Игорь Эрнст. Твой рейс (рассказ)

I

Весь день я бродил среди развалин тевтонского замка, стоявшего на холме, взбирался на огромные обломки стен и башен, больше похожих на скалы, и сверху оглядывал окрестности, воображая себя безраздельным властелином здешних мест.
День выдался пасмурным, изредка пробивалось солнце сквозь неплотную завесу туч. С невидимого отсюда моря дул ветер. Море волновалось, играя кораблями. Ветер же, пролетая между камнями, издавал необыкновенно выразительные звуки, напоминавшие то отдаленный лай собак или топот мчащихся коней, то призывный звук рога или свист коварной стрелы.
Увлекшись, я не заметил, как настал вечер, и к шоссе спустился в темноте. Дорога была пуста, пуст был весь мир; в тишине шумел мелкий дождь и блестел асфальт.
Ждать пришлось долго. Под навесом остановки мне стало душно и, стоя на обочине, я совсем промок к тому времени, когда из-за поворота появился автобус, второе живое существо в озябшей осенней Вселенной.
Немногочисленные пассажиры, мужчины, сидели в разных концах салона и, погруженные в свои мысли, смотрели в холодные, словно зеркала оконные стекла.
Рассеянный свет, мягкое движение машины, непогода снаружи, там, где сельская дорога вилась меж холмов, поросших теряющим листву лесом, приглушенная музыка, – кто другой только что был в одиночестве? Я был молод, жадно впитывал впечатления, находил удовольствие в резких переменах, и сейчас началась новая вечность, такая короткая, – бесконечный путь в теплом коконе сквозь чужую промозглую тьму.
Вскоре автобус подобрал еще кого-то.
Я мельком взглянул на нового пассажира и снова отвернулся к окну.
Он сел рядом на свободное место.
Снова мы мчались в ночи. Прилетел лист, застрял между рамой и стеклом и ни встречный поток воздуха, ни удары дождевых капель не могли сорвать его.
Непрошенный сосед прикоснулся к моему рукаву.                         
– Простите, что-то есть трогательное в старых песенках, правда? – он отвел взгляд от листа и кивнул головой в сторону кабины водителя. – Жаль, они быстро забываются и так редко передаются, что невольно вызывают воспоминания. Столько утрачено...
Что ему нужно? Зачем он сел здесь? И почему модные мотивчики стары? Думаю, что улыбнулся в ответ достаточно вежливо. Навязчивый попутчик продолжал:
– Похоже, вы издалека. Не секрет ли, откуда?
Я сказался, но почувствовал себя задетым от того, что во мне легко угадали приезжего.
– Интересно, – произнес он еле слышно. – Невероятно.
Я испытывал неловкость от того, что меня откровенно и внимательно рассматривают, и, желая изменить ситуацию, посмотрел на наручные часы.
– Да, конечно, – он улыбнулся и сказав: – Всего хорошего, – поднялся и пошел вперед, на ходу обнажая запястье левой руки как бы проверяя время.
Водитель резко притормозил; странный пассажир чуть не упал на спящего на переднем сидении мальчика.
Автобус остановился. На ступеньках этот человек оглянулся, вышел в дождь и навсегда исчез из моей жизни.


II

Любимый городок неузнаваемо изменился. Живописные холмы покрылись многоэтажными домами, по улицам, прижимаясь к земле, крались автомобили, тротуары заполнили равнодушные прохожие. Я поворачивал за угол, зная, что увижу милый с детства уголок и испытывал потрясение – серые железобетонные конструкции заменили причудливые старинные здания, на месте скверов с густой зеленью вилась пыль над горячим асфальтом.
Навсегда исчезнувшие городские пейзажи остались в памяти свидетельствами существования иного мира, в котором мне посчастливилось побывать.
Связи с родственниками давно распались; я устроился в гостинице, полагая, что двух-трех дней достаточно, чтобы утолить грусть о прошедшем.
Не все, однако, изменилось, что-то сохранилось. Сохранился и мой пригородный маршрут.
На следующий день после приезда, часов в десять утра, автобус отправился в путь. Замелькали привычные картины: лес, холм с развалинами на вершине, просторная пойма реки. Выйдя на повороте и обогнув пригорок по еле угадываемому проселку, я пришел к хутору. Крепкий некогда дом покосился, крыша просела, в разбитых окнах свистел ветер. Сколько страстей бушевало!
До заката было далеко, а в замке на высоком холме много лет ждут старые друзья – благородные принцы и принцессы, нарядные придворные, храбрые и молчаливые солдаты. Они, поселенные здесь моим мальчишечьим воображением, так и кружились в беззаботном и ярком хороводе.
К замку вела мощеная в древности дорога. Брусчатка плотно ушла в землю, расползлась, в щелях пробилась трава. А как, должно быть, звонко цокали копыта рыцарских коней!
Груду камней, некогда бывшей цитаделью, усеивали лишайники, в укромных местах, куда не проникали солнечные лучи, рос мох. Остатки сводов вырисовывались на фоне неяркого неба.
Вот, прощаемся...
От развалин вел короткий проселок на старую дорогу, но хотелось на шоссе, к людям.
Подкатил рейсовый автобус, тот самый – утренний, и повез назад, в городок.
Перспектива одинокого и скучного вечера в гостинице не привлекала. Подчинившись внезапному порыву, я сошел с автобуса в широком распадке, заросшем соснами. Здесь начиналась тропинка, минут за сорок приводившая путника на городскую окраину.
Сложный рельеф местности заставлял тропинку петлять по холмам, спускаться в овраги, обходить валуны, подниматься на обрывы, откуда далеко была видна туманная волнистая равнина.
Догорал закат, прочерченный фиолетовыми полосами туч.
К наступлению темноты на поляне, возле бьющего прямо из склона родника, я засмотрелся на первую звезду, поскользнулся, упал в лужу, ушибся и испачкался.
Раздосадованный, я добрел до скалы возле заброшенной старой дороги. Нагнувшись, чтобы обтереть обувь пучком травы, я услышал звук работающего на высоких оборотах дизеля. Звук нарастал, и по дороге промчалась громадная неуклюжая машина, усеянная светящимися окнами. Инстинктивно я подался назад не отрывая взгляда от непонятного видения – в одном из окон мне почудилось чье-то лицо, лицо, несомненно, знакомое, но оно промелькнуло и исчезло. Шум стих.
Смахнув со лба холодный пот и огорчившись окончательно от очередного ушиба, теперь уже о скалу, – поиск новых впечатлений не всегда закачивался удачно – я вернулся в гостиницу, сел на стул, призадумался, а наутро уехал.


III

Всегда мне нравилась осень с ее богатством красок, нравились долгие глухие вечера, одинокие прогулки под дождем. Переменчивая погода, меняющееся освещение в течение дня создает такое же настроение: то веселое, то грустное, но обязательно приподнятое, и душа смутно ожидает чего-то необычного. Как, наверное, и многие другие, я с удовольствием видел полет пожелтелых листьев, слушал унылый стук оголенных веток, смотрел на мокрые, сгорбившиеся кусты, ступал по лужам, провожал взглядом потерянное, заблудившееся среди мрачных туч, отчаянно загулявшее летнее облачко, теперь отважно и торопливо пробирающееся на юг к своим благоразумным сестрам. А иногда вдруг ощущалось движение воздуха, вызванное взмахами тысяч крыл, – стремились птицы в теплые дальние страны. Сколько раз повторялась осень и столько раз она оказывалась первой. Время взросления давно прошло, теперь я становился старше, старее, но мир не утрачивал своей притягательности и каждый день приносил новые неожиданности.
Вот и сегодня вечером по моей просьбе водитель с едва уловимой улыбкой остановил автобус в середине леса, и я пошел тропинкой, настолько знакомой с детства, что даже в темноте не сбивался с ноги.
Только что я разговаривал с парнем, на которого обратил внимание, едва войдя в автобус, и рядом с которым сел не спрашивая разрешения. Облокотившись на раму, он бесцельно смотрел в черное окно. Встречный ветер снаружи прижал к стеклу кленовый лист. На листе рельефно выделялись не успевшие пожелтеть крепкие прожилки.
Возможно, что в юности мы с этим юношей походили друг на друга и внешне и характерами – многим молодым людям скучно взаперти поздними осенними вечерами. Им не хватает чуть-чуть твердости, чтобы навсегда уйти из дома и стать морскими разбойниками, конкистадорами или просто бродягами.
Я стал задавать вопросы парню, но держался он скованно. Чтобы показать, что ему докучают, он взглянул на свои ручные часы. А я невольно прикоснулся к своему запястью, ведь у меня были точно такие же – подарок бабушки на окончание школы. Они отличались простым и строгим циферблатом, ни разу не ломались за тридцать лет, и я с ними не расставался. Ряд совпадений: внешнее сходство, часы, мы оба здесь приезжие и оба из одного южного города, навел на мысль, что наша встреча не первая, что она уже была и была именно такой. Мысль исчезла, не успев оформиться, и как будто забылась; чего ведь только не случается! Но все-таки что-то очень важное, не осознаваясь, ускользало, беспокоило, и, пожалев, что больше не увижусь с этим молодым человеком, я посмотрел вслед исчезнувшему в темноте автобусу. Там, где прошла машина, тянулась полоса голубоватого света.
Накрапывал дождь. Светлой лентой вилась тропинка в осенней мгле. Окраина, несколько переулков – и вот приют, дом дядьки, старшего брата моей матери. Войти я не торопился и, стоя на мощеном тротуаре, слушал, как осыпаются листья с березы у калитки, поглядывал на окна, где порой скользили тени.
У соседей также горели огни; с хозяйкой, состоявшей с нами в близком родстве, мы дружили с детства. Она, пожалуй, была единственной, от кого у меня не было секретов. Наши отношения напоминали отношения младшего брата и старшей сестры; муж ее здоровался со мной приветливо и равнодушно. Я бросил к ним камешек в ставень и поднялся на крыльцо. Отворил хозяин и сказал:
– Заходи. Ты все такой же. Если б она, – он назвал жену по имени, – так угадывала мое возвращение.
Из распахнутой двери на крыльцо лился сноп желтого домашнего света.
За столом сидели гости.
Мы разговаривали. Я обмолвился, что пришел лесной тропинкой. Кто-то сказал:
– А у нас в роду есть предание, связанное со старой дорогой, с той, которую пересекает тропинка.
Все оживились, засмеялись:
– Ну-ка, расскажи.
По лицу хозяйки пробежала тень, но возражать она не стала. Предмет досужих разговоров – старая дорога, заброшенная, но хорошо сохранившаяся, имела плохую славу, ходить по ней остерегались. «Не ходи там, – приговаривал дядька, – не ходи». Разумеется, к добрым советам я не прислушивался и не раз с замирающим сердцем бегал в опасное место.
– Так вот, – начал гость, приняв стопку, – с кем и когда в нашем роду случилась эта история, не знаю, но помню родича, от которого впервые ее услышал. Его, кстати, не любили в округе, так как был он человеком странных и необычных знаний, собирал травы, делал отвары и настои, много времени проводил в развалинах на холме, что-то там разыскивая. Так вот, – повторился рассказчик, – двести ли, триста ли лет тому назад один из наших предков, назову его Якоб, загулял и очутился поздним вечером на старой лесной дороге. Он уже присматривал какое-нибудь развесистое, удобное дерево, на ветвях которого можно было бы в безопасности дождаться утра, как вдруг услышал топот копыт. Обернувшись, он различил в темноте повозку, запряженную парой лошадей и тащившуюся в сторону города. Якоб попросился в повозку, где на мешках лежали несколько мужчин. Они молчали. Якоб был навеселе и ему хотелось поговорить. Он толкнул локтем сидящего рядом, приглашая к беседе. Тот оказался молодым парнем, рекрутом. Кто-то ударил кремнем, чтобы раскурить трубку. Слабая вспышка осветила лица, и Якоб вскрикнул от изумления – рекрут был как две капли воды похож на него самого, но только молодого и безусого. И тут же Якоб вспомнил, как лет тридцать назад, он, такой же молодой, при таких же обстоятельствах ехал рекрутом на сборный пункт. Возница, услышав восклицание, громко засмеялся, хлестнул лошадей и отпустил вожжи. Лошади понесли. Якоб крепко схватился за борт повозки и увидел, что за ними на дороге остается и мерцает полоса голубоватого пламени, в отблесках которого стояли деревья, теснившие дорогу. Вдруг возница натянул вожжи, пытаясь остановить безумный бег лошадей. Сильный удар пришелся в дно повозки. Якоб вылетел наружу и, падая на обочину, успел заметить, как полыхнуло яркое пламя, в котором исчезло все – люди, повозка, лошади.
– Утром Якоба нашли крестьяне, шедшие на городской рынок, и отнесли его домой. Вскоре о ночном происшествии узнал градоначальник и распорядился сделать запись в городских архивах. Так что...
Я вспомнил голубоватый след в воздухе, оставшийся после автобуса, скользнувшего в ночное небытие.
Разумеется, всерьез рассказанного никто не принял. Утром дядька, уже глубокий старик, отмахнулся от расспросов, но обронил: «Придет время, и, может быть, сам узнаешь».
Некоторое время я размышлял об услышанном, потом забыл.


IV

Злые языки утверждали, что моя бабушка ведьма; шутили, конечно. Она одиноко жила в просторном доме, стоявшем на отшибе небольшого хутора. Повсюду на вбитых в стену крюках, на дверных косяках и оконных рамах, подоконниках и сундуках висели или лежали связки трав. Травы издавали запахи, каждая – свой. Запахи смешивались, и у человека, впервые входившего в дом, кружилась голова. Если приходилось вставать ночью, то в темноте можно было видеть переливчатые облачка – засохшие цветы светились. Мерцающие огоньки не пугали, я привык к дому с младенчества.
Каждый год меня привозили сюда на лето, но нынешней осенью домой почему-то не забрали, а оставили на зиму, записав в городскую школу. Я же захотел жить на хуторе и рано утром пригородным автобусом уезжал на занятия, а после уроков или ближе к вечеру возвращался домой.
Среди ежедневных событий поездки в автобусе были самыми интересными. Я старался встать на ступеньках у лобового стекла или занять сиденье возле передней двери, откуда открывалась панорама на местность, по которой пролегал наш путь.
Сельская дорога вилась меж холмов и полей, перебегала речки, кружила над оврагами. В одном месте шоссе проходило по краю высокого берега, с которого пойма крупной реки представала как на ладони. Далеко на западе река впадала в море, и в ясную погоду в той стороне удавалось различить над горизонтом свинцовое пятно – морские испарения. В другом месте, за рекой, из окна долго виднелись развалины замка, осыпавшимися стенами черневшем на одиноком скалистом холме. Тут фантазия разыгрывалась безудержно: я был пажом или оруженосцем, тайно влюбленным в прекрасную даму, или становился во главе армии рыцарей, еще лучше – я могущественный феодал и не снимаю шляпу перед самим королем, но, в любом случае, преодолев суровые испытания, добывал мечом славу, богатство и любовь белокурой красавицы. Но замок исчезал, дорога упиралась в школу и начинались уроки.
Прошедшее лето подарило новые и яркие впечатления. Бабушка брала меня с собой собирать травы. В мои обязанности входило носить корзины вслед и не двигаться, пока бабушка, согнувшись и что-то шепча, искала нужные растения. Они росли по лугам и по обочинам дорог, на лесных опушках и в самом лесу, на речных берегах, у озер и болот – словом, везде. Бабушка радовалась самой незначительной травинке и самому непритязательному соцветию, в которых она угадывала скрытую силу. Мы поднимались и к развалинам замка, где у обрушившихся ворот по черным камням стлалась дикая роза; бабушка бережно срывала красные цветы, не все подряд, а выбирая. Они казались одинаковыми, но бабушка сказала, что думать так неправильно. Бывали мы и на старой дороге, именно там, как нигде обильно, белели, голубели, желтели целительные травы.
Выходили мы рано утром или на закате, реже днем, а то и по ночам, в полнолуние. Наши тени скользили по земле и кустам, причудливо изгибаясь. Луна порой пряталась в тучи, тогда становилось темно и жутко, особенно если рядом шумел лес. Меня пробирала дрожь, а бабушка, занятая поисками, ничего не замечала. Найдя цветок, она становилась на колени и бережно обрезала тонкий стебель. Не помню случая, чтобы она вырывала растение с корнем. Говорить не разрешалось, по знаку руки я молча подходил и подставлял корзину.
Родители ничего не знали о наших ночных походах до тех пор, пока я сам не проговорился, хотя и обещал помалкивать. Получилось это следующим образом. В конце октября проведать нас приехала моя мать. Докладывая о своих успехах, я рассказал обо всем, и даже о том, что мы видели на старой дороге. Она насторожилась и узнала секрет: однажды ночью на старой дороге мимо бесшумно промчалось странное пятно с желтыми огнями посередине. Я бросился к бабушке и схватился за ее одежду. Она обняла меня и пристально посмотрела в глаза. «Вот ты какой, – после долгой паузы сказала она. – Не каждому удается увидеть свой рейс. Но не бойся и никому ничего не говори».
Я так и не понял, что тогда произошло, забыв бабушкин наказ, поделился с матерью впечатлением о том событии. И пожалел.
– Ты здесь не останешься. Ты немедленно уедешь в город, – твердо сказала мама. Старуха молчала и так же, как и той ночью, смотрела с любопытством.
Через полчаса мы стояли на остановке в ожидании. Уже стемнело, холодными порывами налетал ветер. Вскоре подкатил последний на сегодня автобус и приветливо распахнул двери.
Выглянул, здороваясь, водитель. В свете фар встречной машины, осветивших шоферскую кабину, лицо его показалось отталкивающим. Глаза блестели зеленым, что ли, огнем, злая улыбка обнажала клыкастые зубы, острая бородка и горбатый нос придавали ему ужасный вид. Я отпрянул назад и прильнул к матери.
– Что? Не узнаешь? – посмеиваясь, недобро спросил дьявол.
Мама недовольно сказала: «Посмотри внимательно, это же наш городской сосед». «Мне страшно ехать с ним», – прошептал я, еще крепче прижимаясь к матери. «Ничего, ничего», – успокаивающе произнесла она.
– Не бойся! – воскликнул водитель и нажал на клаксон.
«Насмотрелся здесь со своей бабушкой», – мама как будто оправдывалась. – «Я переночую на хуторе, а утром вернусь».
Мы попрощались. Свет из окна автобуса падал на лицо матери. В ее карих живых глазах тоже вспыхивали огоньки. Она махнула рукой и исчезла в темноте.
Водитель, напевая, включил радио. Мягкие звуки музыки, тепло, полумрак – я забыл свои страхи, чувствовал себя уютно, словно дома, и, достав из сумки книжку «Война миров», первую в жизни самостоятельную покупку, начал читать. Глаза слипались. Книга упала, какой-то пассажир поднял ее и подал мне, что-то спросив. Что я ответил – не знаю, так как мои глаза сами собой снова закрылись.
...В старом замке устроили праздник по случаю победы над соседним княжеством, и в толпе придворных вдруг выделился дворянин, высокий и статный. Наши взгляды встретились, он снял парик – и я вскрикнул он неожиданности – это был водитель автобуса. Он подошел и протянул руку к шпаге, висевшей на поясе, и вдруг кто-то толкнул меня...
Надо мной склонился водитель и тряс за плечо. «Спишь! – насмешливо сказал он, протягивая «Войну миров». – Опять уронил. А мы приехали. Выходи». Он открыл двери у дома дядьки. Заработал дизель; когда автобус завернул за угол, темнота на улице резко сгустилась. Уже лежа в постели, я подумал, что сегодняшним вечером избежал большой опасности.


V

– Боитесь! – с презрением выкрикнул парень по кличке Здоровый. Здоровому через год следовало в армию, вот он и командовал нами.
– Нет, не боюсь, – заплетающимся языком возразил каждый из семерых юношей.
После полудня мы купили водки, ушли в лес подальше от чужих глаз, с непривычки быстро захмелели и пришли в возбуждение. Нам требовалось выплеснуть энергию, показать, какие мы храбрые – и тут кто-то крикнул: «Старая дорога!»
Услышав о старой дороге, все притихли, но Здоровому идея понравилась. Он стал уговаривать нас пойти туда и вызвать нечистую силу, которая, как рассказывали, там водилась. Мы немного протрезвели и несмело переглядывались между собою, не решаясь двинуться с места. Вот тут-то Здоровый, выпивший больше других, и стал упрекать соратников в трусости. Упрек был справедливым и потому очень обидным.
– Боитесь, боитесь, трусы вы, дураки, – он употреблял другие слова. – Да я один пойду, а, вы, салажата, сидите тут, пузырьки сосите. С кем связался!
Здоровый двинулся вперед. Поразмыслив, я пошел следом. Через несколько шагов Здоровый оглянулся.
– Ну, ты молоток – сказал он, увидев меня. – Настоящий мужик!
Похвала, приятная и необходимая, пришлась по душе. Во-первых, Здоровый, сильный и уверенный, пользовался влиянием среди подростков городка, во-вторых, я не был местным и для укрепления моих позиций даже сомнительный комплимент оказывался весьма кстати. Замечание Здорового остальным мальчишкам не понравилось и они, переглянувшись, неохотно последовали за нами. Один парнишка, самый робкий или самый умный, так и не знаю, повернулся и убежал в город.
Мы вышли к старой дороге, когда заходящее солнце освещало лишь верхушки деревьев.
Странное дело – дорогой не пользовались много лет, но она не зарастала. Колея была так хорошо накатана, словно последняя машина прошла только что и движение прекратилось на минуту.
Стемнело.
Деревья, обступавшие дорогу, угрюмо приблизились, чернота между стволами стала плотной и похожей на бархат. Все боялись; никто, разумеется, не признавался в этом, но каждому хотелось, чтобы испытание мужества закончилось поскорее.
Время шло, но ничего страшного не происходило. Ребята осмелели и заговорили громче, принялись дурачиться, кричать и бегать. Хмель еще не выветрился из наших голов, опасности никто не ощущал.
– Э-ге-гей! Ау! – раздавалось в разных местах, и в ответ слышался молодецкий посвист. Возмущенная луна с негодованием пряталась в тучи.
Незаметно мы разбрелись по сторонам.
Как обычно, соседский мальчишка, приходившийся нам родственником, держался рядом. Его старшая сестра велела мне присматривать за ним. Хотя он и считался среди нас самым слабым, Здоровый распорядился дать ему водки столько же, сколько и другим. Я хотел вмешаться, но, придавленный авторитетом Здорового, к своему стыду, промолчал. И потом долго винил себя за слабохарактерность.
Мы с мальчиком стояли на обочине, когда внезапно посветлело и откуда-то стремительно вылетело что-то черное с ярко горящими желтыми пятнами спереди и по бокам. Оно двигалось посередине дороги, заливая голубоватым светом просеку позади себя.
Прикрыв глаза ладонью, я сквозь неплотно сжатые пальцы видел, как оно мчится мимо, и мне показалось, что из одного желтого огня, словно из окна, кто-то пристально смотрит на нас.
Занятый странным зрелищем, я совсем забыл о соседском мальчике. А он вдруг с воплем бросился на чудовищное пятно.
Глухой звук удара, плеснуло огнем, и тело подростка, отброшенное в сторону, упало на траву.
Перепуганные, мы собрались возле него. Ожидание грядущей кары было страшным. К счастью, мальчик оказался жив; он сильно ожегся и тихо стонал.
Здоровый не растерялся. Он приказал сделать носилки из веток и мы, сменяя друг друга, понесли нашего товарища в больницу.
На следующий день дядя жестоко избил меня, а еще через день отвел на вокзал, посадил в поезд и отправил домой, запретив когда-либо приезжать к нему. Я не сопротивлялся, понимая, что наказание слишком мягко.
VI

Я провел день в гостях, в крошечной деревеньке из нескольких домов, стараясь задержаться допоздна только потому, что мне хотелось вернуться домой последним рейсом. Наконец хозяин, бывший одноклассник, проводил меня до околицы. Мы попрощались, не зная, доведется ли увидеться еще раз. Сначала я решил пройти через хутор, где когда-то жила бабушка, но раздумал – идти долго и можно опоздать на автобус, смотреть же нечего – после смерти бабушки продать дом не удалось и он медленно разрушался.
Был восьмой час, следовало поторопиться, и я пошел напрямую по лугам и косогорам. Моросил дождь, уныло и безостановочно.
Так пусто и одиноко было в темном поле, среди дождя и ветра, как будто весь мир обезлюдел и печально слушал крики ворон, собравшихся на опушке недальнего леса.
Шоссе так же пустовало; не торопясь я двинулся в сторону города. Вскоре меня догнал автобус, последний. По обыкновению я сел у окна и осмотрелся. Казалось, что такие автобусы давно сошли с дорог, но нет – тепло, чисто и уютно, сиденье удобно и мягко. Безмятежность, ровный ход, молчаливые пассажиры; я погрузился в состояние среднее между сном и бодрствованием. Чувства без участия сознания замечали остановки; несмотря на поздний час, неведомая нужда куда-то гнала людей. Влез мальчишка с большой сумкой, кто-то вошел, кто-то вышел, – огромные события в движущемся маленьком мирке.
Я же грезил, так, ни о чем. Обрывки воспоминаний проносились в голове, случайные фразы, прочитанные или слышанные, приходили на ум, лица, когда-то виденные, мелькали перед мысленным взором, а то вдруг какой-нибудь старый навязчивый мотив звучал словно наяву. Иногда, очнувшись, я вглядывался в мрак за окном, надеясь увидеть в ночи знакомые очертания приметных мест, ведь дорогу, по которой двигался автобус, знал наизусть, знал, что увижу за следующим поворотом. Вот миновали мост через реку, вот черным пятном мелькнул вдали холм с развалинами, вот машина, разбрасывая мокрые листья, помчалась по лесу.
Водитель включил радио и зажег дальний свет.
Музыка убаюкивала, уносила, увлекала в иные миры.
Вдруг салон автобуса ярко осветился и дремота исчезла, возникла непонятная напряженность. Невольно я поднялся с места и пошел вперед, к шоферской кабине. На переднем сидении, возле двери, спал мальчик, рядом с ним на полу лежала книга. Подняв книжку, обложка которой о чем-то смутно напоминала, я вложил ее в руки мальчику. Разбуженный подросток буркнул слова благодарности и снова заснул.
Между тем водитель добавил скорости.
Я встал на ступеньки и облокотился на поручень у лобового окна. Автобус летел по блестящему асфальту, светом своих фар выхватывая из темноты стволы деревьев и дорожные столбики по обочинам.
Когда мы подъезжали к месту бывшей развилки, водитель что-то громко сказал, почти закричал. Я ничего не расслышал из-за шума набирающего обороты двигателя, так как автобус снова увеличивал скорость.
Здесь был поворот налево, очень своеобразный. Прямо и справа высилась насыпь, заросшая деревьями и кустарником. Построенная давным-давно, она перегораживала выезд на старую дорогу.
Но водитель и не думал поворачивать!
С ревом мы мчались прямо на насыпь.
...Лучше не видеть момент катастрофы...
Ничего не произошло.
Я несмело приоткрыл глаза. По-прежнему быстро мы ехали вперед, но как-то странно снаружи все изменилось. Лес, холмы, дорога, деревья – они были теми же и вместе с тем какими-то другими, непривычными. Справа по движению два человеческих силуэта четко различались на поляне в свете наших огней; я обернулся и сквозь боковые окна успел увидеть, как одна фигурка метнулась к другой, высокой, и та сделала жест как бы обнимающий, защищающий, словно мать прикрывала ребенка. «Эй!» – окрикнул водитель. – «Смотри по ходу!» Я подчинился. Через некоторое время слева показалась скала, также озаренная нашим светом; возле скалы стоял пожилой мужчина в испачканном грязью коричневом плаще. И лицо его, изумленное и испуганное, было так знакомо!
Я был поражен так же, как и человек у скалы, и невольно отшатнулся от окна. Тени на обочине тоже качнулись, но автобус пролетел дальше, дальше.
И снова, примерно через километр, на пути появились люди, на сей раз мальчишки. Один, ослепляемый светом, прикрывал глаза рукой, другой, явно младше, шатался и широко открывал рот, что-то крича. Я смотрел на них не отрываясь, и по мере того, как мы проезжали, передвигался назад по проходу между сиденьями, чтобы не терять детей из виду. Вдруг младший бросился прямо на автобус. «Тормози!» – крикнул я водителю, но тот не слышал.
Слабый удар о наружную обшивку автобуса, тело несчастного подростка летит на землю...
Я вздрогнул очнувшись и некоторое время не мог прийти в себя. Полумрак в салоне, мастерски ровное движение, тихая, почти неслышная популярная мелодия – сон ли приснился?
За окном во тьме сияли редкие фонари; мы ехали по пригородному поселку.
Смысл сновидений был достаточно неприятен. Я передернул плечами, стараясь избавиться от тяжести, оставленной кошмаром.
На автостанции из своей кабины выпрыгнул водитель. Он потянулся и сказал пассажирам: «Приехали».
Шаги эхом отдавались на темных улицах городка, и что-то из случившегося за вечер не давало покоя, но, наконец, понял: книжка, которую уронил мальчик в автобусе, называлась «Война миров». Когда-то у меня была такая, именно такая.


VII

Потоптался я на дорожке возле палисадника, посмотрел на светящиеся окна, повернулся спиной к дому, где уже не был нужен, и пошел прочь.
Затянувшийся роман тяготил, он никому не принес счастья, и сейчас, наверное, мы оба испытывали облегчение.
До главной дороги два-три километра; еще можно успеть на последний пригородный автобус.
Далекая луна мелькала между быстро бегущими тучами, облетающие с деревьев листья укладывались на земле в мокрый пружинящий ковер.
Судьба вознаградила пустяком – я ступил на шоссе и подкативший немедля автобус принял меня в свое лоно.
Отряхнувшись, я снял плащ, сел возле окна и задумался.
Все же сегодня вечером грустно. Грустно от того, что на дворе ненастье, от того, что сбылось ожидаемое; грустно потому, что теплые и манящие огни горят для других.
Рассеянно я проводил инвентаризацию событий своей тридцатилетней жизни и веселее не становилось. Правда, вот: парень с девушкой, держась за руки, шли по улице. Одеты просто и лица обыкновенны, но многие с завистью смотрели им вслед. Как лучились его глаза! Дай Бог каждому...
Припозднившиеся пассажиры, такие же промокшие, сквозь холодные стекла старались что-то увидеть в черноте ночи. Атмосфера, царившая в автобусе, была хорошо знакома, я не раз ездил вечерними рейсами и не раз ощущал некое единство случайных граждан маленького сообщества, складывающегося на коротком пути и распадающегося на конечной станции.
Я представил себя на месте водителя, уверенно ведущего машину по высветленному фарами пространству. Из темноты вылетают откосы холмов, парапеты моста, стволы деревьев и уносятся назад. Отблески наших огней играют в косых линиях дождя и лужах на асфальте. За спиной у меня сидят люди, сведенные вместе на краткий миг ночного рейса, незнакомые, разные, но очень похожие.
Человек за рулем таинственно улыбнулся.
Утомительные современные ритмы, видимо, раздражали водителя; он настроил радиоприемник на другую волну. В тон настроению зазвучала фортепианная музыка. Гениальный каприз, неуловимая «Элизе» кольнула сердце и вернула мысли к неудавшейся любви. Как жаль, что случилась разлука, как жаль, что..., но даже плохие стихи не получались.
Мы приближались к городу.
На выезде из леса, на подъеме, автобус вдруг заскользил и потерял скорость, словно натолкнулся на невидимую преграду. В сложной ситуации водитель не потерял управление и выправил движение. Пассажир, стоявший на ступеньках у передней двери, что-то одобрительно сказал; водитель в ответ рассмеялся.
Прибыли на автостанцию, попутчики исчезли в улицах. Автобус развернулся и уехал, оставив голубоватый след под огромными заполненными дождевыми каплями шарами, внутри которых горели уличные фонари.
Поездка закончилась.

VIII

Тело еще слушается, но не так быстро и легко, как когда-то. И мысли потеряли стремительность. Взгляд стал несобранным и отрешенным. Прошлое расплылось и потеряло значение. Как и все старики, я живу ожиданием неизведанного.
Вдруг скажут:
– Вот и пришла твоя смерть. Сама себя позвала. А то с тобой в девках засидишься, – и похотливо схватят за высохшую руку.
Возьмет она мою душу и потащит за собой. Куда мы поспешим, я знаю.
В дождь и слякоть позднего осеннего вечера, на пороге ночи, нас подберет запоздалый автобус. Горбоносый водитель подмигнет и понимающе улыбнется.
Я сяду здесь, в середине; новая подруга, от которой уже не избавиться, с усмешкой оглядит смолоду знакомых пассажиров, встанет возле меня и возьмется за поручни с обеих сторон.
Мы помчимся и многое увидим...
Вот, заснув с книгой в руках, уроню ее на пол; вот, пробродив весь день по развалинам, нетерпеливо посмотрю на часы, когда я, невообразимо взрослый и не желающий ни о чем догадываться, спрошу у нечаянного спутника – «Сколько времени?», вспомню побег розы по черному камню, вспомню улыбку Джоконды любимых женщин, вспомню блеснувшую на небосводе одинокую звезду; снова услышу возглас водителя, ведущего автобус на насыпь, бабушка вновь с любопытством посмотрит мне в глаза.
Мы помчимся, и на опустевшей дороге протянется за нами голубоватая полоса.
Вскоре она растает, и кто-то другой выйдет в потемках к своему последнему рейсу.

_________________
Эрнст Игорь Васильевич родился в 1946 году в Шахрисабзе. Инженер-электромеханик. Работает в Ташкентском государственном техническом университете. В журнале «Звезда Востока» публикуется впервые.

• Назад
• Вперёд