Ариадна Васильева. Фантомас (рассказ)

Ариадна Васильева

ФАНТОМАС
(Из сборника "Фантастические новеллы")

"В кабинете Фантомаса было холодно".
Я написал это предложение, поднял голову от тетради и стал смотреть в окно. За стеклом ничего интересного не было - всего лишь кирпичный фасад студенческой общаги напротив да мелкая снежная крупа, сбиваемая порывами ветра наискосок.
Я понимал: рассказать кому-нибудь произошедшее со мной было бы гораздо проще, чем пытаться записать этот фантастический, совершенно невероятный случай на чистых страницах новенькой тетради, но рассказать не мог - мне бы никто не поверил, - да и разглашать чужие секреты я не имел никакого права. С другой стороны, не высказаться, оставить все, как есть, тоже не мог, слишком мучительным для меня самого стало бы такое молчание. Я должен был, я обязан был поверить тот случай хоть листу бумаги, чтобы излиться, не хранить в голове все, что мучило, не давало спать по ночам.
Вот почему я сидел теперь в своей комнатенке, страдал в поисках нужных слов и смотрел в окно. Потом все же пересилил себя и стал писать.
"Прежде всего: кто такой Фантомас. Фантомас - это наш преподаватель по высшей алгебре, доцент Евгений Михайлович Кудрявцев. Словно в насмешку, он лыс, совершенно лыс, настолько лыс, что кажется, будто на его голове волосы никогда не росли. Он высок, подтянут, лицо его совершенно непроницаемо, глаза строгие. От него не стоит ждать ни малейшего снисхождения к нашему брату студенту.
На лекциях его стоит гробовая тишина. Малейший посторонний шорох, он - зырк глазами, и все, все! Не разгуляешься. Но предмет он знает. А как оформляет доску! Это поэма Пушкина, ей-богу.
Вот он входит в аудиторию, и первым делом проверяет, насколько хорошо она вытерта (доска, разумеется). Нам после одного единственного скандала больше повторять не надо, поэтому влажная, чистая, аккуратно сложенная тряпочка всегда наготове, доска блестит, но мела нет. Так положено - мел он приносит свой. Он у него особый, мягкий, тонко заточен и никогда не крошится. Где он такой берет никому не известно.
Он начинает говорить и одновременно создавать очередной шедевр - работает с доской - буковка к буковке, формула к формуле; таблицы рисует от руки, точно, красиво, как художник.
Но вот доска заполнена, больше места нет, а стирать жалко, да мы и не поспеваем за ним. Тогда он переходит к стене и начинает писать на панелях, благо они в аудитории высокие, и покрашены синей масляной краской. Здесь уже нет той четкости, но мы терпим, всматриваемся, а потом на перемене гурьбой кидаемся к стене и переносим в конспекты бесконечные формулы и примеры.
Мало кому удается сдать ему зачет с первого захода. Мне не удалось. В тот день я шел сдавать в третий раз, но на дом к Фантомасу был приглашен впервые. У него была такая привычка, приглашать хвостистов домой, особенно общежитейских.
Итак, я пришел к Фантомасу, поднялся в лифте на девятый этаж, остановился перед обтянутой дерматином дверью, нажал кнопку звонка. "Бим-бом" - отозвалось в квартире, а следом послышались шаркающие шаги. Дверь открыла маленькая старушка, беленькая, чистенькая, с морщинистым улыбчивым лицом.
- А-а, студент, - тонко пропищала она, - заходи, заходи, пальто не снимай, на плечи просто накинь, у нас холодно, и шагай прямо на кухню, вон в ту дверь. Евгений Михалыч велел чаем тебя напоить. Перед экзекуцией, значит.
Я даже не понял сходу, кто такой Евгений Михалыч, помрачение нашло. Потом сообразил, да это же наш Фантомас!
- Смелей, смелей, - подбадривала меня старушка, - не стесняйся. Перед боем оно подкрепится не грех. Это тебе с улицы кажется, что тепло... Как холода, так у них непременно что-то ломается. Говорят, у соседей трубу прорвало, третий день без тепла сидим. Чайком изнутри прогреешься, оно веселей покажется.
Хотел ей сказать, мол, веселей покажется, если сдам зачет, но промолчал.
Пальто я все-таки снял (на мне был толстый шерстяной свитер) и прошел на кухню, а старушка стала хлопотать у стола. Налила в чашку крепкий чай, не спрашивая, надо - не надо, бухнула в нее четыре ложки сахара, придвинула тарелку, закрытую салфеткой, сдернула ее. Под салфеткой оказались уложенные горкой пирожки, как выяснилось потом, с капустой.
Я обратил голодный взор к пирожкам (они были так румяны, так соблазнительно пахли!), а когда огляделся - старушки на кухне уже не было.
"Есть или не есть?" - раздумывал я, и чуть не рассмеялся вслух. Выходило, как у шекспировского Гамлета - "быть, или не быть", я этот монолог когда-то читал на вечере в школе. Потом решился и взял один пирожок.
Пирожок мне понравился чрезвычайно. Тесто нежное, а начинка из свежей тушеной капусты чуть сладковатая и необычно ароматная. Я разохотился и взял второй. После третьего решил, что четвертый брать неудобно, застыл на стуле и стал ждать.
Горячий чай и вправду согрел меня изнутри, уже не таким холодным стал казаться остывший за три зимних дня воздух кухни. Прошло несколько минут. Я хотел подняться и идти без провожатого в лице симпатичной старушки навстречу судьбе, но тут дверь медленно, с легким скрипом отворилась, и Фантомас собственной персоной застыл на пороге.
- Прошу вас, - слегка наклонил он голову и сделал рукой приглашающий жест.
Я поднялся и как ягненок, предназначенный в жертву богам, отправился вслед за ним по коридору, затем направо через открытую дверь в просторный кабинет.
В кабинете было еще холодней, чем на кухне, я даже пожалел об оставленном в прихожей пальто. Фантомас усадил меня в деревянное кресло с прямой спинкой, за широким письменным столом, стоявшим почему-то торцом к окну и как бы делившим комнату надвое. Затем он положил передо мной лист бумаги. Вверху на листе, его четким красивым почерком было выведено два задания - теоретический вопрос - теорема Бине-Коши и пример.
- Вот, пожалуйста, - сказал он, нависая надо мной, как Пизанская башня, - во времени я вас не ограничиваю. Конспект, если он у вас с собой, дайте мне.
Разочарованный и опечаленный я задрал свитер, медленно вытащил из-за пояса угревшуюся на животе тетрадь и протянул Фантомасу.
- Готовьтесь, соображайте, - с этими словами он вышел из кабинета.
Должен сказать, это его словцо навязло у всех на зубах. Бывало, выводит на доске формулу, тычет пальцем, потом оборачивается к нам, смотрит холодными глазами: "Соображайте! Соображайте!"
Собственно говоря, "соображать" было нечего. Мгновенного взгляда на листок с заданием было достаточно, чтобы понять - провал неизбежен. Но и сдаваться так сразу я тоже не собрался.
Я перевел дыхание, поежился и, чтобы оттянуть час расплаты, огляделся по сторонам. Сквозь занавеску на окне с высоты девятого этажа виднелось одно лишь зимнее небо, сплошь затянутое серой пеленой, до того унылой и скучной, что от такой погоды внезапного озарения, вдохновения, при моих сумбурных знаниях едва ли следовало ожидать. Прежде, чем взяться за выполнение задания, я сунул руки подмышки, чтобы они согрелись, и оглядел комнату.
Меня поразило обилие цветущих фиалок на подоконнике. Горшков было много, они стояли вплотную один к другому, а махровые цветы и бутоны на круглых сочных листьях образовывали как бы единую клумбу. В моем представлении белые, розовые, сиреневые фиалки, и уже не помню, какие там еще произрастали, были совершенно несовместимой вещью с сухарем Фантомасом. Но тут я вспомнил старушку на кухне и успокоился, скорее всего, это ее хозяйство. И еще мелькнула мысль, а не померзнут ли цветы при таком холоде.
Напротив меня, на стене висела картина. Я не знаток живописи, и не имею понятия, кто ее автор, но она была хороша. Изображен был на ней ясный солнечный день, синее море в барашках, наклонно плывущие под надутыми парусами яхты, берег, домики с красными крышами, утонувшие в темной зелени. В картине было много простора, воздуха, мне даже почудилось, будто в комнате запахло соленым морским ветром.
Вокруг картины висело множество мелких рамок, округлых, прямоугольных, с фотографиями людей, но кто был на них изображен, с моего места я не мог разглядеть. И еще я заметил полку, сделанную углом, так, что одна половина ее тянулась по стене в сторону картины, а другая шла в сторону окна и располагалась над стоявшим там креслом. В самой полке не было ничего особенного, но она была сплошь заставлена искусно вырезанными из темного дерева, отполированными до блеска смешными фигурками размером не больше моей ладони. Одни человечки словно застыли в восточном танце, другие, отжимали тяжелые камни, подняв их над головой, третьи сидели на корточках, но, что особенно интересно, все они были одного роду-племени, и вырезаны явно одной рукой. Как цветы, так и эти фигурки опять же не вязались с обликом Фантомаса.
Сам не знаю, зачем, я обернулся и стал разглядывать самодельный стеллаж, сработанный из тщательно отполированных досок. Он тянулся от двери до угла комнаты, и от пола до потолка был заполнен книгами. Между моим стулом и стеллажом было шагов пять, но я сразу обнаружил на средней полке вожделенный учебник по высшей алгебре, поставленный туда словно специально, словно в насмешку надо мной. Я сто раз листал эту книгу, и казалось, выучил наизусть. Подумал и вспомнил - теорема Бине-Коши находится на тридцать четвертой странице. Но толку оттого, что вспомнил, не было никакого.
Я поборол искушение встать и взять со стеллажа учебник и придвинул к себе листок с заданием. К моему великому удивлению с примером я справился довольно легко. Но на теоретическом вопросе застрял намертво. Я не мог вспомнить даже саму формулировку теоремы. Вчера разбирал, зубрил, а сегодня, как отрезало.
Сидел, истукан истуканом, и тупо смотрел на чистый лист бумаги. У меня заледенели руки, душа исполнилась зеленой тоски. Не знаю, почему тоску называют зеленой, но в моем несчастном случае она именно такая и была. И ведь подлость! Метод Гаусса я помнил, теорему Лапласа - помнил, а теорему Бине-Коши - нет! Проклятый Фантомас, он словно заранее почуял, что я знаю, а чего не знаю, чтоб ему пусто было!
Тут за моей спиной неслышно явился неведомо кто, черт, наверно, и стал толкать в бок: "Встань, возьми учебник, открой на странице тридцать четвертой, и ты спасен! Вставай-поднимайся, не трусь, ведь так и так все одно пропадать".
С прижатыми к голове ушами я прислушался. Тишина стояла полная, было такое чувство, словно в квартире никого нет. Я поднялся. Осторожно, не двинув стулом. На цыпочках прошел к двери и прислонился к ней. Нет, за дверью никто не стоял, я не слышал чужого дыхания, только мое сердце билось где-то возле горла, и стук его был единственным звуком, нарушавшим глубокую тишину кабинета, если не считать едва слышного тиканья настольных часов в бронзовой оправе.
Я быстро прошел к стеллажу и протянул руку, чтобы взять книгу, и тут же резко отдернул ее.
Послышались голоса, шаги, дверь кабинета распахнулась, вошла женщина, за ней Фантомас. Конец! Они застали меня на месте преступления возле стеллажа с книгами! Сердце провалилось и ушло в пятку, меня, несмотря на холод, бросило в жар, рубашка под свитером немедленно прилипла к спине, захотелось поднять руку и вытереть со лба пот, но я не смел шелохнуться. Стоял дурак дураком и смотрел на них, как затравленный кролик. Но они не обратили на меня ни малейшего внимания, словно в кабинете никого не было.
Сквозь сумятицу мыслей, сквозь страх, я узнал эту женщину. Она читала лекции по математической физике на старших курсах, я часто видел ее в коридорах факультета.
Теперь, когда я спокойно пишу эти строки, я могу отвлечься от моего тогдашнего жуткого состояния и сказать, что она была необыкновенно хороша собой. Всегда подтянута, одета с иголочки, словно собралась не на лекцию, а в театр; прическа, маникюр - все при ней, все, как говорится, тип-топ, и ни малейшего изъяна в прекрасном, с тонкими чертами, в меру тронутом косметикой лице.
Но в тот момент мне было не до ее красоты и выяснения возраста, хотелось одного, провалиться сквозь пол, аж до заснеженной, скованной морозом земли, испариться, исчезнуть, прекратить существование! Но вот странность, они вели себя так, словно именно это со мной уже произошло.
Она прошла вглубь комнаты, с другой стороны стола, небрежно бросила в кресло элегантную сумочку, сама присела на подлокотник того же кресла, поправила на плечах светлую шубку и обратила к Фантомасу веселое лицо.
- Ну, - с легким вздохом произнесла она, - теперь рассказывай, как живешь. Давно мы с тобой не виделись.
- Да, с тобой давно, - угрюмо подтвердил он, - но я встречался с Иришей.
- Я знаю, она мне говорила, и ты напрасно делаешь это украдкой, в ваших встречах я не вижу ничего дурного. В конце концов, ты - отец, она - твоя дочь.
Я чуть не сел со всего маху на пол! Так-так, выходит эта холеная красавица и лысый Фантомас, сухарь и неулыба были когда-то мужем и женой! Уверен, не только на нашем курсе, на всем факультете об этом никто не знал. Но почему, почему они не гонят меня, совершенно постороннего, из кабинета вон, а оставляют стоять на виду, чуть ли в качестве свидетеля готовой произойти семейной сцены! Ведь не может того быть, чтобы они меня не видели! Не может!!!"
Я поставил три восклицательных знака, отложил ручку, встал с места и подошел к окну. Стоял, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрел, как одно за другим зажигаются окна в соседнем корпусе. До вечера было далеко, но по зимнему времени сумерки наступили рано. Я стоял и ждал, когда в одном, особенно интересовавшем меня окне загорится свет, но оно почему-то все время оставалось темным, видно обитательница комнаты еще не вернулась домой и сидит где-нибудь у подруг или хозяйничает на общей кухне, готовит скромный ужин, ждет, когда закипит чайник. Я вздохнул, включил свет и вернулся к своей тетради.
"Говорят, чудес не бывает на свете, но, пусть мне никто не поверит, со мною произошло именно чудо. Студент-первокурсник, неудачник и хвостист, остался как бы невидимым для преподавателя, заставшего его на месте преступления. Но прежде, чем приступить к самой невероятной части моего рассказа, я должен постараться подробно обрисовать место события, как говорится, расставить мебель без упоминания всяких там фиалок, картин и деревянных смешных фигурок.
Значит, так. Изначально Фантомас предложил мне сесть за стол, и стол этот был развернут торцом к окну, и стоял как бы посреди комнаты, а от двери, параллельно столу, тянулся стеллаж. Если идти вдоль него, то дальше в углу находился небольшой столик, заваленный бумагами, а возле него - стул. Первые минуты разговора Фантомас провел, стоя у двери. Видно, потом он решил перейти ближе к креслу, на подлокотнике которого устроилась его бывшая жена, а оно-то находилось как раз на противоположной стороне от письменного стола. И Фантомас пошел от двери прямо на меня, как я потом сообразил, за стулом. Отстраниться не успел, я остался стоять у него на дороге столб столбом, без единой мысли, без ощущений. Я ждал мгновения, когда глаза наши встретятся, но он, будучи выше ростом, смотрел поверх моей головы. Меня сковал ужас, показалось, что именно сейчас, в этот миг, он, наконец, разглядит стоящего перед ним студента, в ярости схватит за шиворот и с треском вышвырнет прочь из дома. Но ничего подобного не произошло.
Момента, когда его тело соприкоснулось с моим, я не почувствовал и поначалу ничего не понял. Он надвинулся, - я не успел отстраниться. Затем он исчез. Ничего не соображая, в каком-то трансе я слегка повернул голову и краем глаза увидел уже позади себя его спину. Потом он взял стул, развернулся и пошел обратно. На этот раз он шел чуть дальше от стеллажа, и только успел задеть мой бок спинкой стула. Она также свободно прошла сквозь меня.
Если попытаться растянуть время и увидеть свершившееся как бы в замедленной съемке, то получится так: сначала стул коснулся моего бедра (я по-прежнему стоял боком по отношению к стеллажу), но я этого прикосновения не почувствовал, а только заметил движение. Затем спинка погрузилась в меня, и я увидел как бы усеченный стул. Затем, он возник снова, но уже с другой стороны, и вот уже Фантомас уносит его, огибает письменный стол, приближается к креслу. Он поставил стул на пол и решительно сел напротив бывшей жены.
О том, что произошло между ними, я расскажу чуть позже, а сейчас я должен постараться передать свои ощущения, рассказать, что я почувствовал в тот момент, когда Фантомас прошел сквозь меня, а после повернул назад и задел стулом";.
Я отложил ручку, зажмурился и стал припоминать. Вот он стоит, как бы ничего особенного не видя перед собой. Как я теперь понимаю, он действительно никого не видел. Я был, и в то же время не был. Затем он прошел сквозь меня и отправился за стулом. Стоп! Я должен был хоть что-нибудь ощутить! Что? Что?! Я снова взял ручку, покрутил ее в руке, затем написал одно единственное слово:
"Ни-че-го!
Я ничего не ощутил. Не пахнуло воздухом, ни один волосок не шевельнулся на моей голове. Ни тепла, ни холода…
Это спустя несколько секунд, когда я сообразил, что со мной произошло нечто из ряда вон выходящее, нечто запредельное, лоб мой покрылся на этот раз ледяным потом, подкосились ноги, и я, чтобы не свалиться на пол, судорожно вцепился в книжную полку. Затем, как ни странно, пришло успокоение. Я шевельнулся, полез в карман, вытащил носовой платок, вытер мокрый лоб и попытался успокоиться. В голове пронеслась совершенно неуместная, кощунственная мысль: раз они меня не видят, значит так угодно неведомым студенческим божествам, хоть я никого ни о чем не просил. Просто не успел, все произошло слишком быстро.
Либо этот чертов Фантомас обладает какой-то сверхчеловеческой силой… Но я тут же отмел эту мысль - нет, нет, вряд ли. Зачем бы ему понадобилось делать свидетелем его свидания с женой какого-то несчастного первокурсника, и устраивать жуткие фокусы с телекинезом или как оно там называется. А, может быть, что-то произошло со временем, и то, что совершалось теперь на моих глазах, на самом деле случилось раньше. Или позже? Я совершенно запутался.
Итак, я вытер лоб и немного расслабился. Несмотря на то, что я волей-неволей стал как бы невидимкой, мне было неловко смотреть на них. Плечом я подпер стеллаж, повернулся в сторону двери и стал ждать, чем все это кончится. Их голоса доносились чуть приглушенно, поначалу они говорили вполголоса, но все равно я различал каждое слово.
Я хотел, было, попытаться тихонько выйти из кабинета, но вовремя почувствовал, что сдвинуться с места и сделать хотя бы один шаг в сторону не смогу. Мои ноги словно прилипли к полу, словно меня обволокла, окружила со всех сторон странная невидимая капсула.
Волей-неволей я стал слушать, о чем они говорят.
ОНА. …сам понимаешь, я хочу, чтобы этот разговор остался исключительно между нами. Пожалуйста, сделай то, о чем я тебя прошу.
ОН. Нет.
ОНА. Ах, боже мой, неужели до тебя не доходит, как трудно мне было придти к тебе, неужели даже после унизительной для меня просьбы, ты не можешь пересилить себя и поставить зачет этой дурочке Смирновой!
"Елки-палки, - подумал я, - так вот, зачем она пожаловала! Клянчить зачет для Смирненькой, этому полному "крестику и нолику" на нашем курсе. Уж на что я не звезда факультета, но данный персонаж!.. Интересно, интересно, неужели она уговорит Фантомаса?".
ОН. Если дурочка Смирнова в первую же сессию не смогла сдать ни одного экзамена, ни одного зачета - ей нечего делать в нашей профессии.
ОНА. Если ты соблаговолишь поставить зачет, она сможет взять академический отпуск. Пойми…
ОН. Тебе-то, какая печаль, что ты так за нее хлопочешь, тебе-то какая выгода!
ОНА. Ты прекрасно знаешь, чья она дочь! А впрочем, что от тебя скрывать, - есть и выгода.
ОН. Вот оно что!
ОНА. Именно. Это ты у нас благородный герой и живешь на одну зарплату, а нам с Иришей этого не хватает!
ОН. Я, кажется, помогаю вам. Скажи, сколько вам еще нужно, чтобы ты не наживалась на дурости блатных студентов.
ОНА. Я прекрасно знаю твои возможности, и не могу позволить себе раздеть тебя догола. Все гораздо проще. Скажи, "да", и я больше не буду мозолить глаза и уйду.
ОН. Отчего же, я очень рад тебя видеть.
ОНА. Воображаю. Итак, я жду.
ОН. Я прошу тебя, давай оставим эту тему и поговорим о чем-нибудь другом.
ОНА. Ясно, с тобой все ясно. Ты по-прежнему непоколебимый Кудрявцев, и достучаться до тебя также невозможно как… как до этой доски!
Тут она потянулась через кресло и со злостью постучала костяшками пальцев по крышке письменного стола.
ОНА. Всю жизнь ты делал только то, что тебе нравилось, только то, что доставляло тебе удовольствие. Ты не пожелал защитить даже кандидатскую диссертацию, хотя мог, очень даже мог! Тебе ничего не стоило написать и докторскую при твоих мозгах и знаниях. Но нет… не-ет! И я догадываюсь, почему.
ОН. Интересно знать, почему?
И тут я впервые увидел улыбку на его лице, добрую и немного снисходительную по отношению к сидевшей напротив него женщине.
ОНА. Ты не смог переступить через себя и отвезти в Москву научному руководителю те самые чашки, которые я сама выбрала, купила, упаковала, и которые ты отказался взять из какого-то идиотского принципа. Ты всю жизнь только и делал, что следовал принципам. И ты не поехал, и работа твоя осталась незавершенной, и карьеру ты так и не сделал, и вряд ли теперь доволен…
ОН. Нет, отчего же. Я вполне доволен своей карьерой. Я люблю свой предмет, своих студентов…
ОНА. Предмет - да, но студенты о твоей пылкой любви к ним даже не догадываются. Ты для них, знаешь кто? Ты для них Фантомас!
ОН. Правда? Они меня так называют? Забавно.
ОНА. Ничего забавного здесь нет! И, возвращаясь к твоей карьере, скажу: ты променял ученую степень вот на эти самые безделушки!
И она обвиняющим жестом указала на полку с деревянными фигурками, потом вскочила, схватила одну и затрясла ею перед его носом.
ОНА. Вместо того, чтобы делать работу, и постараться, как следует, обеспечить семью, ты резал, резал, резал! Ты всю лоджию засыпал стружками, а я за тобой мела, мела, мела! Господи, сколько же ты создал этих творений, сколько ты их раздарил! Вот он, итог твоей жизни!
И она снова потрясла фигуркой перед его носом.
ОН. Поставь на место.
Но она швырнула фигурку на стол, и та проехала по гладкой поверхности и застряла между какой-то книгой и бронзовыми часами. Больше они не говорили. Она сдернула с кресла сумочку, не глядя, прошла мимо него к двери. Он поднялся и отправился следом. Дверь за ними закрылась.
Я осмелился перевести дух. Потом шагнул к столу, сообразив задним числом, что могу двигаться, словно меня расколдовали, а в голове, будто лампочка зажглась! Елки-палки, я вспомнил формулировку! Не помню, как, сел на место и трясущейся рукой быстро записал теорему Бине-Коши.
Странно, только что свершившееся чудо сразу стало казаться далеким, и будто бы произошедшим не со мной, а с кем-то другим. Сейчас я должен был думать о главном, о предстоящем зачете. Видно, и вправду - своя рубашка ближе к телу.
Евгений Михайлович не заставил себя ждать. Он вошел в кабинет, словно бы ничего до этого момента из ряда вон выходящего не происходило. А, может, и не было ничего?
- Готовы отвечать? - спросил он.
Я сказал "да", он сел за стол напротив меня, придвинул к себе лист с моим решением, стал читать и кивать головой. Потом отодвинул лист и начал гонять по всему курсу. Я путался, сбивался, заикался. Иной раз казалось - все, тону, но своевременно выплывал, не успев захлебнуться. Наконец, он удовлетворился и придвинул к себе зачетку.
- Я поставлю вам зачет, вы, я вижу, готовились и конспект вели аккуратно. Однако знания ваши нетвердые, не устоявшиеся. Впереди вас ждет экзамен. Постарайтесь к следующей сессии придти, как следует подготовленным. А сейчас можете быть свободным.
Я встал, и сразу увидел деревянную фигурку, застрявшую между книгой и бронзовыми часами. Сам не знаю, как это у меня получилось, но я робко протянул палец и тихо спросил:
- Евгений Михайлович, а можно посмотреть?
Он проследил взглядом за моей рукой, потом пожал плечами.
- Пожалуйста, посмотрите, - в глазах его было легкое недоумение.
Я взял фигурку в руки. Она была теплая, гладкая, и не покрыта лаком, а именно отполирована. Дерево казалось прозрачным, светящимся изнутри, видна была каждая прожилка. Лицо человечка было искусно вырезано, и вообще вся работа выполнена мастерски, но художественная сторона в тот момент меня почти не тронула. Я держал в руке единственное свидетельство недавно произошедшей сцены, я прекрасно помнил пренебрежительный жест бывшей жены Фантомаса и то, как она бросила деревянного человечка на стол. Я даже повертел его в руке и поискал глазами, нет ли где царапины. Нет, не было, фигурка не пострадала.
Я бережно положил ее на стол, поблагодарил, направился к двери, Фантомас поднялся, опередил меня, толкнул ее, открывая, и крикнул в коридор:
- Мама, проводи молодого человека!
Кивнул мне на прощание и скрылся в кабинете. Неслышно возникла возле меня старушка, неслышно шепнула:
- Что? Что?
Я кивнул головой.
- Сдал.
- И хорошо, и хорошо, и славно. Учись, сынок. Евгений Михайлович он зла вашему брату не желает. Сколько тут таких, как ты, перебывало, а все в люди вышли. На вот, возьми.
И она сунула мне целлофановый пакет с пирожками. Я стал отказываться, говорить "не надо, не надо", но она замахала одной рукой, а другой стала подталкивать меня к двери.
- Иди, иди, будешь мне тут указывать, что надо и чего не надо.
Я простился со старушкой и оказался за дверью".

На этом я закончил свою рукопись. Что с нею будет дальше - не знаю. Уничтожить жалко, а оставить тоже нельзя, - все-таки общага, мало ли кто может найти, прочитать. Но поставив последнюю точку, я освободился. Уже не так мучительно, как это было на протяжении нескольких дней, терзает меня вопрос: было это на самом деле, или только приснилось.
Но черт меня побери со всеми потрохами, - деревянного человечка-то я держал в руках! Одно знаю точно: впредь, никогда, ни при каких обстоятельствах, даже если весной на экзамене он мне залепит "неуд", я не назову Евгения Михайловича Кудрявцева Фантомасом.

• Назад
• Вперёд