Галина Долгая. Поцелуй тигра

Галина ДОЛГАЯ

Галина Долгая в своих произведениях представляет яркую палитру разнообразных сюжетов о доброте и красоте окружающего нас мира, а также свои наблюдения за жизнью других народов. Ее рассказы заставляют задуматься о будущем нашей планеты с ее неповторимой природой и обитателями и призывают людей сохранить для будущих поколений родную Землю.

ПОЦЕЛУЙ ТИГРА

Невыдуманная история

Ноябрьские снежные метели укрыли старое казачье село в долине Уссури толстой белой шубой. В домах щедро топили печи и молочные струйки дыма поднимались над крышами, растворяясь в белесом небе, на котором лишь изредка сквозь густые облака пробивались лучи неласкового зимнего солнышка.
Ранним утром Анна проводила мужа и уселась поближе к печи, чтобы к валенкам сынишки пришить сверху полоску меха, отрезав ее от большой шкуры изюбря, подаренной местными охотниками.
«Чудные люди, эти инородцы1», – думала Анна, и с улыбкой вспомнила, как через день после приезда их поселили как семью начальника участковой комендатуры2 в еще не обжитую избу и к ним вошли трое мужчин. Один из них выделялся более высоким ростом, и взгляд его был ленивый и безразличный. Это был местный казак – потомок славного казачьего рода, еще в XIX веке обосновавшегося в Уссурийском крае.
Говорил казак мало и на вопрос ее мужа: «Как тебя звать?» он сначала помял шапку в руках, поводил головой, рассматривая пустые стены, и только затем ответил:
– Однако, Федор.
Двое других оказались удэгейцами3: оба маленького роста, с круглыми смуглыми лицами и узкими глазами. Один, что помоложе, представился Ваской, и, указывая на второго, сказал с особым почтением:
– Васко абуга!4
– Оба что ли с одинаковыми именами? – спросил Саша, муж Анны, не без интереса разглядывая гостей.
– Нет, начальник, – возразил младший удэгеец, – я – Васко, а он – отец Васко. Твоя понимать должен.
– А мне его как называть? По фамилии?
– Тибеула зови. И фамилия есть. Мы из рода Ёминка. Древний род. Охотники мы. Тайга ходить, зверя убивать, начальнику шкура приносить, – он разложил гладкую коричневую шкуру оленя перед Сашей, а сверху кинул две пушистые шкурки соболя.
– Это ни к чему, – Саша было отодвинул подарки, но вмешался старый удэгеец:
– Твоя брать шкуры, жена одежку шить мальчишке. Ёминка зверя промышлять.
Анна погладила мягкий соболиный мех и, почувствовав ладонью ласкающую нежность ворса, с надеждой взглянула на мужа.
– Не обижай старика, начальник, бери, однако, – добавил свое слово Федор.
Саша провел пятерней по волосам, пряча смущение.
– Ладно, спасибо! Только больше не приносите ничего. Не положено. – И, усаживая гостей, спросил, сменив тему:
– Так вы, значит, в селе живете?
– Ёминка в селе зимой жить. Отец мой русский дом строить там, – старший удэгеец махнул рукой перед собой, – как казаки строить. Летом тайга другой дом жить.
– Кочуешь, значит, охотишься. – Подвел итог Саша. – А ты? – перешел он к казаку.
Тот помолчал, раздумывая, и ответил:
– А мы... что мы? Живем тута, однако.
Так и познакомились…

Пока Анна пришивала мех к одному валенку, пришла Клава – красивая, дородная девушка, которую Саша определил жене в помощницы.
– Что это вы делаете? – снимая клетчатый шерстяной платок, Клава привычно потрогала печь, убрала стул с дороги и подошла к хозяйке.
– Тише, ты, граммофон, Володенька спит еще, – Анна покачала головой, оглядываясь на зашторенную плотной занавеской постель сына. – Да валенки у него коротки, снег в них набивается, боюсь, как бы не простудился, вот решила пришить мех. Видела, как у местных сделано.
Клава присела рядышком на лавку, подняла конец шкуры, с удовольствием провела рукой по гладкому ворсу.
– Вы бы ему унты5 сшили лучше, чего шкуру на заплаты изводить!
– Так я не умею! – Аня закрепила нитку и взялась за второй валенок.
– Эка беда! Попросите жену Ёминка. Она уж точно умеет! Да и красивые сделает, с вышивкой.
Аня отложила работу, задумалась. Удобно ли ей просить у местных? Ведь не откажут, как же – жена начальника! Но Саша строго-настрого наказал без его ведома ни у кого ничего не брать и не просить да и лишний раз носа из дома не высовывать:
«Сиди в избе, ребенком занимайся!» – так и сказал.
Но Аню тянуло к людям. Хотелось общения. К тому же посмотреть на быт удэгейцев интересно.
И Аня решилась.
– Знаешь, Клава, а ты права! Где, говоришь, живет Ёминка?
И, расспросив, где живет семья Ёминки, она собрала какие-никакие гостинцы, укуталась потеплее и, оставив сына с Клавой, пошла в поселок.

Легкие снежинки мягко кружились в воздухе, обволакивая село снежным туманом. Мороз щипал нос и щеки, и Аня плотнее прижала к лицу пуховый платок. Выбравшись на заснеженную центральную улицу с колеей от недавно проехавших нарт, Аня пошла на другой конец села, отсчитывая избы, как ее научила Клава. Ноги то и дело проваливались в снег и, в конце концов, сбившись со счета, Аня поняла, что дом Ёминка ей не найти. Возвращаться к себе ни с чем не хотелось, и она завернула в поселковую лавку – может, там кто подскажет, как удэгейцев найти.
Рядом с избой, в которой располагался магазин, стояли нарты. Собаки ожидали хозяина, Аня хотела было погладить припорошенную снежком черно-белую голову лайки, но, не решившись, обошла упряжку и поднялась на крыльцо. Только хотела дверь открыть, как та сама отворилась, и в облаке теплого воздуха появилась фигура Тибеула Ёминка.
– Я видеть из окна женщина одна по дороге идти. Я узнать женщина, – он широко улыбался, отчего его глаза превратились в узкие щелки, и стали видны морщинки на его лице. На голове у него была меховая остроконечная шапка с цветной кисточкой на макушке.
– Здравствуйте, – обрадовалась Аня и протянула руку, высвободив ее из варежки.
– Дом заходить, а то холод в дом забираться, – Ёминка потянул Анну за собой.
В магазине, облокотившись на прилавок, молодой казак ворковал с пышнотелой продавщицей, которая, заметив Аню, изменилась в лице: недолюбливали местные жители начальников и их жен. Аня сухо поздоровалась со всеми и заговорила с удэгейцем:
– Мне бы обувку для сына. Я хотела жену вашу попросить сшить такие же унты, какие вы носите.
– Унты? – понял удэгеец. – Жена Ёминка шить! Почему не шить мальчишке...
– Спасибо! – Аня заулыбалась. Снежинки растаяли на ворсинках ее платка и на волнистой челке, и капли сверкали на них, как хрустальные.
– Моя жена шить. Ты дома сидеть. Я сам унты приносить. – Старик собрался уходить, прихватив котомку с товарами.
Но тут казак, наблюдавший за ними, сказал, обращаясь к Ёминку:
– Так, говоришь, следы тигра видел?
Ёминка остановился и уставился на него черными бусинами глаз.
– Я говорить – видел, за Кривым Ручьем Хозяин ходить. Близко. Я собака ему оставить. Просил уходить, – старик называл тигра Хозяином, и Анна заметила недовольство на его лице. – Ты всем говорить: «Не ходить за Кривой Ручей, не дразнить Куты-Мафа6!» – Ёминка сердито развернулся и вышел.
Анна спросила:
– А почему не ходить? – но дверь закрылась.
– А потому, барышня, – отозвался казак, – что тигр – опасное животное. Человека избегает, но может и сожрать. Ёминка лучше всех тут тигра знает. Он бы зря не говорил о нем, однако... Кто знает, что у него на уме...
– У Ёминка?
Казак рассмеялся вместе с продавщицей.
– У тигра!

Весь день Анна думала о тигре. О настоящем уссурийском тигре! Он был здесь, где-то недалеко! «Вот бы своими глазами посмотреть на него! – мечтала она. – А что, если пойти на охоту?» – шальная мысль разбудила азарт. Анна не была кисейной барышней. К тому же, стрелять умела, и метко! Еще когда жили в Николаеве7, она научилась. «Оружие есть, проводник есть. Саша уговорит удэгейца. Есть время, подготовимся. Зима только началась. Не мы, так кто-нибудь другой убьет этого тигра. Те же казаки! Убьют и продадут китайцам. А у тех каждый тигриный ус в дело пойдет, не говоря уже о шикарной шкуре. Клава, помнится, рассказывала, что у тигра особенно ценятся усы, сердце, глаза и печень. Китайские знахари готовят из них лекарства. Печенку я бы пожарила! Вон, Володенька бледный какой, ему бы тигриная печенка не помешала!».
Когда пришел муж, Аня уже точно решила, что они пойдут на охоту. Она восторженно рассказала ему о тигре, что бродит у какого-то Кривого Ручья.
Саша молча слушал жену, любуясь ее светящимися глазами.
– Ну что? – высказав все аргументы за охоту, спросила она.
Саша зевнул, затем обнял жену. Сын уже крепко спал, разметавшись в постели. Тепло от натопленной печи согревало и расслабляло, навевая сон.
– Давай спать, Аннушка, завтра решим.
Он даже не стал журить ее за то, что пошла к удэгейцам. Аня разочарованно вздохнула.
– Ты ложись, мне еще кое-что сделать надо, – она поцеловала мужа и принялась убирать посуду со стола.

Больше Анна старалась не думать об охоте. Зачем сердце травить несбыточными мечтами? Но дня через три, за ужином, Саша вдруг сказал:
– Сегодня с местными разговаривал. Помнишь, к нам казак приходил, Федор? – Анна кивнула. – Так он говорит, что можно идти на тигра.
Аня не ожидала, что муж тогда принял ее рассказ всерьез.
– Мы пойдем? – с замиранием сердца спросила она.
– Пойдем, пойдем! Я тебе журнал принес. Нашел у себя. «Вестник Маньчжурии» за двадцать шестой год, представляешь? Почитай. Там про тигра и про охоту написано.
Аня уже залезла в карман мужниного бушлата и достала немного потрепанную книжицу.
Рассматривая журнал, она вполуха слушала Сашу о его разговоре с Федором. Не нравились ей здешние казаки: взгляд недобрый или тупой, да и гонору, как ей показалось, больше, чем опыта.
– Знаешь, в магазине тогда сказали, что наш старый удэгеец лучше всех знает тигра, – издалека начала она. – Давай его попросим пойти с нами. С ним надежней, мне кажется...
– Он не пойдет. Тигр для них – священное животное, бог! Не только стрелять в него, но даже смотреть нельзя, по старинным поверьям. Удэ верят: кто убьет тигра, сам будет убит другим тигром. И боги отвернутся от его семьи и... все будет плохо. Так что вряд ли твой удэгеец согласится! – они помолчали. – Но попробуй, поговори с ним, кто знает...

Когда, наконец, старый удэгеец пришел с сыном, чтобы отдать обещанные унты, Анна обрадовалась гостям, как родным, усадила за стол, угощая свежими пирогами. На выпечку она была мастерица! Прихлебывая горячий чай, Тибеула Ёминка покачивал головой от удовольствия.
– Хорошо! Хороший хозяйка! Хороший чай!
– Вы угощайтесь, угощайтесь! – потчевала Аня, добавляя пирогов на стол.
Васко, стесняясь, брал кусок и скромно откусывал. А его отец, почмокивая, все хвалил:
– Хороший еда! Вкусный еда!
Напившись чаю, гости собрались было уходить, тогда Анна и решилась на разговор.
– Дедушка, а вы охотились на тигра?
Как только она произнесла последнее слово, старика словно подменили. Он вскочил на ноги и сурово выговорил:
– Ёминка уважать Хозяина, Куты-Мафа – отец удэге! Ты своя башка думай – отец убивать можно? – воскликнул он, распаляясь.
Аня растерялась и начала извиняться, только старый удэгеец в сердцах махнул рукой и пошел к двери. Васко последовал за ним, с беспокойством оглядываясь на хозяйку дома. Аня хотела проводить их и даже уже сунула ноги в валенки, но тут дверь в сенях резко захлопнулась – и она так и осталась стоять посреди горницы в недоумении.
– Чего это он выскочил, как ошпаренный? – Клава внесла охапку дров. – Меня чуть не сбил с ног!
– Да я спросила его об охоте на тигра, – оправдывалась Аня, глотая слезы, – ну что в этом такого, а? Что ж это за табу такое на тигров? Даже спросить нельзя...
Клава бросила поленья за печкой и присела на скамью, усаживая рядом Анну. Володенька к матери на колени забрался.
– Странные они люди, удэгейцы. Много у них такого, что не поймешь. Живут по старинке, по своим древним обычаям. Тут уже паровозы ездят по рельсам, а их это будто и не касается. Для них только тайга имеет значение. Я тут одну историю слышала. Вот и вы послушайте, – девушка положила большие ладони на колени и начала рассказ.
– Говорят, это было очень давно. Жили в тайге муж и жена. Жена красавицей слыла и хорошей охотницей – ни в чем мужу не уступала. Но, как и положено, он ходил на охоту, а она поддерживала очаг в доме, выделывала шкуры, шила одежду, как все удэге.
Однажды пришли в тайгу китайские разбойники – хунхузы. Они отбирали у лесных жителей соболиные шкуры, забирали панты оленьи8, корень женьшеня, который удэге в тайге собирают.
Очень ценилось все это в Китае, да и сейчас ценится. Но в тот день потребовали хунхузы от удэге принести тушу тигра.
Узнав об этом, охотник наотрез отказался охотиться на Хозяина тайги, как и наш Ёминка. Но хунхузы схитрили. Знали они, что ничем его не уговорить, тогда разлучили они мужа с женой и сказали женщине: «Принесешь тигра на Уссури, тогда мужа заберешь, не принесешь – убьем его». И ушли.
Осталась женщина одна.
«Что же делать?» – думает она. Очень любила она своего мужа и решила выкупить его у хунхузов, нарушив древний закон своего народа.
Как пришла зима, надела она лыжи, взяла лук и стрелы, нож заткнула за пояс и пошла в тайгу за тигром. Нашла его след и начала преследовать. Долго шла охотница за Хозяином тайги, пока тому не надоело следы путать. Голод проснулся в нем и залег он на скале, обойдя женщину и ожидая, когда она под ту скалу подойдет. А она все время шла по следу, понимая, что тигр играет с ней.
Подходя к скале, которая стояла за толстыми стволами кедров, охотница почувствовала тигриный взгляд, пригнулась, сняла лук с плеча, достала стрелу из колчана. И только вышла она из-за деревьев ближе к скале, как тигр сорвался сверху в смертельном прыжке.
Упала женщина под его тяжестью и потеряла сознание от страшной боли…
Очнулась охотница в сумерках. Лежала на спине, а на ее груди покоилась тигриная голова.
От тяжести той женщина едва дышала. Но сильно хотела она жить и мужа своего выкупить. Собралась с последними силами и выползла из-под хищника.
Ее расшитый узорами халат из оленьей шкуры был пропитан тигриной кровью, вытекшей из его горла, которое охотница чудом пронзила стрелой, воткнув ее до самого сердца зверя.
Ноги женщины замерзли, а лицо так сильно болело, что она невольно подняла руку и провела по щеке. И почувствовала как тут же из рваной раны снова засочилась кровь. Успел-таки тигр занесенной для убийства лапой, разодрать женщине лицо! Но, к счастью, удар его ослаб от смертельной раны, а кровь на холоде быстро остановилась.
Достала охотница заветный мешочек с порошком женьшеня, посыпала им рану, подкрепилась юколой9 и начала резать молодую поросль деревьев для волока, чтобы дотащить тушу зверя до Уссури.
Сколько работала женщина, как тащила тигра неведомо, но мужа своего вернула.
А муж, когда увидел жену свою с обезображенным лицом и тигра, убитого ею, упал на землю и долго лежал так, вымаливая у духа тигра прощение своему роду.
Клава замолчала. Молчала и Анна, пораженная рассказом.
– Еще говорят, что тот удэгеец, когда домой вернулся, свою малолетнюю дочь спеленал и отнес на тигриную тропу. В жертву ее принес, как откуп за убитого тигра. Потом там вырос курган из камней, в который воткнут шест.
– А зачем шест? – с ужасом спросила Анна, крепче прижимая к себе сына.
– Обычай такой: где тигр съест человека, там каждый прохожий камень кладет, а если камня нет, ставит шест и завязывает на него кусочек материи.
– Что за дикость, господи?! – Аня похолодела. – А с женщиной той что стало? – Она представила себе молодую удэгейку с разорванной щекой, и так жалко ее стало и дочку ее тоже, что слезы навернулись на глаза.
– А женщину ту стали называть невестой тигра, а рану на щеке – его поцелуем.
Аня, не задумываясь, потрогала свою щеку.
– Поцелуй тигра...
– Что вы сказали? – не расслышала Клава.
– Да ну тебя, – Аня отдернула руку от щеки. – Давай-ка лучше чай пить! А то мне что-то холодно стало.
Клава вскинула брови, удивляясь:
– Какая вы впечатлительная, однако же. Это ведь сказка удэгейская, чего пугаться-то, – и присела к печке, чтобы подбросить в нее дровишек.

В один из светлых морозных дней декабря, когда временно затихли метели, Анна с мужем в сопровождении казака Федора и молодого солдата из охраны отправились на охоту. На двух нартах они проехали часть долины, удаляясь от реки в сторону гор. Когда на пути встал густой лес, чернеющий голыми стволами ясеня, дуба, вперемежку со стройными елями и кедром, охотники распрягли собак и, спрятав нарты, углубились в тайгу.
Федор повел их пролесками, обходя густые заросли кустарников и невысокие, но отвесные скалы, припорошенные снегом.
Анна легко скользила на коротких удэгейских лыжах10, стараясь не отставать от Федора, который шел впереди нее, изредка останавливаясь и прислушиваясь к таежным звукам. Снежная тишина, поразившая Анну как только они вошли в лес, оказалась призрачной. То тут, то там слышался звук падающего снега и пружинистый шелест освободившихся от него еловых ветвей. Над головой редко пролетали птицы, издалека доносился еле уловимый хруст веток – и казалось, что пробирался сквозь чащу или зверь какой, или человек... За собой Анна слышала дыхание мужа и мерное поскрипывание его лыж. От этого ее охватывало радостное чувство. Не часто выпадали дни, когда они могли вместе проводить время!
Когда впереди послышался лай собак, Федор поднял руку, и все остановились.
– У Кривого Ручья голосят, – тихо сказал он и снял винтовку.
Кривой Ручей – неширокая таежная речка, петляющая между скалами и крутыми склонами. Его берега были покрыты льдом, но вода бежала в нем, несмотря на мороз. На мелководье крупные камни укрылись белыми снежно-ледовыми шапками, а чуть ниже по течению, перед скалами, сжавшими русло реки с обоих берегов, лежало упавшее дерево. Собаки вертелись на другом берегу, вынюхивая след и ожидая хозяина. Переправившись первым, Федор отогнал их и присел на корточки, внимательно разглядывая следы звериных лап.
– Был здесь тигр, давно, однако.
Анна присела рядом и увидела круглый, размером с тарелку, след, вдавленный в снег. Это впечатлило охотников, видевших Хозяина тайги только на картинках.
– Ничего себе лапка! – присвистнул солдат, поправляя винтовку на плече.
– А как давно? – переспросила Анна, не обращая внимания на озиравшегося по сторонам солдата и вглядываясь в лицо казака.
Тот встал, поджал губы, закрутил ус.
«Опять задумался!» – Анна даже не улыбнулась: не до смеха было.
– Однако, дня два назад проходил, – растягивая слова, проговорил Федор.
Саша согласно кивнул.
– Последний снег шел два дня назад. И тигр прошел здесь.
– Так мы его найдем? – с надеждой спросила Анна приглушенным голосом – у нее перехватило дыхание от волнения.
Федор поразмышлял немного, оглянулся на собак, присвистнул им несколько раз, отчего они разом сорвались с места и помчались по следу, и только потом ответил:
– Отчего не найти, найдем! Если ходит рядом...
С этого момента приятные мысли о прогулке с мужем отдалились, и Анна почувствовала охотничий азарт. Даже красота природы, раскрывшая свои потаенные уголки, не занимала ее.
Аня на лыжах скользя по снегу, следовала за казаком, к которому еще несколько часов назад относилась презрительно за его вальяжность и, как ей казалось, – глупость.
Он сейчас двигался быстро и уверенно, выхватывая острым взглядом все в пределах видимости, останавливаясь и принюхиваясь, как зверь, и снова устремлялся вперед. Анна чувствовала в нем уверенность. Эта уверенность передавалась и ей, поэтому она спокойно шла следом. Но усталость давала о себе знать. К тому же Анна проголодалась. И это можно было бы стерпеть – на ходу перекусить сушеным мясом и хлебом, который она испекла загодя, все это лежало у нее в заплечном мешке. Но, как всегда бывает некстати, ей приспичило совсем другое.
Воспользовавшись более длительной остановкой Федора, Аня оглянулась на мужа и, виновато улыбаясь, дала понять, что ей необходимо облегчиться. Саша, недолго думая, пропустил вперед солдата, пыхтевшего за ним, и, осмотревшись по сторонам, показал жене на заснеженные кустарники, разросшиеся вокруг старой раскидистой орешины ниже тропы. К этому дереву она и направилась.
– Посторожи тут, – шепнула она Саше, – и винтовку подержи.
Аня пробралась за дерево и принялась расстегивать одежду.
– Как капуста, – бурчала она, – надо было как удэгейцы одеваться – легко, тепло, а тут пока освободишься...
Покончив с этим делом, Аня уже было собралась идти туда, где стоял в напряжении ее муж, как вдруг тишину разорвал звук выстрела.
Женщина инстинктивно наклонилась и вжала голову в плечи, и тут неожиданно почувствовала удар сверху – что-то огромное свалилось на нее с дерева вместе с облаком снега. В глазах мгновенно потемнело от резкой боли в шее, и Аня потеряла сознание.

Разные ощущения прорывались в ее сознание, словно через ватный барьер. Анна чувствовала, как ее передвигают, перекладывают, слышала голоса, но не могла разобрать речь. Отчего-то зудели щеки, что больше всего раздражало. Она попыталась закрыть их руками, но почувствовав влагу, испугалась и очнулась.
– Тигр! – закричала она, ощупывая свои щеки. – Тигр!
– Тихо, тихо, Аннушка, нет тигра, не бойся, – знакомый, ласковый голос немного успокоил, Аня открыла глаза. Расплывчатое пятно перед ее взором шевелилось, она прищурилась, стараясь разглядеть его. Наконец она четко увидела своего мужа.
– Саша! – закричала Аня, приподнимаясь, но он осторожно уложил ее обратно.
– Тихо, родная, не шевелись, – Саша вытер ее щеки варежкой; они горели и от снега, в который она уткнулась лицом при падении, и от его пощечин, когда он приводил ее в чувство.
– Я говорить, я не стрелять женщина! Я убивать барс!
– Какой барс? – Аня скосила глаза в сторону говорящего и узнала старого удэгейца.
Тибеула Ёминка смирно стоял под прицелом солдата.
– Миша, отпусти его! – Саша поднялся с земли, подошел к старику. – Прости, отец, сразу не разобрался, спасибо тебе, ты жену мою спас, – он посмотрел на неподвижное тело пятнистой кошки. – Я и не знал, что он на человека нападает... не тигр вроде...
– Барс не нападать, барс подсматривать за женщина, барс любопытный быть. Он на дереве лежать и подсматривать.
Как бы ни была трагична ситуация, но объяснение удэгейца никак не вязалось с тем, что случилось.
– Любопытный, говоришь! – Саша засмеялся. Федор спрятал улыбку в усы, а солдатик захихикал, опустив голову. Аня бы тоже рассмеялась, но ей вдруг стало так обидно. Мужикам что? В походных условиях им ведь легче, а женщинам каково! Наверное, поэтому инородцы женщин на охоту не берут, чтобы они барсов не смущали!
– Ну что, мужики, назад идти надо, поохотились... – Саша призадумался. – Аню понесем, да барса забрать бы...
– Я барса сам забрать, вы женщина быстро нести домой. Моя жена звать. Моя жена лечить женщина, – Ёминка подошел к Ане, присел около нее на корточки, расплылся в улыбке. – Ты охота больше не ходить. Дома сидеть. Вкусную еду готовить, – он два раза хлопнул ее по руке, кивнул, приободряя, и, оставив Анну, пошел готовить волок для барса. Федор увязался за ним.
– Однако, Тибеула, как ты здесь оказался? – как всегда, изобразив недоумение, спросил он удэгейца.
– Ты охотиться, я охотиться. Твоя понимай нету? – срезая тонкие стволики молодых деревьев, старик с хитрым прищуром поглядывал на казака. – Много думать – башка болеть. Ты лучше иди собак искать. Куты-Мафа собака любить, собака сладкий, – Ёминка причмокнул.
– Однако, пойду, – сообразил Федор.
– Иди, иди, быстро иди, – улыбаясь во весь рот, старик махнул вслед казаку и принялся за очередную ветку.

Аня лежала в кровати, и слезы текли по ее щекам. Она не могла рот открыть – от любого движения боль ударяла в шею. Саша на следующий же день привез врача. Тот прощупал Анину шею, причиняя еще большую боль, сказал, что перелома нет, а только сильный ушиб, который скоро пройдет, и уехал, наказав прикладывать теплые компрессы. Жену Ёминка Саша звать не стал, сказав, что все знахарские дела по сравнению с медициной – ерунда.
– Вот же напасть какая! – сетовала Клава, полностью взяв в свои крестьянские руки хозяйство Анны и заботу о ее сыне. – Далась вам эта охота! Говорил старик – нельзя охотиться на тигра! А вы не послушались.
Аня хотела было возразить, да еле проглотив слюну, побоялась еще большей боли.
«Причем тут тигр! – думала она, с тоской глядя в потолок. – Приспичило не вовремя, надо было к скале идти дальше, да кто ж знал, что на том дереве барс притаился! Так и не увидела тигра, только след его... – Аня совсем было расстроилась, но вспомнила, как счастливо улыбался Ёминка, когда говорил ей, чтобы дома сидела, на охоту не ходила. – А старик ведь не зря за нами пошел! Боялся, как бы беды какой не случилось, охранял! Только кого: нас или тигра... Права Клава – непростые они люди, удэгейцы...»
Боль в шее не проходила, напротив, она расползлась по плечам и к лицу. Анна страдала от того, что не могла ни рот открыть, ни головой пошевелить.
– Клава, – превозмогая боль позвала она, – поди к Ёминка, пусть жена его придет, пока Саши нет, худо мне.
«Может, она и правда лечить умеет, сил нет терпеть!»
– Я мигом! – Клава засуетилась, посадила Володеньку к матери на кровать, дала игрушки и, накинув платок и телогрейку, выбежала из дома.

Старый удэгеец склонился над незадачливой охотницей, всматриваясь в ее лицо. Анна улыбнулась в ответ. Боль от напряжения лицевых мышц отдалась в шею. Анна застонала.
– Сейчас, сейчас, жена Ёминка лечить тебя! Потом хорошо будет, совсем хорошо! Почему сразу моя жена не позвал? – спросил он Клаву.
– Не знаю я, – отмахнулась девушка, внимательно наблюдая за маленькой сухонькой удэгейкой, которая, разложив на столе разные мешочки, брала один за другим и высыпала из каждого понемногу порошка в одну чашку.
Она говорила что-то на своем языке, а Тибеула говорил Клаве, что делать.
– Вода кипятить, чумашка11 наливать, бабушке давать, тряпка мочить, на шея ложить.
Володенька, испугавшись чужих людей, заплакал было, да Ёминка дал ему игрушку – деревянного тигра.
– Сэвэн. Бери, играть. Сэвэн тебя защищать, тебе помогать.
Аня протянула руку, погладила сына по спине, чтобы не пугался старика.
– Теперь иди играть, бабушка мать твоя лечить будет.
К Анне с мокрым полотенцем в руках подошла жена Ёминка. Седые волосы, разделенные прямым пробором, она заплела в две тонкие косички, что лежали на плечах. Одета она была в расшитый халат, прихваченный с одного бока на крупную деревянную пуговицу. Женщина приветливо улыбалась, отчего лица обоих удэгейцев показались Анне одинаковыми: узкие, прищуренные глаза, расходящиеся лучики морщин, круглые, как яблоки, щеки. Только одна щека у жены Ёминка отличалась от другой – безобразный шрам изуродовал всю правую половину ее лица.
– Поцелуй тигра! – воскликнула Анна и чуть не закричала от боли.
– Куты-Мафа любить моя жена, – согласно закивал головой Ёминка, – Хозяин целовать Летига, давно это было. У стариков жизнь позади! А ты пить чай, тряпка на шея ложить – завтра здоровый быть! У молодого жизнь впереди – ты вперед смотреть!

• Назад
• Вперёд