Мирмухсин (1921-2005)

Мирмухсин (1921-2005)

* * *

Детства моего грехи,
вас и ныне искупаю.
Так случайный всплеск,
вскипая,
ширит долгие круги.
Так, забвенью вопреки,
память вас растит скупая.
Как мне помнить вас претит,
мной подшибленные птицы!..
Если мысли не летится,
вспоминаю этих птиц.
Злая память давних дней,
я влачу твои вериги!
В ней
доныне вьется змей
из страниц какой-то книги.
Я не помню тех страниц,
но когда пишу я, мучась,
их двусмысленная участь
перед взорами стоит.
Все, в чем в детстве я солгал, —
от бездумья, из бравады —
мстит теперь,
когда я правды
сам из чьих-то уст взалкал.
Я тружусь до петухов
в искупленье прежней лени...
Только где ж ты, искупленье
незабывшихся грехов?
Я потомкам прежних птах
на окошко сыплю крохи.
Что ж могу я сделать кроме,
их судьбы не испытав?..
Сумму долга не скопить
мне в дороге этой краткой.
Материнских
слез украдкой
мне вовек не искупить.


* * *

Люби начальный свет отчизны,
тебе завещанный людьми,
и все корыстное отчисли
из этой радостной любви.

Люби — и, если надо, снова
свой жар умей ему отдать
не ради славы или слова,
не ради блеска и удач.

Какой другой любви страстной
ты не стремился бы вослед —
в толпе, в труде и в шуме странствий
неси высокий этот свет.

И если, всем идущим бедам
и всем превратностям назло,
ты будешь полон этим светом —
считай, что в жизни повезло.

И в день надежд, и в час печальный,
от равнодушья утаив,
храни отчизны свет начальный
до окончанья дней твоих…


* * *

Ни дня без войн на лучшей из планет
да и в былом искать такой не стоит.
Пускай и приукрасит даль историк —
дня без борьбы в земных анналах нет.
Но если бы не красил крови цвет
нежнейшую из созданных идиллий,
когда б одни, борясь, не уходили —
другие не являлись бы на свет.
Борьбой и болью полнится от века
любая быль, исток любви любой.
И неспроста сопровождает боль
рождение строки к человека.
Душа не зря останется пуста,
не опалясь страданием каким-то...

Так не заменит нам бумаги кипа
исписанного гением листа.


ПЛЫВУ ПО КАСПИЙСКОМУ НЕБУ

Плыву по Каспийскому небу.
Качает.
Сижу у окна.
Пи точки за стеклами нету —
белесая иена одна.
Крыло впереди, как указка,
торчит, незаметно кренясь.
Небес опрокинутый Каспий
низринуться жаждет на нас.
Проваливаемся поминутно.
Под ложечкой смутно сосет.
И охает жалко и нудно
зеленый от качки сосед.
И в белом разгневанном небе
мотор — мне сдается — сдает...

И все, чем живу на планете,
в мозгу неуемно встает:
и сроки,
и встречи, и лица,
и строки,
которым пора
дождем благодатным пролиться
в пустыню страницы
с пера...
Не го, что отжило и сплыло,
что времени смыла река.
не то, что мной сделано было. —
несделанных дел вороха!
И мыслью я там уже,
низко...
П вдруг вспоминаю в поту,
что кашлянул странно сынишка,
меня провожая в порту...
Плыву по Каспий с тому небу.
Качает.
Сижу у окна
Ни точки за стеклами нету —
белесая пена одна...


ЗЕМЛЯ

Вот — стою,
и горсть твоей почвы
здесь, в горсти,
я держу, земля!
Может, есть в ней и те, что прочили
во владыки твои
себя?
Не из глины ли,
не из праха ли,
не из черной ли той пыльцы —
и «владельцы» твои,
и пахари,
осквернители — и певцы?..
Вот стою на планете бурной,
неуемный,
немолодой,
и частичка землицы бурой
сладко мне
тяжелит ладонь.
Поистоптанная всеми —
кто был с грузом,
кто — налегке…
И сдается мне,
будто семя
прорастает в моей руке!
Чей там юный, беззвучный голос
заявляет свои права?
Хлопок поднялся
или колос,
роза,
дерево
иль трава?
Вижу, мати,
как ты громадна,
понимаю, что без затей
ты б могла прокормить, как мама,
всех несчетных твоих детей.
Драгоценных цветов порядок
вознесешь ты из черноты —
и увидим,
как сотней радуг
запестреют твои плоды.
Ярой зелени стог наметан,
алым соком налит гранат.
Белым хлопком
и желтым медом
нерасчетливых даришь нас.
Нет фигур незамысловатей:
принимая все на себя,
на груди нас несешь,
о матерь,
на руках своих, мать-земля!
На ладони, доброй и жесткой,
держишь маленьких нас—прости! —
как вот эту землицы горстку,
что сейчас я
держу в горсти...

Перевод с узбекского Александра Наумова

• Назад
• Вперёд