Даниэль Васильев. Ступени памяти (рассказ)

Над прахом бессмертных имен
Для всех поименно
Немеркнущий факел зажжен.
Анатолий Садчиков

Александр Иванович Протопопов намеренно выбрал для похода к святыне самое безлюдное время – ранее утро. Безусловно, улицы не были абсолютно пустыми, все-таки уже светало и «жаворонки» сонно выползали на свет божий. Но не было толпы, которая нарушила бы святость момента суетой и шумом.
Больше полувека он не был здесь. Слишком уж тяжелым грузом на душе лежала потеря друзей. Слишком большую боль  заключил в себе Железный курган. Даже теперь, по прошествию стольких лет, боль не утихла окончательно. Даже теперь…
Александр Иванович остановился посреди Площади Скорби и дрожащими старческими пальцами развернул рекламный проспект, захваченный из гостиницы.
«Мамаев курган, господствующий над основной частью города и обозначавшийся на военно-топографических картах как Высота-102,0 являлся главным звеном в общей системе обороны Сталинградского фронта. Именно он стал ключевой позицией в борьбе за волжские берега. Здесь в последние месяцы 1942 года проходили ожесточенные бои. Склоны кургана были перепаханы бомбами, снарядами, минами. Почва смешалась с осколками металла. Это место огромных людских потерь… Именно здесь, в районе Мамаева кургана, 2 февраля 1943 года закончилась Сталинградская битва».
Да, именно здесь. Он помнил тот день. Тогда на один лишь только день они позабыли о лицах тех, кто погиб на их глазах. О лицах товарищей, друзей, однополчан – всех тех, с кем бок о бок шли через ад. В тот день радость была слишком велика, чтобы оставить в сердце место для грусти. Но уже на следующее утро боль вернулась.
Александр Иванович вздохнул и вновь опустил глаза.
«После битвы Мамаев курган называли железным, потому что больше, чем земли, было на его склонах металла – разорванных танковых башен, разбитых орудий, обгоревших машин, искореженных самолетов, осколков снарядов и авиабомб. В первую послевоенную весну курган не зазеленел – на сгоревшей земле не выросла даже трава…»
Железным он и остался навеки в его памяти. Еще его называли курганом смерти, но Александр Иванович не любил это название. Смерть слишком страшна, чтобы в честь нее называть что бы то ни было.
Он аккуратно сложил тоненький проспект вдвое, провел пальцами по сгибу.

Николай, друг Александра Ивановича, закрыл его своим телом!
В сорок первом они с Колей, будучи самыми близкими друзьями, вместе ушли на фронт. Их матери – соседки по подъезду – плакали, целуя на прощание обоих, без разбору – где свой, где соседский.
Саша вернулся. И мать Николая так посмотрела на него в тот день, что он еще долго потом с трудом засыпал по ночам. А засыпая, видел ее взгляд и просыпался в поту. Потом он уехал из родного города, пытаясь забыть ее упрек, но тщетно…
Александр Иванович неспешно двинулся вперед. В сердце закололо – сердечко-то уже не молодое, шалит сердечко. Пришлось остановиться и постоять, глубоко вдыхая чуть прохладный утренний воздух.
– Папаша, подходи ближе, покупай сувениры! – Александр Иванович вздрогнул от неожиданности, и в сердце опять закололо. Повернув голову, он увидел молодого парня. Впрочем, ему теперь молодыми казались все те, кто не носит седин. Парень, почему-то ухмыляясь, искоса смотрел на него, продолжая раскладывать товар на прилавке в брезентовой палатке. Медали (чьи?), проржавевшие гильзы, что-то еще настолько ржавое, что и не понятно, что это такое. Видимо, торговый день уже начался. «Торгуют кровью на железе», – подумал ветеран.
– Не проходи мимо, отец! Идем, выбирай, покупай, не робей, специально для тебя скидка будет.
Панибратство бойкого зазывалы показалось Александру Ивановичу плевком в душу, и он, не произнеся ни слова, отвернулся и поковылял прочь.
У первой ступени Александр Иванович встретил такого же ветерана, как и он. Осторожно опираясь на трость, тот неспешно шагал навстречу, неестественно задирая левое бедро. «Протез», – понял Александр Иванович. Поравнявшись, оба молча, без улыбок, чуть склонили головы друг другу. Они не были знакомы, но нечто связывало их так же сильно, как если бы они были добрыми друзьями.
Александру Ивановичу в некоторой степени повезло – все части тела у него остались на месте. Сталинградская мясорубка, подобных которой история знавала немного, пощадила конечности. В этом отношении он заплатил за победу малой кровью – лишь легкой контузией.
Ветераны разошлись. Александр Иванович, постояв немного, собравшись с мыслями, ступил на первую ступеньку. Первую из двухсот. Двести шагов до вершины, двести дней до победы!.. Тогда они считали не только дни, но и часы. А время, будто вязкий кисель, текло еле-еле, активно огрызаясь вражескими пулями и снарядами. Двести огненных дней и ночей.

Раз ступенька, два, три… Десяток. Чертово сердце! Сила воли… Лицо…

Матвей Мефодьевич Путилов веселый дядька. Вернее, тогда он казался дядькой, хотя был не намного старше самого Саши, ныне – Александра Ивановича. Связист. В день, когда тот умер, Сашка мило болтал с медсестричкой, легко раненый осколком. А Матвея ранило смертельно, и он лежал под пулями. И в последний момент жизни сжал зубами перебитые концы проводов. Связь с батареей возобновилась…

Тринадцать… Пятнадцать… Двадцать… Двадцать пять ступенек! Колет…

Сестрички! Милые девочки. Некоторые из них были гораздо старше Саши, но все равно все солдаты относились к ним как к младшим сестрам. Иногда не только как к сестрам, но редко… Слишком много смерти было вокруг. Не до высоких чувств. Да и когда? Средняя продолжительность жизни в боевых условиях у командира взвода была 3 дня, командира роты – 7, батальона – 11, полка – 20 дней. А уж у солдат…
Сестрички медсестры! Несмотря на все предостережения, они все равно лезли в самое пекло, вытаскивали их, солдат… И ведь просишь их человеческим языком – оставь, дура, беги! Так нет, тащат. Упорно тащат! Куда? До ближайшей воронки. А там – первая помощь, и уже побежала дальше… А ночью катерами переправляли раненых на левый берег, несмотря на то, что река под постоянным артобстрелом. Милые девчушки… Наверное, страшнее их смертей ничего не было!

Сорок… Сорок два… Стучит, проклятое! Господи, дай сил дойти до вершины. Ведь прошел уже однажды! Неужели теперь не одолею?

Аллея тополей. Стоят красавцы, словно на параде. Нет, все-таки не зря, не зря…
Ох, как же тяжело. Совсем стариком стал. Все-таки хорошо, что решился посетить Сталинград, нашел в себе силы взглянуть в глаза, в души погибших друзей. Взглянуть, попросить прощения за то, что сам выжил! Теперь можно помирать со спокойной душой, скинув груз…
Александр Иванович остановился, глубоко вздохнул пару раз и поднял глаза. Прямо перед ним высилась скульптура воина-богатыря. Обладатель неестественно мощного торса мужественно с ненавистью смотрел куда-то вперед, надо полагать, в сторону врага.
Наверное, именно такими их представляет теперь современная молодежь. Античными богатырями. А ведь они были совсем-совсем обыкновенными. Даже, наверное, субтильнее нынешних акселератов. Сила-то была совсем в другом…
Впрочем, Александр Иванович не был сторонником мнения об уникальности своего поколения, скорее – время было уникальное, а не люди. Героев порождает жизнь. И, слава Богу, что сейчас не нужно то геройство, которое проявляли они, бойцы времен Великой Отечественной.
Вгрызались зубами, ногтями вцеплялись в каждую пядь родной земли. Кто-то за Сталина, кто-то за партию, кто-то за Христа… но все, абсолютно все – за Родину, за оставшихся дома матерей, жен, детей. Порой даже внуков. За тех, кто оставался за нашими спинами, за тех, кто гнул свои спины на захваченных территориях, в лагерях, в оккупации.
Впрочем, столь патетических мыслей было мало. Просто воевали. Всё понимая, молча.
Остались считанные ступеньки. Вдохнув поглубже, Александр Иванович уверенно двинулся вперед.

Сто девяносто один, сто девяносто два, сто девяносто три… О, Господи!

В глазах померкло, земля вдруг ушла из-под старческих ног. Александр Иванович уголком угасающего сознания приготовился к удару! Но так и не дождался его – сознание отключилось раньше…

Серое небо, крики умирающих, боль земли!
«В ад попал!» – первая мысль приходящего в себя сознания была ужасающей, но почему-то не ужасала. Александр Иванович отнесся к этому открытию на удивление легко, даже безразлично. К тому же, чего еще можно было ожидать от небесной канцелярии? – всю жизнь он не верил в Бога, и даже на старости лет не поверил, в отличие от многих своих знакомых. С распадом союза многие кинулись в религию, пытаясь наполнить свое существование идейным обоснованием. А он не кинулся. Вот тебе и расплата!
Вокруг разворачивалось поистине адское действо – пекло боя, непонятно, кто где, кто с кем; свист снарядов, вопли раненых, огонь, комья глины, словно снег в пургу, летящие со всех сторон! «Прям, как в 42-м!» – подумал Александр Иванович, постепенно приходя в себя. Он лежал на земле, совсем рядом со щелью окопа. Происходящее вокруг настолько походило на уже виденное, прочувствованное раньше, что следующей мыслью ветерана стала:
«Елки зеленые, да это ж ведь и есть 42-й! Сталинград!»
В мистику с переносом во времени верилось слабо. Скорее уж, это действительно ад, но такой, какого Александр Иванович боялся больше всего – ад Сталинградской битвы! Видимо, правы были те, кто утверждал (откуда только узнали?), что у каждого свой Рай и свой Ад – по заслугам, по страхам, по желаниям!
Однако продолжать лежать на открытом месте было неразумно – подсказало тренированное войной сознание. Хотя по идее, если он действительно помер, и это действительно Ад, то какого черта бояться смерти? Но эта рациональная мысль не выдержала напора эмоций – вражеский снаряд упал где-то рядом, и ветерана присыпало землей. «Интересно, с кем воюем? Неужто, опять с фашистами!» Хребет ближайшего бугорка покрылся хоботками пыли – пулеметная очередь.
Александр Иванович удивительно резво для своих лет перекатился к окопу и плюхнулся вниз.
– Осторожней, отец! – Александр Иванович свалился прямо на спину улыбчивому парню.
– Извини, сынок.
– Да ничего, отец.
Парень, весь измазанный глиной настолько, что белые зубы, выстроенные в широкую улыбку, казалось, светились в полумраке окопа. Эдакая глиняная причуда природы с человеческой улыбкой в пол лица. У Александра Ивановича не было детей – не сложилось. Но он привык называть «сынок» молодых (всех, кто младше сорока).
Солдат почему-то сидел в одиночестве.
– Ты чего здесь один?
– А вы откуда? – одновременно нарушили короткую паузу молодой и старый солдаты. Александр Иванович улыбнулся:
– Можешь считать, что я свалился с неба.
Парень засмеялся.
– А что, разве я не в ад попал? – решил спросить напрямик Александр Иванович.
– Вот это уж точно – прямиком в ад! – смеясь, подтвердил солдат. – Только в ад для живых.
Пули неугомонного врага отбили очередную порцию глины где-то над головой ветерана. Комья грязи попали Александру Ивановичу за шиворот.
– Черт, – ругнулся он, отряхиваясь. Парень засмеялся пуще прежнего.
«И что его так забавляет?» – подумал адов гость.
– Как звать-то тебя? – спросил он парня.
Но тот не успел ответить. Из-за угла окопа появилась группа солдат. «Наши», – автоматически отметил про себя ветеран.
Сразу стало людно, часть солдат, сбив с ног Александра Ивановича, устремилась мимо, часть остановилась.
– Все, Попов, через минуту идем в атаку! – обратился к улыбчивому парню один из прибывших. – А вы тут откуда? – сержант, наконец, заметил Александра Ивановича.
– А я… я случайно…
– Ладно, неважно. Где винтовка?
– Э-э, в бою потерял, – почему-то соврал ветеран.
– Плохо, но не смертельно. Там, за поворотом, двое раненых лежат, возьмите у них. И БЫСТРО, БЫСТРО!
Александр Иванович замешкался на миг, но тут же вскочил и довольно резво поковылял в указанном направлении. Удивительно, но сердце, к периодическим вывертам которого он уже привык, вело себя совершенно спокойно. Почти как в молодости.
За поворотом, действительно не подавая признаков жизни, лежали два тела. Ветеран присел рядом и осторожно пощупал пульс у одного из парней – пульс не прослушивался. Второй тоже был мертв. Раненых больше не было, везде только убитые…
Александр Иванович, осторожно приподняв руку ближайшего солдата, взял винтовку. Затем посмотрел в молодые, искаженные предсмертной болью лица погибших и прикрыл их глаза. На войне умереть сразу не всегда удается. Чаще всего приходится помучиться перед смертью от смертельного ранения.
Вздохнув, он поднялся и торопливо двинулся назад, к сержанту и его парням, идущим в атаку. Не успел. Выйдя за поворот, он увидел, как солдаты резво покидают окоп. И в этот момент прямо в статную фигуру сержанта, помогающего вылезать своим солдатам, угодил снаряд! Александр Иванович видел это словно в замедленной съемке, совсем как в кино. Снаряд разорвал тело сержанта еще не взорвавшись. И в следующее мгновение раздался взрыв! Александр Иванович успел поймать последний взгляд сержанта. Удивление, вот что он увидел в его глазах.
Взрыв оглушил ветерана, свалил с ног. Дым и комья грязи скрыли от его глаз то место, где находились солдаты. Но сознания он не потерял и, дождавшись, когда утихнет противный звон в ушах, поднялся на ноги и двинулся вперед к месту взрыва.
Не выжил никто из этого отряда.
Кое-как выбравшись из окопа, Александр Иванович побежал вперед, плюнув раз скупой очередью куда-то туда, в сторону врага. Неподалеку справа и слева тоже бежали солдаты. Наступление было жиденьким, но смелым! Свистели пули, враг не жалел боеприпасов, обильно поливая из пулеметов и автоматов. Наступавшие огрызались в ответ. Александр Иванович уже видел впереди клубки колючей проволоки – первая линия обороны фашистов. Но он так и не добежал: пуля пробила плечо, и он упал, шипя от боли.
Он лежал, а другие солдаты пробегали мимо него, вперед, на врага, на смерть штыком замахиваясь смело.
Он пополз вбок. Это место казалось ему знакомым. Вернее, он был уверен, что уже ходил в атаку именно здесь. Тогда, в 42-м. Где-то рядом были окопы, он помнил. В этом месте линия обороны, выгибаясь, выдавалась вперед. Надо только проползти совсем немного вбок. Совсем немного.
Он полз, стараясь не потерять сознание от боли в плече, огибая трупы, закрывая голову в моменты взрывов, полз, сам не зная, зачем он это делает. И, наконец, оказался в окопе, тяжело перевалившись через край.
Опять труп. «Ба, да это же!..» – вспыхнуло у него в голове. Александр Иванович прекрасно помнил Махмуда – он погиб в тот же день, что и Коля, чуть раньше. Неясная мысль-надежда вдруг промелькнула в сознании Александра Ивановича. Может быть, он сможет увидеть самого себя, найти то место, где он был в тот роковой день. Может быть, он ради этого здесь и находится?
Сориентировавшись, вспомнив события давно минувшие, ветеран пополз влево.
Себя он не узнал. Узнал Колю. Тот, пригнувшись, вцепился в пулемет и, не жалея патронов, палил в противника. Скорее Александр Иванович догадался, что это он сам, еще совсем молоденький солдатик, сидит сбоку от Коли, держа в руках пулеметную ленту.
Вот-вот злополучный снаряд разорвется рядом с ними. Коля, видимо заметивший его еще в полете боковым зрением, закроет его своим телом, а сам погибнет…

Коля засек очередную вражескую огневую точку и пустил длинную очередь в ее направлении. Сашка сопел подле него, старательно перебирая пальцами ленту. Как все-таки хорошо, что они вместе пошли на фронт, что теперь рядом есть кто-то очень-очень близкий, кто поможет преодолеть все трудности, все ужасы. Коля зыркнул в сторону друга и улыбнулся. Как хорошо, что они вместе…
Николай продолжал стрелять, полностью сосредоточившись на полосе обороны противника. И тут его взгляд уловил неумолимое, тяжелое, смертоносное, стремительное движение в сером небе. Скорее даже не увидел, а почувствовал! Снаряд летел прямо на них – он понял это со всей отчетливостью!
– Сашка!!! – закричал он, откидываясь в сторону, чтобы закрыть собой друга. Но вдруг что-то сбило его, прижав к земле. Выдох застрял в придавленной груди. И в следующий миг раздался взрыв.
Колю подкинуло, но совсем чуть-чуть, это позволило ему вздохнуть. Он ничего не понимал, ничего не видел и ничего слышал. Лишь упорная мысль – прикрыть Сашку – пульсирующей занозой вгрызалась в мозг.
В ушах звенело, но зрение уже вернулось, и он столкнул с себя придавившее его тело. Теперь-то Коля понимал, что на него навалилось не что-то, а кто-то.
«Старик, – с удивлением отметил он, глянув на своего спасителя. – Какого черта? Откуда? Неужели даже таких посылают на фронт?»
Коля отвернулся от трупа старика и принялся искать глазами Сашку.
Его тело лежало чуть в стороне. Сашка уткнулся головой в землю. Неестественно вывернутая за спину рука, явно сломанная где-то в районе локтя, заставляла думать о худшем, но Коля стал убеждать себя, что это еще ни о чем не говорит – ну, рука сломана, ну, лежит в беспамятстве. После столь близкого взрыва немудрено.
Осторожно перевернув Сашку, Коля в шоке застыл. Сашка был мертв, и отсутствие части лица не оставляло в этом сомнения!
– САШКА! – зарыдал Коля, уронив голову на грудь друга.
Он рыдал и рыдал, не обращая внимания на то, что вокруг все еще идет война. А потом вдруг вскочил, подбежал к телу старика и пнул его:
– Гад! Ну, кто просил! Я бы Сашку… спас бы! Я бы… Гад!.. – рыдая, Коля упал на землю. Он испугался своих слов, своих мыслей – старик спас его, а спас бы он сам друга, еще неизвестно.
Мир вдруг показался Коле ужасно несправедливым. Неправильным.
Пулемет разбило взрывом. Коля схватил Сашку за шиворот и пополз по окопу прочь.

*   *   *

– Дед, а дед! Ты здесь воевал?
Правнук Сашенька настойчиво теребил его за рукав. Николай Дмитриевич отвлекся от воспоминаний, вдруг нахлынувших на него, и, вернувшись в реальность, улыбнулся правнуку:
– Да, Сашенька, только тогда здесь было совсем не так, как сейчас. Не так красиво.
Саше было уже семь лет, и в этом году он собирался пойти в школу. А пока Ваня, внук Николая Дмитриевича, уговорил ветерана взять его к Мамаеву кургану, рассказать правнуку о том, как воевали.
Вон они, Ваня со своей женой и маленькой дочуркой в коляске, стоят чуть поодаль. Они не собирались идти наверх, по ступеням, отправив в этот нелегкий уже для Николая Дмитриевича поход их с правнуком. В свое время вот так же дед вел вверх по ступеням своего маленького внука Ваню, а потом еще одного внука и внучку. Бог даст, еще успеет сводить и всех правнуков. Правнуков должно быть много! Лишь бы только не было войны…
– Пойдем, дед, ну же!.. Смотри, там имена написаны, пойдем почитаем.
– Пойдем, внучек…
Одно из имен было для Николая Дмитриевича очень важным. Всем внукам он рассказывал о нем, о своем друге Сашке Протопопове.
А вот кто был тот старик, который спас его самого, он так и не смог узнать.
– Вот здесь, внучек, похоронено много-много моих друзей, все они были очень храбрыми и сильными. Я расскажу тебе о них, Саша, но сначала запомни – главное, чтобы никогда-никогда на нашей земле не было войны! Ты вырастешь, станешь большим, и от тебя будет зависеть – быть ли миру! Понял?

«Звезда Востока», № 2, 2015

Даниэль Васильев

Родился в 1982 г. Окончил Ташкентский университет информационных технологий. Живет в Москве, работает старшим специалистом отдела информационных технологий СОАО «Русский страховой центр». Участник и лауреат литературного конкурса «Фант­регата». Имеет несколько публикаций в журналах «Порог», «Реальность фантастики». Автор романа «Последняя дворняга».

• Назад
• Вперёд