Шухрат. Нагоняй (рассказ)

НАГОНЯЙ

Угрюмая, нахохлившаяся, точно сова, тетушка Хури набросилась на мужа, едва он переступил порог:
— Из ума выжили на старости лет? Ни стыда, ни совести! Хотите, чтобы дочь век просидела в девках? К лицу ли человеку преклонного возраста устраивать скандалы на глазах всего кишлака? Ох, и что теперь скажут люди?..
Рустам-ата сразу догадался, о чем идет речь. Иной встречи он не ожидал. Терпеливо и спокойно выслушав жену, старик произнес негромко:
— Что скажут? Скажут — дед Рустам прав. Только и всего.
— Как бы не так, ждите! «Век прожил, а разума не нажил»,— вот как отзовутся о вас! В глаза промолчат, за глаза будут смеяться.
— За углом злословят трусы, честный режет правду в лицо. Да и нет никаких сплетен, что ты расшумелась?
— Нет сплетен?! Кто не хочет, тот, конечно, ничего не услышит...
— Эх-хе! — вздохнул старик досадливо.— Человек, знающий себе цену, не обращает внимания на болтовню недоброжелателей. Учти это!.. Муж пришел с работы усталый, голодный. Нет чтобы побыстрей накрыть на стол — она напустилась. Кто же так делает?
Рустам-ата снял рабочую одежду, вытряхнул из нее пыль и повесил на гвоздь, вбитый в столб навеса.
— Ах, вы проголодались? — язвительно продолжала тетушка Хури.— Почему же в поле не поели? Кто подбивал на ссору, тот и угостил бы вас пловом. Я знаю их! Это наши враги. Те, кто рассчитывал на Мирсаидджана, с носом остались. Их рук дело, меня не проведешь. А вы, простофиля, слушаете разинув рот. Оскорбил такого смирного парня! Ведь он и воды не замутит, овечки не обидит! Боже мой, как я буду людям в глаза смотреть? И почему я такая несчастная? Осрамили, опозорили на весь мир! Что, если свадьба расстроится? С каким лицом вы покажетесь на улицу?
Сухонькая физиономия старушки передергивалась от возму-щения, костлявые руки тряслись.
Рустам-ата нахмурился, покряхтывая, снял с ноги порыжевший от времени, стоптанный сапог.
— Свадьба расстроится?! — сказал он сердито.—Пусть рас-страивается. Если этот парень способен из-за случившегося отка-заться от невесты, пусть проваливает на все четыре стороны. Не нужно мне такого зятя. Я-то считал его серьезным, рассудительным джигитом.
— Что же он, не такой, по-вашему?
— Не такой, если обиделся,— резко сказал Рустам-ага.— Будь он настоящим хлопкоробом, честным тружеником, не обиделся бы на то, что я поучил его уму-разуму. Наоборот, спасибо сказал бы.
— Спа-си-ибо?! — Маленькая шустрая тетушка Хури наступала на супруга, как разъяренная клушка на старого, добродушного волкодава.— Вы настигаете арбу, как разбойник на старой бухарской дороге, загораживаете путь, начинаете размахивать руками, всячески поносить беднягу, а он должен за это спасибо сказать?! Хорош учитель!
— А ты слышала? — Рустам-ата не выдержал и рассмеялся.
— Да, слышала! — взвизгнула тетушка Хури.— А хоть бы и не слышала. Знаю уж, какой вы есть. Самый горластый старик в кишлаке. Ну и горло — троим предназначалось, одному досталось. Горе мое, горе! И почему вы так ненавидите людей? Зачем придираетесь к каждому прохожему? Или в колхозе, кроме вас, некому приструнить провинившихся? Обидеть человека, который не сегодня завтра женится на вашей дочери... Да я бы сгорела со стыда! А вы даже не покраснеете.
— Чего мне краснеть? Сказано — кто работает в кузнице, тот не боится искр. Что касается Мирсаида... Я не тащу его насильно в зятья. Не хочет — как хочет. Мне все равно.
— А каково нашей Камиле? Молодые любят друг друга, собираются навек соединить свою судьбу, а вы вашей грубостью хотите расстроить дружбу. Вы хотите погубить свою дочь! Вы не отец, е изверг! Вы...
— Тихо, жена! Успокойся. Не трать силы попусту. Если у тебя их так много, бери-ка фартук да шагай в поле. Соберешь пару мешков хлопка — все какая-то польза будет колхозу. Урожай нынче богатый, рабочих рук не хватает. Ну, двинулись, что ли?
Рустам-ата с притворной решимостью потянулся за фартуком.
— Ка-ак?!—вскипела тетушка Хури.— Теперь вы за меня принялись? Хватит, отработала свое. Я вон из речки воды набрать не могу, еле-еле полведра приношу.
— Ну, тогда не мешай молодежи спокойно трудиться и отдыхать.
Старик присел, неторопливо стащил второй сапог.
— Это кто молодежь-то,— опешила старушка.— Вы, что ли?
почтенный Рустам развеселился.
— Да, а кто же!
— А в зеркало вы давно смотрелись?
— Зачем мне смотреться в зеркало? Мало ли кто седеет прежде времени. Возраст человека узнают не по морщинам, не по бороде, а по работе. Козел вон родится с бородой, а какой от него прок?
Рустам-ата хотел добавить кое-что порезче, но сдержался. Как бы старуха окончательно не вышла из себя и не слегла. Расстроится — три дня пролежит.
Старик отложил обувь в сторону, взял медный таз, чтобы вымыть руки.
— Давайте уж, сама полью,— проворчала тетушка Хури. Она почти остыла, но все еще продолжала ворчать:— Он ведь тихий парень, добрый, спокойный. А вы ему, бедняжке, такой нагоняй закатили.
— Ну, хватит, мать. Хватит! Утихомирься! Принеси-ка чего-нибудь перекусить. Ничего не сделается твоему любимцу. Пусть закаляется, учится жить. Замесишь Глину покруче — и чашка из нее получится добрая. Не вздумай подсовывать ему под голову пуховую подушку — избалуешь, лежебокой станет, сядет жене на шею.
Дед Рустам знал, чем утихомирить жену.
«И впрямь не надо баловать женишка,— разленится, в лоботряса превратится »,— испуганно подумала тетушка Хури...
А случилось вот что.
Утром старик отправился к речке Чукурсай. Зачем, спросите вы,— ведь участок его бригады находился в другой стороне...
Видите ли, у Чукурсая трудилась бригада Норбуты-Карвона, с которым соревновался Рустам-ата. Говорят, вчера Норбута опять работал из рук вон плохо. Бригада недодала несколько центнеров хлопка. Вот почтенный Рустам и решил разобраться, почему отстает приятель.
Старик шагал по краю поля, дорогой, проложенной колесами рабочих арб.
По левую сторону в узкой пойме Чукурсая, в зарослях ивняка, трещали сороки. Справа раскинулся коричневато-зеленый, в белых крапинках, массив созревшего хлопчатника.
Рустам-ата шел и считал, сколько человек из бригады Норбуты-Карвона вышло на уборку. Ага, сегодня все. А это кто? Э, да это же старейший хлопкороб Сулган-Совук! Видать, не утерпел, хоть еле ноги передвигает, явился в отстающую бригаду. Ну, теперь дело пойдет.
Внезапно старик остановился и замер, словно охотник, за-метивший куропатку...
Он сделал несколько осторожных шагов вперед и наклонился.
На дороге, в пыли, лежала целая пригоршня скомканного хлопка!
Старик бережно поднял его, заботливо стряхнул пыль, цепко приставшие соринки и не спеша двинулся дальше. Вот ротозеи! Основного-то и не видят.
Пройдя немного, он опять поднял горсть хлопка... И тут заметил, как у спуска в лощину что-то мелькнуло и пропало. Старик посмотрел на следы колес, затем припал ухом к земле.
Рустам-ата услышал отдаленное тарахтенье.
Да, здесь только что проехала арба.
Сложив хлопок в полу халата, он быстро зашагал по дороге. Ему пришлось еще два раза остановиться и подобрать оброненное волокно. Рассерженный пуще прежнего, он ускорил шаг. В лощине медленно двигалась арба, нагруженная туго набитыми мешками.
«Что случилось? Куда он торопится? Уж не заболел ли кто-нибудь в семье, не за доктором ли бежит почтенный отец Рустам?» — так мог подумать встречный, завидев спешащего старика, но здесь, на полевой дороге, прохожих не попадалось.
Рустам-ата запыхался. На лбу его выступили капельки пота. Не добежав до повозки метров пятьдесят, старик не вытерпел и крикнул во весь голос:
— Эй, арба, стой!..
Но арба и без того стояла.
И тут...
Почтенный Рустам застыл на месте с раскрытым от изумления ртом.
На лошади, впряженной в повозку с двумя огромными, выше человеческого роста, колесами, сидел верхом... его будущий зять Мирсаид. Всего неделю назад Рустам-ата помолвил с ним свою дочь Камилю. Теперь всем известно, что они жених и невеста, что, как только закончится уборка, будет свадьба.
Подбоченившись в седле, Мирсаид разговаривал с какой-то девушкой, стоявшей у края дороги.
Вот так штука.
Со дня помолвки, как это водится, Мирсаид стеснялся пройти по улице, на которой жила Камиля с родителями, обходил их дом стороной.
Нечего сказать, встретились...
Старик растерялся. Как быть? Хлопок, подобранный на дороге, жег ему руки, точно камень, раскаленный лучами полуденного солнца.
Но с другой стороны... Стоит ли из-за нескольких горстей хлопка обижать жениха своей родной дочери? Не чужой все- таки человек — уже почти родня...
Сердце у почтенного Рустама заныло. Эх! Два больших пальца на руках, и оба свои. Какой бы из них ни укусил, почувствуешь одинаковую боль...
Рустам-ата взглянул на девушку, с которой беседовал Мирсаид. Светлолицая, темноглазая...
Уловив недобрый взгляд старика, девушка подарила Мирсаиду ласковую улыбку и, поправив фартук с хлопком, круто повернулась, переступила через межу и скрылась в густых кустах хлопчатника.
Мирсаид покосился на старика и опустил голову.
«Эге! — В груди почтенного Рустама колючим ежом заворочалась ревность.— Почему Мирсаид разговаривает с этой девушкой, да еще в таком укромном месте? Ах ты, такой-сякой! — думал старик возмущенно.— Хорошенький зятек мне достался. До работы маловато охоты, а с девушками любезничать, видно, первый мастер. Ну, погоди же у меня».
— Это с вашей арбы, сынок,— начал Рустам-ата довольно сдержанно, выкладывая из полы засоренный хлопок.— О чем вы мечтаете во время работы, а?.. Чужой труд уважать надо. Так настоящие дехкане не поступают!
Старик от слова к слову горячился все больше, голос его крепчал.
— Люди выращивали урожай в невыносимую жару, обливаясь потом на солнцепеке! — гремел Рустам-ата.— Почему же вы не цените свой труд и труд ваших друзей?.. Едет себе потихонечку и ничего не видит! Побредут за арбой коровы и верблюды, будут жевать оброненный хлопок — вы и того не заметите? Где ваша совесть? И вообще, почему вы вдруг очутились на арбе? Легкой работы захотелось? Разве нельзя было посадить в седло кого-нибудь послабее? С этим делом любой мальчишка справится. Такой здоровяк взгромоздился на бедную лошадь, катается по дорогам да с девчонками...
Мирсаид опустил голову еще ниже.
Он не произнес в ответ ни звука — понуро молчал, будто набрал в рот горького кок-чаю. Парень работящий, скромный, Мирсаид был ошарашен. Он даже не заметил, когда и куда ушел рассерженный старик. Того давно и след простыл, а бедняга все сидел и сидел неподвижно, опершись рукоятью плети на оглоблю.
Мирсаид рассеянно, как спросонок, огляделся по сторонам, устало отер залитое потом лицо, бессознательно и вяло взмахнул плетью.
Проехав несколько шагов, он спохватился. Хлопок! Мирсаид вновь остановил лошадь, спрыгнул- на дорогу, зашел за арбу. Швы на некоторых мешках распоролись. Из широких отверстий висели клочья волокна. Проклятье! На ухабистой полевой дороге можно было вытрясти четверть груза.
Мирсаид с яростью затолкал кулаками хлопок в мешки, затянул дыры шпагатом. Влезая обратно в седло, он увидел невдалеке, под развесистым карагачем с темно-зеленой кроной, своего нареченного тестя, разговаривавшего с председателем колхоза.
Рустам-ата, размахивая руками, что-то горячо доказывал низенькому, толстому, невозмутимо спокойному Акраму Сафарову.
«Про меня рассказывает председателю,— похолодел Мирсаид.— Какой же я осел! Попался на удочку, послушался этого горбатого Аширмата. Сбил меня с толку, нахвалил — веселая, мол, работа. А я и уши развесил. Лучше, от зари до зари хлопок собирать, чем разок проехаться на этой проклятой арбе. Что теперь будет? Разговоров не оберешься. Чего доброго, Рустам-ата возьмет и скажет: «Не надо мне такого зятя». Нуда тогда деваться?»
Мирсаид ругал себя всю дорогу до хирмана. Здесь, на широкой, плотно утрамбованной площадке сушили сырец,— его подвозили с самых дальних концов поля на таких же арбах, какой управлял Мирсаид.
— Получай обратно! — Мирсаид, не глядя на горбатого Ашир- мата, зло сунул ему в руки плеть.— Чтоб ты провалился со своей арбой! Где мой фартук?
— В чем дело? — удивился Аширмат.— Живот растрясло?
— Совесть растрясло! — крикнул Мирсаид.— Подбил меня на детскую работу, перед людьми стыдно.
— Чего ты распетушился? — Узкие глаза Аширмата округлились, как нераскрывшиеся коробочки хлопка. Он впервые видел сердитым своего обычно смирного товарища.— Я его пожалел, думаю, замучился парень, пусть отдохнет денька два, а он вместо благодарности взъелся на меня. Нечего обижаться на других, если даже с арбой управиться не можешь. Говорят, под плохим седоком и аргамак спотыкается, под хорошим наездником и кляча несется вскачь.
Говорливый Аширмат собрался было вдоволь потешиться над неудачливым возчиком и уже ухватился за первую из бесконечного количества известных ему поговорок, но Мирсаид не стал его слушать.
— Довольно! Прибереги красноречие для чайханы.— Он сорвал с Аширмата почти пустой фартук и двинулся в поле.
Замелькали крепкие пальцы, ловко выбирая из бурых раск-рывшихся коробочек пушистое, теплое от солнца волокно. В ушах Мирсаида все еще звучали гневные выкрики старика Рустама.
«Хорош тесть!—огорченно думал Мирсаид.— Из-за пустяка разнес, как шкодливого мальчишку».
Он пытался вызвать в сердце злость, настроить себя против «зловредного старика», но ничего не выходило. Куда уж тут злиться. Рустам-ата прав. Не ради себя — ради общего колхозного дела наказал он Мирсаида. И поделом!
Только вечером, когда Мирсаид встретился возле клуба с Камилей, ему стало немного легче.
— Ну и нагоняй я получил сегодня от вашего отца! — сказал он с невеселой усмешкой.— Уговорил меня Аширмат на арбе поездить,— видать, самому надоело по ухабам трястись. Ну, проехал я по полю, нагрузил на арбу мешки, набитые сборщиками, отправился на хирман. Смотрю — у дороги Назира, подруга ваша, работает. Я задержался, говорю ей: «Сегодня в клубе хорошая картина. Приходите вместе с Камилей, одной ей неловко». Она вам передала?
— Да. Назира проводила меня сейчас до угла, а сама пошла за билетами.
— Только я сказал ей эти слова, как вдруг, откуда ни возьмись,— ваш отец! Налетел на меня, как коршун, и давай пушить! Уж он меня и так и эдак. Как начал распекать — впору хоть сквозь землю провалиться! Не знаю, куда глаза девать от стыда. Язык отнялся, не могу ответить. Голову поднять нет сил, пальцем не пошевельну. Все у меня онемело, сижу ни жив ни мертв...
— Я все знаю...— Камиля с беспокойством заглянула жениху в глаза,— Вы... не рассердились на отца?
Мирсаид помолчал, затем смущенно развел руками:
— Чего уж тут сердиться? Сам виноват. Легкой работы захотелось...
— А я... я думала...— Девушка не смела высказать того, что было у нее на душе.
Еще днем она узнала о роковой встрече Мирсаида со старым Рустамом и страдала не меньше, чем жених.
«Все пропало!—думала Камиля.— Отец оскорбил Мирсаида, и теперь он отвернется от меня. И надо же было им встретиться! Ну что это за отец? Набросился на беднягу, как на чужого. Да и Мирсаид хорош, нашел себе занятие — на арбе кататься...»
Мирсаид бережно прикоснулся к руке невесты:
— И о чем вы думали?
Камиля потупилась и прошептала чуть слышно:
— Что вы... со мной больше...
Она не договорила и закрыла руками лицо.
У Мирсаида перехватило дыхание.
— Камиляхон! — зашептал он горячо,— Неужели я откажусь от вас из-за того, что ваш отец отругал меня? Если бы он был даже неправ, и то я примирился бы с этим ради вас. Ведь он разнес меня не как зятя, а как нерадивого колхозника. Нельзя путать одно с другим, хотя, конечно, нерадивый колхозник вряд ли может быть хорошим зятем, особенно для такого человека, как Рустам-ата. Короче говоря, я не в обиде на вашего отца. Только вот Рустам-ата...— Мирсаид озабоченно потер ладонью горячий лоб: в голосе юноши слышалось сомнение,— простит ли он меня?
— Простит.— Камиля улыбнулась.— Отец вспыльчив, но сердце у него отходчивое.
— Чудесно!— Мирсаид вздохнул с таким облегчением, будто три версты протащил на себе ту самую злополучную арбу и только что сбросил ее с плеч.
— Но вы не спросили, прощу ли вас я,— сказала Камиля лукаво.
— За что? — испуганно встрепенулся Мирсаид.
— Все за то же — за арбу. Такой великан пахлаван, и вдруг...
— Да в жизни я не подойду больше к проклятой арбе! воскликнул Мирсаид. Оглянувшись, он прошептал, холодея от собственной храбрости:— Разве когда поеду за вами в день нашей свадьбы...
Юноша сделал робкую попытку привлечь невесту к себе, но она живо отскочила:
— Ой, в кино опоздали!
...Тетушка Хури всю ночь ворочалась в постели. Вздыхала, охала, не могла уснуть. Утром встала необычно тихая, приветливая. Отозвала мужа в сторонку.
— Слушайте, отец. Вчера, когда вы задремали после ужина, я ходила в клуб...
Молодец, старуха! Культурно отдыхаешь. Ну, и какую картину ты видела?
— Очень красивую картину. Я видела Мирсаида и Камилю вместе.
— Так.
— Все в порядке.
— Хорошо.
— Выходит...
Тетушка Хури хотела сказать: «Выходит, ты знал, что делал, распекая Мирсаида. Я понапрасну напустилась на тебя. Прости неразумную старуху».
Но тут старик добродушно улыбнулся:
— Ладно, мать, знаю, что выходит.
Проницательность супруга вывела тетушку Хури из себя, она вспылила:
— Ничего вы не знаете! Не смейте бранить моего сыночка Мирсаида, слышите?
Рустам-ата важно погладил бороду и усмехнулся:
Ну, это ты брось, старуха. Заслужит — еще сто раз отругаю. Ясно?..

Перевод Я. Ильясова

• Назад
• Вперёд