. Когда я читал ей любовные стихи, она, смеясь, подчеркнула: «Не забывайтесь, мы с вами только друзья, настоящие истинные друзья». Выходит, я не вызываю у нее иных чувств. Наверное, у нее есть парень, которого она любит. Раз так, мне не следует думать о ней. А Севара? Понравлюсь ли я ей?»
– Севара тоже учится в большом городе, может, у неё есть кто-то на примете, – сказал я матери.
– Да нет, если бы у неё был кто-то, она давно бы вышла замуж, – уверенно возразила мама. – К ним в дом в последнее время часто заходят сваты. Недавно вот сватались их родственники, но она категорически отказала. И из Самарканда были сваты – им тоже отказала.
Когда я навестил отца, Марат Кадырович сообщил о значительном улучшении его здоровья и сказал, что мне можно теперь приступить к учебе. Выйдя из больницы, я пошел в университет, к Севаре. Я увидел их с подругой, выходящими из аудитории после занятий, и окликнул. Она крайне удивилась, увидев меня.
– Камол, что вы делаете у нас в университете?
Я сказал, что пришёл повидаться с ней. Она справилась о здоровье отца. Я попросил её показать мне город, конечно, если у неё есть свободное время. На минуту задумавшись, она согласилась:
– Пойдёмте! Наш Самарканд – небольшой город. Я покажу вам исторические памятники.
Пообедав, мы направились к мавзолею Гур-Эмир, расположенному рядом с университетом, оттуда прошли к площади Регистан, осмотрели комплекс Шердор, Тиллакори и медресе Улугбека. Я всё обдумывал, с чего бы начать разговор. Может, мне сказать ей прямо: «Я вас люблю». Может заявить: «Выходите за меня замуж». Наконец, собравшись с духом, я сказал:
– Севара, у меня к вам есть важный разговор. Вы не станете обижаться на меня после него? Она бросила на меня быстрый взгляд:
– Какой разговор? Конечно, это не будет неприятный, обидный разговор?
– Не знаю.
Севара пристально и долго смотрела на меня.
– Выходите за меня замуж!
– Что-о?..
– Выходите за меня замуж, – повторил я.
– Я ни за кого не собираюсь замуж.
– Почему?
– Я не выйду замуж за человека, который не любит меня.
– А помните, как я наливал в ваши вёдра арычную воду? Дергал за косички?
– Тогда вы были ещё маленьким мальчиком. Хорошим мальчиком. А теперь вы плохой: ни разу не справились обо мне, не навестили, – переводя разговор в шутку, сказала Севара.
– Сколько раз я приходил к вашему дому, но вы не выходили!
– Потому, что отец был дома!
– И на письма не отвечали. Я каждую неделю писал вам.
– Обманщик. Всего-то было три письма. На все три я ответила и сохранила их, чтобы при встрече вернуть вам.
– А на другие письма вы не ответили...
– Так вы же больше мне не писали. По-вашему я должна была умолять вас написать мне, так что ли?
– Даже если и так, что бы с вами случилось? – пошутил я.
Она сообщила, что переехала к своему дяде, вероятно, поэтому мои письма и не дошли до неё. Потом мы вспоминали и смеялись над своими детскими приключениями, играми. Как я под разными предлогами приходил к ним в дом, как однажды моя мама отправила меня к ним за ситом, а когда я возвращался с ситом, меня увидели мои одноклассники и прозвали «сито». Она вспомнила, как горько плакала из-за моих шалостей (и это тоже причина не идти за меня замуж – шутила она). Я понял, что и она неравнодушна ко мне. Вечером, гуляя по ночному Самарканду, я сказал ей, что отправлю к ним сватов. Засмеявшись, она попрощалась и ушла. Возвратился я домой очень поздно и объявил маме: «Засылайте к Севаре сватов!»
Мама решила действовать активно: сразу отправить сватов, устроить помолвку и, как только отец выпишется из больницы, устроить свадьбу.
Когда я вернулся в институт, летняя сессия уже закончилась. Вера Азарьевна посоветовала сдать, что можно, а после возвращения с производственной практики, осенью, досдать оставшиеся экзамены. Когда я начал расспрашивать у Кадама о Соне, он сообщил, что девушки, сдав сессию, разъехались по домам. Перед отъездом они приходили попрощаться и спрашивали обо мне и здоровье отца. Потом Кадам спросил:
– А ты не сожалеешь, что не встретился с Соней? Она очень хотела видеть тебя.
– Откуда ты знаешь? Она сама тебе сказала?
– По глазам понял.
– У неё, что в глазах это было написано?
– Не написано, но я знаю. Я замечал, как при встрече с тобой светились от радости её глаза. Вчера, когда прощались, я почувствовал, что она грустит.
Я ничего не ответил Кадаму. Прошла неделя, Севара позвонила мне и рассказала, что у них были наши сваты, что поломали лепёшку.
– Вы довольны? – спросил я.
Она сказала, что хотела бы выйти замуж не за нынешнего, а за того Камола из её детства, но, так как это невозможно, она поневоле согласилась на предложение сегодняшнего Камола. Я тоже сказал, что хотел бы вернуться в детство, ждать её у арыка, дёргать за косички.
– Теперь-то вы не будете заставлять меня плакать? – уточнила она.
– Никогда, – ответил я.
После разговора я испытал тревожные двойственные чувства: радость вперемешку с тяжелыми мыслями о Соне. Неужели я полюбил Соню?! Теперь мне очень хотелось, чтоб она ничего не испытывала ко мне, кроме дружеских чувств.
В начале июля нас отправили в Рубцовск на Алтайский тракторный завод. Возвратились в Ташкент только в конце сентября. Оба Кадама встретили меня на вокзале. В комнате ребята сообщили, что приходили девушки, спрашивали обо мне, они знают, что сегодня я возвращаюсь. Вечером оба Кадама ушли на день рождения своего одноклассника. Я отказался, сославшись на усталость, на самом деле я ждал прихода Сони. Вскоре в дверь комнаты постучали Кундуз и Соня. Обе за лето похорошели. Пригласил войти. В Рубцовске в книжном магазине купил сборники стихов Сергея Есенина и Расула Гамзатова. Томик стихов Есенина я подарил Соне, книгу стихов Гамзатова – Кундуз. Девушки были очень довольны. Найти в Ташкенте эти книги тогда было практически невозможно. Они попросили сделать дарственные надписи. Взяв книгу из рук Сони, я задумался, потом решил написать то, что у меня на сердце.
– Что вы так призадумались? – спросила Кундуз.
– Не торопи. Камол хочет написать пожелание стихами, – остановила ее Соня.
После Сониных слов на внутренней стороне обложки я написал:

Дарю вам заповедь любви,
Что вспыхивает в одночасье
Чистейшим пламенем в крови –
Всегда мечта. И явь. И счастье!

«Что бы ещё добавить?» – подумал я. Ничего не шло на ум. В конце дописал: «Самой дорогой и единственной на свете моей сестре Соне. С пожеланиями счастья от вашего брата Камола. Двадцать восьмое сентября 1969 г. Ташкент. Вузгородок». В Рубцовске я написал стихи, посвятив их Соне, переписал на чистый лист бумаги и теперь, сложив этот лист пополам, положил в начало книги. Я не собирался отдавать их Соне, и почему я так сделал – до сих пор не пойму.

Соне

Если сон вдруг покинет вас,
В одиночества мглу гоня,
Сердца краешком в этот час,
Может, вспомните вы меня.
Мы встречали вдвоем восход,
Грелись у одного огня,
Время этого не сотрет,
Может, вспомните вы меня.
Я всегда вам безумно рад,
Я не мог жить без вас и дня!
Ах, как быстро годы летят,        
Может, вспомните вы меня.
Улыбнетесь в какой-то миг,
Иль озлитесь, те дни кляня.
Жив ещё наших чувств родник,
Может, вспомните вы меня.
Это страшная западня:
Одиночество и тоска.
Может, вспомните вы меня,
Отзовусь я издалека.
18. 08. 1969 г. г. Рубцовск.

Снова Соне

Чем отдаленней юности года,
Тем сладостней о них воспоминанья,
Счастливыми студентами тогда
Спешили мы на первые свиданья.
И в памяти остался каждый миг
Тех встреч, в которых чувства мы таили.
Да разве передать словами их,
Мы рядом шли и обретали крылья.
Был от волненья лоб испариной покрыт,
И я смешным в ваших глазах казался.
Но лишь одно вам говорил мой вид,
Как сильно вас я потерять боялся.
Поныне сердце отдаю я вам,
И, словно луч, летит посланье это.
Так письма шлют по старым адресам,
И, веря в чудо, тщетно ждут ответа.

02. 09. 1969 г. г. Рубцовск, ночь 2 ч. 30 мин.

– Что так много написали? Это что, поэма или роман? – спросила Кундуз.
– И то, и другое, – сказал я, передавая книгу Соне.
Кундуз протянула свою книгу:
– И мне напишите не меньше, чем Соне. Если будет меньше, не возьму.
– Тогда вам придётся остаться тут и ждать всю ночь.
– Ничего страшного, останемся… – пошутила Кундуз.
В книге, подаренной Кундуз, я написал всего 8 строчек.

Кундуз

Я целую крылья ваши,
Милый ангел мой.
Ангелов небесных краше
Облик ваш земной.
Обращаюсь с посвященьем,
Легким, как поклон.
Вашим ангельским смущеньем
Я навек пленен.

Мне захотелось немного пошутить, и ниже я приписал:

Доченьку баюкая в колыбели вечером,
Говорите самые ей слова сердечные,
Чтоб росла счастливою
И, как вы, красивою.  

На память от Камола. 28. 09. 1969 г. г. Ташкент.

– Камол, что же вы мне такое написали? Мне даже неудобно стало. Теперь эту книгу я не смогу никому показать. А я хотела похвастаться перед девушками, – возмутилась Кундуз, прочитав стихи.
Соня, взяв книгу из рук Кундуз, прочитала написанное:
– Что тебе не понравилось? Мне нравится.
– А тебе, что написали? Дай-ка мне свою книгу, – попросила Кундуз.
Соня подала ей книгу. Кундуз открыла и, прочитав стихи, заключила:
– У Сони стихи хорошие, проникновенные, написаны с любовью, – она развернула и стала читать листок, но Соня быстро выхватила его.
– Я ещё сама не читала… Прочитаю, тогда… – сказала она, закрывая книгу.
Чтобы как-то успокоить недовольную Кундуз, я сказал:
– Это шуточные стихи. Выражение душевных порывов поэта-любителя. Я привык к вам, потому и позволил себе такую вольность.
– И мы привыкли к вам, вы стали нашим братом. Мы скучали по вам.
Мы долго беседовали, шутили, потом Соня спросила:
– Ваш отец поправился?
Я рассказал про отца, но о самом главном событии в моей жизни я умолчал. «Скажу в другой раз, не сегодня, и только лично ей, Соне», – подумал я.
– Камол, Соня видела сон, что вы женитесь. Я сказала, что сны надо истолковывать наоборот, но Соня заявила, что её сны всегда сбываются, – вдруг сообщила Кундуз.
Я замер, не зная что сказать. Под пристальными взглядами девушек, ждущих моей реакции, я попробовал отшутиться:
– Соня видит вещие сны?
– А что, действительно женитесь? – удивлённо спросила Кундуз.
– Да, – выпалил я, сам не понимая зачем я это сделал.
– На ком? – тихо спросила Соня.
– На соседской девушке.
– Какая она счастливая! А как ее зовут?
– Севара.
– Лучше нашей Сони не сыскать! А ваша Севара похожа на Соню? – спросила Кундуз.
Я не понимал Кундуз и разозлился на ее неуместные слова. Но внимательно присмотревшись к Соне, я обнаружил её большое сходство с Севарой. Она действительно похожа на Севару. Кудрявые волосы, улыбка, свежесть лица, цвет глаз, рост. Я сказал девушкам об этом.
– Выходит, она красивая, – заметила Кундуз.
Соня с книгой в руках делала вид, что читает мои стихи, но глаза ее были полны слёз… Тогда я и почувствовал к ней неизъяснимую нежность, жалость и огромную любовь. Любовь всепоглощающую.

* * *

На следующий день я уехал в Самарканд. Вскоре сыграли свадьбу. Вернувшись в Ташкент, я часто вспоминал нашу последнюю встречу с Соней, её состояние, и у меня щемило сердце, было тревожно и скверно на душе.
Я решился навестить девушек. Дверь открыла Кундуз. Сони не было. Я почувствовал неладное и спросил о ней. Кундуз сообщила, что Соня уехала домой в Ургенч и неизвестно, когда вернётся.
– А учёба?
– По-видимому, она не собирается продолжать учёбу, все забрала, даже с дороги возвратилась, чтобы забрать забытую подаренную вами книгу.
Выйдя на улицу, я долго бесцельно бродил не находя покоя, испытывая гнетущую тоску.
В тот год Соня в Ташкент не вернулась. Несколько раз я пытался навести справки о ней через Кадама, но безрезультатно. Когда я попросил Зайнаб дать адрес Сони, она посоветовала не нарушать ее покой, так как та только начала приходить в себя.
– Мой вам совет – не показывайтесь ей. Она даже в больнице не расстаётся с вашей книгой и стихами.
– Разве она в больнице? – спросил я.
– Недавно выписалась, однако вам не следует беспокоить ее!
– Как она себя чувствует?
– Сейчас значительно лучше. Но может наступить рецидив, как говорят врачи.
Я был потрясён услышанным и растерян, не зная, что предпринять, желая лишь одного – увидеть Соню, услышать её, глядеть в её глаза, лицо. Мне так хотелось сделать её счастливой… Я не мог сдержать слёз отчаяния и сожаления…

* * *

Окончив институт, я вернулся в Самарканд, начал работать. Сколько воды утекло с тех пор! Но до сих пор мне вспоминается Соня, моя Соня, та, в зелёном болоньевом плаще, с развевающимся белым шарфом на шее, как в первый день нашего знакомства…
Часто мне становится невмоготу и, когда я остаюсь один, я кричу во весь голос, что есть мочи кричу – это крик моего сердца, моей души: «Со-о-н-я-я, я тоскую по тебе!!!
Отзовись! Соня!»

Перевод с узбекского Ойгуль Батировой

Перевод стихотворений Р. Фархади.

«Звезда Востока», № 4, 2015

• Назад
• Вперёд