Ариадна Васильева. Живые камни (рассказ)

В тот год, не помню по какой причине, стояли мы не на Большой поляне, а на слиянии Акбулака и Саргардона. Было там под обрывом небольшое пространство, затененное тополями и орешинами, с каменистым, правда, но относительно пологим спуском для машин. Вниз они съезжали запросто, зато наверх их приходилось выталкивать, с риском покалечить руку или ногу подкладывать под колеса большие камни, чтобы забуксовавшему автомобилю не пришлось катиться по инерции прямиком в речку.
Места хватило для трех палаток, а больше никто и не приехал. В палатке у самого берега поселились Вадим Борода с женой Верой и дочкой Таней. Чуть поодаль – мы вчетвером. В глубине полянки, под откосом, в глухой тени, в одноместном брезентовом домике расположился Григорий Николаевич Астахов.
Что хорошо было на этом месте – оно было совершенно изолировано от остального мира. Только мы и больше никого!
В лагере установилась строгая дисциплина: один дежурит, остальные могут идти на все четыре стороны. Стряпали мы нашу нехитрую еду на костре, а заготовка сушняка и дров была всеобщей повинностью. Всякий раз, как возвращаемся из похода, каждый тянет за собой, чиркая по земле, высохшую разлапистую ветку. Позади, в облаке легкой пыли, трусит коротконогая дворняжка Скворцовых Найда, то и дело останавливается, чихает. Сколько раз мы упрашивали ее идти вперед – ни за что. Если тащим хворост, она обязательно побежит следом. Охраняет его, что ли?!
Однако на тонких прутиках каши не сваришь. Тем более, борща. Поэтому настоящие дрова приходилось добывать непосильным трудом мужчинам. На заготовку выходили сообща, прихватив не только топор и пилу, но и длинную веревку с крепко привязанным к ее концу увесистым камнем. Шли по дороге, осматривали растущие вдоль нее деревья, если находили на них сухую ветку, останавливались. Чаще это были орешины с хрупкой, легко ломающейся древесиной. Теперь следовало перекинуть через нее веревку, для чего кто-нибудь самый меткий на глазок прикидывал расстояние, а потом забрасывал привязанный камень. С первой попытки не всегда получалось, иной раз даже приходилось отказываться от хорошей добычи и идти дальше, но если веревку удавалось закинуть, лесорубы гроздью повисали на ней и с криком «эй, ухнем» тянули вниз. С треском толстый сук обрушивался, и его оставалось лишь распилить, разрубить на чурочки. Лесники не препятствовали такой заготовке, напротив, всячески ее приветствовали, мол, и людям хорошо, и растениям полезно. А еще дрова приносила река, но топляк приходилось долго сушить и, как правило, он плохо горел.
Но я собралась рассказать о происшествии одного дня. Одного из многих на Акбулаке, в начале августа, не помню, какого года.
Накануне договорились с Верой. Я оставляю Наташку на ее попечение, Никита идет с Вадимом на рыбалку, а мы с мужем отправляемся в поход вверх по Саргардону. Изредка мы позволяли себе роскошь отдохнуть от детей.
Поднялись рано, лагерь еще спал, взяли приготовленный с вечера рюкзачок с купальными принадлежностями и сухим пайком и пошли. Миновали палатки, поднялись наверх. Перед нами оказался не широкий, но и не очень узкий лужок у реки.
Обычно к началу августа трава на склонах выгорает, сохнет, выцветает, становится светло-рыжей, а этот лужок всегда стоит зеленый, подпитан водой, специально подведенной сюда из ручья. Бежит ручей по камешкам вдоль дороги сверху, добегает до луга, растекается в разные стороны, поит траву и молоденькие деревца.
Поднялись на лужок и увидели идущего по траве незнакомого человека. Он приблизился. С удочкой в одной руке и садком, почти полным золотой в лучах солнца рыбой, в другой. Что удивительно, каждая маринка была обложена мягкой травой и стеблями мяты с нежными сиреневыми цветами на концах. Рыбки были еще влажные, от них пахло рекой. Они смирно лежали среди зелени, лишь изредка зевали ртами, засыпая.
Мы остановились, поздоровались с незнакомцем (в горах положено здороваться), поздравили его с удачной рыбалкой и склонились над садком, залюбовались чудесным уловом. Поговорили о хорошей погоде и разошлись. Он отправился вниз, в сторону наших палаток, мы – вверх по склону, к домикам лесников. Обогнули штакетник, вошли во двор через всегда открытую калитку.
Во дворе привычная тень плодовых деревьев, тишина. Справа – вечно запертый на висячий замок вытянутый в длину барак, гордо именуемый флигелем, с белыми занавесками на окнах. Дом принадлежит геологам. По слухам, внутри в одной из комнат большая коллекция минералов, в других, гостевых, приличная мебель и всяческие удобства, но мы никогда этого не видели. Дом оживал лишь в случае приезда высокого геологического начальства.
В левой стороне двора – очаг, а за ним сквозь ветки вишняка и листву конского каштана виднеется чисто выбеленная стена «Белого дома» с подслеповатым окошком. Он состоит всего из одной комнаты размером три на три метра, плотно заставлен необходимыми для жизни в горах вещами. Сегодня Алика, владельца хором, на месте нет, дверь на замке, а у стола под навесом одиноко сидит его напарник Хасан Терентьевич, пьет чай. Его деревянный домишко просторней «Белого», но он поодаль и заслонен деревьями.
Хасан усадил нас, налил по пиале чая, придвинул тарелку с лежащей на ней лепешкой из темной муки и миску с медом. По правилам хорошего тона полагалось поговорить с лесником, хозяином здешних мест.
Хасану Терентьевичу в ту пору было далеко за шестьдесят. Это был маленький, сухой, как головешка, прокаленный горным солнцем непоседа. Хасан Терентьевич передвигался по жизни исключительно бегом. Под горку или в горку, не важно, все равно бегом. Целыми днями он трудился, как муравей: то чинил штакетник, то откуда-то тащил сухую лесину, сгибаясь под ее тяжестью. Скорость его при этом оставалась неизменной. Вот он уже на пасеке, вот ковыряется в огороде, вот сажает какие-то прутики, из которых вырастают потом большие деревья, вот бежит на рыбалку.
Русское отчество Хасана всегда вызывало любопытство. Но еще в первый год мы узнали его историю. У него был побратим. Русский инженер. Подружились они на строительстве деревянного моста через Чаткал, тогда же и побратались. И стал Хасан Иралиевич Терентьевичем, а Иван Терентьевич – Иралиевичем. Они обменялись именами отцов. Не по паспорту, конечно, по душе, по сердцу.
Хасан Терентьевич по-русски говорил свободно, без акцента. Молодым парнем его призвали в пехоту, отправили в Белоруссию. Там он и встретил войну. После войны вернулся в родную Бричмуллу и стал работать в лесничестве. Сначала простым рабочим, потом лесником. Так что биография его была очень проста. В поселке – жена, дети, сам он большую часть года проводил на кордоне, в урочище Майдантал у реки Саргардон.
Мы напились чаю, съели по кусочку лепешки с медом, узнали местные новости.Алика мы увидим не скоро, он женит сына. Саидберды с отцом ушли на свой кордон за Березовой рощей. Там у них беда: медведь залез на пасеку и разворотил два улья. Ахмад уволился и уехал домой в Киргизию. А на его место еще не известно, кого возьмут. Хоть мы и знали, что Хасан Терентьевич и Ахмад не ладили, все равно посетовали, жалко, что уехал.
– Да, жалко, – неожиданно вздохнул Хасан, – теперь и поругаться не с кем.
Мы засмеялись, а он остался серьезным и как-то растерянно оглядел пустой двор.
При случае Хасан Терентьевич любил поговорить, часто приходил к нам на звездные посиделки. Покончив с дневными делами, мы с детьми выбирались на лужок, устраивались на плоских камнях, смотрели, как одна за другой зажигаются звезды, как в сгустившейся тьме возникает, словно из небытия, Млечный путь. Чудится, будто сияющие скопления далеких миров едва заметно шевелятся, перемигиваются, о чем-то шепчутся между собой.
Утомившись сидеть на камнях, мы ложились на траву и смотрели в бездонное небо. Кто-нибудь замечал и начинал показывать другим проплывающий среди звезд спутник.
Однажды Хасан задал какой-то вопрос об устройстве Вселенной, наши девчонки, Наташа и Таня, принялись просвещать его. Говорили, что Земля круглая, что она вращается вокруг Солнца, что Луна – спутник Земли, а звезды от нас далеко, и долететь до них невозможно. Еще, перебивая друг друга, говорили, что Земля наша маленькая и находится на самом краю Галактики…
Хасан слушал, слушал, потом сказал:
– Э-э, все не так, – поднялся и ушел.
Вера засмеялась, крикнула ему вслед:
– А как, Хасан Терентьевич?
Он не ответил, только махнул рукой.

Мы поговорили с Хасаном и отправились в дальний путь вверх по Саргардону. Речка невелика, метра два в ширину, не больше. Но ты попробуй ее перейти! Она не течет, нет, она несется как угорелая вниз на встречу с Акбулаком. Она прыгает с обточенных буйной водой камней, взлетает на следующем пороге с разбега вверх и тут же падает обессиленная, рассыпаясь на пенные струи.
Ущелье здесь широкое. Не ущелье, а длинний лог меж двух хребтов. Посреди него проложена дорога, ходят по ней грузовики. Одни на покос, другие на высокогорную шахту.
Мы уходили по дороге, неуклонно поднимались все выше и выше, а за нашей спиной из-за ближних гор выползали и становились видимыми дальние горы, прежде заслоненные, теперь явившиеся взору. На них уже ничего не росло, только голые скалы вздымались к небу, да виднелись в расселинах, в постоянной тени, небольшие пятна вечного снега. Иногда я поворачивалась и шла спиной, чтобы не терять из виду открывающуюся панораму.
Все сильней припекало солнце, все чаще хотелось пить. Мы решили остановиться. Спустились к реке и очутились в чудном тенистом месте, отгороженном от остального мира высокими с влажной листвой тополями. Расположились, расстелили старенькое покрывало, окунули в воду для охлаждения бутылку с сухим вином, достали хлеб, помидоры, крутые яйца и отварное мясо. А для начала мне захотелось окунуться.
Разделась, вошла в неглубокую ямку меж двух камней. Но с купанием ничего не получилось. Воды было чуть выше колен. Я постояла, постояла и вылезла на берег.
– Подожди, – сказал муж, – давай поедим, я тебе построю шикарную запруду, накупаешься.
И мы, изрядно проголодавшись, набросились на бутерброды, достали из речки сухое вино стали отбиваться от блестящих черных муравьев, набежавших на запах мяса.
Прилетала зеленая стрекоза, зависала в воздухе над нашим биваком. Быстро-быстро трепетала прозрачными крыльями, смотрела выпученными глазами, потом улетала боком и снова возвращалась. По камням против течения, не обращая на нас никакого внимания, прыгала аккуратно подтянутая серенькая трясогузка.
После обеда, стряхнув с покрывала крошки, я разлеглась в скользящей полутени загорать, а Кирилл полез в воду строить запруду. Смотрела, как он ворочает в воде обкатанные булыги, ставит их одну на другую, забивает отверстия между ними более мелкими камнями и пучками сорванной у берега травы. Давала советы, а он ругался и просил, чтоб я не встревала не в свое дело. Тогда я стала смотреть на скалы противоположного берега. В голову полезли глупые детские мысли.
«Отчего это, – думала я, – дальние вершины всегда кажутся синими, хотя на самом деле они совсем даже не синие?» Присмотрелась, увидела, что и вблизи затененные места на горе отдают синевой. Оказалось, что арча, растущая прямо напротив меня на скале, тоже синяя. Раскинутые шатром ее мохнатые лапы шевелятся под порывами легкого, постоянного для ущелий сквозняка. И как только она держится на скрученных, перекореженных корнях, протянутых в разные стороны! А возле них, по-видимому, с большой выгодой для себя расположились кустики костяники с алыми каплями кисленьких, вяжущих ягод. Эти горящие на солнце алые капельки не нарушали мой синий мир, стало казаться, будто это вовсе не ягоды, а просто кто-то однажды рассыпал круглые коралловые бусы. Потом что-то произошло в природе. Сквозь шум воды стали слышаться голоса, стройное невнятное пение. Я попыталась разобрать слова, но слов не было. Потом смирно лежавшая на берегу синяя глыба обернулась слоном. Он медленно ожил, развернулся, поднялся на ноги, взмахнул широкими лопастями-ушами, задрал к небу хобот. Постоял так некоторое время, опустил его и стал пить из реки.
– Да ты никак уснула, – послышался голос Кирилла.
Я открыла глаза. Он сидел возле меня и смеялся. Босые ноги его были в песке, на плечах блестели капли воды.
– Смотри, какую я тебе построил плотину!
Я поднялась и шагнула к воде. О, это было прекрасное ирригационное сооружение! Аккуратная стенка из тщательно подобранных камней преграждала прямой путь воде, заставляла потихоньку изливаться в сторону. В яме поднялся уровень. Сделав еще два осторожных шага уже в реке, я погрузилась по пояс. Возле ног, откуда взялись, закружились и стали пощипывать кожу крохотные рыбки. Я видела, как они плавают в глубине, изгибая спинки. Собралась с духом, окунулась с головой три раза и пулей вылетела на берег.
Солнце медленно совершало свой путь, пока не настало ему время коснуться ближней вершины. Мы оделись, собрали вещи и вышли на дорогу. По мере того как мы спускались, дальние горы медленно погружались в землю, исчезали за более низкими горами. А те, напротив, вырастали и вновь становились самыми высокими и самыми неприступными с отвесными лиловыми скалами.
Наше необыкновенное приключение началось позже на дороге между кордоном и лужком. Кирилл наступил на камень, погруженный по макушку в землю. Лежал себе этот камень испокон веков, кругло обточенный водой в доисторические времена, никому не мешал. Вдруг он как-то странно вывернулся у него под ногой, выскочил из земли и слабо тукнул. Муж оступился, с трудом удержал равновесие и удивленно огляделся. Не прерывая разговора, мы пошли дальше по дороге через лужок, пересекли его и уже в легких сумерках стали спускаться к лагерю. Вот с этого момента и пошло-поехало. На какой окатыш он не наступит, тот и качнется или вовсе перевернется. Я сказала:
– Слушай, Кирилл, с чего это ты все камни на дороге сшибаешь?
– Валяются под ногами, вот и сшибаю.
Но я заподозрила что-то неладное. Вернее сказать, в голове промелькнула тень неясного подозрения и пропала.
Пришли в лагерь. Там суматоха, готовится ужин. Девчонки нанизывают на шашлычные палочки толстые куски рыбы и всякие овощи: помидоры, болгарский перец; Вера и какая-то незнакомая женщина следят, чтобы рыба не пригорала.
Нас познакомили, женщина назвалась Аней, а я, глядя на приготовляемый рыбий шашлык, стала рассказывать, как рано утром мы с Кириллом повстречали рыбака с садком и как красиво смотрелись в том садке пойманные маринки, переложенные травой и озаренные только что поднявшимся солнцем. Вера с Аней переглянулись и засмеялись.
– А теперь эта рыба жарится и пойдет на ужин.
Аня оказалась женой того самого рыбака. Утром, после встречи с нами, он пришел в наш лагерь, думал просто порыбачить, но ему понравилось место, и он попросил разрешения поставить здесь палатку. С Вадимом и Гришей они сразу нашли общий язык, разрешение было дано, новая палатка установлена под старыми тополями в некотором удалении от берега. На наши голоса из палатки вылез Володя, мы познакомились уже по-настоящему. Вадим вдруг начал выяснять подробности одного давнего происшествия.
– Постой, постой, это не ты ли в позапрошлом году таскал у нас под носом на Большой поляне маринку за маринкой? Вспомни! Мы тебе говорим, мол, закинь, но тут рыба не ловится. А ты поймал. Как сейчас помню. Я потом пробовал. Ничего подобного. А ты – семь штук вытащил! Это ты был?
Аня засмеялась и сказала, что ее муж где только не ловил рыбу. А Володя подумал и ответил, что такое вполне могло быть, но он этого случая не помнит.
Тут поспел шашлык из маринок, все кинулись собирать ужин. Но прежде, чем сесть за наш импровизированный стол, мы с Кириллом отправились к воде умыться с дороги.
Чтобы оказаться на берегу, стоило сделать несколько шагов по узкой тропинке к наклонно растущему молодому деревцу, спуститься по созданной самой природой лесенке – трем камням, прочно сидящим в сухой земле, – затем прыгнуть на большой Белый камень, широченную плоскую булыгу высотой в метр.
Муж прошел по тропке, наступил на первый уступ нашей лесенки. Вмиг верхний камень, как говорится, с мясом вывернуло из ложа! Кирилл покатился вниз и, не схватись за ствол, грохнулся бы со всего маху на гальку.
Он удержался, но его вынесло на Белый камень. И тут… если бы собственными глазами не видела, я бы не поверила. Белый камень, испытавший сотни наших прыжков, совершенно безопасный, мирный, вдруг сильно качнулся, показал испачканную полоску грани между внешней и подземной частью и глухо тукнул – тук!
Мы изумленно уставились друг на друга.
– Как хочешь, Кирилл, – сказала я, – это уже что-то аномальное.
– Глупости, – отозвался он.
Нагнулся и зачерпнул ладонями воду.
– Сойди с камня, – закричала я, – пожалуйста, я очень тебя прошу, сойди!
Кирилл засмеялся, но с камня сошел и стал умываться в другом месте. Я взобралась на Белый камень и попыталась его раскачать. Я несколько раз подпрыгнула сначала на одном конце, потом на другом – безрезультатно. Мистика какая-то.
Нас уже звали к столу, мы пришли, сели на измочаленное порубками полено, получили миску ароматной маринки с лопнувшей в некоторых местах поджаристой шкуркой. Я разбирала куски рыбы, вынимала мелкие косточки, очищенные кусочки клала на тарелки детям и рассказывала историю о качающемся камне. Вадим недоверчиво хмыкнул:
– У тебя, – сказал он, откусывая хлеб, – слишком богатое воображение.
– Да, честное слово, я собственными глазами…
Но мне не поверили, разговор переключился на что-то другое, а муж сидел, жевал и помалкивал.
В какой-то момент прекрасного ужина Вера случайно обернулась и сказала:
– О, смотрите, Хасан Терентич бежит.
Хасан ловко прыгал с камня на камень на другой стороне реки, не касаясь серой, угрюмой в сумерках скалы. В этом месте она отвесно спускалась почти к самой воде, оставляя узкую полоску нагроможденных один на другой гранитных обломков.
– Старый черт, – сказал Григорий. – Вот под кем ничего никогда не качается.
Я обрадовалась:
– Гриша, ты мне веришь!
Он пожал плечами:
– В горах иногда случаются всякие странные вещи.
Хасан Терентьевич переправился через Акбулак выше лагеря и вскоре подошел к нам. Мы начали уговаривать его поужинать, но он отказался. Ему надо было дома чистить пойманную рыбу. Я задержала его и рассказала историю с ожившими камнями. К великому удивлению всей честной компании, к моему рассказу он отнесся очень серьезно.
– Это бывает, – сказал он и внимательно посмотрел на Кирилла. – Никуда больше не ходи, спать ложись головой к востоку. К утру все пройдет.
– Но почему это, Хасан Терентич?
Он, уходя, обернулся:
– Что-то потревожил…
Я ахнула.
– Кирилл, да ты ж целый день запруду строил, булыги ворочал!
Но существовала ли связь между строительством запруды и внезапно ожившими камнями, мы так никогда и не узнали.

«Звезда Востока», № 2, 2016

• Назад
• Вперёд