Александр Колмогоров (1951)

Родился 29 января 1951 г. в Ташкенте. Актер, режиссер, драматург, поэт. Член Российского авторского общества и Союза театральных деятелей России. Окончил факультет русской филологии Ташкентского Государственного университета и театральную студию при Русском драматическом театре им. Горького. Работал актером и режиссером в Ташкентском театре юного зрителя (ныне – Молодежный театр Узбекистана), театре «Ильхом», Театре Ленинского комсомола (г. Ростов-на-Дону). Автор либретто музыкальных комедий «Крошка», «Убей меня, голубчик!», «Моя парижанка», «Козырной король», пьес «Тайна царя Грубияна», «Рыжий – белый – полосатый», «Солдат и принцесса», «Путешествие Маршака», «Великий козел». Стихи публиковались в альманахах «Молодость», «Малый шелковый путь» и др. Книги стихов «Созвучие» (1981) и «До востребования» (1990). С 1997 г. живет в Москве.

* * *
Ветер осенний с далеких морей
Гнет тополя, точно мачты фрегатов.
Криками чаек и песней пиратов
Бредит листва городских тополей.

Пыль подоконников бредит дождем.
Мутным. Холодным. И не отвертеться,
Если пойму: Краснокожим Вождем
Через заборы, кратчайшим путем
Лезет мне в душу ташкентское детство.

Тащит во двор облетающий наш,
В прежнюю улицу, к прежним ребятам.
В ту, где веселым от горя пиратом
В бричке подкатит к нам дядя Юлдаш.

– Сашка! Неси из колодца воды! –
Крикнет, стуча деревянным протезом.
Слева на кителе вспыхнет надрезом
Орден черешневый Красной Звезды.

Мы на минуту оставим футбол.
Он из кармана достанет конфеты,
Сдунет махорку и выкрикнет: – Го-ол! –
То ли смеясь, то ли плача при этом.

Уголь развез. Его бричка черна.
В черных усах седина серебрится.
Знаем: по улицам с песней носиться
Будет он в бричке своей дотемна.

Где эта улица? Где этот дом?
Срыли. Состав над домами несется.
Светится буковка «М» над колодцем
Синим, от холода мутным огнем.

Бог с ней.
…Но только бы ветер с морей
Гнул тополя, точно мачты фрегатов,
Только бы помнили песню пирата
Город, листва городских тополей.


ПЕСНЯ ШАБАШНИКА

Когда отпустит вожжи суета
И ветка легкомысленно качнется,
Я вспомню: существует жизнь во-он та, –
В которой моя женщина смеется.

Есть дивный колокольчик у нее:
В любое распоследнее ненастье
Он скрежет, болтовню или вранье
Веселым звоном превращает в счастье.

На перекрестках жизни кочевой
Мне не хватает этих переливов.
Когда-нибудь и я вернусь домой,
Чтобы себя почувствовать счастливым.

День встречи, поддержи меня, приснись.
Облей водой из нашего колодца…
А я уж заработаю на жизнь,
В которой моя женщина смеется.



* * *
Сижу, как вкопанный,
в тени
срубленного дерева.
Ау, Зиедонис!
Что тебе видно
из-под твоего моста?

Хорошо рождаться на родине.
На родине предков.
Предки моей дочери
родились в Азии,
в райских садах,
дышащих адским зноем.
Пустили корни
в тени срубленного дерева.
Зашвырнули топор
в Сыр-Дарью.
Чтобы плыл в океан,
к затонувшим ракетам.

Ау, Зиедонис!
Топор не проплывал?


БЕДАНА
Звезды плавятся в небе ночном.
Бедана свиристит за окном.

Тополиные пыльные ветки
К занавешенной тянутся клетке.

Непонятной тревоги полна,
«чиф-чифи» – свиристит бедана.

Огонек сигареты ночной
Воспаляется раной сквозной.

«Чиф-чифи… чиф-чифи…» Ерунда:
Бедана – не от слова «беда».


* * *
1.
Я позвоню моим друзьям,
В их города, дома, поляны.
Мы за Марковского Толяна
Поднимем горькие сто грамм.

Во сне приходит и молчит.
И верным взглядом сверлит душу.
А мы его привыкли – слушать,
Знать, что струна его звучит.

И то родство, и песни те,
И голос тот – забудешь разве?
Он весь – как хулиганский праздник
В сиреневой Алма-Ате…

Нам без него искать слова,
Наивно и упрямо веря,
Что где-то он откроет двери
В сиреневые кружева.

2.
Он оставил друзьям два снимка.
И на каждом – хмельной, не старый.
Первый – с женщиною в обнимку,
А второй – со своей гитарой.

Снимков было, конечно, больше:
Мы артисты и корчить рожи
Были поводы. Но, чем дольше
Мы живем, тем фотограф строже.

Мы хохочем на ранних снимках,
Слава Богу, не понимая,
Что на время стоим в обнимку,
На прощание – обнимаем.


ТАШКЕНТ

М. Книжнику

В саду накрыли стол последний раз.
Хозяева куда-то уезжают.
Вино и фрукты. Шашлыки анфас.
И все писать друг другу обещают.

Накрыли. Стол. В который раз. Опять.
Кто следующий? Может, мы? Не знаю.
И душно под сиренью танцевать,
Битлам косноязычно подпевая.

Немое туркестанское кино.
В нем надо обниматься рядом с домом.
В нем не пьянит прощальное вино,
Когда идешь по городу пустому.

По городу, который нас связал
Восточными тугими чапанами,
По городу, который нас спасал,
Когда дрались до крови пацанами.

Он нас мирил с врагами. Ревновал
К отъездам ранним. Истекал арбузом.
С улыбкой наши судьбы рифмовал
С землей Аллаха… Кто кому обузой

Однажды стал? Он нам? Иль мы ему?
Но сколько ни носи под сердцем слово,
Оно не пригодится никому,
Пока сюда не возвратится снова.

Просмотров: 5854

• Назад
• Вперёд