Исажон Султан. Чаша на воде (рассказ)

…Флюгерок, кружись не останавливаясь!
Пусть волны дальних неведомых стран подхватят нас в едином порыве.
С детства я завидовал людям, живущим у моря. Мне всегда хотелось увидеть бурлящие пенные волны, сотрясающие окрестности своим шумом и ревом; рыб и других морских обитателей, выброшенных неугомонными волнами на берег; молнии, являющиеся внезапно из-за стаи туч и вонзающие свои огненные стрелы в морскую пучину.
И вот я на берегу моря… Чтобы испытать силу и мощь волн, мы с приятелем выбрали самую необычную лодку. Я соорудил из фольги флюгерок, указывающий направление ветра, и водрузил его на нос суденышка. Он весело закружился на морском ветре.
Ближе к обеду мы отважно отправились в морскую даль.
Серые волны тяжело и глухо бьются о борт лодки. Она ветхая, доски почерневшие, истертые. Я холодею, представив, что под нами тысячи бездонных водных впадин. Мне жутко от осознания того, как мала и ничтожна наша лодка, словно ореховая скорлупа на этой серовато-голубой водной глади. На ум приходят строки Джалолиддина Руми: «Мы словно чаша на воде. Чаша плывет не как ей заблагорассудится, а по воле водной стихии. Это так. Некоторые знают, что они на воде, другие нет. Если бы ты даже увидел, как изящно и размеренно плывет чаша по воде, то вряд ли смог бы оценить это».
 Море сливается с океаном, в недрах которого обитает бесчисленное количество огромных чудовищных акул и невиданных диковинных существ.  Медленно двигаются какие-то огромные рыбы и гигантские осьминоги. В вечной темноте грезятся мне плавающие слепые рыбы, которые никогда не выберутся наверх, потому что ближе к поверхности их чешуйчатая кожа может лопнуть. Невозможно осознать, как они могут жить в этой вечной темноте.
Увидеть эти завораживающе прекрасные зелено-голубые волны моря – мечта моего детства. Их сила, бескрайность восхищают и вместе с тем рождают в душе неведомые, странные чувства. По ту сторону раскинулись таинственные экзотические страны. Огромные фабрики беспрерывно извергают в небо клубы дыма, то и дело вспыхивают блестящие огни. Люди тех мест говорят на незнакомом мне языке. Наверное, они по-особому общаются, по-другому воспитывают и любят своих детей и выглядят как-то иначе.
Море – удивительное явление. Оно живет своей жизнью, полной мощного движения: шумит, плещется, ни на секунду не умолкая. Даже, когда оно спокойно, задумчивая мелодия его плеска выразительнее шелеста нашего ветра. Луна, растущая день ото дня, приводит в движение морские воды: с утра стаи  волн в пене и брызгах катятся на берег и бьются, и напирают, взбегая одна за другой на белеющий косогор, оставляя  скалистые камни под водой. А вечером вода возвращается, и беловатый песок берега снова обнажается, кое-где в ямках трепыхаются мелкие серебристые рыбки, которых течение не возвратило в море. Кое-кто специально вырыл лунки и сейчас эти люди заняты ловлей плененных рыб.
Остаются позади берега. Лодка мерно покачивается. Иногда под водой мелькает огромная тень. Скорее всего, это громадная рыба, которая то появляется, то исчезает. Опасаюсь, не акула ли людоедка намного больше нашей лодки плывет за нами, почуяв человеческий запах. Мне страшно, а вдруг она одним ударом перевернет судно.
Мы люди, выросшие вдали от моря, и потому оно нам кажется несколько чужим. Действительно, здесь совсем ничего нет из того, что нам знакомо. И откуда ему быть? Вдали мелькают точки – головки играющих детей, им хорошо знакомо море. Да, наверняка, им известны нрав и особенности мелких морских обитателей. Если они когда-нибудь окажутся в тех местах, где вырос я, не удивительно, что наши края тоже покажутся им чужими. Возможно, они даже не захотят жить там, где нет моря. Здешние люди строят свои дома близко к берегу, фундаменты домов высокие, собраны из каменных глыб. По утрам, выйдя на террасу, завтракают и наслаждаются свежим ветерком, который набегает с моря, обдавая прохладой. А вечерами ветер дует уже в сторону моря. Это морской бриз, который появляется во время прилива и отлива.
Взыгравшее море – зрелище устрашающее. Вы ощущаете какую-то грандиозную непобедимую силу, глядя, как на поверхности моря рождаются эти гибкие и сильные волны и, всё поднимаясь, бурля и пенясь, наступают плотной стеной, тесно связанные каким-то единством цели. Удивительно, но все это – проделки луны! До рассвета тонкий серп ее льет нежнейший свет. Почему на рассвете бывает прилив, а к вечеру – отлив? И какая здесь связь с луной?..
Волны плещутся и бьются о лодку. Наша одежда давно уже влажная, лодка намокла и отяжелела. Из какого дерева она сделана? У нас растут тополь, ива, карагач, орех. Возможно, это кипарис. У нас из него, помнится, делают погребальные носилки. Кипарис вертикально прямой, древесина его непрочная. Значит, не он. Для лодки нужен легкий, сухой и не мокнущий материал. Наш тополь подошел бы, но здесь его нет, здесь растут сосны, ели, довольно много белых берез. Они напоминают наш осокорь (черный тополь), только пышнее, листочки тоньше и  шелестят, даже без ветра.
Берега постепенно отдаляются. Теперь люди едва различимы, дома кажутся совсем крошечными.
Под лодкой все еще мелькает огромная тень. Горизонт пуст. Покажутся ли берега других стран, если мы будем плыть в этом направлении еще несколько дней? Земля необъятная и бескрайняя в тех райских местах. Там тоже живут люди? А землепашцы, садовники у них есть? А когда громко плачут их дети, испугавшись внезапно вылетевшей из-за деревьев птицы, матери так же кидаются успокоить их? Дети же на земле везде одинаковые! А взрослые? Нет, взрослые другие! Дети такие же, а взрослые совсем другие. Конечно, есть и землепашцы, и садоводы! Не удивительно, что они  похожи на наших соотечественников. Только каковы их посевы? У нас фрукты очень сладкие. А фрукты из холодных стран отдают чужбиной. В тех странах цвет одежды, которую предпочитают люди, весьма необычный. Наши люди любят многоцветность. Наверное, отношение к цвету формируется на основе цветовой гаммы своей родины… Неудивительно, что у людей тех стран свой облик, цвет, говор, даже глаза, взгляд и выражение лиц другие.
Я вырос на лоне полей. Приехав к морю, заметил, что наши деревья на самом деле не такие уж и высокие. Самое высокое дерево в моем селе – тополь, тополя растут по краю каждого огорода. Невольно восхищаешься при виде ровных, в ряд растущих вдоль берега кипарисов. Будут ли они расти на моей родине, если их привезти и посадить? Нет, скорее всего, не перенесут особенностей нашего климата. Сможет ли зеленый кипарис выдержать силу ветров моей Отчизны? Я вспоминаю деревья во дворе, где я вырос: все они изогнуты в сторону восхода, это работа ветра-суховея.
«Хлюп, хлюп», – плещутся волны.
Хотя вокруг вода, но солнце печет безжалостно. Внезапно я ощутил насколько дороги и любимы сероземы моего отчего края. Все мое существо внезапно охватила тоска по Родине, будто плотина прорвалась внутри меня и бушующая стихия заполнила сердце.
А вдруг мы не сможем вернуться и останемся здесь? А если погибнем от жары и жажды за несколько дней плавания?! Чувствую, что не хочу быть погребенным в пучине. Вода – это другой мир! Под водой ветры превращаются в течения. И только господь Бог, только солнце и луна и для суши, и для водного мира. И все! Остальное отличается. Но я  хочу умереть не здесь, а у себя! В этот момент даже кладбище на моей родине кажется дорогим и родным. Мне дороги могилы, выкопанные весной, когда теплая темно-песчаная земля перемешана со всходами. Если бы я умер в родном краю, то был бы похоронен, конечно, рядом со знакомыми и близкими мне людьми. А если смерть настигнет меня в этом месте, с кем рядом я буду лежать?
Вода тихо бьется о борт лодки, жажда усиливается.
Чужбина! Чужая! Эта вода чужая! Это небо чужое! Птицы, летающие в нем, Божьи создания, но и они чужие. И тут понимаю, что птицы  наших краев щебечут… на родном мне языке. Удивительно, птицы поют на моем языке?! Деревья моего края понимают мой язык! Осознаю, что их внешний вид соответствует облику наших людей. Всё: и отец, вечно пропадающий в огороде, и мать, разжигающая тандыр, и птицы, наблюдающие за ней, и куры с цыплятами, важно вышагивающие из зарослей кукурузы, и бараны в загоне – все превращается в единое целое!..
Меня не признает море, потому что мне не дано постичь тайны водного мира. В своем краю я был господином. Деревья росли так, как я хотел, земля приносила  плоды, которые я желал – все вокруг подчинялось и служило мне. Зная, для чего существует все живое, я мог подчинить его своим потребностям. А здесь, среди волн, единственное, что подвластно мне – вот эта лодка.
…Море волнуется, пенится.
Эта бескрайняя вода… На суше, где кончается власть моря, необычные страны, люди… манят к себе, привлекают, поражают своей красотой. Диву даюсь, для всех ли так дороги родные места? Ощущаю единение природы моей Отчизны с моими соотечественниками. Люди становятся  похожими на природу или природа на людей? Те же иностранцы на лоне природы моей Родины покажутся чужими, они не впишутся в нее. Интересно, если мы попадем на чужую землю, то, наверное, тоже будем чем-то инородным, словно белое пятно на черном крыле птицы или серебристая прядь в смолянисто-черных волосах. Не могу представить себя бродящим по незнакомой земле, сознаю, что и мой родной язык не уместен в тех местах…
Вода непрерывно бьется о борта, покачивая лодку. Под нами все еще мелькает, то появляясь, то исчезая, черная тень. Белые чайки парят над морем, изредка касаясь грудью воды.
Мой приятель, погруженный в свои мысли, внезапно запаниковал:
– Надо возвращаться! Как бы нам не заблудиться и не оказаться в открытом океане!
– Неужели! Вроде лодка стоит на месте.
– Течение, – сказал он, указывая на воду. – Когда начинается отлив, может отнести минимум на сто верст от берега, понимаешь?
Вот как? А ведь он прав! Действительно, ближе к вечеру вода отходит от берегов, и тогда вряд ли мы сможем плыть против течения, нас вынесет в открытые воды. Мой товарищ внезапно схватился за весла.
– Мы должны грести к берегу, – взволнованно сказал он. – Если нас отнесет течением, мы не сможем вернуться.
А берега уже давно не видно. Вдруг осознаю, что здесь Время отсутствует. Такое ощущение, будто мы попали в те времена, когда вода поглотила землю. Это какой век? Когда был всемирный потоп? Говорят, что во времена Ноя на земле не осталось суши. Мы словно в том времени, будто на земле, кроме нас, никого нет!
Да, мир затоплен, на воде два правоверных мусульманина, под водой безгласые немые рыбы, в небе мечущиеся морские птицы, кричащие на чужом языке, словно тень плывущий силуэт… может, это кашалот?
Его беспокойство передается  мне. Сначала медленно, а затем все энергичнее работаем веслами.
А если начнется шторм? Сейчас пока в воздухе не чувствуется признаков бури. Как бы внимательно я ни вглядывался, предвестия шторма не увидел. У себя на родине я различал малейшие перемены в погоде, здесь же и знаки другие, свои. В моем краю, если скапливаются комары, ласточки начинают кружить близко к земле, а горлинки не вылетают из своих гнезд, значит, в воздухе накопилась влажность, и польет дождь. Если птицы чистят свои перья, быть жаркому дню… Если закат алый, завтрашний день будет ясным… Белые птицы, с криком кружащие над нами, не подают мне никаких знаков. Морской шторм – страшное зрелище, что делать, если он начнется? Я не боюсь остаться в безводной степи, эти места знакомы мне. Я знаю, какие коренья нужны для еды, какие травы освежают, избавляют от жажды. А здесь? Море тоже степь, только водная, но вода непригодна для питья. Боже мой! Сознание, лихорадочно работая, мгновенно находит выход: если прокипятить воду, соль осядет, можно собрать капли и напиться. Или дождевая вода – пресная, если ее как-то собрать… Можно ли в лодке развести огонь?
Волны вздымаются. Между ними образуются глубокие водяные ямы. Море бурлит и пенится.
* * *
 Внезапно мой напарник перестает грести. Он хватает меня за руку с такой силой, что лодка качается.
– Стой, – говорит он, впадая в панику. – Мы заблудились, мы плывем в противоположную от берега сторону.
– Не может быть, – возражаю я. – Если ориентироваться по солнцу, то закат должен быть слева, если мы плывем верно.
– Взгляни на течение, – говорит он.
Действительно, казалось, что неразличимые многочисленные течения направлены в открытое море, и возвращающиеся воды уносят нас в противоположную от берега сторону.
– А может, это не так, – говорю я и бросаю в бурлящую воду платочек. Какое-то время он кружится вместе с лодкой, затем какая-то любопытная рыбешка уносит его вглубь.
– Все воды от берега движутся в открытое море,  и чтобы ты ни бросил, оно будет плыть рядом с лодкой, – сказал мой напарник.
– Ты глупец? Если будем грести в ту сторону, куда указываешь ты, мы выйдем в открытый океан, – говорю я, окончательно потеряв терпение.
– Нет, это ты заблуждаешься. Я стараюсь указать тебе верный путь, – стоит он на своем.
Что делать? Жажда постепенно усиливается, делаю глоток, долго держу во рту воду, затем тихонько глотаю. На самом деле, отлив отнес нас вглубь, и, как назло, не на что равняться, мы даже не знаем, как ориентироваться по солнцу. И только океан со всех сторон.
Продолжаю решительно грести, тогда мой товарищ, подняв весло, начинает угрожать:
– Послушай меня, иначе сейчас огрею тебя по голове и утоплю!
Что с тобой случилось, дружище? Мы же всегда понимали друг друга! Почему ты колеблешься? Ведь ты ошибаешься, и если мы поплывем в этом направлении, то наверняка погибнем! Почему ты не хочешь понять этого?
– Не торопись, подумай, – умоляю его. – Ты ошибаешься! Подумай, мы сможем найти верный путь лишь по солнцу, а оно вот-вот зайдет! А если мы останемся в море на ночь? Вспомни, вспомни – где было солнце, когда мы начали наше плавание!
– Было над нами, – буркнул он, все еще хмурясь и сомневаясь. – Помню точно, было в зените!
– Эх, если бы мы были дома, то вообще бы не сомневались, – с сожалением замечаю я. – В нашем краю на закате всегда появляется ветерок, и деревья склоняются в направлении ветра, к востоку, и тогда хоть как-то можно определить дорогу. А здесь невозможно.
– Не знаю, – ворчит мой напарник. – Но знаю точно, что течением нас уносит. Берег в той стороне, туда надо грести!
– Подожди, друг. Не торопись…
Небо затянуло. Горизонт слился с океаном. Скоро и солнце скроется за серыми тучами, тогда не на что будет ориентироваться.
Волны росли, становились все более грозными. Как представил, что на тонком дне лодки может собраться слой воды в пять-шесть сажень – охватывает паника. Появляется шальная мысль: «А что, если связать его и выбросить за борт? Но где веревка? Или, может, просто столкнуть в воду?» Гляжу на него исподлобья, он смотрит точно так же на меня. Неужели у него такие же мысли? Он тоже хочет столкнуть меня в воду?! Беру неторопливо весло. Он делает то же. Весло тяжелое, увесистое, с него капает вода.
…Мир затоплен, на воде два правоверных мусульманина, и они как враги... а под водой безгласые немые рыбы… гигантская рыба, плывущая как тень… в небе летающие птицы, щебечущие на чужом языке…
– Давай договоримся, – примирительным тоном говорю я, – какой толк от того, что мы потопим друг друга? Все равно одним веслом невозможно догрести до берега, смотри, и питьевой воды не осталось.
– Мы уже в открытом море, – безразлично говорит он, опустив весло. – Да смотри же ты!
– Смотреть на что?
– Чайки… – уныло сказал он.
Действительно, вокруг не видно чаек. Ну и что? Может они вернулись… И тут до меня доходит – чайки не улетают далеко от берега, потому что их гнезда на берегу, на скалах…
– О, Боже! – воскликнул я, уронив весло. – Может они улетели потому, что испортилась погода? Если пойдет дождь, их крылья намокнут, отяжелеют, и им трудно будет летать?
– Они морские птицы, их перья не намокают ни от волны, ни при дожде, – сказал мой напарник. – Все кончено, друг.
Мы сидим по обе стороны лодки. Мой мозг лихорадочно ищет выход. Вокруг летают чужие птицы. Я их не знаю, может, это океанские птицы? Я слышал о птицах, которые отдыхают и даже спят, сидя на волнах!
Под лодкой движется все та же громадная тень-призрак.
– А если придется ждать до утра?! Нас отнесет к берегу течением, когда будет прилив!
– Нет, не отнесет!
– Тогда… с какой стороны дует ветер? Подожди! Я сказал «ветер»?
Я вскочил, лодка сильно качнулась.
– Ветер! Я нашел выход! Ветер!
– При чем тут ветер? – удивленно спрашивает меня напарник.
– Здешний ветер с утра дует в сторону суши, а вечером в сторону моря! – от радости не могу усидеть на месте. – Понимаешь? Сейчас ветер дует сзади, значит, сторона, на которую ты указываешь, не берег, а открытое море. Берег сзади, куда указывал я, теперь понял?
– Почему ты стал таким непонятливым? – все еще злится мой напарник. – В открытых водах ветер дует в любую сторону. Может это ветер отлива, а может и ветер бури?
Я тоже засомневался. Если это окажется ветер шторма, то мы, несомненно, плывем навстречу своей погибели. Не лучше ли, ничего не предпринимая, надеяться на то, что не сегодня, так завтра проплывет рыболовное судно и подберет нас? А волны растут, бурлят, ветер действительно непрерывно дует в разные стороны.

* * *
Вот и… смеркается.
Сумерки… в моем краю наступают незаметно, сверкание вечерней росы напоминает сияние жемчужин. Вечер медленно оседает, распространяя аромат цветов и запах каленого масла, наполняет окрестности блеянием овец, пением удивительных птиц. Здесь тоже вечер уже наступил, разнося запах соленой воды и рыбы. Закат отражался на поверхности воды, как в зеркале, образуя яркие пятна, волны потемнели, стали бурыми, а зарево заката, все разгораясь, блистало кровавыми бликами.
Ветер в открытом море нагоняет гигантские пенные волны.
Я не знаю тебя, морской ветер. Но ты же не ветер, образующий смерч? Мне очень хочется, чтобы ты оказался лунным ветром, который появляется на рассвете и на закате вместе с приливом и отливом. Не знаю, какая может быть связь между великим светилом, тихо плывущим высоко над землей, и этим ветром воды. Но твое дыхание вселяет надежду.
…Скоро океан  полностью погрузится в темноту.
В моем краю наступление сумерек прекрасно. Их приход незаметен: точно тонкая вуаль медленно и плавно спускается на деревья, на опоры виноградных лоз, на пыльные улицы, на аккуратно убранные поля – спускается тихо и бережно! Кое-где во дворах можно увидеть семьи, оживленно беседующие за ужином под желтым светом фонаря, висящего на ветке айвы или яблони. Соседи угощают друг друга ужином. У очага слышен звон посуды, которую моют и раскладывают по местам. Вокруг стоит запах клевера, молока, запах свежесрезанных листьев тутовника, смешанный с ароматом базилика, растущего во дворе.
Ночь опускается на волны  бескрайнего океана. Но она для меня чужая. Я не узнал тебя, ветер бури, я не понимаю, о чем ты ревешь. Флюгерок на носу лодки бешенно вращается так, что вот-вот сорвется.
Эй, кружись, вращайся! Пусть грозные суровые волны этого неизвестного места сорвут тебя, как и меня, и закружат!
Похожа ли наша лодка на чашу на воде? Говорят, чаша  плывет не так, как ей заблагорассудится, а по воле водной стихии. Да, это, должно быть, так… Но скоро ее будет подбрасывать так, что другие чаши бросятся наутек, увидев это…
Чаша… лодка… Господи, какая связь между ними?
Эй, океан, хоть ты еще и сохраняешь нам жизнь в пучине высоко вздымающихся и с треском падающих волн, но ты совершенно чужой! «Поразительно, – думаю я, – крепко ухватившись за борта лодки. Всевышний создал Вселенную, чтобы люди смогли в ней жить. Не так ли? Тогда почему я не чувствую тебя, океан? Почему ты не говоришь со мной? Или говоришь, но я не понимаю?
О чем ревешь, ураганный ветер? О чем воешь, вихрь, тревожа весь свет?
В моем краю все вокруг: небо, земля, солнце, заря, дождь, ветер, травы, ночь, рассвет, горы, сады – все было со мной единым целым, я был частью всего этого. А здесь… я лишь деревянная чаша на воде».
Ночь распростерла свои объятия. Наступила кромешная тьма, теперь из мрака слышны лишь незнакомые странные звуки. Руки, голова, тело, волосы мокрые от соленой воды. Мы изо всех сил пытаемся уцелеть, вцепившись за борта лодки. Сверкает молния, разрывая небеса, рокот грозы сливается с грохотом морской воды. Внезапно начинается проливной дождь. Такой дождь я вижу впервые. От дождевой воды, собравшейся на дне лодки, мерзнут ноги. Я вспоминаю о громадной тени, плывущей под нами. Ее не видно в темноте, но она, наверное, еще рядом. Эй, чудовищная тень-призрак, от самого берега верно следующая за нами! Может, ты кашалот, спасший когда-то святого Иона? Может, как ни странно, ты пришла по мою душу? А может, пришла помочь мне, потому что я вдалеке от Родины? Эй, благословенное создание Всевышнего, если хочешь, проглоти меня! Затем стремительно плыви в сторону берега и выплюнь меня на песок, и, может, тогда  в бессознательном состоянии меня укроют от солнца огромные листья тыквы, растущей в родном краю. И все! Я вовсе не хочу, чтобы лодка перевернулась, чтобы я остался здесь в бездонной чужой пучине в момент судного дня вдалеке от  близких, от своего народа! Не хочу оставаться в чужом краю!
Эй, ураган, эй, волны, эй, морская пучина с ее бесчисленными обитателями, эй, создания других миров! Может, вы подаете какие-то предупреждающие знаки на своем языке двум правоверным мусульманам, заблудившимся в открытом океане? Как это беспокойное щебетание чаек, улетающих к беспредельно далекому берегу до наступления темноты, пока серые тучи не затянули небо? И когда мир погрузился во мрак, и сушу накрыла вода, они, наверное, тоже сочувствовали двум заблудшим человеческим созданиям, сидящим на деревянном островке, который, словно травинка, беспомощно дрожал на воде?  Может, и все морские жители: рыба-меч, акулы, скаты, камбала, медузы – отчаянно предупреждали их о чем-то, то выныривая, то уходя под воду? Может, сочувствуя, они и меня хотели предупредить, но я не слышал?
Мне трудно ориентироваться в темноте, но в душе теплится надежда: а вдруг, выбранный мною путь окажется верным? Возможно, ветер и течение несут меня не к гибели, а к спасительному берегу. Пока я здесь, на поверхности воды, я ничего не чувствую, кроме желания подчиниться воле Всевышнего и судьбе. Меня охватывает ужас при мысли, что я могу превратиться в ничто в этой бушующей бездне. Осознание этого рождает в душе ураганы пострашнее шторма в этой кромешной тьме. Громадные волны с грохотом набрасываются на лодку, в щели проникает соленая вода и, смешавшись с дождевой, собирается на ее днище. Временами молния, вонзавшаяся, как огненный меч, в пучину бурлящей воды, готовой выбросить все на свете, освещала моего друга, сидящего на противоположной стороне лодки, как и я судорожно держащегося за борта. Он вглядывался в бушующую стихию, надеясь увидеть в сверкании молний и страшных волнах очертания спасительного берега.
Кружись, флюгерок!
Дуй сильнее ветер, унесший его в объятия волн! Шторм, вздымай до небес волны! Все мы в этот миг подвластны одной неукротимой силе! Наверное, тот, кто создал твои волны, молнии, бури и ветра, создал и путь к спасению? Когда человек  тонет, то всякая попытка спастись бессмысленна, он в полной власти воды. Что для тебя дорого, я не знаю. Но двух людей в лодке, которую вертит, словно соломинку среди бушующих волн, манит  Отчизна. Страстные желания и мечты лишь о встрече с Ней. Возлюбленная моя, ты услада души… Я ощущаю всем своим существом неразрывную связь с Любимой, и, если ее не будет, мне остается лишь сгинуть в этой пучине. Водная стихия во власти Высшего Наставника. Это он распоряжается ею, он сделал так, что мы оказались здесь и, спасая мою душу, направляет к Ней и предупреждает: «Помните добро, молитесь». Бури и молнии посланы для того, чтобы я осознал цену Ей и, преодолев все страхи, сомнения, панику захотел еще раз взглянуть в умиротворенное лицо Возлюбленной Отчизны.

(перевод с узбекского С. Камиловой)

«Звезда Востока», № 4, 2014

• Назад
• Вперёд