Эркин Усманов. Подарок от сына (рассказ)

«Сын Абдураима-пьёна Алиджан прислал посылку из армии». Такую весть принес Каюм-почта и она в одно мгновенье облетела весь кишлак Яккакоя. Все только и говорили: «Сын Абдураима-пьёна Алиджан прислал из армии посылку».
Туляган-коротыш: «О Аллах, неужели тот самый придурок Алиджан, а?»
Старуха Мастон: «Э-э, не может быть! Как у него ума-то хватило? »
Кутбиддин ака: «Сколько же от него натерпелся бедняга Абдураим- ака? Вот и над ним судьба сжалилась, видать, его сын в армии ума набрался».
Абдураим-пьён: «Странно, еще и месяца нет, как я проводил его в армию, и вдруг посылка...»

* * *

Яккакоя такой маленький кишлак, что его даже точкой не отметили на областной карте. Может быть, поэтому утром в чайхане Фазыла-глухого услышите все то, о чем вы вечером говорили жене за ужином. И непременно с добавлениями. Вот такой здесь народ. Яккакоинцы никогда не лгут. Они правдой бьют наотмашь по лицу — хоть обижайся, хоть нет. Мало того, еще придумывают такие хлесткие прозвища друг другу, что человек до конца своей жизни от него не избавится. Нет, просто судачить они не любят... эго рассуждения о семье, детях, обычаях, о том, что хорошо, что плохо.
«У Тулягана-коротыша сын хороший. Он в Ташкенте учится чи-нить сельскохозяйственные машины. Вот вернется, столько пользы будет от него. Дай бог ему долгой жизни!»...
«Старуха Мастон больше всех любит младшую невестку. Потому что она встает рано, вместе со старухой, подметает двор, готовит завтрак, ухаживает за скотиной, к тому же недавно на праздник Восьмого марта подарила свекрови лакированные ичиги...»
Словом, в тот день жители Яккакоя пришли к выводу, что армия все-таки хорошая штука. Парни, нежа служат, многое повидают, многому научатся. Вот и сын Абдураима-пьёна Алиджан тоже ума-разума набрался...

* * *

Да, я забыл сказать, почему Абдураиму-ака дали прозвище «пьён» то есть «пьянчужка». Вообще-то его никто не видел пьяным, только говорят, будто, когда он вернулся с фронта, сидя с друзьями в чайхане за пловом, он захмелел от одной пиалы вина. Стал что-то бормотать невнятное, его качало из стороны в сторону, и в результате он свалился в арык и извалялся в глине. Несколько парней погрузили его на носилки и притащили домой. В тот день и заработал он это проклятое прозвище «пьён». С тех пор он в рот не брал спиртного, а вот слово «пьён» напрочь прилипло к его имени.
Сейчас Абдураим ака пожилой человек, вырастил двух дочерей и двух сыновей. Дочери давно замужем, живут в соседних кишлаках. Иногда они приезжают к отцу с детьми, набившись в машину до отказа.
Не было такого сада в кишлаке, да что сада — дерева, чтобы их не облазали эти «жучки», так называет Абдураим-ака своих внуков.
А два его сына, Рамазан и Алиджан, живут с ним. Рамазан работает продавцом в сельском магазине, любит одеваться по-городскому, это порой молчаливый, порой многословный двадцатипятилетний мужчина.
Алиджан же... Э, об Алиджано вообще не спрашивайте! У него гус-тые рыжеватые брови, с виду увалень, высокий. Да его в кишлаке все знают. Нет тропинки, по которой бы он не ступал, и нет дела, которым бы он не занимался.
Не закончив и семи классов, он ушел в горы к своему дяде-чабану в помощники. Через неделю старший брат Рамазан приволок его назад и запихнул в школу.
Кое-как закончив восьмой класс, Алиджан уехал учиться в Таш-кент. решил стать зоотехником. Ровно через месяц снова появился в кишлаке со своим обшарпанным чемоданом: «А, везде только по-знакомству... Поддержка нужна!» По его словам, какая-то круглая, как мяч, женщина с вытаращенными глазами сказала ему в техникуме: «Э-э, паренек, ты не значишься в списках поступающих!»—вот он и вернулся.
Тогда Алиджан решил стать милиционером, чтобы мстить таким вот круглым, как мяч, женщинам с вытаращенными глазами. Только вдруг случилось что то, и он раздумал стать милиционером, решил стать учителем. Узнав об этом, в кишлаке смеялись и стар, и млад.
А дело заключалось вот в чем. В те дни в яккакоинскую школу приехала из города практикантка по имени Сурайё. Не девушка, а просто куколка. И надо же такому случиться, что наш Алиджан влю бился в нее. Два месяца ходил за ней но пятам, а когда Сурайё уехала, закончив практику, Алиджан последовал за ней. Прошло три дня, и он снова появился в кишлаке и ходил, как в воду опущенный. Друзьям своим говорил: «Ох, как завлекла меня эта неверная девчонка, а делала вид, что не замечает моей любви».
Однажды, сидя в чайхане, он изливал душу всем, кто хотел его слушать и кто не хотел. Жаловался на свое невезенье, с горя выпил вина. Тут появился его старший брат Рамазан, выволок его из чайханы и поколотил. И дня не прошло после этого, как в Яккакоя опять заговорили: «Младший сын Абдураима-пьёна уезжает на БАМ». Но Алиджан никуда не поехал, два-три месяца помогал чайханщику Фазылу-глухому, потом отцу на ферме, пахал на тракторе... Если бы не повестка из военкомата, кто знает, чем бы еще пришлось ему за-ниматься?
Так Алиджан. который вышел ростом, а умом нет, отбыл в армию. И надо же, не прошло и месяца, а уже прислал отцу посылку...
Что бы там ни говорили, а что посылка пришла — это правда...

* * *

Абдураим-пьён рано утром надел черный костюм, который носил только по праздникам и, звеня медалями, сел в «Москвич» соседа Кутбиддина-ака и поехал на почту. Через некоторое время он вернулся с фанерным ящиком под мышкой. К тому времени огромный двор Абдураима-пьёна был полон народа, начиная с подслеповатой столетней бабушки Алиджана и кончая многочисленными «жучками» — его племянниками.
Наконец вскрыли ящик. Все окружили Рамазана, возившегося с ним. Рамазан почему-то осторожно отложил крышку ящика, перебрал сложенные в нем вещи и выругался:
— Тьфу! Дурак!
— Что, что прислал Алиджан? — спросила столетняя бабушка.
Рамазан запустил руку в ящик, вытащил за шнурок старый боти-нок и усмехнулся.
— Вот вам подарок от вашего любимого сыночка!
Кто-то рядом прыснул, но потом наступила тяжелая тишина.
Ее нарушила столетняя бабушка, все это время вопросительно глядевшая на всех.
— Ах, ты мой родной сыночек, и что же это он прислал, а? — спросила она, шамкая беззубым ртом. Слова она перекатывала языком, как жвачку.
— Ботинки! Ботинки! — зашумели вокруг «жучки».
— О, спасибо его отцу! — На иссохшем, как курага, лице старушки появилась улыбка,— Ботинки прислал?!
— Ой, это же ботинки Рамазана-ака!— вскрикнула сестра Алиджана Ойимхан.
Рамазан стал одну за другой вытаскивать из ящика старые вещи — потертые брюки, облезлую меховую шапку, длинный старый чапан, и всю эту груду старья бросил на низкий столик.
— Вай, сыночек, вай, родимый,— побледнела мать Алиджана, уви-дев все это, и потеряла сознание.
Тут такое началось! Голосил весь двор. Кто-то стал обмахивать мать Алиджана, брызгать в лицо водой. Она открыла глаза и спросила слабым голосом:
— Он-то жив?
— Жив, жив, мамочка! И шайтан его не возьмет! — сердито бросил Рамазан, что-то еще вытаскивая из ящика.
— Вай, кажется, письмо...
— Давай, читай скорее,— с нетерпением сказал Абдураим-пьён, шевеля лохматыми бровями.
Рамазан сначала пробежал письмо глазами.
— Читайте же вслух! —торопила его жена Санобар.
Рамазан откашлянулся и начал:
— «Ассалам алейкум, папа и мама! Пишет вам ваш сын — солдат Алиджан из далекой Белоруссии, где он выполняет долг джигита.
В первых строках своего письма хочу спросить, как ваше здоровье, ведь оно нужно человеку, как воздух, как вода. Как идет работа, не устаете ли? Здоровы ли вы все — брат Рамазан, тетя Санобар, сестра Хадича, соседи Кутбиддин-ака, Мирхамид-ака?»
На этом самом месте сестра Хадича не выдержала:
— Слава богу, здоровы, братик мой, и зять твой здоров, и племянники...
— Потерпите, сестра!— сердито взглянул на нее Рамазан. Потом, еще раз откашлянувшись, продолжил:—«Если спросите, как я живу, у меня все нормально. Благополучно добрался до армии. Здесь вокруг леса, река, воздух такой свежий, как у нас в Яккакоя. И все-таки это не Яккакоя. Мне кажется, в мире нет такого места, как наш Яккакоя, такого родного и красивого. Я очень по вас соскучился...»
— Мы тоже, родной! Мы тоже...— всхлипнула Хадичахон.
— Оббо! — нахмурился Рамазан.
Хадичахон тут же умолкла.
— «Наш командир,— продолжал читать Рамазан,— сказал мне: «Ты хороший малый, будешь учиться на шофера, а потом будешь возить меня на машине». А когда нам дали форму, командир сказал нам: «А одежду свою вы можете отправить домой». Вот я высылаю. А другие ребята свои вещи выбросили или сожгли, а я решил выслать вам. Папа, ведь эти ботинки носили вы, а чапан — Рамазан-ака, а шапку мне сестра принесла, наверно, ее мужа. Разбирая эти вещи, я вспомнил Яккакоя, нашу речку Бозсу, снежные вершины, наши ноля. Поэтому старые ботинки и даже шнурки на них показались мне такими дорогими, что жаль было их выбрасывать. Папочка, вы рассказывали нам, как воевали в лесах Белоруссии, а теперь вот я нахожусь в этих лесах. Я вам высылаю два листочка из этого леса. Больше и нечего выслать.
До свидания, скучающий по вас ваш сын солдат Абдураимов .
Рамазан заглянул в ящик и извлек оттуда пожелтевшие и пожухлые два огромные листа и бережно положил на стол.
Все молча глядели на посылку, груду хлама, на жалкие листочки из далекого леса, на письмо, что держал в руках Рамазан, и каждый думал о своем.
Рамазан оглядел всех собравшихся и усмехнулся:
«Посылка, посылка ! Всем уши прожужжали. Вон посылка, любуйтесь! проворчал он, отряхиваясь от ныли. Потом достал из кармана сигарету и закурил.
Абдураим тихо подошел к столу, взял один лист, повертел его в руке, понюхал и сказал задумчиво:
Да... знакомый запах. Это из Белоруссии... Потом повернулся к Рамазану: — А ты, сынок, так не говори! Разве это не посылка?! Чапан что ты носил, мои ботинки... Он не мог это выбросить. ты понимаешь, у него рука не поднялась. Значит, твой брат скучает по родным местам, но родному дому... Это и называется любовью к родной земле... Похоже, ты за своим прилавком совсем забыл о таких вещах.
— Да, раз Алиджан додумался до этого, молодец! — поддержал своего соседа Кутбиддин-ака.
Рамазан был смущен. Дети и взрослые с шумом поднялись на сури, уселись поудобней и долго обсуждали случившееся. Они вспоминали Алиджана, то смеялись, то плакали, и говорили, говорили до самой ночи.

* * *

На следующий день прошел слух по кишлаку: «Сын Абдураима-пьёна Алиджан прислал подарок и написал, что он объездил много городов и сел, но лучше Яккакоя ничего не видел. Яккакоя в мире один,— написал он. Вот каким должен быть настоящий джигит»...

Перевод Ф. Шайхутдиновой

• Назад
• Вперёд