Хамид Гулям (1919-2005)

Хамид Гулям (1919-2005)

БАЛЛАДА О ТАШКЕНТЕ

С той стороны — Курама,
с этой — седая степь.
Добрая сторона!
Радостных речек сеть…
Город встает над ней,    
звонкий, как пенье струн —   
из древних сложен камней,
как сердце поэта,
юн.
Разной он жизнью жил,
величествен — и убог.     
Облик его служил           
зеркалом всех эпох.    
Он подымался ввысь,  
рос на пути у бурь,        
сладостный,                    
как Хафиз,                  
яростный, как Гафур.  
Рек по имени быль     
не пересечь вброд…      
Песня его судьбы     
длинней караванных троп.
Пелась она в тоске,  
рабстве               
или борьбе —       
покуда, о мой Ташкент,
свет не пришел к тебе.
Мысленно я бреду
долгим путем твоим.    
В площади суету вплываю,
стихом томим.
Бьют вдалеке часы.
Круг завершаю там,
где из стальной гузы
радужный бьет фонтан.
Зданье. В закате дня
на верхний вхожу этаж.
Видел бы ты меня,
древний
маленький Шаш!
Здесь, где в объятии гор,
ты столько столетий жил,
слушаю гул шагов,
слушаю шум машин.
Гордых строек леса
Пестрых огней река.       
Звонкие голоса
слышу издалека.   
Резкий закатный свет
путает даль и близь…
В сумерках — силуэт:
каменный обелиск.
Вон и еще стоит —      
и не один,
не два…           
Слушайте:
—  Я Ленинград…
Слышите!
—  Я Москва…
—  Я Рига…
—  Я Ереван…
—  Я Киев…
—  Тбилиси…
—  Минск…
Звуки доходят к вам —
и улетают ввысь.
Словно в чудесных снах —
речи каменных уст.
Нашего братства знак,
символы наших уз.
Слышу их с высоты,
вижу их все сполна —
памятники беды,
что нами побеждена!..
Речи — о чем ведут!
Что нам сказать хотят!.. Знаю:
продолжил тут
славный свой путь Октябрь!
И от любых утрат,
и от любой беды
стали плотней стократ
нашей семьи ряды! -
Словно подпись
на лист
летописи труда,
каждый — свой обелиск —
поставили города.
И каждый высоко так
над площадью вознесен —
как восклицательный знак
на рукописи времен!
Город родимый мой,
вдаль ты растешь и вверх,
с братьев своих семьей
не разделим вовек,
и, словно лунный серп
над морем юной травы,
ты отражаешь свет
солнца земли —
Москвы!
Давай же еще споем
о том,
как своим трудом
в самом сердце своем
ты строишь Ленина дом!
Ибо,
сквозь все года
путь победный свершив,
в сердце твоем всегда
ленинский образ жив…

ТАНЕЦ

С чем сравню эту зимнюю полночь?
Небогат наш язык,
небогат!..
Ты кивнешь,
улыбнешься,
наполнишь
зыбким золотом тонкий бокал.

Выпьем?
Выпьем!..
Как пламя заката,
свет свечи пронзает вино.
Эта ночь впереди — как загадка,
что разгадана нами давно.

Отчего же, скажи, отчего же,
несказанно округа седа,
и опять ни на что не похожа,
и надеждой полна, как всегда?..

Сумрак сладко томит нас и тянет
миг, когда все меняется вдруг.
В тишине начинается ганец:
танцовщица является в круг.

В световом отграниченном круге
тень от платья метнемся, крива,
но плывут эти белые руки,
точно тихие чьи-то крыла.

Ах, взгляни, дорогая, взгляни же!
Все отчетливей бубен поет.
Все быстрее, томительней, ближе,
все понятнее этот полег.

Песня, бабочка, Шахразада!
Изогнулась короной коса.
У того, что она рассказала,
нет начала,
не будет конца!..

И обыденность — пусть ее тщится
все принизить, что в сердце таим, —
отметет ее прочь танцовщица
промелькнувшим подолом своим.

Все, что гадано,
все, что желанно,
обещает она на лету
и в текучих шелках Маргилана
за звездой зажигает звезду.

Ах, смотри, дорогая, как пусто
может быть в этом светлом краю,
если вечная сила искусства
не внесет в него долю свою!

Где ж исток этих радостных таинств,
где граница?
Вовне иль внутри?
И неужто кончается танец?
Ах, смотри, дорогая, смотри...

Вот свеча оплывает, мигая,
в щели ветер врывается, свеж.
Потанцуем еще, дорогая.
Потанцуем,
еще не рассвет…


* * *

Все стерпи — небреженье, и горечь,
и разлуку, коль так повелось.
Захоти лишь — и ты переспоришь
уводящую к пропасти злость.

Все не просто. Явленье — двояко.
Нет на свете бессмысленных зол.
Р1ли случай, коварный, как Яго,
к вам под крышу нежданно зашел?

И над ясностью вставшая туча,
тенью легшая наземь беда
тут же минет, рассеется тут же,
промелькнет, не оставив следа?..

Все не просто. Лишь вера едина,
вера — воздух счастливого дня.
Без огня не подымется дыма,
только дым — от какого огня?

Перед черной чертой ускоренья
будь отважен и сдержан вдвойне,
Тот огонь... вы же сами горели
в этом чистом и сильном огне?

Пересиль же тоску и тревогу,
что, как ржавчина, в сердце растет, —
и себе уяснишь понемногу
этих ссор бескорыстный расчет.

Нет любви, неизменной до гроба.
Как и жизнь, перемены — в крови.
Эти ссоры — как тайная проба:
что осталось от вашей любви?

В озабоченной, хмурой — теперь в ней
что живет от былой высоты?..
Будь терпим!..
Но и в море терпенья
не прейди заповедной черты.

Чтоб не спутать томительной дрожи
с неизбывною жаждой души,
ненароком не выстелить ложе
равнодушной и вкрадчивой лжи.

Как она вездесущей пролазой
оплетает любые дела,
как она всемогущей проказой
проникает в живые тела!..

Что — размолвок случайная горечь
перед пляскою лживых теней?..
Эту ложь невозможно оспорить,
но и жить ведь немыслимо с ней.

Лиц не видно — какие-то маски.
Все постыло и пусто теперь.
Ложь вошла? Значит, кончено. Баста!
Ни к чему вспоминать и терпеть.


ЛЕТО

Ну и жара! Уже явно за сорок,
но оскудеет не скоро запас:
солнце с рассвета играет во взорах,
словно невиданный пламенный саз.
Ранние дыни созрели...
И это наше узбекское щедрое лето
свой дастархан расстилает для нас.

Ярок и весел ковер неоглядный,
Вскинулся ветер — и сразу обмяк.
Хлопок развесил цветные гирлянды.
Хлеб убирают на ближних холмах.
Это — как гимн изобилию!
Это наше узбекское щедрое лето
свой необычный являет размах.

Жарко!..
Но пламени полдня не рада ль
буйная поросль?
Напрасный вопрос!
Вместо ответа спешит виноградарь
чутко прислушаться к шепоту лоз.
Видишь, чарас наливается?..
Это наше узбекское щедрое лето
полнится солнцем,
торопится в рост!

Житницы мяса и шелковой шерсти —
пастбища тянутся за окоем.
Не к чабанам ли заехать?
И вместе выпьем кумысу, поспорим, споем    
Вот где мыслители! Вот где поэты!
Это узбекское щедрое лето
их воспитало во вкусе своем.

С виду — пожар, а на ощупь — прохлада.
Глазу отрада — шелков пестрота!
Ну, а пока шепоток шелкопряда
под вечер рада
послушать страда.
Пусть в переливах волшебного цвета
наше узбекское щедрое лето
люди потом
узнают без труда!

И огороды нас встретят неплохо:
светит капусты халат голубой,
горы моркови готовы для плова,
сладкого лука с седой головой.
Так и мерещится время обеда!
Это узбекское щедрое лето
загодя всех приглашает на той.

Дальше идемте, в сады, что за домом!
Сыплется в руки янтарный урюк,
груши — как лампочки сети садовой,
персиков щеки алеют вокруг.
В зелени яблонь — плоды, как планеты...
Это узбекское щедрое лето
так воздает садоводам за труд.

Это пора безобманной погоды,
время работать и годы ценить,
радовать душу, вставать до восхода
и синевой свои очи синить.
Это пора созиданья и света! —
наше узбекское щедрое лето,
года вершина
и жизни зенит.

Месяцы напрочь распахнутых окон,
напрочь открытых сердец и дверей!
Все-то мы вместе под солнечным оком,
все мы в тепле — и добрей и щедрей.
Вместе мы все, но почувствовать это
наше узбекское щедрое лето
нам помогает
верней и скорей...


ПЕРЕВАЛ

Радовались, жили, горевали...
Рядом или порознь?
Все равно.
Вместе нам на этом перевале
оглянуться, сверстник, суждено.
Желтый лист мелькает в кроне летней.
И, впервой увиденный сполна,
этот мир пятидесятилетний
позади —
как целая страна.
Высоко мы встали над долиной.
Наша жизнь — в немыслимой дали.
Этот путь, стремительный и длинный —
неужели мы его прошли?
Там,
далече,
в самом ясном свете,
где у кромки дыбится прибой,
эти расшалившиеся дети —
неужели это мы с тобой?
Там, где розы ранние свежели,
как венец весенней кутерьмы, —
два юнца неловких... неужели,
неужели это тоже мы?
Странно вспомнить...
даже вспомнить странно.
Волнами штурмуя перевал,
возникают возрасты, как страны,
где и ты однажды побывал.
Сложный ритм усталости и пыла.
Отрезвей,
опомнись,
осади...
Было, было! Да неужто было?
Это все — неужто позади?
Или нас околдовало слово
миражем придуманных годин,
и опять, как некогда, мы снова
не назад — в грядущее глядим?..
Мы, как все, — трудились, горевали,
пробовали горькое вино.
Нам, как всем, на этом перевале
оглянуться, сверстник, суждено.
Жизнь лежит,
как желтый круг от лампы.
Все не так, как в юности! И вот
нынче мы, как некие атланты,
нашей жизни держим небосвод.
Где же те, что в сердце нас вписали?
В их руках не утопить лица.
Все, что нам положено, — мы сами
понесем отныне до конца.
До конца! И пусть былое снится,
пылевою скрыто пеленой, —
от финала
нам не заслониться,
как бывало,
чьей-нибудь спиной...
Наша жизнь.
И если б только наша!
Разве позабыть, что навсегда
сложена на эти плечи ноша тех,
других,
что не дошли сюда?..
Нет, о вас мы помнить не устали,
времени не смытые волной
мальчики под белыми крестами,
в двадцать лет убитые войной.
И за вас мы доживаем годы,
примеряясь к прошлому опять, —
умершие в сорок садоводы
и поэт, погибший в тридцать пять.
И нельзя нам выбрать путь полегче,
и кострам не выгореть дотла,
потому что взяли мы на плечи
ваши ноши,
песни
и дела...
Мы — живем.
За жизнь — не надо платы.
И пускай такая полоса:
нам подносят пышные халаты,
пышные читают адреса.
Но не то же ль разве солнце светит
яблоком
средь этой кутерьмы?
Оглянись и поразмысли, сверстник:
разве мы —
совсем уже не мы?
Не ушло, не смолкло, не остыло
нас одушевлявшее с тобой.
Те же мы!..
И попросту из тыла
к линии спешим передовой.
Принято великое решенье.
Мы с тобой готовы, ты и я,
Предстоит великое сраженье
с черным колдовством небытия,
Не томись же зря на перевале.
Нам свидетель — вечная заря:
верили, творили, горевали...
Значит, жили.
Стало быть, не зря.

Перевод с узбекского Александра Наумова

ВЕЧНОСТЬ

Стихи, прочитанный 31 октября 1967 г. на митинге в честь открытия в Аккургане памятника 3500 его жителям, павшим в битвах Отечественной войны.

Это — памятник людям.
Творцу-человеку,
Победившему вечность,
Творящему жизнь.
Это — памятник вечный
Советскому веку,
В нем величье и гордость
В граните срослись.

Это — памятник
Светлому сердцу и силе,
Терпеливому горю,
Тоске матерей —
Здесь на бой
Сыновей они благословили
И не встретили их
У родимых дверей.

Вам — осилившим тьму
Этой бронзы святыня,
Аккурганской твердыни
Размах и покой.
Вечным солнцем сиять
Этой гордой вершине,
Чтобы знали все люди
О силе людской.

Знай, земля, шар земной,
Что Мамаев курган
На Свободном Востоке
Обрел себе брата.
Гордо в вечность вознесся оп,
Прям его стан,
Миллионы людей
Будут чтить его свято.

Это — к детям, и потомкам
Призыв вдохновенный,
Сгусток времени,
Чести и совести крик.
Здесь об ужасе войн
Всей притихшей вселенной
Повествует безмолвие
Каменных книг.

Это — вечность,
Застывшая в камне победой,
Труд и подвит
В себе воплотившая тишь...
Современник мой, здесь задержавшийся,
Ведай:
Ты с великою Вечностью
Рядом стоишь!


СОЛНЕЧНЫЙ ПУТЬ

Грузом тягот согбен, стариком я был,
Знал я лихо невзгод — с ним знаком я был,
И безмолвен и нем языком я был,
Цепи рабства влача, сжат силком я был,
Но таящим мечту тайником я был!

И настал день надежд, чтобы мне прозреть,
К грозным битвам себя я готовил впредь,
Сердцу были не в страх ни петля, ни плеть.
Мрак веков норовил нас с земли стереть,
Шах, и хан, и джадид — все плели нам сеть:
Мнилось им, что скотом, что телком я был...
Нет! Светящим во тьме огоньком я был!

Я Муканною был, был я Тараби,
Улугбеком я был, был я Фараби,
Мудрость книг их в душе я таил — вглуби,
А страданий — поток, — хоть весь мир сгуби...
Мощный зов, в бой зови, на весь мир труби!
Перед всеми людьми должником я был,
В пламя битв и борьбы — в бой влеком я был!

Хоть и беден я был, хоть и гол, и бос,
Но, душою широк, я мужал и рос,
Дом мой радость друзьям и веселье нес,
Искрометен в речах, я не ведал слез,
Звонкой песней искрясь, цвел я цветом роз, —
Льющим сладость стихов родником я был,
Добрым песням внимать мастаком я был!

Спину гнул на других я под гнетом бед,
Но Октябрь прогремел и сотряс весь свет,
Понял я гордый зов этих славных лет, —
Вам бы видеть, как я был душой согрет:
Мой народ в грозный бой звал Хамза-поэт!
В кумачовом строю ходоком я был,
Взял я в руки ружье, смельчаком я был!

Крепче мощных чинар мой родной народ, —
О родная земля — ширь полей и вод!
Вольной силой любви в ней весна цветет,
Сладок вольным трудом обретенный плод, —
Мир свободных людей — выше всех высот!
Без тебя был я слаб, бедняком я был,
Дар таящим в земле рудником я был.

Нас полвека ведет славный путь побед,
Всем народам пример — наших зорь рассвет.
Миллионам сердец вторит мой привет:
«Ленин солнце зажег — негасимый свет!» —
И вовеки другой мне дороги нет.
Нашим внукам наказ — этот мой завет,
Славен ленинский путь — счастье светлых лет!


ИЗ СБОРНИКА «МОРЕ»

МГНОВЕНИЯ

Мой отец был всегда спокоен:
Выпал снег — нет ему печали.
Знает он, не впервой такое:
Не под снегом ли вёсны спали!

Голова моя — словно поле:
Белый снег залег сединою.
Как отец, я не знаю боли:
Зимней стыни цвести весною!

Знаю: вешним моим тюльпанам
Будешь рада ты вольно, смело.
Выпей чашу с вином багряным, —
В ней души моей новь зардела!

Как у птиц в предрассветной рани,
Чуток сон природы весенней,
Нет движенью конца и грани,
Неизбывен полет мгновений.

Солнце ярко встает с востока,
Плавит крепкую толщу снега,
Сердце бьется светло, высоко,
И свежа весенняя нега.

Ты фиалкой в снегу подталом -
Среди первых ростков весенних —
В глубях сердца цветиком малым
Брезжишь светом в моих мгновеньях,

Но не грустью воспоминанья
И не прошлою чахлой тенью,
А весной любви, ожиданья,
Миром юности и цветенья.

Если любишь, года и годы
Уместятся в мгновеньях малых:
В них — кремнистые переходы,
Перевалы в высокнх скалах.

МОРЕ

Если б человечье сердце стало
Морем-океаном дерзновенным,
Чтобы в мощи волнового вала
Слилось небо с жизнью всей вселенной!

Чтобы сердце, будто ширь морская,
Нежило волной родную землю,
Светом солнца даль ее лаская
И с любовью зорями объемля.

А ночами чтобы лунным светом,
Высью обнимало его звездной,
Чтобы всем любовью душ согретым
Жить всегда согласно, а не розно.

Чтобы вдоль просторных побережий,
Где раздолья солнечно-багряны,
Зеленью, искрящейся и свежей,
Люди засадили бы поляны.

В этом море, светлом и просторном,
От сиянья радости лучистом,
Воздух веет ветром животворным,
Согревает жизнь дыханьем чистым.

Пусть же сердце вольным морем станет,
Беспредельно гордым в щедрой силе,
Пусть оно весь мир красою манит,
Чтоб его за щедрость похвалили.

Морю век не знать отдохновенья,
День и ночь оно клокочет домной.
Если ему стихнуть на мгновенье,
Смолкнет и замрет весь мир огромный.

Пламенное сердце человечье,
Ты горишь не домной ли бурлящей,
Не мартеном ли, не жаркой печью
Плавит сталь огонь, в груди кипящий?

Пусть мечи из этой доброй стали
Силу зла осилят гневом ярым, —
Искра сердца в битве, в бурном шквале
Станет всесжигающим пожаром!

Это — море, океан огромный,
В берега валами бьющий где-то.
Будто пламя, силой неуемной,
Синевой он блещет в бликах света.

И повсюду — до земных пределов
Море гимн поет своим причалам.
Сколько кораблей, слепяще-белых,
На его просторах прокачало!

Друг, поведай мне, тебя прошу я,
Дружен ли ты с ширью окоемной,
Видишь ли ты моря даль большую,
Можешь ли объять весь мир огромный?

А на кораблях слепяще-белых —
Тысячи влюбленных и любимых.
Вдумайся: попять бы ты сумел их,
Смог бы внять ты песням непростым их?

Ведь у всех свои мечты, тревоги,
Судьбы, встречи, радости, дороги,
Расставанья, горести, печали,
Расстоянья, скорости, причалы,
Суета, заботы, разговоры,
Иногда — просчеты и раздоры, —

Эту жизнь с ее поклажей трудной,
Всякой — и неладной и хорошей, —
Смог бы на свое принять ты судно,
Справился бы ты с нелегкой ношей?

Для того-то, о мой друг, и надо
Смелым быть, как море волновое.
Станешь морем — вот тебе награда:
Шествуй прямо с гордой головою!

ГРУСТЬ

Самолетом путь, в автомобиле...
Даль дорог... На новом перегоне я.
Сумерки крыла свои раскрыли.
Я пишу тебе.
Здесь — Македония.
Южный край.
От Скопле-городка
Двести верст.
Возвышенность крутая.
Темным руслом вьется
Дрин-река,
Озеро Охрид
в конце рождая.
А на берегу, среди стремнин —
Здание, в пучину вод вплывая,
Кораблем возносится, и «Дрин» —
Надпись на нем ярко-огневая.
Мне в каюте-келье не сиделось,
О тебе, далекой, мне грустилось,
Дум тревожных стайка разлетелась,
Радость, словно искра, загасилась.
Вышел я на берег одиноко.
Млеют звезды — всех небес небесней,
На воде синеет поволока,
Тишина ложится в сердце песней.
Слышу голос я: «Поэт, услышь,
Ты от букв ослеп — не видишь света,
Сердце ты минувшим бередишь, —
Лишь к тебе мой зов п слово это.
Жизнь! Она течет рекою Дрин —
Детищем нагорного истока,
Крылья расправляет средь долин,
Простирает пастбища далёко...
Ей вершиться — значит свет озер
На земле оставить, ил сминая,
Лечь
цветами па откосах гор,
Течь
сквозной
голубизной Дуная...»
Я грущу, любимая, один, —
Мой ли то огонь иль отблеск звездный
Или песнь поет мне черный Дрин —
Душу мне стесняет песнью слезной?
Я смотрел на водяную гладь
И застыл, немея: как в зерцале —
Только рябь воды слегка разгладь —
Предо мной черты твои мерцали.
А потом — яснел твой лунный лик,
Как в мгновенья радости, улыбкой...
Значит, не один я — в этот миг
Ты сияла мне на глади зыбкой.
Значит, нет разлук и расстояний,
Значит, скорой встрече быть воочью!
Где мечта, там радость осиянней,
Там заря надежд идет за ночью.

НА КОРАБЛЕ ПОЭЗИИ

Анте Поповски —
капитан отличный,
Команда поэтов —
матросы при нем.
Я тоже —
в команде той необычной, —
К пристани «Дружба»
мы дружно плывем.
Рафаэль Альберти
у нас властелином.
Венец вдохновенья
на нем золотой.
И мы с ним все —
отрядом единым, —
В семь палуб судно «Дрин» высотой!
Поем мы песнь
Македонским долам,
Дружна поэзия с этой страной.
Счастье и мир ее землям веселым,
Огням ее вечно сиять белизной.
Поэт поет
о братстве высоком, —
Что есть священнее
в этом мире!
Не нужен редактор
любовным строкам,
Любовь звездно светит
в небесной шири.
А звезды поэзии —
не в душе ли?
Корабль наш скользил по волнам
упруго,
В саду поэзии
строчки пели,
Любовно вслушиваясь
друг в друга.
Охрид — чудо-озеро
полно хмелем,
Сколько ни пьешь —
оно всё полней,
И Дрин-рекой
сердцу путь мы стелем,
И песня наша звучит над ней.

РОСОЙ МЕДОНОСНОЮ

Природа, и упрямстве несносная,
Тебя создала своенравною:
Вспоила росой медоносною,
Вскормила травою отравною.

Тебе от горящею зарева
Досталась лишь тень синева гая:
Природа, тебя одаривая,
Не щедрилась лишнею тратою!

В тебе — лишь прохлада льдистая
Да наледь в душе стеклянная,
В любви чужда тебе истовость,
И нет в тебе рвенья рьяного.

Опасно дышать прохладами, —
Что пользы от счастья стертого!
И разве покою рады мы?
Покой — участь мира мертвого!

Да будь ты хоть вся из мрамора,
Не верь равнодушью сонному.
Любовь — жар огня упрямого,
Гореть дано лишь влюбленному.

БЕЗ ТЕБЯ

Нет во мне ни сил, ни воли без тебя,
Вянет речь моя всё боле без тебя.
Жаль друзьям меня: легко ли без тебя?
Я грущу до слез, до боли без тебя:
Я — невольник горькой доли без тебя!

Подступила грозной силой рать разлук,
Человеку не стерпеть столь тяжких мук!
Старит даже молодого злой недуг,
Мне подмоги не найти нигде вокруг, —
Муки сердце побороли без тебя!

Не вкусны теперь ни чай мне, ни еда,
Как друзей я ни зову — нейдут сюда,
Даже свет огней стал темным, — вот беда.
Темен мир, — зажглась хотя б одна звезда,
Всё мне — мука злой недоли без тебя.

На рассвете я брожу в моем саду,
Тени сада бередят мою страду.
Голос твой в тиши ловлю — тебя я жду,
Дни с тобой я вспоминаю, как в бреду, —
Бред пройдет — и я в неволе, — без тебя!

Жизнь поспешна, тороплив ее разбег.
Каждый год — что перевал, где лед и снег
Только в радости — бурленье щедрых рек,
А любовь — союз влюбленных, счастье нег,
Я — как куст, засохший в поле, без тебя.

Как чудна вокруг природа и светла,
Звезды светят в небесах — им нет числа,
Вся земля лежит в снегах, белым-бела,
Только мне вся эта щедрость не мила:
Мне черно и в снежном доле без тебя.

Всем от века люб желанный Новый год,
Пусть и мир и счастье людям жизнь несет,
Пусть никто вовек не ведает невзгод,
Пусть и мне судьба желанное пошлет, —
Ждать мне радости доколе без тебя?

В ЭТОТ ВЕЧЕР...

В этот вечер
в бескрайнем поле
Мы с тобой
под метельной вьюгой.
Цель близка,
а не стихнуть боли:
Не под силу нам —
друг без друга.
Ты уйдешь за моря, за реки,
И останусь я сирой тенью.
Так на свете велось вовеки:
Радость встречи — путь к разлученью.
Весел мир,
если звезды светят,
А погаснут —
все скрыто тьмою.
Ты -
одна мне звезда на свете,
А уйдешь — только боль со мною.
Одинок я в метели вьюжной,
Заметает твой след пургою.
Только свет
— тусклый свет жемчужный
Тешит мыслью меня другою:
И орлу среди скал отвесных
Приучать орленка к паренью, —
Стерегу я твой путь безвестный,
Вдаль стремлюсь за твоей я тенью…

* * *

В любви только верным быть надо, считал я,
От милой и муки — услада, считал я.

Писал о тебе по утрам я, тоскуя, —
Тот миг чем-то вроде обряда считал я.

О, только б в мечтах моих ты улыбнулась,
Мечтанья — и то мне отрада, считал я.

Сердитость твоя сад любви иссушает,
Твой гнев для цветов — горше яда, считал я.

Хотя б и вдали, а в мечтах быть с тобою —
Мне добрая в этом награда, считал я.

О, если б не ведать мне вихрей разлуки, —
В них — гибель для вешнего сада, считал я.

Грустил я о Родине в странах далеких, —
Ждать встречи с тобой долго ль надо, считал я.

Перевод с узбекского Сергея Иванова

• Назад
• Вперёд