Самиг Абдукаххар. Ты мне веришь, Салимбай? (рассказ)

ТЫ МНЕ ВЕРИШЬ, САЛИМБАЙ?

...Ровно месяц назад я ушел с работы по собственному желанию. Перестал протирать штаны на канцелярском стуле и шагнул в большую жизнь. Вот, шагаю пока...
А началось это с того, что... Вам приходилось когда-нибудь видеть пчелиный рой, когда он собирается в полном составе для обсуждения событий своей внутрироевой жизни? Видели? Очень хорошо! Тогда вам легче будет представить себе сотрудников нашего треста, собравшихся возле стенгазеты. И все это из-за моего маленького фельетончика под оригинальным названием: «Куда смотрит местком?» Заголовок сам придумал, честное слово!
Первый раз в жизни выступил в прессе и сразу такой успех! Злые языки завистников утверждали, что я тут, как говорится, сбоку припека: просто за последние пять лет в нашей стенгазете не появлялось ни одного критического материала. Но я думаю, дело в другом: уж очень точно был выбран сатирический прицел! Острие моей сатиры было направлено на одну из фундаментальных проблем: в нашем трестовском детском саду неправильно велись посадки плодовых деревьев: яблонь посадили меньше, чем груш, хотя всем известно, что груши хранятся плохо, а яблоки при умелом обращении могут лежать год. Я об этих промахах написал довольно ехидно: «Доколе мы будем мириться с подобным головотяпством?»—и так далее, в том же оригинальном духе. В общем, просто так пересказать фельетон невозможно—нужно его читать. У пригвожденных моей сатирой к позорному стобу (уверен!) до сих пор горят от стыда уши...
Если не считать выхода стенгазеты, то рабочий день треста протекал как обычно: в курилке работала толкучка, на которой можно было приобрести много приятных мелочей — от жевательной резинки до сборника «Зарубежный детектив»; во всех отделах кипятили чай; шахматисты организовали блицтурнир в общем каждый трудился в меру своих интересов.
И вдруг меня вызвали наверх, к самому...
...В просторном кабинете сидели управляющий (которого мы между собой называли «сто улыбок») и его заместитель.
Поздравляй», Салимбай, поздравляю от души,—произнес управляющий.— Читал твой фельетон и смеялся так, словно меня щекотали со всех сторон! Как это у тебя сказано: «Яблоко от груши недалеко падает»... Гениально! Как я завидую твоему таланту!
На лице управляющего появилась самая задушевная из его улыбок (трестовский фольклор окрестил ее как модель № 1, девиз — «Мы одной крови — ты и я»).
— Молодым везде у нас дорога! — поддержал шефа заместитель, старающийся всегда говорить пословицами, поговорками, афоризмами или, на худой конец, цитатами из популярных песен.
— Яблонями и грушами будет заниматься специальная ко-миссия,— продолжал управляющий, меняя улыбку на интимно-доверительную (модель № 8, девиз—«Строго между нами»).— Мы быстро наведем здесь порядок, дорогой Салимбай! А теперь догадайся, зачем мы тебя вызвали?
— Семь раз подумай,— один раз скажи! — весело подмигнул мне зам.
Я подумал, может, из-за того, что я доложил главному инженеру о приписках по СМУ-4? Работают там на седьмом объекте по четыре часа, а записывают себе восемь. А может, вызвали меня из-за того, что я обнаружил любопытный сюжет: сметная документация на объекте 13-бис опаздывает минимум на год, а на собрании все время объявляют, что все «в ажуре»?! И еще я вспомнил пять довольно колючих фактов для будущих фельетонов, но, подумав, решил о них пока ничего не говорить. И вообще, на всякий случай, рта не раскрыл, а только руками развел — дескать, ума не приложу, зачем меня вызвали?
Тем временем на лице управляющего появилась иная улыбка, загадочно-многозначительная, с потаенной угрозой (модель № 24, девиз— «Гиена в сиропе»), и он сказал по-отечески:
— У тебя, Салимбай, грандиозный талант фельетониста. Ты мне веришь? И мы просто обязаны создать тебе условия для творчества, для дальнейшего роста, чтобы ты использовал свой фельетонный КПД на полную мощность, как говорится!
— Молодым везде у нас дорога!—многозначительно изрек заместитель.
И мы выведем тебя на эту дорогу! — подхватил управляющим.
—    Спасибо!— растроганно сказал я.
Значит, договорились? — Управляющий обнял меня, и на лице его явилась улыбка, которой я еще Никогда не видел, и поэтому не смог ее точно квалифицировать.— Значит, ты подаешь заявление но собственному желанию в связи с переходом на творческую работу?
— Я?! По собственному?! За что?! — меня даже зашатало от неожиданности, и заместитель вынужден был поддержать меня и усадить в кресло.
— Никто не знает, откуда берутся таланты и куда они исчезают,— сказал управляющий.— Тем более, что есть постановление о молодых дарованиях. Мы не имеем права заточать столь яркие таланты, как твой, в стенах какого-то треста! Да, нам жалко с тобой расставаться, но что делать? Любая газета оторвет тебя с руками и ногами, ты мне веришь, Салимбай? Знаешь, какой сейчас спрос на критику? Ты холостой, детей у тебя еще нет... Когда же начинать путь к сатиричес-ким вершинам, как не сейчас? Да разве найдется в наши дни хоть один редактор, который не мечтает, чтобы кто-нибудь проперчил у него в газете, невзирая на лица?! Эх, и раздолье у тебя наступит! Выявляй... тряси... вытягивай за эти... за уши на солнце...
Оплата но труду. вкрадчиво подсказал заместитель.
— Да. реки гонораров! с завистью молвил управляющий.— Как я тебе завидую. Салимбай! Если б я имел талант фельетониста! Ни секунды бы тут не сидел! Уколол начальство — получай денежки, посмеялся над руководством — опять гонорар, ударил но недостаткам,— беги в касс)! Ты понимаешь, сынок, что ты перерос рамки стенгазеты?! Иди в жизнь! Дерзай!
Кто с фельетоном но жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадает, очень музыкально пропел заместитель.
— Тем более,— продолжал управляющий со вздохом,— что на днях в нашем тресте ожидается серьезное сокращение штатов. 1ы холостой, бездетный! А куда нам девать семейных, многодетных, которые никакими талантами не блещут? Ну что, например, могу делать вне треста я? Ничего! Я директор и только! А ты — талант. И мы не можем талант уволить по сокращению штатов!
Но тогда зачем меня увольнять? — удивился я.
Управляющий улыбнулся мудро (модель № 49, девиз — «Если бы вы знали все то, что знаю я») и спросил:
— Отвечай, только честно, как сатирик, как правдолюбец, как знаток жизни и борец с темными пятнами: твоя должность плановика-референта нужна кому-нибудь?
— Нет, никому,— честно ответил я.— Если к тому же учесть, что и весь наш отдел никому не нужен.
— Честность — фундамент таланта,— с уверенностью заявил заместитель. Всегда говори, что думаешь,— жить будет легко!
Так что же, Салимбай, сынок, управляющий интимно взял меня за рукав рубашки,— я должен буду записать в твою трудовую книжку: «Талант уволен но сокращению штатов»? Это же испортит всю твою творческую биографию! И нас не поймут! И тебе придется всем объяснять, что да как, ты мне веришь, Салимбай?
— Так что же делать? — спросил я в полной растерянности.
— Как что? — управляющий искренне удивился моей недо-гадливости. А еще талант, сатирик! Пиши, не отходя от этого стола, заявление по собственному... А мы будем всем рассказывать, как отсюда, из этого кабинета, началась большая дорога в жизнь нашего дорогого сатирика Салимбая... Вот тут поставь запятую... И возле комнаты, где ты работал, повесим мемориальную табличку... Теперь распишись... вот тут... что знаменитый Салимбай работал у нас... спасибо, все в порядке... Я не бюрократ, видишь. Я уже пишу резолюцию... с сегодняшнего числа, конечно... Поздравляю, родной, с началом профессиональной литературной деятельности...
... Это было ровно месяц тому назад. Я уже достаточно походил по редакциям газет и журналов. Мне везде говорили почти одно и то же: очень вероятно, что у вас и есть какие-то особенности к юмору, но они пока еще недостаточно проявились... Единодушно советовали не переходить сразу на творческую работу, а трудиться где-нибудь по основной специальности. Но где еще во время работы бывает столько свободных часов, как не в моем бывшем тресте? Кстати, там никакого сокращения штатов еще не было и не предвидится. Как же быть? Неужели управляющий был неискренен, когда возносил мой талант фельетониста? Неужели еще есть руководители, которые не любят критику даже в малых дозах? Не может быть! Просто то, что произошло со мною, печальное стечение обстоятельств! Ведь как задушевно управляющий произносил: «Ты мне веришь. Салимбай, сынок?» Конечно, верю! Пойду-ка я к нему, попрошу — может, возьмет назад на какую-нибудь работу? Разумеется, я ему дам честное слово, что никогда больше не буду писать фельетонов!

• Назад
• Вперёд