Григорий Коэлет (1954)

Григорий Коэлет (Капцан) родился в Фергане. В 1969-1981 гг. жил в Ташкенте, окончил Ташкентский художественный институт. В 1990 г. эмигрировал в Израиль. С 1998 года живет в Голландии (Леердам). Публикации в журналах «Звезда Востока» (Ташкент), «Ио» (Иерусалим), «Алеф», «Зеркало» (Тель-Авив), «Поэзия» (Милан), «Митин журнал» (Санкт-Петербург); антологиях «24 поэта и 2 комиссара» (Санкт-Петербург), «Поэзия и Фергана», альманахе «Малый шелковый путь» (Ташкент). Представитель «Ферганской поэтической школы».

ЗАБЫТЫЙ КРАЙ
Живем под линией.
Кто ее прочертил?
Кто продлил нашу жизнь?
И отрастил гирлянду седых цветов...

Эти игрушки: мишки, зайцы, попугаи –
для детей нарисованы клоуном пестрым
и размножены на каждом лице,
на каждом окне, на всякой надежде,
кончающейся самоубийством.

В местах, где наша любовь цеплялась
в камнях виноградной лозой,
дикой травой под кромкой крыши –
узлы телеграфных проводов, растянутых
над детским криком, над бессмысленным
желанием жить или умереть.

ТРАЕКТОРИЯ
Гонимая ветром листва уплывала
В воронки пещер.
В борьбе со сном не проснуться всю жизнь,
Раскачиваясь от будней к будням.
Встретимся в лодке Харона,
Не снимая руки с оболочки дней.
Мягкой руки в белых чернилах распавшихся
Черепков молочной бездны.

ДВОЕ
Я расскажу тебе сон. Как однажды
я провалился в снег.
Лежал на спине, погружаясь все
ниже и ниже.
На дно мусорной свалки.
Ты не услышал мой сон,
укрывшись газетными новостями, тихо шептал:
как я ненавижу.

ОТЕЦ
Если это не я пишу, кто же двигает ручкой по этому листу бумаги?
Кто говорит эти слова, заслонившись куском целлофана?
Я не мог знать, как распадаются вылепленные лица и руки.
Скульптор ушел и не вернулся.
Я сидел на площади и лупил камнями муравьев.
Их расплющенные тела заполнили всю площадь.
Это не всё.
Я ронял их в бутылочки с водой и наблюдал, как они медленно умирали
От нехватки кислорода, как вытягивались их лапки, и они устав бороться
Опускались на дно.
Мой отец научил меня любить.
Он взял меня на руки и обжег недельной щетиной мои щеки.
От него шел запах тяжелой работы и одиночества.
Я потянулся к нему и вошел в стеклянные сосуды наполненные
Жидкостью.
И понял, что не страшно умереть, разглядывая жизнь в увеличительное
Стекло.
Ведь со мной мой отец.
Он обнял меня и выпустил птицей в небо.
Еще раз.
Хочу вернуться к тебе.
Я постоянно люблю тебя.
Твои скульптуры снова в земле.
Твои ладони уместили бы всю мою жизнь.
Мы расстались.
Ты лежал в реанимации и медленно уходил.
А я внутри по-прежнему ребенок, обоженный объятиями отца.

НА ОСТРИЕ СНА
Держась за подол, волочилась тень
по иероглифам мостовой.
Под столом пиршества, обгладывая кости,
прятались псы.
Я так презирал себя за то, что сумел
полюбить свою жизнь.
Слепым поводырем бежала мысль впереди
ее создателя.
Он вспоминал детство, окуная босые ноги
в теплую пыль.
Таким я застал его, пишущим планы на вечер:
позвонить, поехать...
В новом 5755 году по еврейскому летоисчислению
он уснул в маленькой кухоньке на сломанной
табуретке.
В полночь его обнюхал кот.
В половине первого он видел, как таракан
шевелил усиками в шкафчике от посуды.
Он никогда не плакал, когда вспоминал
свою жизнь.
А сейчас, если его разбудят, он очнется
младенцем.
Завтра не наступит никогда. Он не узнает себя –
грызущего бесконечно сладкое время.

• Назад
• Вперёд