Мухаммад Юсуф (1954-2001)

Мухаммад Юсуф (1954-2001)

ЧЕЛОВЕК

Злая ночь проглатывает звезды.
Мрак такой, как будто бы навек.
Если в эту ночь не сдержишь слез ты,
Значит, ты и вправду человек.

Крик новорожденного ребенка,
Новой жизни дерзостный разбег.
Если верой в Завтра окрылен ты,
Значит, ты и вправду человек.

У любви – отравленные стрелы.
Утешенья жажду – слышу смех.
Если боль мою со мной разделишь,
Значит, ты и вправду человек.

На тропе истории не счислить
Грозных дат, свинцовых страшных вех.
В час тяжелый верил ты в Отчизну –
Значит, ты и вправду человек.

От рассвета до заката жизни
Труд верша не для себя – для всех,
Нужен дальним ты и нужен близким,
Значит, ты и вправду человек.

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

Ты с кувшином к воде тропу протори,
Ты на мяту зеленую посмотри,
Ты с большим арыком поговори,
Расспроси весенней воды струю
Про любовь мою.

О тебе, с тобой – все мои мечты.
Веры нет? Спроси у любой звезды.
Словно их лучи, мои сны чисты.
Разгадай меня, пойми, позови
Ради моей любви.

Надо мной потешается весь кишлак.
У прелестных девушек смех в глазах.
Пожелаю им счастья и всяких благ.
Пусть они красивее… Но знаю я –
Ты любовь моя.

МАРУХСКИЙ ПЕРЕВАЛ

Взвод
Вмерз в лед.
Пулю встретив грудью,
Боец погиб
Там, где белизна
Ледниковых глыб.
Через двадцать лет,
Через двадцать бездн
Здесь нашел его тело
Пастух-черкес.
Схоронил солдата
Седой Кавказ.
Был узбеком боец,
Был он черноглаз.
Его имя –
Саттар?
Садык?
Сатвалды?
Кто ответит?
Молчат вековые льды.
Кто узнает?
Пустынен простор небес.
Здесь нашел его тело
Пастух-черкес.
Чьим любимым сыном
Был тот боец?
Чьим он братом был?
Кто его отец?
Кто он –
Тот, кто в гордые горы врос?
Чтоб оплакать его,
Вам не хватит слез.
Слез не хватит у девушки,
Что была,
Как душа, верна,
Словно день, светла.
Он ушел в огонь,
Превратился в лед.
Сорок лет любимая
Слезы льет.

Здесь беззвучна скорбь.
Тишина окрест.
Здесь нашел его тело
Пастух-черкес,
Кто сиянье солнца
Забыл, незряч,
Потому что глаза ему
Выжег плач.
Пусть придет сюда,
Где камень и лед,
Пусть над братской могилой
Прозренья ждет.
Здесь жестокой памяти
Замкнут круг.
Здесь нашел тела их
Черкес-пастух…

Гордецы,
Не умеющие молчать,
Что с трибун вещают:
«Родина – Мать!»,
Кто Отчизне сын,
Знает лишь она.
Чьею кровью
Жизнь ваша спасена?
Там, где горы вонзаются
В грудь небес,
Встретил вашу совесть
Пастух-черкес.

Перевод Г. Резниковского

ПРИЗНАНИЕ

Судьба, зачем меня ты сделала поэтом?
Да разве для мужчины мука эта…
И легион поэтов – скажем им в глаза –
Дешевле для меня, чем мамина слеза.

Я – поэтический изгой. СознАюсь,
Что я с лирическою братией не знАюсь.
У них в стихах сады и соловьи, цветочки.
Довольно… Я дошел до точки!

Хотя в моей душе ржавеет суховей,
Единственный в саду я – соловей.
В моих стихах нет благозвучья, право,
Но сердца боль – строфе оправа.

Судьба, ведь я прошу кетмень, а ты даешь перо.
На сельский труд мне лучше дай добро.
Где, ниве поклонясь, я буду жать пшеницу,
Сбирая колос в жесткую десницу!

Нормальные поэты вон – в тенечке
Для будущего лепят строчку к строчке.
И, Абдулло Орипова ругая,
Пекут стишочки под журчанье сая.

Судьба, позволь мне стать обычным человеком,
Оптимистично топать в ногу с веком.
В моих стихах ведь даже смысла нет…
Твой дар – мираж. Я не поэт.

Судьба, смотри: сверкая, жизнь гремит,
Клокочет, радужные волны мчит.
Мои стихи пред нею – безделушка,
В ночном лесу погасшая гнилушка.

В моих стихах и доли жизни нет.
Кому нужна трава, луна, любовь… Я не поэт.
И поэтический свой дар я отвергаю.
Писать стихи (и прозу) прекращаю.

И если ночью на одно мгновенье
Ко мне нагрянет вчуже вдохновенье,
То днем ни строчки я не сберегу.
Я все предам огню! Я все сожгу!

ТЮЛЬПАНЧИК МОЙ ЛЮБИМЫЙ…

Памяти Шавката Рахмона

Что, уйдя, оставлю?
Томик небольшой,
Книжек пару сундуков,
Холмик земляной.
Мне вослед что скажут –
Только звук пустой,
Ну а ты, родная,
Что будет с тобой?
Тюльпанчик мой любимый,
Алый мак степной.

Как уйду, сторонись
Ты плохих людей,
Их, красавица моя,
Избегай когтей.
Все невзгоды в одночасье
Схлынут, как вода –
Нечестивцу лучше
Не стать никогда.
Ты держись подальше
От толпы людской,
Тюльпанчик мой любимый,
Алый мак степной.

Хоть прикован к ложу,
Вижу сердцем я:
Птицы возвращаются
В милые края.
Немощному барду
Их крылатый взмах
Тихий крик прощанья
Замер на губах.
Зовы откликаются
Свежей синевой,
Тюльпанчик мой любимый,
Алый мак степной.

Я к весне истаю,
Не увижу стаю,
Мне не выйти на айван
Проводить их караван.
Осень. Пора свадеб.
Я б сердце разорвал –
Ни одну дочурку
Замуж не отдал. 
Знать, не видеть свадьбы
Предписано судьбой,
Тюльпанчик мой любимый,
Алый мак степной.

Сердцем я предвижу,
Что после меня
Двор наш улыбнется
Свадебным гостям.
Ты еще устанешь
Праздники справлять,
Еще жизнь подарит
Счастье дочерям.
Чист наряд  невесты,
Чист, как я душой,
Тюльпанчик мой любимый,
Алый мак степной.

Сядь, цветок, поближе,
Уйти не спеши,
Чудеса земные
В сердце запиши.
Кому участок нужен,
Кому банкнот мешок,
Мне же нужен ВОЗДУХ,
ВОЗДУХ нужен впрок.
Живые полны дремой,
Бдит мертвый, как живой,
Тюльпанчик мой любимый,
Алый мак степной.

Грудь моя сгорает,
Сердце пылает…
Скажите докторам –
Пусть его вскрывают!
Телу истлевать в земле,
Сердце вмиг завянет,
А бедняга-душа,
Что с нею станет?
Теперь небо далеко,
Лишь в земле покой,
Тюльпанчик мой любимый,
Алый мак степной.

На земле жизнь такова,
Не забудь мои слова:
Время есть цветенью,
Время есть забвенью.
В моем сердце всегда
Ты, любовь, была.
Над могилою моей
Будешь ты одна.
Чувства нашего во мгле
Быть тебе зарей,
Тюльпанчик мой любимый,
Алый мак степной.

Ты сильным женским сердцем
Пройдешь огонь и воду.
А коль беда случится,
Ты духа не теряй.
Умру я с просьбой к Богу,
Чтобы после меня
Тебя в пути тернистом
Не встретил негодяй.
Ведь руки их – ловушки –
Полны злобной тьмой,
Тюльпанчик мой любимый,
Алый мак степной.

Ну, а если что-то надо,
Обратишься к Мухаммаду.
Я из всех поэтов
Верю лишь ему:
Стих он сердцем проверяет,
Хоть, бывает, выпивает,
Душой чистой наделен,
Как поэт непревзойден.
Только он молодой,
Только слишком простой,
Тюльпанчик мой любимый,
Алый мак степной.

Ищет покоя тело больное,
Но это смертный покой.
Сердце ударит последний раз,
И жизнь улетит стрелой.
Я завтра отдам тебе поцелуй,
И землю-мать обниму.
Не удивляйся, если ресниц
Больше не подниму.
Только прошу –
Не плачь надо мной,
Тюльпанчик сиротливый,
Алый мак степной.

МАТЕМАТИКА

Математика, твой путь вечной тайной будет,
Ведь единожды один – то один и будет.
Вон в окно глядит на нас ветка яблони.
Облака на небесах – завтра дождь будет.

Математика, мне с ливнем прыгать хочется,
Быстро формулы решать тоже хочется.
А миндаля веточка мне в окно глядит,
Всех жуков поцеловать в саду хочется.

Математика, язык твой понять хочется,
Камень бросить в тебя  очень хочется.
Тебе – в небе самолет, а моя мечта –
Мне в обнимку с мятою прикорнуть хочется.

Математика, месяц прочь – новый год будет,
Танк на танк умножать – мертвый пепел будет.
И когда наш шар земной весь в садах будет?
Коль поэтом станешь – вот мученье будет!

Математика, огнем символы пылают.
Ты не знаешь сама, как тебя пытают.
Зря черешни веточка мне в окно глядит
Срубят ствол на  приклад, пули  отливают.

Математика, твой путь вечной тайной будет,
Ведь единожды один – то один и будет.
Под ребром под моим горлинка рыдает
Отойду от доски – сразу СТИХ будет.

ПОСЛЕСТИШИЕ

Детоубийца я. В печи все строфы сжег. О горе мне…
Стихи мои, стеная и прощая,
Отринутые, корчатся в огне.
Сиротский из тандыра выгреб прах. Развеять в буре?
Или осыпать глупую главу?
Я жизнь молю: подай спасительную руку,
Позволь мне удержаться на плаву.
Стою один как перст я, бесталанный,
И в омуте бездушия тону.
Судьба, верни мой дар! И до захода солнца
Клянусь, мои стихи тебе верну!

ПРИЗНАНИЕ

Судьба, зачем меня ты сделала поэтом?
Да  разве для мужчины мука эта…
И  легион поэтов – скажем им в глаза
Дешевле для меня, чем  мамина слеза.

Я – поэтический  изгой. Сознаюсь,
Что  я с лирическою братией не знаюсь.
У них в стихах сады и соловьи, цветочки.
Довольно… Я дошёл до точки!

Хотя в  моей душе ржавеет суховей,
Единственный в саду я – соловей.
В моих стихах нет благозвучья, право.
Но   сердца боль – строфе   оправа.

Судьба, ведь я прошу кетмень, а ты даёшь перо
На сельский труд мне лучше дай добро.
Где,  ниве поклонясь, я буду жать пшеницу,
Сбирая колос в жёсткую десницу!

Нормальные поэты вон – в тенёчке
Для  будущего лепят строчку к строчке.
И,  Абдулло Орипова ругая,
Пекут стишочки под журчанья сая.

Судьба, позволь мне стать обычным человеком,
Оптимистично топать в ногу с веком.
В моих стихах ведь даже смысла нет…
Твой дар – мираж. Я не поэт.

Судьба, смотри: сверкая, жизнь гремит,
Клокочет, радужные волны мчит.
Мои стихи пред нею – безделушка.
В ночном лесу погасшая гнилушка.

В моих стихах и доли жизни нет.
Кому нужна трава, луна, любовь…Я не поэт.
И поэтический свой дар я отвергаю.
Писать стихи (и прозу) прекращаю.

И если ночью на одно мгновенье
Ко мне нагрянет вчуже вдохновенье,
То днём ни строчки я не сберегу.
Я всё предам огню! Я всё сожгу!

УЗБЕКИСТАН

О, милая отчизна!
О, дивная страна!
Ты, Родина, на радость нам дана.
Любимая, навеки я твой сын,
Поэтом стал в тени твоих вершин.
Я наше клеверное поле не отдам
За Колизей, Биг Бен и Нотр Дам.

Ты цветёшь между рек, средь могучих гор,
Красотою твоей не насытить взор.
Сколько судеб  видал, сколько разных стран –
Я тобой лишь горжусь, мой Узбекистан.

Видел  в дальних странах множество красот,
Может,  я придирчив, может,  слишком прост,
Но отдам парижский  лучший ресторан
За тандыр во дворе, за  родной  ширман.

Там всё чуждо вокруг, и язык не мой,
Слова мне не сказать, будто я немой,
Из зениц сон ушёл, из души покой.
И трёх дней не прошло, а хочу домой –
Нужен мне не вояж, а кишлак родной.

Вечно будешь ты жить, а с тобой и я
Стану вешней травой для тебя,  земля.
Буду ждать бахмальских  ярочек в апреле–
Аравийских лучше ярочки газелей.

Каждый день с тобою – праздник для меня.
Я приветствую всех, знающих  тебя,
Трудно жить без Родины даже краткий миг –
Жаль мне тех, кто край мой сразу не постиг.

ЗАСТОЙ

Хоть осталась позади поздняя осень,
На полях кусака ещё много очень.

На работу бредут – фартуки в ручонках,
Первоклассники – мальчишки и девчонки.

«Хлопковый фронт»... Малыш, ты на войне,
Трудись со взрослым наравне.
Руки больные покрыты коростой,
Первоклассник ниже куста ростом.

–Не слишком лют мороз?
–Холодно немножко.
В замёрзшей ладошке сухая лепёшка…
Пойми ты вполне: хлопок нужен стране
На бомбы и на рубашки.
Вкалывайте, первоклашки!

Год от года сборы повышают
«Голубые корабли» на бумажке.
Это хлопок на морозе собирают
Дети-первоклашки.

Собирают, счастливые, плача.
Да сопутствует всем удача…
Председатели стали Героями –
                              им отдали силёнки
Первоклассники – мальчишки и девчонки.

Даёшь план поскорей!
Всё ж прошу учителей:
Подотрите ребятам носишки,
Подтяните им, малым,  штанишки.

ЖЕСТОКОСЕРДИЕ

Я был жестокосерден,
Я был немилосерден.
Ничьих советов я не принимал.
Друг за меня переживал,
А недруг громко ликовал.
Я всё равно себе не изменял.

Хоть тишины и мира я желал –
Всё ж  каждый день устраивал скандал.
«Спокойнее будьте, сдержанней…»
Я всё равно себе не изменял.

Полюбилась девушка-неровня.
Подольститься  я не пожелал.
«А вернулся б – жили бы по-царски…»
Я всё равно себе не изменял.

Шептали мне:  «Хитрее будь, проворней…»
Под эту дудку так и не сплясал.
В ущерб себе что белое, то – белым,
Что  чёрное,  то чёрным называл,
И никогда себе не изменял.

Но сердце чувствует отчётливо и ясно –
Друзья, я счастлив, всё прекрасно:
В Ташкенте  лучших я поэтов превзойду!
Или домой  вернусь, позором смятый,
И там, обняв пушистый стебель мяты,
Смиренно у  ручья  на небо  отойду!

СКУЧАЮ

Живу в Ташкенте – по горам скучаю,
По  разнотравию   лугов скучаю.
По одуванчику – доверчивому другу –
Среди коробок каменных скучаю.

Под ливнем бегал я ещё вчера,
 И пел, лицо росою умывая.
Лукавых   бабочек ловила детвора…
По детству моему давно скучаю.

В Ташкенте лишь заря встаёт
Стук каблуков высоких уши рвёт,
Скучаю по скучающим по мне–
По босоногим я друзьям скучаю!

Ушёл я от тебя, мак алый, чистоликий,
Известности,  как счастья, ожидая.
Вокруг на нежных пальцах злата блики…
Я ж по мозолистым рукам скучаю.

Что мной не узнано досель, узнал,
В огромном городе беспечно согрешая,
В мечтах дворцы и замки воздвигал –
Теперь по дальним далям я скучаю.

Чуть  в городе  обманщиком не стал,
Жил, сердца теплоты не отдавая,
И так давно Тебя не навещал –
Сейчас по чистым родникам скучаю.

ПОД ДЖИДОЙ

Берег сая. Осень. Ночь
С другом милым чья-то дочь…
Шёпот тихий, озорной
Под джидой.

С молитвы дед домой
Приплёлся чуть живой –
И в  сердце – как иглой –
Под джидой!

– Старая, где ты?
Позор и стыд какой!
Милуется дочь с парнем –
Под джидой!

Вставай,  сама пойди.
Лобзаются,  поди…
Сгори твой дом лихой
Под джидой!

А что же молодые?
Был весёлый той,
Живут своей семьёй…
И нет теперь секретов
Под джидой.

ДОМ СТРАДАНИЯ

Горемычная, нежная, скромная,
Слёзы тайные льются рекой.
Ни вдова, ни жена ты законная
День за днём и луна за луной.

Будь ты Зайнаб, будь ты Кумуш
Оставит тебя без защиты твой муж,
От ревности ты никуда не уйдёшь,
В доме страдания гибель найдёшь!

Пусть он не бек, а пастух простой,
Пусть он бедняк, пусть он изгой,
Но в сердце твоём воцарится покой,
Когда он твой…Когда только твой!

Дом страдания – символ разлуки,
Для обеих в нём  яства – яд.

Ни любимого вам, ни супруга,
И дворец превращается в ад.

Будь ты Зайнаб, будь ты Кумуш
Оставит тебя без защиты твой муж,
От ревности ты никуда не уйдёшь,
В доме страдания гибель найдёшь.

ТЮБЕТЕЙКА

Лишь у поэтов и приверженцев традиций
Наш головной убор не сдал ещё позиций.
При вкрадчивых шагах,
Приглаженных власах,
Неловко тюбетейке на главах.

И тиснённые – в три копеечки,
И из Чуста  тюбетеечки,
Переливчатые андижанские,
И жемчужные маргиланские,
Неотъемлемые, многоценные
Вы в кино остались, незабвенные.

Но почему лишь у приверженцев традиций
                                        и поэтов
На головах такая вот   краса?    
                               
Задаю вопрос я, сам  при этом,
Шляпу нахлобучив по глаза.

Родной убор теперь –  история, литература,
Хоть тюбетейка всем нам по сердцам…
Вокруг бурлит кипение культуры,
Зато вниманья меньше к головам.

Лежат на полке тюбетейки Миртемира и Гуляма,
Мы забываем их беспечно и упрямо.
Но тюбетейка в душу смотрит нам в упор…
В  узорах – всепрощающий укор.

Поменьше б наших сделок недостойных.
Без тюбетеек много сёл и городов.
Иль тюбетеек нет теперь пристойных,
Или,  достойных тюбетеек, нет голов.

ПОДОШЛО ВРЕМЯ «НОВОСТЕЙ ДНЯ»

Сквозь тусклый свет чредой событья на экране,
Сидит на корточках мальчонка на айване,
В рубашке грязной умостился на рогоже,
От телевизора глаз оторвать не может.

А жизнь вокруг него кипит ключом,
Грохочет в грузном небе грозный гром,
Дождь каплями молотит двор и дом,
Бабуля бегает за скачущим телком…

Она телятю, задыхаясь,  проклинает:
«Чтоб лопнул ты!», и колышком грозит.
А внук на корточках в обтрёпанных штанишках
За новостями пристально следит.

МАЛЫШУ С ПОЛЕВОГО СТАНА

Так смотреть, малыш, совсем негоже –
Чистый, честный человек я всё же,
И меня качали в зыбке терпеливо
Давней осенью под этой кривой ивой.

На бескрайних полях повзрослел я тоже,
Видел я столько рук с треснувшею кожей…
Строки вдруг наплывать начали во сне,
Из-за них пришлось Ташкент навестить и мне.

Там  не знал Ойбека,
Не читал Гуляма,
Забыл Миртемира,
 Усмана Насыра…

Нет, только Навои под звуки ная
Открыл мне красоту родного края.
Но взгляд твой пристальный
                всё наблюдал за мной,
Что хочешь ты? Скажи, я пред тобой!

Не смотри так,  мальчонка с хирмана.
Ты –  я. Стихи свои – боль сердца – посвящаю,

И путь тернистый, но прекрасный предрекаю,
Тебе, двойник мой, с полевого стана.

И любит Родину лишь тот чистосердечно.
Об этом всему миру я скажу,
Кто, приложившись к иве с колыбелью,
В глаза посмотрит смело малышу.

ПИСЬМО МАТЕРИ

Как осенью прекрасна Фергана –
Кишлак родной всегда подобье рая.
Ах, мама, как по дому я скучаю!
В садах, наверное, айва уж поспевает…

По холмам смешные жеребята
Мчатся вихрем, искры высекая.
И монетки дарят волнам  сая
Все молодки, сыновей желая.

И о чём ты думаешь, вздыхая,
С трепетом поэта вспоминая,
Когда девы, мимо пробегая,
Тебя приветствуют, улыбками сверкая?

А я  по-прежнему бродяга бренный,
Несомый ветром,  как песчинка во Вселенной.
Известности у Бога попросил,
А счастья попросить забыл.

Как осенью прекрасна Фергана!
Подобье рая – милая страна…
Письмо закончил. Время вышло.
А Зеби, поди, замуж вышла?

* * *

Для тебя каждый день праздный,
Есть богатство, а совести нет,
Я – единственный в  мире несчастный,
А тебя счастливее нет.

Не спою я о рае сонет –
Мама, домик под крышей из глины,
Тот, где пролита кровь пуповины –
Мне другого прибежища нет.

Небеса и земля  – всё тебе,
Не коснётся тебя навет,
Нет желаньям твоим конца,
Нет и смерти, и кары нет.

Я не ангел – безвестный поэт –
Твой единоверец Мухаммад.
За грехи  попаду прямо  в ад…
В хадж поехать – так денег нет!..

ИЗ ЦИКЛА «ҚОРА ҚУЁШ»  («ЧЁРНОЕ СОЛНЦЕ»)

– Что это – жизнь, эй, человек?                         
– Жизнь – не взлетевшая птица.
– Что – сожаление, эй, человек?                        
– На что-нибудь, да сгодится.

–  Что есть удача, эй, человек?
– На айване ласточка весной.
– Что есть мечта, эй, человек?
–  Хватит, у меня живот пустой.

– Ты про обман мне скажи, человек.                   
–  Поле, где даже сорняк не растёт.
– Тогда что же правда, эй, человек?                      
– Страна, плодящая сотни сирот.

– Мне про любовь расскажи, человек.               
– Я никого не смогу полюбить.
– Тогда о  счастье скажи спозаранку!
– Лоханку похлёбки бы получить…
                      Баланды  большую лоханку…

–  Лоханка – что это,  эй, человек?
– Дружок, это жизнь на свете.
– Но баланда-то что, эй, человек?
– Пусть Сталин тебе ответит!

ИЗ ЦИКЛА «37-ЙИЛ ЙИҒИСИ» («РЕКВИЕМ 1937 ГОДА»)

– Что это – жизнь, эй, человек?
– Жизнь – улетевшая птица.
– Что – сожаление, эй, человек?
– Сон в усталых зеницах

– Что есть удача, эй, человек?
– То – две руки трудовые.
– Что есть мечта, эй, человек?
– Дороги мои роковые.

– Ты про обман мне скажи, человек.
– Ложь – долгая сказка поэта.
– Тогда что же правда, эй, человек?
– Сердце в крови – правда это.

– Что есть печаль, эй, человек?
 – Жалости сладкой игрушка.
– Счастие что, эй, человек?
– Чёрного хлеба горбушка.

– Чёрный, тяжёлый хлеб – это что?
– Друг:  вера в законы природы.
– А вера-то что,  скажи,  человек?
– Спроси у «врагов народа».

НА ВСЁ ОН СКАЖЕТ «ДА»

Дивлюсь я: никогда  «мне мало» он не скажет,
Не верящий пусть просит сердце напрокат.
Протянет на ладонях,  не откажет,
Отдаст: «Оно твоё, мой брат»

Я до рождения узнал его прекрасно,
Младенцем я узрел его в раю.
Хотел бы мельником я стать – напрасно,
Ведь глядя на него, дастаны я пою.

* * *

В том великолепном доме
Одногодку повстречал
От неё, высокомерной,
Вмиг покой я потерял.

Ликом – полная луна,
А улыбкой – чистый цвет.
Разбалована она –
На неё управы нет.

От кокетливой  девицы
Где мне уважение?
Мне сулят её ресницы
Лишь одно презрение.

На прекрасный этот дом
Мне смотреть не надо бы –
Наказанье поделом
За грехи, за жалобы

Не то дерево рублю,
И не к той бреду горе…
Как в глаза я посмотрю
Своей старенькой сестре?

КРАСАВИЦЫ

Красавицы, как удаются вам обманы!
Красива ваша ложь и яркая  улыбка…
Красиво ставите вы нам капканы,
Красивы ваши очи – сердцу пытка.

Собою вы гордитесь, недотроги,
А счастье есть? Пусть скажет кто-нибудь…
Красиво вы сбиваете с дороги,
Красиво возвращаете на путь.

Красавицы, как вы красиво льстите,
Души сокровища присвоив без зазренья,
Красавицы, как вы красиво мстите,
Ушедшую любовь отдав на униженье.

Порою вы, как ива, беззащитны,
Но видит жертву взгляд ваш ненасытный.
Пришло ли время для красивого обмана?
Красиво ставите вы нам капканы.

переводы Розы Казакбаевой

НА БАБОЧКУ Я ОБМЕНЯЮ…

Богатство все я обменяю на бабочку в моем саду,
И жизнь свою на радугу, что в чистом небе, я менять пойду.
Сияньем город весь покрытый бетоном жалит мне бока,
Никак к такому не привыкну, съедает здесь меня тоска.

И даже если дом мой станет великолепнейшим дворцом,
На глиняный кирпич сменяю дворец, глупцом прослыв при том.
На поэзии я не помешан, и вить мне не надо гнездо,
Однако, как поэт известен, но все готов отдать назло!

Сменяю на кусочек дыни я славу бренную свою,
Для своего живу народа и скромно песнь о нем пою.
И все, годами написал что в свою толстенную тетрадь,
На сумаляка пиалу готов я поменять.

НЕ ПЕЧАЛЬСЯ, СЕРДЦЕ

Не печалься, сердце… Не молчи, не грусти,
Мой отец – белый тополь, он укроет в пути.
Моя матушка – ива, мята стала сестрой,
А сестренкой – тюльпан мне, с длинным стеблем-косой.

Как луна одинока, так и я одинок,
Без родимой сторонки я давно бы иссох.
Горный пик стал мне братом, а братишкой – орел,
У великой природы сам я крылья обрел.

И вы спросите если: «А сидишь ты на чем?»
– На соленой землице, мне она – отчий дом.
Облака – мне постель, в них по небу плыву
И касаюсь крылами о земную траву.

Вспышка молний – улыбка, ну а слезы мне – дождь,
Лев меня с леопардом берегут день и ночь.
Не считал никогда я кровных, личных врагов,
Если смелы – за них бы жизнь отдать был готов.

Но живу и не знаю, кто друзья мне, кто нет…
Рядом только мой спутник – Бог один на весь свет.

Перевод с узбекского Валерия Райхеля

• Назад
• Вперёд