Нарзулло Батиров. Понедельник — день тяжелый (рассказ)

Опять опоздал на работу.
Уже во дворе управления взглянул на часы: без десяти минут десять. В глубине двора важно красуется черная «Волга» шефа с двумя нулями в номерном знаке. Водитель Хуррам тряпкой вновь и вновь протирает и без того чистые стекла, наклонившись, он внимательно вглядывается в них и опять продолжает натирать. Обходит машину, прищурив глаза, пристально оглядывает ее и, будто завороженный, любуется игрой солнечных зайчиков, отражающихся от стекол.
Несмотря на солнце, морозно. Свисающие с крыши сосульки играют всеми цветами радуги, напоминая украшенную гирляндами новогоднюю елку. Появившийся за ночь иней еще не успел растаять на солнце. Ветви деревьев у входа в управление покрыты льдом, словно хрустальные. Стайка воробьев, недовольная обледенелыми ветками, громко щебеча вспорхнула в небо и исчезла в синеве.
Я хотел незаметно пройти мимо Хуррама. Однако он, в очередной раз обходя машину, заметил меня.
– Э, что опоздали? – спросил он.
– Да, немного, – ответил я заикаясь.
Оттого, что Хуррам водитель шефа, сотрудники его «уважают» и опасаются, хоть он и неплохой человек. И я, разговаривая с ним, то ли из вежливости, то ли по другой причине чувствовал себя стесненно. Не хотелось, чтобы он видел, что я опоздал. Однако, не получилось.
– Целую неделю, аккурат семь дней, не были в городе. Только вчера вечером вернулись из района. Однако шеф с утра уже у себя. Проводит планерку. Но сегодня, наверное, снова отправимся по районам. Плохое у него настроение.
– Почему? Случилось что-то? – спросил я, чтобы поддержать разговор.
– Неважное положение в районах. Рано наступила зима, сильные холода. Проблемы с животноводством. Не хватает кормов, сена. Да и техника не готова к весенней посевной. В хозяйствах тракторы, сеялки остались под снегом. Нет запасных частей для ремонта. Куда ни приезжали, везде люди жалуются на отсутствие запчастей. В общем, проблем много.
– Да вы что?!
– Да, да, точно, – сказал Хуррам.
Надо же было мне опоздать на работу в такой день! Войди я сейчас на собрание – опозорят и выгонят. Хоть бы выговор не влепили. Уже не первый раз опаздываю: и в прошлый понедельник, теперь вот сегодня…
Взглянул на золотистый тонкий волосок, намотанный на указательный палец. Именно из-за него я и опоздал. На душе потеплело. Как хорошо, что он на месте. Хуррам остановился у машины и посмотрел на меня. Мне показалось, что он что-то заметил, и сейчас начнутся расспросы. Я быстро спрятал руку в карман.
– Что же мне делать? Зайти на собрание? – с мольбой взглянул я на Хуррама, будто от него что-то зависело.
– Лучше не ходите, не попадайтесь под горячую руку. Шеф сейчас, вероятно, всем пистон вставляет. Попадетесь на глаза – несдобровать. А не пойдете, может, и не заметит.
«Действительно. Я простой инженер. Работаю здесь недавно. Шеф в основном разговаривает с людьми своего уровня. На собраниях поднимает начальников управления и отделов, требует отчеты, дает указания. Младших сотрудников не трогает, если только это не связано с вопросами, касающимися лично нас. Лучше не заходить», – решил я.
Я торопливо поднялся на второй этаж, открыл ключом кабинет, сел за свой стол, достал служебные документы, бумаги, разложил по столу, создал рабочую обстановку. Если кто-то заглянет в кабинет, подумает, что я весь в работе. Вот только, что с волосом, намотанным на палец, делать? Лишь бы не выронить, не потерять. А если его заметят сотрудники, особенно женщины, начнутся расспросы. Поднимут на смех. Может, положить его во внутренний карман костюма? Нет, могу потерять. А если в карман рубашки? Там тоже пуговицы нет. Может, в служебные бумаги? Выпадет или затеряется в них. Я ломал голову, куда бы спрятать волос. Пока никого нет, я должен припрятать его, чтоб после работы благополучно унести домой.
Открыв выдвижной ящик своего стола, я увидел тисненный золотом пригласительный билет на свадьбу, который был вложен в конверт. От этого пригласительного ножницами отрезал широкую ровную полоску. Снял с пальца волосок, с почтением оглядел его, словно это было что-то бесценное. Сильно забилось сердце. Обычный волос, но для меня он – священный талисман. Я бережно завернул его. На бумаге красной ручкой нарисовал сердце. Перевязав золотистой ниточкой, сделал бантик, вложил в записную книжку и положил во внутренний карман костюма. Теперь можно заняться другими делами. Открылась дверь, и в кабинет вошли Салохиддин с Эдуардом Михайловичем.
– Ну, что случилось? Почему опоздали на планерку. Сам шеф проводил. Всем досталось на орехи, – накинулись они.
– Я немного опоздал, не решился зайти, – запинаясь, оправдывался я.
– Сейчас Николай Иванович придет и всыплет после собрания, – полушутя, полусерьезно сказал Салохиддин.
Николай Иванович – наш начальник отдела – требовательный, но хороший человек. Любит порядок и дисциплину. Если и ругает нас по работе, зла не держит, быстро отходит и начинает подшучивать. На работе его все уважают, руководство с ним считается, к его мнению прислушиваются. Человек он компанейский: в зарплату, накануне праздников  любит собрать сотрудников своего отдела где-нибудь в кафе или чайхане, посидеть, пообщаться. По словам Салохиддина, шеф вернулся из поездки по районам очень недовольным, поэтому кто-то выговор получил, а нашему Николаю Ивановичу объявили благодарность с денежной премией в размере месячной зарплаты, так как план ремонта за четвертый квартал года был перевыполнен. Эта новость обрадовала. Может, не обратят внимания на мое опоздание... Скорее бы закончился рабочий день… В комнату торопливо вошел Николай Иванович. Он всегда будто спешит: быстро ходит, быстро говорит, дает поручения, требует их своевременного выполнения.
– Почему опять сегодня опоздал? – бросил он, не глядя на меня, прошел к своему столу и, не садясь, продолжил по-узбекски: – Хорошо, что Артем Месропович не заметил твоего отсутствия, если б заметил, то и мне бы досталось. Это что за обычай у тебя – опаздывать по понедельникам? Сколько раз я тебе говорил: опаздывай в любой день, но в понедельник будь вовремя на работе. Ты прекрати это!
– Николай Иванович, так уж сегодня получилось. Больше не повторится, – подавленно оправдывался я.
 Когда так с Николаем Ивановичем говоришь, он перестает сердиться, отменяет намеченный нагоняй и только журит.
Николай Иванович сел на свое место:
– Чтобы такое больше не повторялось! Сегодня объявляю тебе последнее предупреждение.
Потом, подняв телефонную трубку, стал звонить куда-то. Я обрадовался, что легко отделался.
Первую половину рабочего дня я помнил о волоске и записной книжке, ласково поглаживая внутренний карман костюма. Во второй половине Эдуард Михайлович предложил:
– Николай Иванович, сегодня с вас причитается. Получили благодарность и денежную премию. Надо бы обмыть это. Ваши успехи – это ведь и наши успехи.
Николаю Ивановичу предложение понравилось. Он сходил в бухгалтерию, выписал премиальные, получил их в кассе, вернулся в отдел и, глядя на меня, сказал:
– Тимур, ты у нас сегодня штрафник. Прямо сейчас пойдешь в хокимиат, передашь им одну справку. А потом займись вечеринкой, а мы после работы сразу в чайхану подойдем, – потом, почему-то внимательно глядя на меня, спросил: – В чем дело? Сегодня ты что-то за сердце держишься…
Я, сам того не осознавая, левой рукой держался за внутренний карман костюма:
– Нет, все в порядке.
Мы составили список необходимых покупок, сделали подсчет расходов. В чайхане я приготовил казан-кабоб. Вскоре прибыли наши во главе с Николаем Ивановичем. Вместе мы быстро накрыли дастархан.
– Эдик, а чего мы ждем? Не замерзли? Лично я замерз. Наливайте. Перед едой надо немного согреться, – распорядился Николай Иванович. – Выпьем, понемногу.
На таких мероприятиях постоянным тамадой был Немат. Сколько кому налить, как заставить выпить непьющего – все это он знал и умел.
– Не будете мне возражать буду тамадой, а нет – ваше дело, ищите себе другого.
– Тамада – это капитан судна. Его слово – закон для всех, – поддержал Николай Иванович.
Первый тост говорил Николай Иванович: об успехах и достижениях отдела, о сохранении и преумножении, о благополучии наших семей, о здоровье детей. Выпив до дна, все приступили к еде.
– Кто готовил? Сам или были помощники? – спросили меня.
– Зачем спрашиваете? Или не вкусно?
– Нет, напротив, очень вкусно, – сказал Николай Иванович. – За замечательные руки, которые приготовили это блюдо, грех не выпить!
Немат достал из бумажного пакета вторую бутылку. То ли еда оказалось вкусной, то ли холод был причиной – водка шла как по маслу. Мы и не заметили, как опорожнили третью бутылку.
Я то и дело поглаживал карман костюма. Побыстрей бы закончилась наша пирушка… Не потерять бы волосок…
Слово за слово, решили выпить еще…
Как мы выпили последние две бутылки – помню, как я добрался домой – не помню. Дверь открыла жена, грозная, брови сдвинуты. О чем говорили – не могу вспомнить. В полночь проснулся – лежу на диване. Внутри все горит.
– Воды, воды! – кричу я. – Дайте попить!
Дверь открылась, вошла жена. Принесла из кухни пиалу холодного чая.
– Холодной воды, холодной воды дайте.
Жена принесла чашку холодной воды, которую я мгновенно осушил.
– Ну что, утолили жажду? – сквозь слезы гневно спросила она. Значит, вы в блуд ударились? Гулять с распутными женщинами? Осквернять семью! Где вы были? С кем были? С кем пьянствовали? – возмущалась она, всхлипывая.
Я виновато пытался оправдаться:
– Госпожа, простите меня, я был со своими коллегами по работе. Обмывали премию Николая Ивановича.
– А женщину с рыжими волосами тоже Николай Иванович нашел вам? – задохнулась от возмущения жена.
Я не понимал, о чем она говорит, о каких женщинах... Поэтому, не соображая, бормотал:
– Да, сегодня так случилось. Больше не повторится. Последний раз… Простите.
Причитания и рыдания жены стали еще отчаяннее и громче:
– На какой черт мне, «больше не повторится». Знайте! Вы теперь для меня п­оганый, нечистый. Идите теперь к своей рыжей. Не оскверняйте мою постель.
Голова раскалывалась, меня тошнило, внутри бушевал пожар, и ни одно ее слово толком не доходило до меня. Я никогда еще не видел свою жену в такой ярости. Все, на что я был способен – просить прощения. Но чем больше я каялся, тем сильнее она распалялась:
– Хоть не признавались бы. Ведь сами признаете что было! «В последний раз», видите ли, «простите», видите ли! Значит, это не в первый раз было? Не прощу! Никогда! Вставайте! Уходите! А нет, я сама уйду с ребенком! – кричала она.
Я хорошо знал нрав своей жены. Если я сейчас не уйду, уйдет она. И куда пойдет с ребенком в такой холод? Еле поднявшись, я снял со спинки стула костюм, надел его и вышел из дома. Было холодно, дул пронизывающий ветер. Я остановился у дома, думая, куда пойти?! Открылось окно нашей квартиры. Жена что-то выбросила:
– Чтоб вам пусто было с вашей записной книжкой и вашим волосом!
О! Это моя записная книжка! Волосок! Он не должен упасть на землю. Я рванулся изо всех сил, чтобы поймать падающую книжку. Однако… земля, покрытая коркой льда, ушла из-под ног!

* * *

Вновь очарован прядью твоих волос.
(З. Бабур)

Понедельник. Мне нельзя опаздывать. Нужно прийти на полчаса раньше чтобы подготовиться к планерке, сделать анализ проделанной за неделю работы. Однако…
Уже подходя к автобусной остановке, сунул руку в карман и обнаружил дочкино лекарство, которое купил вчера в аптеке. Вернулся и отдал лекарство, но мой автобус ушел. Следующий пришлось ждать довольно долго. Наконец, кое-как втиснулся, встал у окна и накарябал на замерзшем автобусном стекле имя своей жены.
Лицо невольно расплывалось в улыбке от воспоминаний о жене и дочке. Рука, которой я держался за поручень, затекла. Вдруг увидел тонкий длинный волос на своем рукаве. «Откуда он, – подумал я, – где мог прицепиться?» Волос показался мне знакомым. Понял. Это ее волосок. Внимательно пригляделся, принюхался, да, это знакомый родной запах. Я не ошибся, ее волосок.
Вдруг автобус тряхнуло. Чтобы сохранить равновесие, я крепко ухватился за поручень. В этот момент волосок слетел с моего рукава. Я свирепо огляделся. Теперь его затопчут! Этого нельзя допустить!
Хотел было нагнуться, чтобы поискать волос, но толпа крепко держала меня в вертикальном положении. Наконец, я изловчился, наклонился. Стоявшая рядом женщина, возмутилась:
– Вы что там делаете, сбрендили совсем? Ерзаете, двигаетесь! И так едва стоим!
Я решил нагнуться в другую сторону. Раздался голос стоявшего рядом крепкого парня:
– Ну чего ты трепыхаешься, братан? Ехал бы спокойно.
А у меня одна мысль – спасти упавший волосок. Не хочу, чтобы его затоптали. Снова наклоняюсь. Сзади кто-то поддал мне коленкой.
А вот и он! Слава богу, на него никто не наступил. Хотел подобрать, но не смог. Пассажиры кричали и возмущались. Я, как глухонемой, стоял не двигаясь. Автобус подъехал к конечной остановке. Пассажиры, толкаясь, вышли, я наклонился и подобрал с пола волосок. Не затоптали! Теперь куда бы мне его положить? Может в карман? Думал-думал, и намотал его на указательный палец левой руки, считая, что отлично справился с важным делом. Я все могу!
Опоздал на работу – ну и что. Бывает! Ничто не сравнится с этим волоском!

* * *

Весь мир отдам за миг с тобой.
(Слова странствующего дервиша)

Открыл глаза. Незнакомое место. Где я? Наша квартира? Нет! Напротив моей кровати нет окна и занавески другие. Белые. И люстра на потолке другая. Не могу понять, где я. Хотел поднять руку. Не могу. Что со мной? Может, это сон? Сегодня вторник. Мне же надо на работу. Солнце уже высоко. Комната ярко освещена его лучами. Тепло. Наверное, уже полдень. А как же работа? Неужели я и сегодня опоздаю? Почему жена не разбудила? Что происходит? Почему не слышно голоса нашей дочки? Где жена? Может, она пошла куда-то? Но такого быть не может. Не предупредив меня, она никогда не уходит. Хотел встать. Тело каменное, тяжелое, неподвижное. Хочу позвать жену и не могу издать ни звука. Закрываю глаза: автобус, работа, волосок…
Куда же я положил его? А, вот, нашел. Он внутри конверта пригласительного билета на свадьбу. Длинный, нежный, золотистый... Он колышется, как знамя, отливая золотистыми лучами. Смотрю на него, и в глазах рябит, ничего не вижу, что-то мешает.
– Пришли в себя, – слышу мягкий голос жены.
Открываю глаза, у моего изголовья сидит супруга, на ней белый халат, на голове белая косынка. В чем дело? Почему она в белом? Наверное, это сон. Закрываю глаза.
– Откройте глаза! Откройте глаза! – умоляюще, испуганно звучит голос жены.
В чем дело? Не понимаю. Открываю глаза. Рядом жена.
Глаза красные. Веки опухшие. Гладит мои руки. Кроме нас никого. На окне все та же белая занавеска, белая комната с гладким потолком. Это не сон.
– Как вы себя чувствуете? Как ваша голова, не болит? – нежно спрашивает жена.
Я таю, словно снежинка под весенним солнцем. Мне теперь все равно, где я. Ощущаю только ее прикосновения, все мое существо охватывает неизъяснимый покой и тепло.
– Папочка, милый папочка, как вы? Вам лучше? Почему вы молчите? Вы нас сильно напугали, – слышу я голос дочки, возвращающий меня в реальность.
– Где мы? – хотел сказать это громко, но голос прозвучал тихо и слабо. – Где я? Наверное, уже опоздал на работу…
– О работе не беспокойтесь. Главное, чтобы вы поправились. Голова не болит?
Она положила свои теплые руки на мою голову. Осторожно погладила волосы. Наклонилась и поцеловала. От счастья я был близок к обмороку. Мне не хотелось открывать глаза, чтобы все это не исчезло.
– Что случилось? Неужели снова потеряли сознание? – испуганно произнесла жена. Гладившие мою голову руки задрожали.
Я быстро открыл глаза.
– Со мной все хорошо. Только не понимаю, где я. Почему вы плачете?
– Вы нас очень напугали.
– А чего вы испугались?
– До сих пор не можете вспомнить? Вам теперь намного лучше, только не волнуйтесь! Хотите пить? Выпейте воды. Похоже, у вас пересохло в горле. Голос совсем тихий.
Я кивнул. Осторожно приподняв мою голову, она поднесла пиалу ко рту. От этой заботы и нежности у меня на глазах выступили слезы.
– Что случилось? Болит где-нибудь? – волнуясь, спросила она.
– Нет, – покачал я головой. – Как я оказался тут?
– Хотели поймать записную книжку, и вот – оказались в таком положении.
– Где моя книжка? – напрягая голос, спросил я.
– Ваша записная книжка здесь. У меня. Когда вы были без сознания, в бреду несколько раз спрашивали о ней. Требовали найти волосок, ругались с кем-то. Она взяла с тумбочки книжечку и передала ее мне.
– Волос там? Внутри?
– Да там ваш волос! Там, внутри! – дрожащим от обиды голосом ответила жена.
– Слава Богу! Не выпал!
– Неужели вам так дорог этот волос? – с болью спросила жена.
– Да, конечно! Для меня дорог каждый ваш волосок!
Ее лицо озарилось радостью.
– Разве это мой волос?!
– Да, – качнул я головой.
– Почему же вы не сказали мне об этом?
Я лишь улыбнулся. Она зарыдала, положив голову мне на грудь и причитая: «Простите меня. Простите меня, глупую».
За эти минуты, за эти прекрасные мгновения я отдал бы весь мир…

(Перевод с узбекского Ойгул Батировой)

«Звезда Востока», № 1, 2015

Нарзулло Батиров родился в Самаркандской области в 1947 г. Окончил Ташкентский политехнический институт и Высшую школу милиции. Работал в ОВД. Публиковался в периодической печати, в журналах «Шарқ Юлдузи», «Гулхан», «Ешлик».

• Назад
• Вперёд