Уктам Хакималиев. Финиш (рассказ)

На покатых склонах холмов, с трех сторон обступивших взбухшее после осеннего дождя и чавкающее под копытами лошадей поле, собрались празднично одетые люди, одни стояли отдельными группами, оживленно переговариваясь, другие удобно расположились на влажной траве, постелив под себя чапаны. Где-то с середины ноле незаметно шло под уклон, и противоположный край его окаймлял горный сай, в эту пору, правда, не такой многоводный и шумный, каким он бывает весной, в период таяния снегов. У самого высокого холма, где восседали на войлочных коврах аксакалы, согреваясь зеленым чаем, постепенно скапливались всадники, отовсюду стекаясь но вихляющим между холмами тропинкам. Подоткнув полы чапанов, чтобы не трепались, за туго затянутые бельбаги, они ждали сигнала; возбужденные всадники горячили коней, спорили, едва не ссорясь, чей конь сильнее и выносливее, высказывали свои предположения, кто в предстоящем соревновании — улаке — заполучит приз.
Вот появился в пестром полосатом чапане и Алим-Безухий, ко-торого можно безошибочно узнать издалека по горбатому орлиному носу. С покрасневшим от встречного ветра лицом он ехал впереди своей группы, слегка понукая черного с белой звездочкой на лбу коня. Подняв руку с вдетой на нее камчой, он приветствовал собравшихся на холме болельщиков. Голоса всадников, заметивших его, сделались тише, потонули в сопенье коней, их фырканье, позвякивание уздечек. И не один из них, успевший высказаться относительно победителя, наверное, изменил про себя мнение. Уже многие годы Алим-Безухий считался лучшим в округе чавандозом. Вряд ли кто лучше его знал лошадей и понимал их. Еще ребенком он любил со старшими мальчишками пасти их, гонять на водопой. Когда подрос, помогал отцу, колхозному конюху, ухаживать за лошадьми в конюшне, впрягал их в арбы и распрягал. Еще тогда за хорошего коня он готов был отдать все без остатка, едва ли не жизнью пожертвовать. Он рано начал участвовать в улаках. Во время одного из соревнований чей-то свирепый конь откусил ему ухо, а он, разгоряченный, даже не заметил этого. «Подумаешь, конь укусил, с кем не бывает. Больно, конечно, но терпимо. Случается, люди шею сворачивают...» Гак думал молодой чавандоз Алим, сетуя, что боль не утихает и кровь почему- то не перестает сочиться, отвлекает от борьбы. После соревновании глянул на себя в зеркальце,— а уха-то и нет... С тех пор за ним и закрепилась кличка «Безухий».Сегодня устраивает улак колхозный главный бухгалтер — в честь рождения сына. После пяти дочек у него родился сын. Это ли не радость, и это ли не повод для проведения улака. Да ради такого события можно играть той целых сорок дней беспре-рывно.
Дул порывистый влажный ветер. Небо сегодня тоже облачилось в халат, сшитый из темных косматых лоскутов туч. По полю, где недавно убрали пшеницу, деловито расхаживали черные грачи, низко летали, лениво взмахивая крыльями, и каркали взъерошенные вороны, выказывая недовольство появлением всадников, снимались с места стайки воробьев, с тревожным чириканьем уносились к саю, прятались в зарослях джиды.
— Глядите-ка, и Алим-Безухий пожаловал!..
— Ну, разве без него может обойтись хоть один улак!
— Ох и коняга у него — загляденье. Говорят, он отвалил за него десять тысяч!
— Почему бы и не отвалить, если какие-то там «Жигуленки» столько стоят!
— На что ему с одной рукой «Жигули»?
Потому и отвалил.
— Да-а, похоже, сегодня улак выдастся на славу.
Такими или приблизительно такими фразами негромко обменивались всадники, недовольно поглядывая на приближающегося знаменитого чавандоза.
Внешне Алим-Безухий был спокоен, хотя в сердце и была какая-то тревога. Подняв руку, он поприветствовал соперников и. понукая коня, протиснулся поближе к возвышению, где в окружении нескольких пожилых мужчин, которые должны были определить победителя, стоял бухгалтер Ашур организатор улака. Скорее бы уже они бросили козла! Главное — изловчиться и схватить его Алим-безухий даже ощутил в ладони податливую шерсть только что зарезанного и еще теплого животного. Главное — схватить! А тогда домчать его до финиша Алиму ничего не стоит — равного его коню по силе, быстроте, ловкости ни у кого нет. Главное, схватить козла первым... Эх, жаль, нет правой руки! Будь у него обе руки, как у всех, точно бы никому не видать приза. На одном из таких улаков он потерял руку: упал, сломал, попала в кровь какая-то гадость — руку и отняли...
День сегодня пасмурный, но все равно почему-то душно. И на сердце тяжесть какая-то. Погода, серость эта, что ли, действует? Нет, перед самым его выходом из дома жена настроение испортила. Не хотела, чтобы он сегодня участвовал в улаке. Никогда не возражала, а сегодня поди ж ты... Пытался объяснить ей. что он, всего раз или два в году оседлывая коня для улака, словно обретает крылья: не может он пропустить состязание, не может. А она и понимать не захотела, осталась в слезах... Да и болельщики, что сказали бы, не появись он сегодня на поле? Огорчились бы. Сказали бы: «Эх, сегодняшний улак — не так...»
Бухгалтер Ашур, дородный мужчина лет пятидесяти, подошел к краю возвышения и зычно крикнул, стараясь перекрыть голоса чавандозов:
— Видите во-он то тутовое дерево? Возле него и должен быть сброшен козел. Групповщина, помощь друг другу запрещается. Выигрывает тот, кто честно донесет козла до финиша. Хочу, чтобы в честь моего единственного сына, появившегося на свет после пяти девочек, вы боролись честно.
— Пусть жизнь его будет долгой-предолгой!
— Приз — мой мотоцикл с коляской, который я получил в виде премии!..
«Эх, Ашурвай. не из-за призов мужчины выходят на состязание,— пронеслось в голове Алима-Безухого.— А потому, что не могут не выйти. И побеждают потому что им не хочется огорчать своих болельщиков. Ведь сколько я в жизни получал при зов. все раздавал людям. Продам и твой мотоцикл, если выиграю, и устрою огромный той! А тот, кто выходит на майдан из-за приза,— тот не чавандоз, а масхарабоз».
Дородный Ашур поднял над головой лохматого козла и с силой бросил вниз. Черная тушка промелькнула над головами чавандозов, многие из которых вскинули руки, пытаясь поймать ее на лету, и упала почти в середине толпящихся всадников. Защелка ли, засвистели плети, заржали, захрипели кони. В том месте, где упал козел, все закрутилось, завертелось, как в водовороте. Чавандозы, закусив плети, свесились с седел, руки их тянулись за тушей, шаря между копытами лошадей. Потные бока животных сталкивались, кони посильнее, вскинув морды кверху, храпя и скалясь, оттесняли слабых.
Звякали стремена, рассыпая искры. Чавандозы боролись, не щадя себя.
А над их головами, над спинами, слившись в сплошной вопль, висели пронзительные крики болельщиков. И среди них Алим-Безу-хий различал выкрикиваемое кем-то свое имя. Стиснув, словно же-лезным обручем, ногами бока коня, он свесился вниз, отыскивая взглядом между мелькающих лошадиных ног втоптанную в грязь тушу; из-под копыт летела грязь, и он, отплевываясь, утирал лицо о горячий бок коня. Его тело было стиснуто, и ему порой казалось, что он задыхается. И нос бил острый запах пота. Алима поташнивало.
Вероятнее всего так было и раньше, но он этого попросту не замечал. Раньше он был молод, силен, да и руки... Эх, горе тому, кто с одной рукой вступает в борьбу на улаке! Была бы у него хотя бы не левая, а правая рука, многим пришлось бы туго. Из глаз посыпались искры — в лоб ударили чьи-то стремена. Алим почувствовал, как что-то теплое, щекоча, пробежало наискосок к виску. Кровь. И в этот момент он увидал то, что искал; он схватил, погрузив крепкие пальцы в длинную осклизлую шерсть, но одновременно с ним в тушу вцепилась еще чья-то ловкая рука. И, не поднимая головы, Безухий сразу определил, что рука принадлежит молодому джигиту. Только молодые руки могут действовать так ловко, быстро и так крепко держать.
«Откуда еще этот молокосос взялся?»— подумал в сердцах Алим- Безухий, бросив неприязненный взгляд на чумазое лицо незнакомого парня, на котором ослепительно сверкали лишь зубы да белки глаз, и изо всей силы рванул к себе козла.
— Безухий, оставь! — крикнул парень хриплым от напряжения голосом.— Когда же избавимся от тебя? Надоел-то как!..
— Негодный, у тебя изо рта вместо слов выскакивают лягушки! — выдавил из себя Безухий, не поднимая головы и прикидывая, как бы выпрямиться так, чтобы кто-нибудь еще не успел ухватиться за тушу.— Это поле борьбы! Оно любит мужественных! А вас, молокососов, развелось сколько! Споро за все беретесь, да быстро остываете. А мы, седоголовые, уж ежели взялись, то доводим дело до конца. Попробуй-ка отобрать! Сможешь, только отрубив руку!
Парень изо всех сил потянул к себе тушу и раз, и другой.
— Смотри-ка, силач какой нашелся! — зло осклабился Алим- Безухий.— Жаль, что нет правой руки, а то показал бы тебе...
Кони их вертелись, то сталкиваясь боками, то расходясь в сто-роны, не давая никому другому подступиться. Парень и так, и эдак тянул добычу к себе, но Безухий отпускал и тоже в свою очередь дергал вправо, влево, и тоже лишь понапрасну тратил силы.
«Эх, Алимбай, нет у тебя прежней силы,— промелькнула в голове мысль.— Откуда только взялся этот зубоскал? Но все равно не сладить тебе и с одной моей левой...»
Чавандозы окриками и плетками понукая и без того разгоря-ченных коней, подступали все ближе, теснили их со всех сторон. Алим-Безухий и молодой парень очутились в самой середине схватки.
Поначалу молодой и старый боролись на равных. Но все-таки молодость есть молодость. Парень, улучив момент, резко дернул и вырвал тушу из рук Алима-Безухого, перекинул через седло и зажал коленом. Алим, гневно сверкнув пазами, глянул на соперника, широкоплечего, с толстой бычьей шеей и крупным крючковатым носом.
— Эй ты, силач! — сквозь зубы процедил он, и лицо его исказила гримаса.— Известно тебе, что из-за улака я лишился уха и руки?! Дураков нет, чтобы так просто уступить тебе! У тебя сила, а у меня опыт. Еще посмотрим, чья возьмет!
Парень, как ни понукал коня, не смог сразу вырваться из плотного кольца обступивших их чавандозов. Алим дотянулся до козла, сделав вид, что тянет в одну сторону, неожиданно дернул в другую,— туша выскользнула из-под стремени парня. Алим проделал это так ловко, что парень удивился, в глазах его промелькнуло восхищение старым наездником. Но тут же он, как ястреб, снова накинулся на тушу. Молодой чавандоз! Нельзя не признать его силу.
Не выпуская козла, Алим-Безухий потянул за узду, поворачивая коня в сторону. Со всех сторон послышались крики:
— Давай. Безухи-и-ий!
— Еще немного!...
«Бедняги, до сих пор не перестают надеяться на меня!»—подумал Алим, пятками и плеткой подзадоривая вороного.
Кони молодого и старого чавандоза наконец вырвались на прос-тор и помчались рядом, развевая гривы, распустив по ветру хвосты.
Алим-Безухий намертво зажал коленом добычу. Как парень ни старался, не мог ее вырвать. А позади лавиной неслись другие всадники, уже настигали. Неужели они зря столько боролись, а когда их силы иссякли, победа достанется кому-то другому? «Хей, неуклюжий, что-то долго я вожусь с тобой! Постарел я, эх, постарел. Но опыт мой не старится, нет. Старый чавандоз похож на старую лису: чем слабее у нее глаза, ноги, нюх, тем хитрее она становится. Ну, теперь держись...»
Парень отпихивал его локтем. Он был довольно силен, этот молодой чавандоз, напоминал Безухому его самого в молодые годы. Он. кажется, на седьмом небе только от того, что ему выпала честь бороться за улак с самим Алимом-Безухим, самым знаменитым чавандозом.
Будто две мощные волны, набежав с двух сторон, столкнулись, вздыбились в единоборстве, и трудно сказать, которая опрокинет другую.
— Али-и-им!— неслось с холмов,— Давай, Алим! Ну, что же ты!..
— Дави-и-и!...
«Вам легко орать: «Давай! Дави!..» Только и знаете горло драть, горлопаны! А бороться — мне. И не с крикуном, вроде вас, а с настоящим чавандозом, здоровяком. Другого бы я давно одолел, а этот, проклятущий, не знает ни усталости, ни снисхождения к старшему...» Безухий чувствовал, что силы его на исходе. Что поделаешь, состарился старый чавандоз. К тому же рука одна, левая. То, что нет одного уха, это ничего, не ушами хватают козла. А вот без правой руки... К тому же случай свел с этим верзилой-молчуном. Хоть бы слово сказал...
— Али-и-им! Тя-а-ани-и-и!
«Стараюсь же, как вол, стараюсь. Э, и почему я не послушался жены... Что-то чувствовала, старая. Неужели я сегодня опозорюсь?..»
— Эй, Безухий, с юнцом справиться не можешь!
— Вместе с ухом сил, что ли, лишилея-а-а?
— Безухи и-ий! Молись Аллаху, а то пропадешь!
«И аллаху тоже нелегко: сколько людей мысленно обращается к нему, всех он слышит и не знает, кого пожалеть, кому помочь, совсем растерялся поди, бедняга...»
Парень давно знал Алима-Безухого, с детства слышал его имя.
Мечтал потягаться с ним, когда вырастет. За этим пожаловал из соседнего кишлака. Наездником он считался отменным, а вот в улаке участвовал впервые. Кони устали. Молодой и старый боролись, мучая себя и коней.
— Али-и-им! Ну тебя к дьяволу!..
«Если сию же минуту не справлюсь с этим нахалом, болельщики разочаруются во мне, расстроятся, плюнут на улак и разойдутся. Какой прок тогда бороться без болельщиков !!!»
Туша козла то растягивалась, то сжималась, странно, что еще не разорвалась на части.
— Эй вы, молодцы, оставьте... поделитесь лучше призом!—до-несся издалека голос Ашурвая, устроителя улака.
— Будь ты проклят со своим призом,— пробурчал Безухий, не спуская глаз с соперника.— Никогда не выходил я на майдчн ради приза. Пусть получит награду этот верзила. Может, у него невеста есть, перед которой надо побахвалиться,— и подумал: «А мне — лишь бы козла доставить к отметке, вон до той старой кряжистой шелковицы, к подножью которой за свою жизнь сбросил не один десяток туш!»
— Ака. шелковица! Мы проскочили отметку! — выкрикнул парень.
— Слушай, щенок, чего ты смеешься?— процедил сквозь зубы безухий.— Не кичись заранее, что пришел к отметке вместе со мной, что я до сих пор тебя самого не зажал под своим коленом вместе с козлом. Состарься сначала, как я, лишись правой руки, хотел бы я тогда посмотреть на тебя... Стыдись, что не можешь одолеть однору-кого. Еще раз оскалишься, огрею тебя по лбу черенком вот этой плети!
— Ну что вы все время ругаетесь, ака? Ведь это майдан, где и положено бороться за победу.
— Ну, так и борись! А что ты присосался, как клещ, и не отпускаешь?
— Да я мог бы с первой минуты ввергнуть вас в позор, только из-за того, что у вас седая голова...
«Ты прав, братишка, постарел я. А не то показал бы я тебе сейчас...»
Оба всадника, не выпуская из рук тушу, описали широкий по-лукруг вокруг шелковицы и помчались в обратную сторону. Пре-следующие их чавандозы пустили коней им наперерез. Но Алим-Безухий и его соперник так стремительно пронеслись перед самым их носом, что ни один из них не успел заступить им дорогу.
Когда они промчались мимо холма, где стояли хозяин тоя и его помощники, Ашур, размахивая руками, крикнул:
— К призу добавляю ковер-о-ор!
Болельщики нервничали. Они переглядывались, разводили рука-ми, качали головой, вздыхали. Ведь Безухий до сих пор не знал поражений. Собирающиеся на улак люди им главным образом всегда и восхищались, его сноровкой, ловкостью. А сегодня носится, как шальной, по майдану, у какого-то мальчишки козла отнять не может, эх, досада...
— Да продлится твоя жизнь, Алим! — крикнул сгорбленный бе-лобородый старик, махая посохом.— И с одной рукой не уступаешь победу.
Голос у старика был слабый и сиплый, но Алим его услышал. «Только этот человек оценил меня. В самом деле, если учесть, что у меня одна рука, то преимущество все равно на моей стороне. Всю жизнь я исправно молился аллаху, и он никогда не оставлял меня в беде. Правда, он лишил меня уха, руки, но в этом я больше сам виноват, мое упрямство...»
Над холмами снова взмыли до самого неба крики. Все увидели, как Алим-Безухий вырвал у соперника козла, перекинул в другую сторону и прижал ногой к боку коня. Он мчался, наклонясь вперед, прижимаясь щекой к потной шее коня, подстегивая его стоптанными каблуками, и сразу вырвался вперед. «Ох, вороной, не подведи! Дай бог силу твоим ногам...» Вороной скакал, широко оскалив рот, фырканьем и клацаньем зубов отпугивая приближающихся сбоку коней.
И вдруг Алим услышал сквозь топот множества копыт над самым своим ухом чье-то тяжелое дыхание, промелькнули чьи-то руки, вцепились в тушу. Безухий гневно обернулся. Опять тот самый парень.
«Да изуродует бог твое лицо, чтобы ни одной девушке не понра-вился!»— в сердцах выругался Безухий, пытаясь локтем оттолкнуть соперника.
Но парень был настырный, тянул тушу к себе, не давая старому наезднику передышки.
Безухий резко повернул коня в сторону, рассчитывая, что со-перник пролетит мимо и его руки оторвутся от туши. Так и случилось. Лицо парня скривилось от досады. «Алимбай!»—сказал себе старый чавандоз.— Теперь отгони коня! Ну, вороной, стать мне жертвою твоих ног!..»
Болельщики кричали, свистели, били палками о дно пустых ведер.
Кривая старая шелковица стремительно приближалась. Но тут опять чьи-то сильные руки ухватились за тушу.
— Опять ты? Негодяй, проклятый!— неожиданно для самого себя взревел Алим-Безухий.— Когда же ты отстанешь наконец?
Парень невозмутимо молчал, вцепившись в козла, осаживая коня, и вороной, как ни силился вырваться вперед, все убавлял и убавлял прыть.
Старому чавандозу пришла в голову мысль спешиться, стащить молодого упрямца с седла, как следует отдубасить и после этого уйти с майдана с гордо поднятой головой. Но этого он, конечно, не сделал, не хотел разочаровывать своих болельщиков, слышать йогом их упреки. Он и сам бесчестных терпеть не мог. А кому они любы прохвосты? Никто их не жалует. А парень этот, хоть и изрядный нахал, однако приз хочет заполучить в честной борьбе.
Алим попытался перебросить тушу через седло на другую сто-рону. Однако парень держал крепко, и у Алима ничего не вышло.
Безухий глянул на молодого нахала, словно кипятком обдал, а тот еще и добродушно улыбается. Эх, когда-то Алим-Безухий и сам таким был: отбирал из рук соперника добычу, а сам при этом улыбался, уверенный в своем превосходстве. И опять он глянул на парня, теперь уже с завистью. «Если в мире есть сила то это он! Если есть злость то это он! Если есть воля— то это он! Если есть мужество — то это он! Ах, как же он напоминает мне мою молодость...
Хорошо ли вы себя чувствуете, ака? — участливо справился парень, скользнув глазами по его лицу.
Будь проклят твой отец! Чтоб ты умолк навеки! — огрызнулся  Безухий.
Он и сам чувствовал, что ему как-то не по себе, то в жар его бросает, то в холод, и дрожь какая-то внутри. А теперь понял, что, наверное, лицо у него бледнее обычного, все в испарине, пот заливает глаза.
Парень рассмеялся.
Не успел Безухий глазом моргнуть, козел исчез из-под его стре-мени.
Перед глазами Безухого поплыли разноцветные круги, закру-жилась голова. Он понял, что время его кончилось, что сегодня не овладеть ему призом, и не только сегодня, но и вообще никогда, на глаза навернулись слезы.
— Али-и-им!...
— Алим, что же ты?...
Э-эх. была не была! крикнул Безухий и огрел вороного справа, слева плеткой.
Как птица ринулся вперед его конь, вмиг настиг соперника, и не успел тот перебросить козла на другую сторону, Безухий вцепился в него мертвой хваткой. И снова они вместе достигли шелковицы, и снова, описав широкий полукруг, помчались назад.
«Умру, но не уступлю!»— подумал Безухий.
— Еще кове-е-ер!...— послышался голос Ашура, когда молодой и старый, бок о бок проносились мимо возвышения.
— Алим-ака а! Удачи ва-а-ам!
«Я должен показать этому самоуверенному бычку, кто та ков Алим-Безухий и на что он способен! Пусть-ка утрется юнец...» Он снова закусил зубами плеть.
— Поганец, убери локоть!
Послушайте, ака. вспылил парень.— Почитая возраст ваш. отмалчиваюсь. Ругаетесь, оскорбляете... Ведь улак схватка мужест-венных. Из-за чего обижаетесь?
— Прости,— виновато буркнул Безухий.— Постарел, ворчуном стал... Но тебя не боюсь!
«Алимбай! — обратился он мысленно к себе.— Ведь ты и сам в молодости каких только молодцов не побеждал. Бывало, плакали от огорчения. То же нынче происходит с тобой. Терпи, ежели не можешь враз одолеть, брат мой...»
— Жаль, что нет правой руки,— вздохнул Безухий, не заметив, что произнес это вслух.
— Тогда сидели бы себе в чайхане и попивали чай, ака,— заметил парень.
— Ах, так? — взревел Безухий.— Вот сейчас ты увидишь, на что способен однорукий чавандоз!
Он так рванул тушу, что парень едва удержался в седле и разжал пальцы. Безухий в мгновение ока перебросил козла на другую сторону, прижал стременем.
— Молодец, Безухи и-ий! Так ему-у!..— вновь заревели зрители.
Вороной выскочил вперед, прижал уши, несся вперед, как сама радость. О, до чего счастлив Безухий. Все-таки отнял! Понукая и без того летящего коня, он стремительно приближался к цели. «Алимбай, умри, но донеси козла до финиша! — непрестанно твердил себе Безухий.— Умри, но донеси...»
— Али-и-им!...
Улак — это борьба. Это сила. Да, сила. Если немощен, незачем и вступать в борьбу.
Улак — это сама жизнь! Ведь и в жизни есть сильные и слабые, победители и побежденные, благородные и низкие, мужественные и трусы, старшие и младшие. И все они соперничают между собой. Один берет верх, другой уступает, сдается. Один выносится вперед, другой оказывается позади. Улак — игра честная. Здесь каждый, как на ладони. Если ты честен, ловок, силен — тебя оценят. Слукавишь — накажут. Железный закон жизни.
Он пригнулся к шее вороного, ветер свистел в ушах, по лицу хлестали пряди развевающейся черной гривы. И мир казался ему таким же прекрасным, как в молодости, душа ликовала.
Он не оглядывался, но позади себя слышал топот коней и истошные вопли преследователей.
— Алим-ака-а-а! — раздался пронзительный голос парня.
«Что он орет, как резаный?»— подумал г раздражением Безухий.
— Алим, дерево! — успел крикнуть кто-то еще.
Безухий вскинулся в седле. Прямо перед собой он увидел прос-тершую к небу мощные ветви старую шелковицу, к которой всю жизнь стремился прийти раньше всех.
Громко заржал вороной, и над холмами взмыл пронзительный крик.
Дерево вздохнуло. С макушки сорвалось несколько желтых листьев, плавно кружась, полетели вниз, легли на мокрую землю, отливая  золотом.
Чавандозы осадили коней, спешились.
— Братцы,— всхлипнул молодой чавандоз, утирая рукавом чапана чумазое лицо.— Что же это, а?..— он опустился на колени и наклонился над распростертым на земле телом соперника.
Рука Безухого застыла, пальцы, судорожно зажавшие козла, скрючились.

Перевод М. Даибовой

• Назад
• Вперёд