Бах Ахмедов. Двадцать восьмая улыбка (рассказ)

...Еще утром, сойдя с поезда в Т., я не знал, что сегодняшний мой день будет посвящен улыбкам. Но когда первые капли дождя, легкого, стеснительного, словно он боялся потревожить нас и раздумывал, спускаться ему с неба или нет, когда эти первые капли упали мне на щеку и на ладонь идущей навстречу девушки с веснушками, и когда счастливая улыбка вспыхнула на ее лице, я вдруг с пронзительной ясностью понял во что я буду сегодня играть: собирать улыбки. Конечно же, сразу возникло и необходимое число, которое мне подсказала припаркованная напротив книжного магазина машина. На ее номерном знаке было написано: 28-5 LED. Итак, решено, я должен буду собрать ровно двадцать восемь улыбок, ни одной улыбкой меньше, и сделать это я должен до 5 часов дня. Только тогда, загадал я, весь месяц пройдет правильно, а мне очень нужно было, чтобы месяц до 16 июня прошел правильно, потому что в этот день я собирался... Впрочем, это не относится к теме дня.
Итак, первая улыбка была у меня в кармане, я мысленно поблагодарил так и не начавшийся дождь и улыбнулся девушке с веснушками. Осталось двадцать семь улыбок. Собирать улыбки – нехитрое дело, если вы находитесь в большом западном городе. И действительно, зашел в любой магазин, и, пожалуйста, улыбка летит к тебе сама, летит на услужливых крылышках миловидной продавщицы, которая согласна подарить тебе хоть сто таких улыбок, если ты купишь что-нибудь в этом магазине, где сверкающие зеркала, а длинные ряды разноцветных блузок, юбок, платьев шевелятся, как живые, потому что сквознячок вдыхает в них будущую жизнь, и они наполняются предчувствием тела, как еще не воплотившиеся души.
Да, в современном мегаполисе это легко, но что прикажете делать в маленьком городишке, где всего две главные улицы, которые сходятся под углом 45 градусов к площади с круглым фонтаном, и где все магазины, – сколько их, десять, двенадцать? – можно обойти за один час? И потом, я поставил себе жесткое, но непременное условие: улыбка засчитывается только в том случае, если она адресована персонально мне. Все остальные улыбки, случайно перехваченные в пространстве, в копилку не идут.
«Ну что ж, – подумал я, – будем решать задачу поэтапно: от простого к сложному». И я зашел в первый же, попавшийся мне по дороге, магазинчик, тихий, почти пустой. В нем продавались писчебумажные принадлежности на любой вкус, и когда я, рассеянно перелистывая ежедневники в кожаных обложках (сколько историй в них появится, сколько слез и восторгов лишат невинности их чистые белые страницы!), как бы случайно посмотрел на продавщицу, я получил в ответ вторую улыбку, лучезарную, мимолетную, почти стесняющуюся саму себя. «Должен ли я платить за улыбки?» – подумал я, выходя из лавки с пустыми руками. После этого последовали другие большие и маленькие магазинчики, в каждом из которых улыбки словно ждали моего прихода. Попадались и весьма урожайные бутики. Например, в «Нексте» мне удалось собрать целых четыре улыбки, и все они были разные. Кстати, очень скоро я вдруг понял (хотя всегда, как любой человек, подсознательно знал это), что улыбка улыбке рознь. В «Джон Льюисе» высокая стройная продавщица модельной внешности взглянула на меня с легким удивлением, а потом одарила меня такой уничтожающей улыбкой, что мне захотелось выбросить ее сразу, даже не кладя в мысленную копилку. Но я все-таки не сделал этого, подумав, что сейчас для меня каждая улыбка на вес золота. В магазине женского белья (я постоял немного у входа в нерешительности) мне подарили, как и следовало ожидать, иронично-снисходительные улыбки, целых две: продавщица за кассой, маленькая, в каких-то нелепых очках и с удивительно юным лицом, и ее напарница, пожилая тетка, чья улыбка была смесью насмешки и изысканейшей вежливости (только англичане умеют так улыбаться!).
В двухэтажном магазине «GAP» мой урожай составил три улыбки: по одной с каждого этажа плюс еще одна мне перепала возле эскалатора, где у меня случилось столкновение с лунатично передвигающейся девушкой. Последовало стандартное «Sorry…» плюс рассеянно-извиняющаяся улыбка, чуть припухшие губы, влажные глаза серого цвета, высокий открытый лоб... Прямо перед собой в правой руке она держала мобильник и смотрела на его экран с таким сосредоточенным видом, словно это был компас, указывающий ей путь из лабиринта, в котором, судя по ее мимолетному взгляду, она блуждала уже довольно давно. Мне вдруг захотелось спросить, что у нее случилось, но это был бы перебор. Я лишь посмотрел ей вслед, испытывая острое любопытство, и только сделав несколько шагов, решился, наконец, осторожно, словно раненного зверька, положить ее улыбку в свою коробочку без стенок.
Я бросил взгляд на часы, висевшие над входом – без четверти три. Больше, чем полдня позади, и у меня уже собрано 19 улыбок. В этот момент мой желудок напомнил о себе тихим урчанием – он был явно недоволен тем, что я забыл про него, переключившись на странное занятие по сбору улыбок. «Но ведь можно совместить приятное с полезным», – подумал я, заходя в первое попавшееся кафе. Я сел за столик, и через пару минут еще одна улыбка лежала у меня в кармане: миленькая итальянка (судя по акценту) с маленьким блокнотиком в руках подарила мне самую лучезарную и очаровательную улыбку из всех тех, что уже были в моей коллекции. Я сделал заказ и задумался над серьезным вопросом: если один человек улыбнется мне два раза, то вторую улыбку можно засчитывать или нет? Вопрос не праздный. Вот сейчас Моника (нетрудно было прочитать ее имя на бейджике) подойдет с моим обедом и, наверняка, улыбнется. Это будет считаться двадцать первой улыбкой или нет?..
Солнечный день продолжал беспечно наполняться неведомыми мне событиями и разговорами, которые тихо журчали вокруг моего столика. В ожидании заказа я развернул местную газету, оставленную кем-то на соседнем стуле, и погрузился в решение судоку, в котором, впрочем, три цифры уже были написаны рукой неведомого мне читателя. И цифры эти были: двойка, восьмерка и единица. Пока я размышлял над странным мистическим совпадением и о том, какие же теперь цифры мне следует вписать в пустые клеточки судьбы, появилась Моника с подносом в руках и улыбкой на лице.
– Двадцать первая, – вдруг произнес я вместо «спасибо».
Девушка посмотрела на меня вопросительно. Я улыбнулся и ответил на ее немой вопрос:
– Вы мне подарили сейчас двадцать первую улыбку. У меня такая игра: я должен собрать двадцать восемь улыбок, причем, сделать это я должен до 5 часов вечера.
Моника засмеялась, и по ее смеху я понял, что ей не привыкать к причудам клиентов: мало ли в мире людей со странностями.
– В таком случае, – сказала она, – у вас еще куча времени.
Я кивнул и улыбнулся в ответ. Когда Моника удалилась, я вписал в одну из пустых клеточек семерку, отложил газету, взял в руки нож и вилку... И вдруг в лучезарной идиллии весеннего дня что-то треснуло, и в эту трещину уверенной и неторопливой походкой палача вошло мое прошлое: я увидел тебя.
Почему в нашей жизни случаются события, которые с легкостью опрокидывают все законы теории вероятности? Почему судьба так насмешлива и так любит сменить маску в тот момент, когда мы меньше всего ожидаем от нее этого? Моя рука с вилкой застыла в воздухе, словно кто-то остановил кадры кинохроники для того, чтобы получше рассмотреть линии на ладонях беглеца. Наивный, я надеялся сбежать от прошлого, а оно уже здесь, совсем рядом, через столик. Но не только это бросило меня в дрожь и заставило мою спину взмокнуть от предательского холодка. Было и другое, было то, от чего на глаза у меня навернулись слезы, когда я вдруг понял, почему ты держишь под руку мужчину, и почему ты так отстраненно, не снимая черные очки, смотришь только в одну сторону. Ты изменилась за эти годы и не изменилась. Другой цвет волос и прическа, другие движения рук, другой мужчина рядом – разве все это имело значение? Это все были жалкие попытки времени спрятать тебя не столько от меня, сколько от себя самой. Я узнал бы тебя в любом обличии и в любом зеркале. И сейчас, когда я смотрел, как ты на ощупь находишь на столе пачку сигарет, а твой спутник, статный, седовласый, подносит зажигалку и зачитывает тебе меню, я вдруг понял, что мне нужно бежать из этого города. Бежать, пока не поздно, оставив обед, улыбки, радужные облака и еще один оплаченный день в гостинице. Потому что любая задержка привела бы к опозданию в будущее. Я мог увязнуть в прошлом и не прийти вовремя туда, где меня ждали. И разве Аня виновата в том, что в моей жизни время постоянно меняет знаки, превращая меня в нечто мнимое, снимое, невещественно-зыбкое, как игра тени и света на поверхности реки?
На тебе было короткое темно-красное платье, на ногах – серые колготки, а я смотрел на тебя и на мужчину, сидящего рядом с тобой, и пытался понять, кто он: твой муж, спутник, поводырь в этом мире, навсегда погрузившем тебя в ночь звуков, запахов и прикосновений. Аристократические черты лица, прямая осанка, длинные тонкие пальцы. В его глазах было спокойствие человека, который уже знает о жизни ровно столько, сколько нужно знать, чтобы быть с ней в ровных дружеских отношениях. Впрочем, ведь это все мои фантазии и домыслы. Реальность, конечно, совсем другая, и вряд ли я смогу ее угадать. Вам принесли пиццу и греческий салат, а я вдруг подумал, что было бы, если бы ты не была слепой и увидела меня за соседним столиком. Конечно, ты бы притворно-вежливо обрадовалась и представила меня своему спутнику как старинного друга. И мы бы сидели втроем и поглощали эту еду и фальшивые улыбки, играя в пинг-понг пустыми шариками слов о том, какие красивые здесь места и какой великолепный пейзаж открывается на другом берегу реки. А потом мы бы распрощались, и твой спутник сказал, что рад был бы видеть меня в гостях.
Я ел, не замечая, что ем, не чувствуя вкуса еды и не понимая, что мне делать дальше. А ты, глядя невидящими глазами поверх времени, неторопливо нащупывала вилкой кусочки заботливо нарезанной для тебя пиццы и обсуждала со спутником планы на вечер («…давай лучше пойдем на концерт в соборе, там все-таки программа интереснее…») – до меня доносились отдельные слова, и через некоторое время я уже знал, что вы заехали в этот город на один день, чтобы осмотреть (осмотреть?!) какой-то старинный замок. Мне даже показалось, что я вместе с тобой ощутил вкус красного вина, которое ты отпивала маленькими глотками из бокала на высокой тонкой ножке, и один раз он чуть не упал, потому что ты поставила его на самый край столика, но твой муж, не знаю почему, но мне казалось, что это именно так (и как выяснилось позже, я не ошибся), быстрым привычным движением поймал его и поставил на середину стола. В какой-то момент, когда я слишком пристально смотрел на тебя, ты на мгновение замерла, и по твоему лицу прошла тревожная тень, словно ты почувствовала мое присутствие. Я быстро отвел глаза, мне стало не по себе. Мой взгляд блуждал, как в тумане, а я силился и никак не мог понять, сколько раз нужно было бросить десять костей, чтобы на всех выпало одно и то же число, и мы пересеклись в этом чистеньком захолустье за десять тысяч километров от другого города, где когда-то часами бродили по центру, взявшись за руки, как дети. Потому что вероятность этой встречи была такой же, как выпадение одного числа на десяти кубиках одновременно, а может быть, и того меньше.
Игра в улыбки была напрочь забыта, и когда Моника принесла мне счет, улыбнулась и сказала: «Держите двадцать вторую!», я взглянул на нее с недоумением, пытаясь понять, что она имеет в виду. Наверное, у меня было очень глупое лицо в тот момент, потому что она снова улыбнулась, на этот раз по-настоящему, и напомнила: «Вы еще собираете улыбки?» Я только кивнул и сказал: «Это уже двадцать третья. Сколько я за них должен?» «Не знаю, сколько не жалко», – она кокетливо пожала плечами и взяла у меня карточку. Я оставил на чай два фунта.
Следующий час я провел, как в тумане, почти не отдавая отчета в своих действиях. В какой-то момент у меня появилось сильное искушение встать и подойти к вам, заговорить с тобой, представиться мужу, пожать его холеную руку и насладиться тревожным удивлением в глазах, которые будут сканировать меня с головы до ног на предмет контрабандного прошлого. Но я не хотел осложнений, хотя, с другой стороны, чего именно я хотел, сформулировать тоже не получилось. Я знал лишь одно: мне нужно обязательно поговорить с тобой наедине, мне нужно объяснить тебе, как нелепо все получилось тогда, восемь лет назад… Мысли разбегались в разные стороны, и трудно было угнаться даже за одной.
Вы сидели долго, и мне пришлось заказать еще один кофе, прочитать почти всю газету и проверить свою почту в телефоне: несколько спамов, сообщение от сослуживца, короткое письмо от Ани с напоминаем не забыть позвонить ее сестре и встретиться с ней на обратном пути – ничего особенного. В конце письма Ани немного неловко пристроилось прозрачное «скучаю», и я положил его в карман рядом с другими улыбками, пусть пообщается с ними. «Да, да, конечно, не забуду…» – успеваю написать я, но не успеваю отправить, потому что вы, наконец, расплачиваетесь и встаете, оставив на столике две пустые чашки, пару монет на чай и салфетку со следами губной помады. «Хорошо, что я рассчитался заранее», – говорю я самому себе, чувствуя себя сумасшедшим и с отчетливым ужасом понимая, что с этого момента мой разум уже потерял всякую связь с моим сердцем и переведен в режим отстраненного ожидания. «Просто наблюдай!», – сказал я ему, не подозревая, как двусмысленно прозвучали эти слова.
Ваш отель «Белый кит», куда вы направились после трапезы (я послушно, как собака, следовал за вами на расстоянии восьми лет, в течение которых я не видел тебя), находился в самом центре, и всеми открытыми окнами разглядывал полукруглую площадь, золотисто поблескивая стеклами в закатных лучах медленно приземляющегося солнца. Впрочем, отель – это слишком громкое название для небольшого трехэтажного здания викторианской эпохи с каменным фасадом, украшенным поднимающимся до самой крыши плющом.
Вы исчезли в лифте, а я, безумец, возомнивший, что сможет перехитрить время, устроился на открытой террасе паба напротив входа в отель, заняв идеальный наблюдательный пункт. Как же мне нравились этот стол из некрашеных досок и простая скамья, словно перенесенные в наше время из XVIII-го века! У пива при всех его недостатках есть одно неоспоримое достоинство: оно помогает замедлить движение часовых стрелок, уменьшая скорость опустошения стакана до бесконечно малых величин. Время становится резиновым и тягучим, и ты как бы медленно проваливаешься вместе с ним в некую область, где мир тебя обтекает, не пытаясь сделать частичкой своего хаоса. Два часа прошло или, может, два с половиной? Разве это так важно? По ходу дела я снова вспомнил про улыбки, и еще две сами собой упали в мой карман: девушка за барной стойкой и старик, худой, небритый, почти облысевший, подарил мне блаженную улыбку, делясь своим скудным счастьем забвения. Он сидел через пару столов от меня, покачивал головой в такт музыке и смотрел на полупустой бокал, склонив голову налево: нечто среднее между обитателем дома скорби и гениальным математиком, который положил жизнь на доказательство великой теоремы. Если бы он знал, зачем я здесь сижу, интересно, чтобы он сказал на этот счет? Впрочем, скорее всего, у него была своя история, свое прошлое, свои осколки в душе, бесконечное множество осколков, из которых он пытался сложить фракталы судьбы.
Итак, у меня уже было 25 улыбок. А когда вторая пинта непроницаемого, как судьба (но при этом блестяще создающего иллюзию ее близости!), темного «Гинесса» перекочевала в мой желудок, я решил осмотреть сувенирную лавку, расположенную чуть поодаль от паба. Впрочем, мне это не удалось, продавец вежливо извинился и сообщил, что лавка уже пять минут как закрыта. Я взглянул на часы и похолодел: было уже десять минут восьмого, и я не мог понять, почему я совершенно забыл, что вся моя затея с улыбками имела смысл только в том случае, если я соберу их до 5 часов. Впрочем, через минуту мне стало все безразлично. Я присел на скамейку, не зная, что делать дальше. В мыслях наступил какой-то ступор, тело вдруг начало ощущать свою тяжесть, словно к земному притяжению прибавилась еще и невероятная сила притяжения всех тех лет, которые могли бы быть нашими, если бы не печальное стечение обстоятельств, слов и разночтений, выросших тогда между нами глухой стеною.
Конечно, я был немного пьян, но не настолько, чтобы не понимать, что вероятность смутно ожидаемого мной события с каждой минутой стремительно уменьшается. И все-таки я сидел неподвижно, словно прирос к этой скамейке с вырезанным на ее спинке посвящением. Но еще, где-то там, на заднем фоне сознания, звучала едва уловимая, очень тихая мелодия предчувствия: мне казалось, что возникший внезапно сюжет с улыбками повернет в сторону моего желания, рано или поздно, но это случится. Медленно (а может быть, быстро – разве их поймешь?) сгущались задумчивые весенние сумерки, и где-то в небе (я все-таки взглянул пару раз на него в поисках поддержки) облака обретали четкие и честные очертания четвергового вечера. И когда я в третий раз поднял глаза к небесам, я вдруг неожиданно для себя произнес: двадцать шестая! Да, да, смейтесь, друзья мои, верьте или не верьте, мне все равно, потому что я точно знаю, что двадцать шестую улыбку мне подарило облако с золотисто-багровой каемкой – закатный нимб уходящего солнца! Это было почти знамением, сейчас я в этом уже не сомневаюсь. Потому что через… не прошло и двух минут, как я увидел твоего мужа, выходящего деловой походкой из отеля. Мой взгляд проводил его до угла улицы, за которым он скрылся, и в следующую секунду я понял, что интуиция на моей стороне так же, как и облако, блаженный старик и все те, кто бесплатно дарил мне улыбки в течение этого дня, зараженного лихорадочным ощущением вечности.
Я уже знал, что двадцать седьмая улыбка ждет меня в холле отеля, а двадцать восьмую подаришь мне ты. Я знал это так твердо, что вдруг перестал торопиться и вместо того, чтобы пойти в отель, я вернулся в паб, взял двойную порцию джина с тоником и, не слезая с барной табуретки, опрокинул ее в себя. Какая-то раскрашенная полная девица села рядом, недвусмысленно улыбнулась мне и что-то сказала, но я ее не слышал, не воспринимал и даже не засчитал ее улыбку. Я молча встал и направился к отелю.
Через несколько минут я стою возле стойки регистрации и спрашиваю у молодого худощавого портье: «В каком номере остановилась миссис Полина… простите, запамятовал ее фамилию... (портье смотрит на меня вопросительно), …она путешествует с мужем (продолжает смотреть вопросительно, но уже на экран монитора)… слепая женщина с мужем...» – выдыхаю я, ощущая странную смесь боли и возбуждения. «Да, да, уже понял, – кивает молодой хранитель ключей от меблированных пародий на рай. – Миссис и мистер Антонофф, номер двадцать пятый, третий этаж, правое крыло». «Спасибо! И еще спасибо за двадцать седьмую улыбку» – добавил я. «Простите?» – взлетели брови в напряженном недоумении. «Благодарю вас», – улыбнулся я в ответ на его натянутую улыбку (двадцать седьмая есть!) и направился к лифту, ощущая с горькой радостью, как трещина, появившаяся во мне в момент, когда я увидел тебя, с каждой секундой разрастается и становится сплошным зиянием. И еще мне казалось, что теперь, когда я так близок к цели, весь мир внимательно следит за каждым моим шагом и за каждой мыслью.
В тихом лифте я собрался с мыслями и в последний раз попытался придумать первую фразу. И снова ничего не получилось, потому что даже простое «Здравствуй, Лина!» казалось мне бесконечно фальшивым на фоне той подлинной черной бездны, что разделяла нас теперь навсегда. И вдруг я подумал, что, возможно, сейчас я совершаю ошибку еще большую, чем восемь лет назад, и что пока не поздно, я еще могу вернуться на первый этаж, выйти на улицу и пойти в свою гостиницу, расположенную в трех кварталах от центра, а еще лучше, сесть в поезд и умчаться на нем подальше от тебя, от фантомной боли прошлого, от самого себя…
Кабина лифта покорно и равнодушно висела на третьем этаже, двери были открыты, а я стоял в мучительной нерешительности, не понимая, в который уже раз за последние два часа, что мне делать дальше. Все внутри меня разрывалось на две половины, и каждая тянула в свою сторону. В этот момент к лифту подошла маленькая сухонькая и очень ухоженная старушка в милой шляпке с девочкой лет двенадцати, державшей за руку свою бабушку. «Вы едете вниз?» – спросила старушка. Я отрицательно покачал головой и вышел из лифта. Через несколько секунд я стоял перед твоей дверью в пустом коридоре, где толстые ворсистые темно-зеленые ковры поглощали с ненасытной жадностью все звуковые волны, включая звон разбитой вдребезги жизни…
– Номер 25… – произнес я непонятно для кого и постучал в дверь. Тишина. Но какое-то звериное чутье подсказывало мне, что ты там, внутри… Я чуть приоткрыл дверь и услышал шум льющейся воды в душе. Сделал шаг в комнату, еще два шага. Присел на стул с ручками у небольшого столика. В номере царил какой-то застенчивый беспорядок: у стены лежал огромный черный чемодан с приоткрытой пастью, на спинке широкой кровати висело твое белье, а на подоконнике лежала большая фотокамера в черном чехле.
Еще шумела вода в душе, еще было несколько секунд, чтобы все отменить, вый­ти из этого сюжета, не замочив глаз… Судьба словно испытывала меня, играя со мной в поддавки. Но во мне проснулось какое-то гибельное упрямство, сердце бешено выстукивало сбивчивые ритмы, и спина снова покрылась холодным потом, когда за дверью ванной комнаты воцарилась внезапная тишина. Пружина во мне сжалась до отказа, но я попытался сделать вид, что просто случайно, по ошибке, вошел в номер. «Впрочем, зачем? – тут же с горькой иронией спросил я себя. – Ведь она все равно...» В этот момент за дверью раздался звон: что-то стеклянное упало и разбилось. «А если сейчас войдет мистер Антонофф?» – спросило у меня зеркало на стене, пока я то вставал, то вновь садился на стул. Но ответить зеркалу я не успел, потому что в следующую секунду я увидел в нем тебя. Ты вышла из душа в белом банном халате и, вытянув вперед правую руку (на большом пальце алел свежий порез), медленными неуверенными шагами пошла в сторону кровати. С волос еще капала вода, а пояс на халате был не завязан, и я увидел, что под ним на тебе совсем ничего нет. Почему-то меня вдруг удивило, что родинка над левой грудью, по которой к ярко-розовому соску медленно стекала капелька, была на том же месте, словно за эти годы она могла переместиться на правую сторону. И еще я успел увидеть, что твои глаза были по-прежнему красивы, а может быть, как это не кощунственно прозвучит, стали еще более загадочными и красивыми.
Все это длилось совсем недолго, потому что ты почти сразу испуганно спросила:
– Кто здесь?!
– Ты порезала палец... – произнес я деревянным голосом.
Молчание. Пауза.
– Вадим?.. Как ты здесь оказался? – узнавание, удивление в голосе, растерянность...
В этот момент ты, вероятно, сообразила, что халат распахнут, и я вижу твою наготу, потому что резко запахнула его и быстро завязала пояс. Я смотрел на тебя и не знал, что говорить: все слова погибли от взрыва нашего прошлого.
– Удивительное совпадение. Ты не поверишь, я совершенно случайно оказался в Т., проездом...
А потом начался какой-то невразумительный сбивчивый монолог, в котором я пытался объяснить, как я оказался в этом городке, и как я думал о ней все эти годы, и как глупо все вышло тогда, восемь лет назад. Ты слушала молча, прислонившись спиной к стене, а когда я, наконец, замолчал, не договорив последнюю фразу, поднесла порезанный палец ко рту, слизнула кровь и будничным голосом попросила:
– Помоги мне дойти до кровати.
Твоя рука была влажной и теплой, и капелька крови перекочевала с твоего пальца на мой.
– Ты давно замужем? – спросил я, ощущая рукой твою мягкую и влажную ладонь.
– Какое это имеет значение? Как ты вошел?
– Я постучался, никто не ответил. А дверь была не заперта.
– Это похоже на вторжение... Послушай, Вадим, не нужно было тебе приходить сюда. С минуты на минуту может вернуться муж.
Ты осторожно присела на край кровати, держась за спинку. Я сел рядом с тобой, снова взял твою руку. Все внезапно стихло внутри меня, ты была так близко, на расстоянии запаха. В ту же секунду я почувствовал, как ты вся напряглась и высвободила руку.
– Пожалуйста, встань с кровати и не подходи ко мне так близко.
– Ты что же, боишься меня? – с искренним недоумением спросил я и отошел к окну, которое было немного приоткрыто. На улице бурлила вечерняя праздничная жизнь, и на террасе одного из кафе небольшой джаз-бэнд ненавязчиво исполнял известные мелодии полувековой давности.
– Ты прикидываешься тупым или на самом деле поглупел за эти годы? – в голосе зазвенели сердитые нотки, и это меня почему-то обнадежило.
– Прости, я просто подумал...
– Что ты подумал? Зачем ты вообще пришел? Неужели ты не понимаешь, что это жестоко...
Ты поправила волосы таким знакомым до боли жестом, что у меня защемило сердце.
– Я хотел просто увидеться... поговорить с тобой.
– Разве ты не видишь, что я больше не могу с тобой видеться? И вообще, меня больше нет. Та Полина исчезла, а эта уже давно живет совсем в другом мире.
– Лина, я знаю, что очень виноват перед тобой, и я хотел…
– Вадим, ради бога, давай без мелодраматических покаяний. Все давно в прошлом, не надо его ворошить.
Я замолчал, все было кончено, и мне действительно было пора.
– А как ты порезала палец?
– Стакан случайно смахнула с полки, хотела собрать осколки... Ненавижу отели.
– Понимаю...
– Понимаешь? – усмехнулась ты. – Да как ты можешь это понять?!. И не дай бог тебе никогда понять то, что чувствуем мы...
В игре на твоем поле я был изначально обречен на поражение... И снова мной овладела растерянность и какое-то острое ощущение нелепости всей этой сцены. Полный провал в выборе слов, полный провал роли. А ужаснее всего было то, что я не знал, как мне выбраться из этого провала, потому что приготовленные слова позорно ретировались с поля боя, оставив один большой комок в горле. И прикасаться к тебе не разрешалось. И муж уже бодрым шагом подходил к отелю. И музыка за окном играла так беззаботно, что мне хотелось поскорее от нее убежать.
– Надо бы перевязать палец, – еле-еле подобрал я нехитрые слова, которые остались со мной: нейтральные слова, чего их бояться?..
– Муж придет, перевяжет. Тебе пора. Я не хочу неприятных сцен.
– Ревнивый?
– Нет, не ревнивый. Но он про тебя знает и не поверит, что ты здесь случайно.
– Лина... Если не хочешь, можешь не отвечать, но все-таки... как это случилось?
– Как я потеряла зрение? Автомобильная катастрофа... Было несколько операций, но ничего не получилось. Хотя надежда еще есть...
– Когда это случилось?
– Через два года после того, как мы расстались. Кстати, я успела прочитать твой роман. Молодец, все описал точно... Даже мои утренние привычки... И премию тебе не зря за него дали.
– Лина... Это все не так просто... Мне нужно было написать его, чтобы не сойти с ума, чтобы продлить тебя в себе...
– Продлил?
– Нет...
– Вадим, тебе пора, он придет с минуты на минуты.
– Он врач? Он тебя оперировал?
– Да, врач, но операцию делал его друг. Еще есть вопросы?
– Есть последний... Скажи честно, ты его любишь?
– Люблю. Теперь уходи.
И в этот момент я вспомнил об улыбках.
– Лина, я сегодня должен был собрать двадцать восемь улыбок. Двадцать семь у меня уже есть, подари мне двадцать восьмую, и я уйду.
– Ты по-прежнему играешь в свои игры? Так и не повзрослел, продолжаешь жить в придуманном мире…
Я снова сел на стул напротив тебя, мой взгляд упал на твои коленки и мне ужасно захотелось дотронуться до них.
– Не садись, тебе пора уходить...
– Мне нужна твоя улыбка.
– Ты ненормальный... Тебе нужен врач, а не улыбка.
– Пожалуйста, Лина!.. Улыбнись, и я уйду.
– Значит, ты пришел сюда только для этого?.. Постой, постой, кажется, я начинаю понимать... Ты собрался жениться?
От удивления я даже подскочил на стуле.
– Лина, ты... научилась читать мысли?
– Ничего особенного, я просто помню, как ты постоянно что-то загадывал, гадал на номерах машин и прочей ерундой занимался.
– Это не ерунда.
– Да, конечно, женитьба – шаг серьезный.
В коридоре послышались чьи-то тяжелые шаги, и они приближались к номеру. Я вздрогнул, быстро наклонился и поцеловал тебя в щеку.
– Не бойся, это еще не он, – сказала ты и... улыбнулась.
Я буквально услышал, как треснул лед, и трещина стала расти с каждой секундой.
– Я не боюсь. Спасибо, Лина...
Ты встала, протянула руку, дотронулась до моего лба.
– Теперь все будет хорошо, иди.
– Я люблю тебя... До сих пор. Нет, сейчас сильнее, чем когда-либо...
– Не надо, Вадик. Не начинай. Иди уже... пожалуйста... Не мучай меня!
Я вытащил из кармана телефон и направил на тебя черный глазок камеры.
– Ты можешь улыбнуться еще раз?
– Хочешь меня сфоткать?
– Не тебя, твою улыбку.

...Через полчаса я снова сидел в пабе и тупо рассматривал какую-то ретро-фотографию на стене напротив. Все столы на улице были заняты, и мне пришлось искать место внутри, что оказалось не так просто. Было тесно, шумно, дымно и муторно. Было непонятно, как жить дальше, и разум медленно погружался в туман, с отчаянием цепляясь за последние минуты тающей трезвости.
Я вспомнил, как столкнулся с твоим мужем возле лифта, и как он подарил мне... двадцать девятую, а может быть, тридцать первую улыбку. Я сбился со счета, сбился с ритма жизни, сбился... «Завтра все встанет на места, жизнь вернется в свои берега и равномерно потечет дальше», – думал я, зная, что это неправда, и ничего уже не вернется обратно. «Сейчас пойду и скажу твоему мужу, что я люблю тебя, и что ты уходишь ко мне», – думал я и продолжал сидеть на месте, обхватив ладонями влажный и холодный бокал, наполовину пустой или полный... Мне вдруг стало смешно: я подумал о том, что невозможно перехитрить судьбу, и что она всегда смеется последней. Смеется и улыбается. Можно собрать несколько тысяч ее улыбок за жизнь: добрых, лукавых, ехидных, злых, загадочных... Да, загадочных, пожалуй, будет больше всего.
Я смотрел, как мигает и беззвучно надрывается мой телефон на столе и улыбался. А может быть, плакал, какая разница?.. Все равно твоя двадцать восьмая улыбка уже у меня. Она мне все объяснила, она объяснила мне меня самого... Или мне так казалось?.. А ты продолжала мне улыбаться с экрана мобильника, а он все надрывался и умолял ответить. Но я знал, что это Аня, и не прикасался к телефону, потому что был недоступен для будущего. Я был вне зоны его действия, и на моих губах еще оставался чуть мятный холодок твоих губ и солоноватый привкус твоих слез, когда ты обхватила меня руками за шею и поцеловала в губы долгим, отчаянным поцелуем, который вырвался на свободу из прошлого. А потом резко оттолкнула меня и сказала, что если я сию секунду не исчезну, то ты позовешь на помощь.
И я исчез.

«Звезда Востока», № 1, 2016

• Назад
• Вперёд