Хамид Исмайлов (1954)

Поэт, прозаик, переводчик. Родился 5 мая 1954 года в г. Токмаке (Кыргызстан). В 1974 году окончил Багратионовское военное училище, затем – несколько факультетов Ташкентского Университета. Два поэтических сборника («Сад», 1987; «Пустыня», 1990) вышли в Ташкенте, несколько экспериментальных книг (визуальная поэзия, found poetry, бук-арт) – в начале 1990-х гг. в Москве. В 1992 году эмигрировал из Узбекистана. Автор научных работ, книг прозы (в частности, «Спичрайтер, или Книга семи стоянок» (М., 2006)). Переводы на русский стихов, прозы и драматургии Абдулхамида Чулпона («И прозвучит еще мой саз» (М., 2008)). Автор проекта «Собрание утонченных». Публикации в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Новый мир», альманахе «Малый шелковый путь». С 1994 года живет в Лондоне.

ЗАРЕВО ЗАХОДЯЩЕГО СОЛНЦА
Куда ты уходишь, солнце?
Глаза, бежавшие со всех ног,
тебя не сумели догнать,
река потеряла надежду
меж двух своих берегов,
и плещется, ищет по дну,
одни облака находя
с недавним запахом солнца.
Куда ты уходишь, солнце?
Земля ведь так одинока,
и небо раскрыто настежь
в безбрежность печали моей.
У далей свои причуды –
увидеть, как люди плачут,
как будто их крылья из детств
уже ни на что не годны.
Куда ты уходишь, солнце?
Оставив тропинки без далей
и полю заставив молиться
сутулые спины холмов.
О чем их глухая молитва?
О том ли, что тяжестью в сердце
лежат безответные люди,
как корни стеблей, разрывающих небо –
куда ты уходишь, солнце?

ГЛИНА ПРИОБРЕТАЕТ ФОРМУ
Приоткрой свою дверцу, молчание,
в шепот хижины над колыбелью
сонной глины.
В длинных пальцах свирельного ветра
просыпаются к новому дню
и кувшинки, и маки.
Но умелее в этом небо –
лепит купол воздушного замка,
замещая лазурью глазурь.
Эй, гончар, изваяй мне молчание,
и смотри, чтобы в сердце ребенка
не пропало ни слова.

МЫ ВСЁ НАШЕПТЫВАЕМ
Сестра, преврати свой голос в цветущую вишню,
в белую тень гроздьев каленого бубна,
или в извивы косичек свирельного ветра
над школьницей робкой, в шепот вернувшей стихи.
Сестра, опусти свои руки в два медных кумгана,
в прохладу воды, что нежнее дрожащего блика
в лете литом. И станешь сама рукодельем,
и руки прольются струйками медленных пальцев.
Сестра, отзови свою грусть из песочных часов,
отмеченных шагом той нищенки – гулкой и мрачной,
как будто по палой листве древнего городища
всё ходят дожди, нас научившие плакать.
Сестра моя – жизнь...

СВЯЩЕННАЯ ФЛЕЙТА
Слова ушли за знойным днем
речкою – речью
прокрался во флейту
печалящий вечер.
Выросли травы до неба –
звездами стали –
не преодолели
пределов печали.
Камень, теряя тяжесть названия,
пятном заклубился,
достиг сердца, и
в печаль обратился.
Угрюмый бык пронес полей прохладу
по рынку пустому –
печаль на закланье
светлому дому,
где старцы, наполнив пиалы,
старость встречали.
И с ними молчала
флейта печали.

Молчание,
запрокинув лицо в изразцовое небо купола,
увидит двух голубок в слуховом оконце...
молчание в мечети, почти что в мечте,
на камни надгробий устало опустится,
веки прикроет от зноя улиц,
не знающих выхода...
молчание
старушкой в кружеве морщин
у разрушенной стены усыпальниц
протянет иссохшие пальцы
к ничтожной подачке твоей ли –
молчание...

РЕВАТИ
Ну что ты, девчушка, разве об этом плачут?
Есть город и люди. И в городе много солнца,
есть глина построек – мечетей, макбар, минаретов,
есть люди, которые мнут эту глину руками.
Деревья, и те свои корни в земле забывают,
стволы превращаются в двери, навесы, устуны
и вещи другие. И в них ведь нуждаются люди,
которые пилят цветущее дерево вишни.
Еще есть проулки, где можно обжечь себе ступни
под стенами с тенью, не достающей земли.
И ходят по ним старики, и за ними старухи,
и носят с собою печальные думы свои.
Сырцовый кирпич обсыпается сквозь наслоенья,
и в трещинах стен прорастает сухая трава.
Земля остается землей даже в древних строеньях,
в которых давно не живет ни один человек.
И есть, наконец, глинобитный забытый домишко,
где вишни растут, закрывая ветвями все окна,
тяжелые тени лежат над холодным арыком,
и старая мама должна бы навстречу выйти...
И выжженный город с размазанными куполами,
с окраины дальней где запах миндальной пустыни,
как маленький холмик, врастает в горючую землю...
О чем же ты плачешь? Мы едем к другим городам.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Веди нас, пыльная дорога,
в самое свое сокровенное –
даль, полную ветра.
(Махая белыми платками,
ветер в реке отразится
всплеском весла.)
Неси нас, долгая река,
к своим незасохшим истокам,
в долину венчальных яблонь.
(И в паутину сбросит воздух
плод, набирающий соки
между землею и небом.)
И будь нам небом и землей,
дом наших светлых детств,
навеки оставленный нами.
Храни, земля, своих детей...

САД
Я дверь открываю – она превращается в дерево, скрипит на ветру.
Прикроюсь от ветра – а он превращается в дерево,
лезет как сквозь дыру.
Я дыры ладонью заткну – ладонь превращается в дерево, немеет тотчас.
Немея, я друга зову – а он превращается в дерево, шумит напоказ.
Мне кажется, рвётся душа – она превращается в дерево, роняет листву.
Я плачу, я жду не дыша – и плач превращается в дерево
пальцев, приросших к лицу.
Я брошусь к тебе, чуть жив – и ты превратишься в дерево,
и сквозь твои ветви закат
Посмотрит не взглядом чужим – последним из племени деревом
на всеми покинутый сад...

• Назад
• Вперёд