Акилджан Хусанов. Кашгарская красавица (рассказ)

Первыми, как всегда, проснулись дворники. Вышли с лопатами и стали чистить тротуары от снега, который шел почти всю ночь. Не успели уйти дворники, появились извозчики-арбакеши. Сразу сделалось шумно, суетно, зашагали прохожие... Улица зажила своей жизнью.
В коротком модном пальтишке и высоких сапогах появился в конце улицы человек. Гибкий и стройный, в лихо надвинутой на лоб каракулевой шапчонке, он был похож на юного джигита. Однако на самом деле это был не джигит и даже не юноша, а молодая женщина — танцовщица Гавхар.
С большой улицы она повернула в переулок. Здесь было пустынно, лишь кое-где виднелись свежие следы. Гавхар подошла к одной из калиток. Снег перед домом был тщательно убран. Калитка открылась бесшумно. Во дворе все было также тщательно убрано, дорожка утоптана и даже присыпана красной кирпичной пылью. Гавхар вошла во двор и постучала в дверь.
— Хаджи-апа! — позвала она.
— А-а, Гавхархон, проходи, родная! — послышалось в ответ. Гавхар прошла на террасу, где кипел блестящий самовар. Тут из двери слева стремительно вышла Махфират-хаджи и, обняв Гавхар, поцеловала ее.
— Ну вот, пришла наконец-то! — воскликнула она.— Заходи в комнату, я уже жду тебя.
— Сейчас. Сниму только сапоги,— сказала Гавхар.
Нет. нет, здесь на террасе дует, заходи в дом, сестричка. Они вошли в комнату.
— Я даже испугалась, увидев тебя. Джигит, ну, прямо настоящий джигит. Что это, подумала я, за молодчик ворвался к одинокой женщине? — смеясь, говорила Махфират, помогая гостье раздеваться.
— А чем мы, женщины, хуже джигитов? также улыбаясь, отвечала Гавхар.
— Погоди секундочку, я схожу за самоваром,— сказала Махфират-хаджи и вышла на террасу.
Гавхар подошла к зеркалу, стала прихорашиваться.
— Ты и подстрижена коротко, под юношу,— заметила Махфират-хаджи, возвратясь с самоваром.
Она заварила чай в небольшом, красиво расписанном чайнике. Затем достала поднос со сладостями.
— Садись, перекусим.
- А может быть, не будем время терять, пойдем сразу?
— Успеем, ничего.
Что пишет Акбар-ака? — спросила Гавхар.
- Акбар-ака вчера прислал весточку. Пишет, что в будущем месяце приедет в отпуск.
Акбар-ака — муж Махфират-хаджи вот уже несколько лет служил в советском посольстве в одной из восточных стран.
— Бери сладкое,— сказала Махфират-хаджи, наливая чай в пиалушку и протягивая ее Гавхар.— Рассказывай, как твой мальчик, с кем ты его оставила?
Марат в порядке. Я оставила его с Шахадатхон. Она его и покормит. Мы с ней неплохо устроились: то она моего малыша покормит, то я ее. Так что наши деги — дважды молочные братья.
— Весело живете! — смеясь, одобрила Махфират-хаджи.— Да ешь ты получше. Нам необходимо заправиться как следует, так как то, что ждет нас впереди,— неведомо. Муж женщины, к которой мы идем,— жуткий тип.
Гавхар внимательно смотрела на Махфират-хаджи. Она думала, что и пятнадцати лет не прошло с Октябрьской революции и вот какой стала простая узбекская женщина. И еще она думала о том, какой урок поразительного неравнодушия к жизни преподносит Махфират-хаджи всем, кто с ней общается. Она старше самой Гавхар всего-навсего на тринадцать лег, но не только годами измеряется жизненный путь человека. Разве мало таких, кто, прожив и шестьдесят, и семьдесят лет, бредут по жизни, словно слепые котята.
Четыре года прошло с того времени, когда впервые Гавхар познакомилась с Махфират-хаджи. Это было в двадцать восьмом году. За это время чего только не было. Но чем дальше, тем больше ценила она Махфират за ум, за простоту, за искренность. Непритязательна была она до удивления. Прекрасная дутарчи, она не раз отклоняла предложение работать в театре только потому, что эта работа отвлекла бы ее от кружка художественной самодеятельности, которым она руководила на маслозаводе. Тем не менее. любовь ее к театру и вообще к искусству была такой, что она все свое время тратила на то, чтобы помогать в этом деле всем, чем только могла. Вот и сегодня Махфират-хаджи вызвала к себе Гавхар по очень непростому делу.
— О чем ты задумалась, Гавхархон? — спросила Махфират-хаджи.
— Да так, задумалась, вспомнила кое о чем...
— Ну, а все же?..
— Вспомнила, как мы встретились, вообще о вас думала...— смутилась Гавхар.
— Обо мне — что думать? Теперь наша задача в безухом Мумине.
— Кто это? Тот, к кому мы сейчас пойдем? Это его вы назвали жутким типом?
— Да. Только пугаться его раньше времени не стоит. Давай лучше сделаем вот что...
Она подошла к шкафу и достала оттуда две паранджи.
— Зачем нам эти тряпки? — воскликнула Гавхар.
— Не волнуйся, миленькая. Это не навсегда,— Махфират-хаджи звонко рассмеялась. Маленькая хитрость. Теперь смотри дальше.
С этими словами она взяла с тахты дутар. Дутар был новенький, полированный. Не прошло и минуты, как он был разделен на две половинки. Затем она закутала каждую половинку так, что получился аккуратный тючок, который сверху она завернула в детские одеяла. Один из муляжей она протянула Гавхар.
— Держи. Это будет твой ребенок.— И, видя, что та отшатнулась и даже побледнела, рассмеялась. Ну, чего ты трусишь? Бери, не бойся. Я ж тебе говорила: все это маленькие хитрости.
Гавхар с недоверием посмотрела на «ребенка».
Ну что ж, надо так надо. Я вас слушаюсь во всем, готова делать все, что вы прикажете.— Вскочив на ноги, она шутливо вытянулась.
— Вот и умница! — сказала Махфират-хаджи.
Вскоре обе уже в паранджах и с «детьми» на руках были за воротами дома.
— Хоть путь нам предстоит неблизкий, но идти придется пеш-ком,— сказала Махфират-хаджи. закрывая калитку на ключ.
Было все еще рано, восточная часть неба еще розовела, однако понять, где сейчас солнце, было трудно — все небо было покрыто сплошной пеленой.
Женщины миновали переулок и вышли на большую улицу. Мно-жество прохожих попадалось им навстречу. Почти все женщины были в паранджах.
Гавхар думала о деле, которое их ожидало. От Махфират-хаджи ей было известно, что Мумин держит у себя в доме танцовщицу. Об искусстве этой танцовщицы Махфират узнала от своего мужа, который видел ее в той стране, где работал. Но дальше случилось так, что она попала сюда и теперь живет взаперти. Вот Махфират-хаджи и задалась целью: помочь этой женщине получить свободу. А Гавхар должна была ей в этом помочь.
- Хаджи-апа,— спросила она,— а вам так и не удалось ее по-видать?
Нет. Зато мой муж готов говорить о ней бесконечно,— отвечала Махфират-хаджи. Она пошла немного медленнее.— Понимаешь, этот проклятый Мумин, муж танцовщицы Алтынхон, теперь служит здесь, в консульстве, а раньше работал вместе с мужем. Там он и присмотрел Алтынхон. Она танцевала в театре, и, разумеется, безухому Мумину не видать бы ее, как своего отсутствующего уха, если бы не случай. Отец Алтынхон на старости лет пристрастился к азартным играм. И вот однажды проигрался до того, что не смог оплатить долг. Дали ему срок одну неделю. В противном случае пригрозили страшными карами. Старик стал бегать по друзьям, по знакомым, но, как на грех, почти везде отказ. Тут-то и подвернулся Мумин. Выложил необходимые деньги, но взамен потребовал от того дочь Алтынхон. Отец сначала возмутился, но об этом каким-то образом узнала сама Алтынхон — она очень боялась за отца и ради него согласилась на такую страшную жертву. Вот Мумин и привез ее сюда и держит, как в клетке.
— Какой кошмар! — воскликнула Гавхар.— Быть может, у бед-няжки был любимый.
— Этого я не знаю,— сказала Махфират-хаджи. Она тихо за-смеялась. Видно, горячность Гавхар была ей по душе.— Это не исключено. А в общем все очень грустно.
— Да. Как в страшной сказке,—сказала Гавхар. И больше всю дорогу вопросов не задавала.
Примерно через полчаса они пришли.
— Что ж, будем стучаться,— сказала Махфират-хаджи, оста-новившись у высоких ворот.
Они находились на узкой улочке. Сюда выходили одни только толстенные дувалы, похожие на тюремные стены. За дувалами лаяли собаки. Самый отчаянный лай раздавался с того двора, к которому они пришли.
— Ну и местечко,— невольно воскликнула Гавхар.
— Струсила маленько? — спросила Махфират-хаджи.
— Есть немного, хаджи-апа. Но, скажите, как мне себя вести? Я совсем не подготовилась.
— Как будто я знаю, как оно будет! Поступай по обстоятельствам. И на меня чаще поглядывай, чтобы нам действовать заодно.
— Буду стараться,— сказала Гавхар.
— Учти только,— зашептала Махфират-хаджи,— Мумин безухий по отношению к женщине ведет себя как тиран. А уж ревнует ее!.. Тут он самому аллаху не верит. И то уже чудо, что позволил нам прийти. Я говорю ему: «Разрешите мне развеять скуку вашей жены»,— а он смотрит на меня недобро так, подозрительно. А особенно когда я сказала, что не одна приду, а с подругой. Но и отказать он мне побоялся. Думает — я мужу нажалуюсь, и у него от этого неприятности будут. Ну, а сейчас — возьми себя в руки, держись бодрей!
Она дотянулась до железного кольца, висящего на воротах, и несколько раз ударила им по дереву. Но лишь только она проделала это, как прямо у них над головой раздался страшный лай. Они вскинули головы и увидели громадного пса, который рвался с цени, стоя на самом краю крыши. Гавхар от неожиданности кинулась к Махфират-хаджи. А за воротами надрывалась еще одна собака. От всего этого становилось действительно жутковато.
—Муминджан! Хо, Муминджан!—звала Махфират-хаджи.
Собаки стали лаять еще сильнее. Наконец со двора донесся мужской голос. Он успокаивал собак. Затем щелкнул замок, отво-рилась одна из створок ворот, появился хозяин дома. Он был в тедяго-синем шерстяном чекмене, в тюбетейке. Он, конечно, не мог узнать Махфират-хаджи, так как та была в парандже. Глаза его забегали с одной на другую. Лицо его поражало своей заурядностью, ни однбй выдающейся черты, ничего такого, что могло бы сохраниться в памяти. Небольшой чернявый человечек неопределенного возраста. Вот только правое ухо было наполовину оторванным. По одежде его можно было принять за слушателя медресе, но была в нем и надменность, высокомерие какое-то, что выдавало в эгом человеке махрового мещанина.
— Кто вы? — спросил он.
— Ах, Мумиджан, я вижу, вы уже своих не узнаете! — воскликнула Махфират-хаджи, приподнимая край паранджи.— Вот явились мы с подругой. Мечтаем вашу Алтынхон повеселить.
— А, это вы?— Мумин улыбнулся неискренне.— Что ж, проходите, почтенные...
Он стал отгонять собак, чтобы женщины могли пройти по двор. Двор был весь завален снегом — видимо, его только недавно поброса-ли с крьили.
Со скрипом отворилась дверь, оттуда выглянуло женское лицо. Оно было так прекрасно, что женщины позабыли и фальшивого Мумина, и этих «злобных, кружащихся под двору собак. Они вошли в комнату. Несколько минут длилось замешательство. Они стояли друг против друга.
На пороге появился Мумин. Вокруг его головы, прикрывая рваное ухо, вился атласный платок.
— Значит, вы гут повеселитесь, хаджи-апа, а я в город схожу, по делу. Вернусь через два-три часа. Устраивает?
А когда Махфират-хаджи согласно кивнула, он, как бы между прочим, добавил:
— А наружную дверь я пока запру на замок.
— Стоит ли? — спросила Махфират-хаджи, не показывая вида, что слова Мумина задели ее.
— Как же не стоит? Обязательно стоит,— ответил тог и вышел. Гавхар стало не по себе. Она решила, что они с Махфират-хаджи попали в ловушку, но стоило ей снова взглянуть на Алтынхон, как огорчение ее прошло — теплая волна подкатила к сердцу. Теперь, когда она увидела женщину, ей особенно хотелось как-то помочь ей.
Мумин, собаки, этот дом. похожий на тюрьму,— все вызывало в ней возмущение. Тут только она заметила, что до сих пор стоит в парандже и и руках ее этот фальшивый «ребенок».
— А ты, я вижу, очарована,— услышала она обращенные к ней слова Махфират хаджи.
— Еще бы! Прямо голова кругом пошла.
Махфират-хаджи засмеялась, да и хозяйка чуть заметно улыбну-лась. Гости сели за хантахту. Хозяйка запарила чай, расстелила дастархан. Каких только сладостей туг не было! Гости пили чай, но радость что-то не приходила. Все дело в Алтынхон. Она гак робко, так приниженно смотрела па гостей, словно боялась, как бы некто-нибудь не обидел. Так смотрит пойманная лань, когда веселые охотники, чтобы порадоваться добыче, подносят к ее носу горячий фонарь. Но до чего же хороша она была! Точно выписанные линии черных бровей, алые губы и глаза — большие и лучистые, они бмли словно переполнены удивительным внутренним светом. Алтынхон была поистине очаровательна. Да и одета была на удивление: тюбетейка, вся вышитая золотыми нитями, платье и жилетик из красивейшего китайского полотна, сапожки сафьяновые, мягонькие...
Невольно, глядя на Алтынхон, вспомнила Гавхар свою закадычную подружку Нурхон. Бедная Нурхон, погибшая за искусство! Гоже была удивительно красивая. И тоже жила в плену за такими дувалами, а потом вырвалась, вылетела на свободу... А как играла!.. И убили. Долго охотились и вот убили, враги проклятые! Такую актрису убили! Звезду узбекского театра. Вот уже три с половиной года, как нет ее в живых. Вспоминаешь — сердце сжимается, хочется что-то сделать, чтобы не было такого никогда. чтобы не смел никто травить, тиранить, убивать...
— Господи,— говорила в это время Махфират-хаджи,— просто ума не приложу, и как же вы, бедняжка, сидите по целым дням в этих четырех стенах. Страшное дело. Вот решили мы с подружкой Гавхар хоть навестить вас. Вы о ней не слышали? Гавхар — ведущая тан-цовщица нашего городского театра. Вы, наверно, слышали о Тамаре- ханум? Это сестра ее. Как, и о Тамаре-ханум вы не слышали? Это жалко, очень жалко...
Бедная Алтынхон сидела, словно в рот воды набрав. Нет, не слыхала она ни о Тамаре-ханум, ни о Гавхар.
— Еще говорили мне,— продолжала Махфират-хаджи,— что в Кашгаре были вы актрисой, танцовщицей... Дай, думаю, познакомлю вас с Гавхар. Уж вам, я полагаю, есть чему друг у друга поучиться. Не так ли?
Из-под длинных ресниц сверкнул острый взгляд, но и тут Алтынхон не откликнулась.
«Вот бедняжечка,— совсем перестала верить людям»,— подумала Махфират-хаджи.
А Гавхар подумала: «Ну, чего она боится?» Она все же была моложе Махфират, и уже привыкла быть свободной женщиной, и только умом понимала, что есть женщины, которые живут не как она.
— Примите меня за старшую сестру, а Гавхархон за подругу,— говорила Махфират-хаджи.— Говорите с нами без всякой опаски, мы-то вас не выдадим. А сейчас давайте потанцуем! А ну, Гавхар, подай мне, душечка, дутар. Боюсь, Алтынхон не поверила мне — пускай сама посмотрит, какая ты танцовщица.
Гавхар подала Махфират-хаджи части дутара, та соединила их. Настраивая инструмент, Махфират-хаджи краем глаза наблюдала, как при виде дутара оживилось лицо хозяйки. Алтынхон стала осво-бождать комнату от вещей: вместе с Гавхар они отнесли хантахту в угол.
— Так что тебе сыграть?— обратилась к Гавхар Махфират-хаджи.
— «Дилхирож», хаджи-апа.
И сразу комната заполнилась звуками музыки. Гавхар тихо пошла. Гибкость ее тела была поразительна. Куда только девался ее недавний испуг. Алтынхон, как зачарованная девчонка, следила за каждым движением Гавхар, бесшумно отбивая такт ладонями. Зато и Гавхар постаралась. Не жалея себя, она танцевала с полной отдачей сил, с радостью наблюдая, какое впечатление производит ее танец на Алтынхон.
Танец и решил дело. Скованность как рукой сняло. Хозяйка сде-лалась улыбчивой, общительной... Однако стоило Махфират-хаджи затеять речь о том, при каких обстоятельствах Алтынхон попала сюда, и снова как будто калитка захлопнулась глаза потухли, личико стало безучастным. Махфират-хаджи решила, что сейчас самое время переходить к делу. Она обратилась к Алтынхон.
— Ну, а теперь станцуйте, пожалуйста, вы!
— Нет, я не могу танцевать, я все забыла,— голос ее был умоляющий.
Но отделаться от Махфират-хаджи было не так просто.
— Зачем вы так говорите? Мы же знаем — вы чудесная тан-цовщица. Неужели за такой срок вы все позабыли?
— Но если муж узнает, что я танцевала, я погибла. Вы его не знаете,— прошептала она.
— Не волнуйтесь. Ничего он не увидит и не узнает. Неужели мы с Гавхархон похожи на предательниц?
— Ради всего святого,— подхватила Гавхар, - не бойтесь, сест-ричка. Не надо так бояться мужа — не то сейчас время. Хаджи-ана к тому же верно сказала: мы свои люди.
— Мы, женщины, должны стоять друг за друга,— заметила Мах-фират-хаджи.— Станцуйте-ка нам, дорогая Алтынхон, свой любимый танец.
— Но вдруг он придет...— все еще не сдавалась Алтынхон.
— О мое горе! — улыбнулась Махфират-хаджи. Ну, допустим, придет. Но ведь не перепрыгнет же он через забор. Пока он будет открывать ворота, мы десять раз успеем все убрать.
Алтынхон помолчала. Она, видимо, обдумывала слова Махфират- хаджи. Затем молча вышла. Когда за ней закрылась дверь, Махфират-хаджи воскликнула:
— Вот жизнь! Врагу не пожелаешь! Но ведь есть же у нее что-то свое, сокровенное. Да и не зря слава у нее выдающейся танцовщицы! И сидит за этими четырьмя дувалами под охраной бешеных псов и бешеного мужа.
— И подумать только, жить так целый год!— поддержала Гавхар.
— Может быть, безухий Мумин любит ее, но кому нужна такая любовь, когда тебя ревнуют к собственной тени. Такая ревность, бывает, заканчивается и трагедией. Но послушай, Гавхар, не кажется ли тебе, что пьеса, которую вы ставите в своем театре, словно списана с жизни Алтынхон?
— Не знаю,— Гавхар замялась.— Пьесу-то сочиняли о другой девушке.
— Ну и что?! Разве такая судьба не типична?—с жаром возразила Махфират-хаджи, но в это время вошла Алтынхон, и она вовремя замолчала.
Алтынхон держала гладко отполированный красный кирпич. Она положила его на середину ковра, а сама пошла в угол комнаты, достала коробку и извлекла из нее десять красивых наперстков, которые стала надевать на пальцы. Гости в недоумении наблюдали за этими приготовлениями. Затем Алтынхон сняла сапожки и отнесла их в угол.
— Я знаю один танец,— сказала она тихо,— но только давно уже не исполняла его. Не знаю, получится ли?
Но уже видно было, что она полностью настроена на танец. Вся ее фигура была словно ожидание. И глаза ее глядели уже не вокруг, а как бы направлены были в самою себя. Она взяла еще с полки две расписные фарфоровые тарелочки, и вдруг... гостьи даже не заметили, пропустили то мгновение, когда она оказалась на принесенном ею кирпиче. В каждой руке Алтынхон было по тарелочке, которые начали тихо пощелкивать — это она стучала по ним наперстками, и так же, как только что она оказалась на кирпиче, тело ее незаметно, очень-очень плавно стало двигаться. Постукивания все учащались. И в такт этим постукиваниям Алтынхон то приседала, то гнулась в разные стороны, голова ее то касалась колен, то вдруг Алтынхон вы-тягивалась так. что становилась очень высокой и тонкой. И все это она исполняла с такой уверенностью, как будто стояла не на одном шатком кирпичике, а на большой поляне. Гости были совершенно оча-рованы.
Танец закончился так же неожиданно, как начался. Алтынхон по-дошла к гостям и одну за другой поцеловала их в «щеки.
— Спасибо вам, спасибо вам, дорогие,— говорила она при этом,— за то, что вы почтили вниманием мой танец.
— Нет, это вам большое спасибо! — возражала Махфират-хаджи.
— До чего вы замечательно танцуете! — восхищалась Гавхар.— Какой интересный танец.
— Да, честно говоря, я такой танец видела впервые,— заметила Махфират-хаджи.— Вы нас покорили. Теперь послушайте — есть у нас к вам одно дельце. В театре, где играет Гавхархон, ставится одна замечательная пьеса. И одна из героинь - уйгурская девушка. Вы словно созданы для того, чтобы сыграть эту роль. Нам нужен уйгурский танец, но такой, чтобы в нем могли слиться и любовь девушки, и разлука с любимым, и бесправие ее, и борьба за счастье... Согласны ли вы сыграть эту роль?
Алтынхон ничего не ответила, но по тому, как внимательно, как трепетно слушала она Махфират-хаджи, словно боясь пропустить хот»? слово, было ясно, что усилия ее гостей не пропадают зря. Лишь изредка она с опаской поглядывала на дверь.
А Махфират-хаджи продолжала:
— То, что мы видели, чудесно. Уверена, что Гавхар может кое чему у вас поучиться, как и вы у нее. А теперь покажите нам еще что-нибудь, и, если можно, пускай будет побольше движений.
— Вы не знаете случайно танец «Красавица»? — спросила Алтын-хон.— Его еще иногда называют «Кашгарская красавица». Вот послу-шайте, какой мотив!
Алтынхон запела. Голосок у нее был небольшой, но выразительный. Махфират-хаджи вначале просто слушала, а затем стала подыгрывать ей на дутаре. С ее превосходным слухом подобрать мелодию было нетрудно. Прошло немного времени, и она играла ее свободно.
Тогда Алтынхон встала, некоторое время постояла со свойствен-ной ей перед танцем отрешенностью, а лицо ее уже менялось, как было во время первого танца, и затем она пошла по ковру маленькими шажками....
В самой мелодии было что-то схожее с мелодией узбекской, но манера танца была нова для Гавхар — неведомый ей пластический рисунок присутствовал в этом старинном уйгурском танце: иные извивы рук, иные наклоны... А главное, что поразило Гавхар,— выражение глаз Алтынхон. Оно также постоянно менялось, как бы находясь в точном соответствии с движениями тела и души.
Махфират-хаджи старалась вовсю.
— Дорогая моя! — подбадривала она Алтынхон.— Ох, не могу, до чего хорошо!
Еще Гавхар обратила внимание на кивки Алтынхон. Она привыкла к элементам узбекского танца, которые принято иногда называть «ястребиной шеей». Они состоят из редких кивков головой при непод-вижном туловище. Здесь же кивки были иными.
«Как бы нам сделать, чтобы эту актрису увидели на сцене нашего театра»,— глядя на ее танец, думала Гавхар.
Алтынхон танцевала самозабвенно. Она точно снова была на подмостках театра перед многими зрителями, она словно вырвалась из этого затхлого дома в большой мир, ей осталось танцевать чуть- чуть... но неожиданно дверь отворилась и на пороге возник Мумин.
— Вай! — воскликнула Алтынхон в ужасе. И было от чего.
Лицо у Мумина было свирепым, глаза горели яростью, трудно было теперь узнать в нем того благодушного, малоприметного че-ловека, каким он казался вначале.
— Кто ты? — с пеной у рта кричал он, двигаясь по направлению к Гавхар. Видно, он и впрямь посчитал ее джигитом.
Махфират-хаджи вскочила и бросилась между ними.
— Вон отсюда, сводня проклятая! Я и его, и тебя убью! Я вас всех зарежу! — И тут они заметили, что в руке у него изогнутый нож.
— Чего ты кричишь, Муминджан?— спокойно спросила Махфи-рат-хаджи. Ни тени страха не было в ее поведении. Ее, казалось, лишь слегка раздражал гнев Мумина.— Нашел к кому ревновать! Это моя младшая сестра. Ты что, женщину от мужчины отличить не умеешь? А это ты видишь, болван? — Она указала на грудь Гавхар.— Да она прямо отсюда ребенка своего отправится кормить. Совсем ты одурел, что ли?
— Ладно, хватит ругаться,— промолвил Мумин. Он уже понял свою ошибку, но сдавать позиции совсем не собирался.— Хорошо.
Только убирайтесь отсюда, и поживее. Хватит колдовать в моем доме.
Какбынетак! — воскликнула Махфират-хаджи. Мы уйдем, а ты над ней издеваться будешь?
— Это уже мое дело,— возразил Мумин.
— Нет, не бывать этому. Ишь ты! Такое сокровище держать в клетке — не выйдет! Мы хотели облегчить ее участь, а ты еще гро-зишься. Тебя нужно в тюрьму за такие вещи посадить. Да и этого мало. Попробуй только сделать ей плохое. Мы сейчас с Гавхархон уйдем, но...
И тут Алтынхон, которая в это время сидела на ковре и тихо плакала, кинулась к Махфират-хаджи.
— Апа, милая, не оставляйте меня. Спасите! Он меня убьет!
Ну, нет, уж ты останешься! проговорил Мумин, снова выставляя нож, который перед тем он спрятал.
Испуганная его видом, Алтынхон еще теснее прижалась к Махфират-хаджи, и теперь все трое образовали как бы одно целое. А Махфират-хаджи поняла, что уж раз дело дошло до драки, то нужно бить наповал. Алтынхон она решила увести с собой во что бы то ни стало. Очень спокойно, словно она делает что-то повседневное и даже слегка ей наскучившее, она сунула руку в карман и вынула небольшой вороненый пистолет. Не только Мумин, но и Гавхар отшатнулась от пистолета.
— Ну, безухий! — заявила Махфират-хаджи решительным тоном.— Не будь идиотом. Спрячь нож, если не хочешь, чтобы пролилась твоя кровь. Веди нас всех троих со двора. И только смотри, если вздумаешь спустить собак! А там видно будет: захочет Алтынхон вернуться к тебе — вернется, но и то при условии, если ты оставишь в женотделе заявление, где черным по белому будет сказано, что ты ее никогда не только пальцем не тронешь, но и предоставишь полную свободу. Понял?
И тут Мумин окончательно сник. Спрятав нож, он пошел впереди трех женщин. Проводив их за ворота, он долго еще стоял, глядя им вслед хмурым потерянным взглядом...
Большую половину пути женщины шли молча. Алтынхон шла в се-редине. Она то завороженно смотрела вдаль на длинную улицу, на белый снег, то переводила взгляд на Махфират-хаджи или Гавхар, точно ища в их лицах поддержку.
День, с утра пасмурный, теперь, когда облака рассеялись, стал ярким, праздничным, хотя по-прежнему было холодно.
Наконец Гавхар не выдержала молчания — ее давно уже под-мывало об этом поговорить.
— Хаджи-апа!
— Да...
— Вот не думала, что вы носите с собой пистолет!
Махфират-хаджи немного помолчала. Затем ответила задумчиво:
— Неужели не знала?.. Это оружие моего мужа.
И было заметно, что она на эту тему распространяться не желает.
На самом же деле пистолет был не настоящий, он был игрушечный и принадлежал сыну Махфират-хаджи, маленькому Рауфжану. И надо же — игрушка, а большое дело сделала! Но о том, что это за пистолет, Махфират-хаджи решила не говорить подругам. Она побоялась, что, открыв им правду, она тем самым и само сегодняшнее дело как бы принизит, сделает его несерьезным, игрушечным...

* * *

Прошло время. В городском театре была поставлена пьеса о судьбе кашгарской девушки. Отлично исполненный уйгурский танец вызвал овацию публики. Но мало кто знал, что исполнительница этого танца красавица-уйгурка Алтынхон сама, подобно героине пьесы, только недавно освободилась из неволи, да и то благодаря тем, кому оказалась небезразличной чужая судьба.

Перевод А. Марьянина

• Назад
• Вперёд