Ариадна Васильева. Ловись, рыбка, большая и малая (рассказ)

Мне придется часто говорить о рыбалке. Рыба была важным подспорьем в нашем ограниченном рационе. За мясом каждый раз в Ташкент не поедешь, а тушенка в конце концов приедалась. В Акбулаке и Тереклисае в те годы водилась крупная рыба – маринка, в Саргардоне – мелкие, но необычайно вкусные османчики, двоюродные племянники форели.
Заядлых и удачливых рыболовов на первых порах было двое – Вадим Борода и Саша Безбородько. Оба были ведущими инженерами и с давних пор дружили семьями.
Одно их различало: Вадим носил бороду постоянно, и фамилия его была Скворцов; Саше, в связи с фамилией, бороды не полагалось, но на Акбулаке он ее неизменно отращивал. Борода его носила, так сказать, сезонный характер. Таким образом, на рыбалку ходили двое бородатых, могучих по телосложению мужиков, а вот уловы у них получались не всегда одинаковые. Бороде больше везло. Он знал особенные рыбные места и молчал как убитый, когда его начинали про них расспрашивать.
Однажды (в более позднее время) был такой случай. Вадиму никак не давали отпуск. Он вывез и обустроил на Большой поляне жену и дочку Таню, сам каждую неделю приезжал на отдых под вечер с пятницы на субботу, а в воскресенье засветло уезжал.
В тот год лагерь был особенно многолюдный.
Вадим приехал около пяти часов вечера. Разгрузился, раздал всем, кто что заказывал привезти из Ташкента, главным образом, сигареты и хлеб, огляделся.
– А рыба где?
Рыбы не было. Обычно к пятнице Саша успевал наловить садок маринки, а в этот раз не получилось.
– Саша, – обратился к другу Вадим, – ты что, просидел весь день на этом бревне?
– Я забросил пару раз, – лениво ответил Саша, – не клевало.
– Не клевало! Обленились, черт бы вас побрал. Сидят целый день и ждут: Вадим приедет, Вадим наловит, сам почистит, сам пожарит…
Злющий, ворчащий, схватил Борода удочку, сумку, сорвал с дерева горсть дикой вишни магалебки (маринка хорошо ловилась на вишню) и ушел из лагеря. Все видели, как он отправился вверх по течению. Мужчины проводили его виноватыми глазами.
Вдруг вскочил Никита, сдернул с протянутой веревки куртку, схватил удочку, бегом вскарабкался на откос, прикрывающий поляну от посторонних глаз, и ушел. Вниз по течению.
Да, за рыбкой приходилось ходить. Казалось бы, что стоит забросить удочку прямо с нашего пляжа. И таскай себе маринку за маринкой. Ан нет. Никто, никогда, ни в какие годы, ничего здесь не вытаскивал. Никто никогда, кроме одного раза.
Это произошло ранним, тихим утром. Солнышко только-только продрало глазки и улыбнулось. Чиркнуло лучом по реке, выбило искры. Едва касаясь лапками воды, полулетом пронеслась против течения небольшая стая диких уток. Кто успел увидеть, у того перехватило дыхание. А успели увидеть едва проснувшиеся наши мужья, рассевшиеся в ряд на бревнышке. Сидели и млели. Это было заметно по их блаженным физиономиям.
Вдруг, откуда ни возьмись, рыбак. Со спиннингом и садком. И к нашим:
– Ребята, можно я здесь закину?
Те снисходительно ухмыльнулись:
– Закидывай. Что выловишь – твое.
Незнакомец закинул. Минуты не прошло, он выдернул удочку. Чудо! На двух крючках трепетали две маринки.
Снял, положил в садок, снова закинул. И снова – раз! На крючке маринка. Одна, но в два раза крупнее первых двух. Зрители обомлели. Не может быть! А этот снова закинул, и снова две. Так он поймал семь штук и на этом остановился. Не потому, что он продолжал закидывать, а у него не клевало. Нет, он просто прекратил лов, словно знал – на этом месте больше ничего не будет. Перекинул на плечо спиннинг, поднял садок, попрощался и пошел себе. Наши мужчины остались неподвижно сидеть на бревне с разинутыми ртами. Саша только успел крикнуть:
– Эй, мужик, ты на что ловил?
Тот остановился, пожал плечами.
– На вишню.
Впредь на этом месте больше никогда ничего не ловилось. Даже Хасан Терентьевич, уж на что всем рыбакам рыбак, и тот подтверждал, что здесь даже на пробу забрасывать нет никакого смысла.
А место само по себе было чудесное. Поросший арчой противоположный, «заречный», склон уходил в небеса. Циклопические скалы образовывали фантастические фигуры. Особенно при лунном свете там можно было увидеть голову сказочного богатыря, старика с клюшкой, льва или нежный профиль девушки с длинными волосами.
Стоило выйти на мысок, крайнюю оконечность Большой поляны, открывался вид на заросшее тополями и тальником ущелье Тереклисая и могучий хребет водораздела. Начинался он со скалистой, не очень высокой, но с крутыми склонами и с круглой макушкой горы. Густой арчовник на северной стороне делал ее мохнатой. Называлась гора Большой шлем.
Мы часто давали названия любимым местам. Недалеко от поляны находилась Бухта святой Алисы. Обычно все проходили мимо этого места и даже не останавливались передохнуть на пути к облюбованной дальней купальне.
Но в один прекрасный день Ася Родина отбилась от шумной компании, села на траву под березкой, растущей на небольшом мысу, ушедшей корнями в воду, долго сидела, смотрела на реку, темную, заслоненную горой от солнца, на видимый даже в тени язычок песчаного, уложенного гармошкой дна. Мы стали торопить ее:
– Ася, пойдем, хватит рассиживаться.
– Ах, ничего вы не понимаете, вечно вы куда-то торопитесь, вечно вас куда-то несет, – тихо сказала Ася. Поднялась, сбросила с себя ситцевый халатик, осталась в ярко-синем купальнике. Осторожно, прогибаясь в тонкой талии, держась одной рукой за вымытый постоянно набегающей волной боковой корешок березы, вошла по пояс в воду крохотной бухточки. Окунулась, не спеша вышла на берег и сказала:
– Теперь и умереть не страшно.
С тех пор мы часто приходили в Асину бухточку, подолгу сидели, разговаривали. Дети возились в песке, а на нас через некоторое время нападал молчун и непонятное желание остаться здесь навсегда.
В другом месте на Терекли была купальня Свиное рыло. Глубокая ямина под скалой, будто дикий кабан поднял голову и стоит. Здесь можно было даже поплавать в голубой воде, погреться потом на раскаленном песке, нанесенном в разлив меж частых кустов краснотала.
Было место, называемое Медвежий угол, на полпути между Большой поляной и Березовой рощей. Мы ходили туда за крупной и необычайно сладкой ежевикой. Густые заросли ее расползались плетьми по рыхлой глиняной осыпи.
Однажды собираю ягоды и медленно поднимаюсь по сухой, мягкой, рассыпчатой глине, по чьим-то совсем недавно оставленным следам. Ежевика висит гроздьями, ведерко мое наполняется, по сторонам не гляжу, некогда. И тут – раз! – взгляд упирается в солидную кучу свежего помета. Чуть-чуть я в нее не вляпалась. Мама родная, я шла по медвежьему следу! Замерла, сердце оборвалось. Тишина. Чуть слышно, как внизу переговариваются с детьми Ася и Вера Скворцова… До сих пор не помню, как оказалась возле них. Но, что обязательно стоит отметить, ягоды не рассыпала.

Сколько-то прошло времени, вернулся с рыбалки Вадим Борода. Идет довольный, прячет ухмылку. На кукане болтается с десяток солидных маринок. Положил небрежно на стол, буркнул:
– Почистить!
И полез в палатку отдыхать. Смиренные, с виноватым видом, отправились на бережок потрошить рыбу Кирилл и Саша.
В горных условиях мелкую чешую с нее снимать не надо. Иначе в казане в горячем масле мясо расползется. Следует лишь вспороть брюшко, убрать внутренности и тщательно, не ленясь, очистить полость от черной пленки. Она у маринки ядовитая.
Мир и тишина воцарились в лагере. Двое на берегу чистили рыбу, остальные с улыбками переглядывались и кивали в сторону палатки Скворцовых. Вслух обсуждать ситуацию не рисковали. Вдруг он еще не остыл как следует. И вот тут произошло знаменательное событие! На краю откоса появился Никита. Растрепанный, мокрый, весь в песке, глаза безумные. Обеими руками прижимает к груди два «полена», двух чудовищных рыб. Держит он их за головы, просунув пальцы под жабры, а хвосты свисают ниже колен.
Он ссыпался с горки, волоча за собой тучку мелких камней и пыли, запыхавшийся приблизился к столу, вывалил на него добычу и, гордый, счастливый, перевел дыхание. Его тормошили, расспрашивали, но поначалу он не мог выговорить ни слова.
– Где твоя удочка? – спросил папа.
– Нет удочки, уплыла.
Я стала стаскивать с него мокрую куртку, заставила скинуть трико.
– Господи, да как же ты перемазался!
– Ой, мам, не до того было, – он стал рассказывать. – Дошел до ямы (была, недалеко от поляны глубокая промоина за скалой), закинул удочку. Клюнуло сразу. Я тянуть, а оно не вытягивается. Думал, зацепился. Тяну, удочка гнется, а леска как-то в сторону, в сторону. Нет, думаю, не зацепился – рыба!
Долго мучила рыба Никиту. Наконец, медленно отступая назад, удалось вытащить ее на берег. Увидел – растерялся. Прежде ему удавалось поймать одну-две рыбешки, а тут монстр. Он чуть было его не упустил. Бросил удочку и упал на рыбину животом. Под ним завозилось что-то большое, холодное, скользкое. Так, не вставая на ноги, по-пластунски, он вместе с добычей уполз от воды как можно дальше и только тогда рискнул подняться.
Он преградил рыбе путь к спасению, навалив возле нее груду камней. Долго стоял и смотрел, как она вздрагивает, шевелит жаберными крышками, распускает и складывает плавники. Потом присел на корточки, отцепил крючок, погладил рыбу и вернулся к воде. Промелькнуло в голове, что надо бы не жадничать, вернуться домой, но только промелькнуло. Он снова забросил удочку.
Солнце ушло за горы. Вода потемнела, стала отливать свинцом. Что там делалось в глубине ямы – кто знает. И снова удилище напряглось, натянулась леска. Но в этот раз все произошло быстро. Удочка сломалась. Он только-только успел перехватить удилище повыше, как его потянуло вперед и затащило по пояс в воду. Хорошо не на стремнину, но зато на каменистое дно. Он боролся с рыбой, подтягивал леску, она больно резала ладони. Он устал, ему было страшно. Рядом, совсем рядом, гремел на перекате рассерженный Акбулак, горы смотрели неодобрительно, небо хмурилось.
Каким образом огромная маринка оказалась на берегу, Никита рассказать не смог. Не мог вспомнить. Краем глаза успел заметить, как крутануло в водовороте сломанную удочку и унесло прочь. Минут десять понадобилось ему, чтобы отдышаться. Потом он принял в объятия одну и другую своих рыб и побрел в лагерь.
Мы толпились возле стола, дружно обсуждали удачу Никиты, кто-то душил его в крепких мужских объятиях, крича: «Молодец, парень, так-то вот, знай наших!» Ася принесла кружку горячего чая. На шум вышел из палатки Вадим Борода. Приблизился, увидел чужой улов. Долго смотрел, потом спросил:
– Кому это так потрафило? Кто поймал?
Четырнадцатилетний Никита скосил на него глаз, скромно потупился и сказал:
– Я.
Вадик горестно махнул рукой, повернулся и ушел обратно в палатку. Не было у палатки хорошей двери, ох, он бы ею хлопнул!
Так на счету акбулакского братства появился еще один заядлый рыбак.

«Звезда Востока», № 2, 2016

• Назад
• Вперёд