Мырзагали Дарибаев (1907-1942)

Мырзагали Дарибаев — поэт, прозаик и драматург, один из зачинателей современной каракалпакской литературы.
В своей поэме "Айымжамал" М. Дарибаев изобразил жизнь сельской молодежи, борющейся с остатками кулачества. В поэме "Айпара" рассказывается о тяжелой женской доле в дореволюционной
Каракалпакии. В 1939 г. писатель написал поэму "На границе" — драматический рассказ о событиях на озере Хасан, о героизме защитников Родины. М. Дарибаевым созданы также поэмы "Калжан" и "Оборона Кунграда".
Первая пьеса М. Дарибаева на историческую тему "Коклен-батыр" (1938) принесла ему заслуженный успех. Вскоре он создает пьесу "Мечта", рассказывающую об освободительной борьбе
каракалпакского народа против власти хивинского хана в середине прошлого столетия. В последние годы жизни драматург написал пьесу "Новые люди"— о героях стройки. За заслуги в
развитии национального театра М. Дарибаеву было присвоено звание Заслуженного деятеля искусств Каракалпакской АССР.
Наиболее значительным прозаическим произведением М. Дарибаева является незаконченный роман "Одна из тысяч".
М. Дарибаеву принадлежат переводы многих стихов Пушкина, Лермонтова, Низами. Он перевел на родной язык поэму Байрона "Чайльд Гарольд".
Мырзагали Дарибаев погиб в 1942 г. во время авиационной катастрофы.


В САДУ

Листья зеленые
Ярче шелков,
Ветер играет ветвями...
В саду
Слышится шум молодых голосов:
Солнце, и ветер, и люди в саду.
Говор, и гомон,
И смех без конца,
Радость весны наполняет сердца,
Хмурого здесь не увидишь лица,
Сколько веселья весною в саду!
Бродит по жилам
Тревожная кровь,
Черным каракулем вскинута бровь.
Юноше голову кружит любовь —
Девушки рядом гуляют в саду.
Трубки еще
Не держал он в зубах,
Вижу раскрытую книгу в руках...
Свежими розами воздух пропах —
Девушки ходят, смеются в саду!
Смуглой подруге
Смущенной рукой
Розу подносит наш юный герой,—
Вспыхнуло сердце счастливой мечтой...
Как хорошо им сегодня в саду!
Слово за словом —
И дружба видна,
Будет их дружба чиста и верна,—
Об    руку ходят любовь и весна,
В этом счастливом, цветущем саду!

Перевод А. Ситковского


ХАЛБИКЕ

В далеком уголке родного края,
Где Калли-куль красуется, сверкая,
В кольце дремучих зарослей тугая,
Ты в этот мир явилась, Халбике.

Ты в годы юности хлебнула горя,
Ходила ты всегда с тоской во взоре,
К твоим ногам упали косы вскоре, —
Я был твоим соседом, Халбике.

Слезами ты рассвет встречала каждый,
Душа томилась, как цветок от жажды,
Змея тебя ужалила однажды, —
Все хорошо я помню, Халбике.

Лежала на челе печать неволи,
Калым — цена твоей печальной доли,
Пылали на твоих руках мозоли, —
И это я запомнил, Халбике.

Но шел мудрец и вывел на дорогу
Тебя, сказав: «Иди со мною в ногу».
Таких, как ты, за ним шагало много..
Кто это был, ты знаешь, Халбике?

Был это Ленин — всех начал начало,
Друг неимущих, недруг капитала,
С годами мудрость ты его узнала —
Вождя всех угнетенных, Халбике.

Своей улыбкой чистой, лучезарной
Ты Ильичу должна быть благодарна,
Своим трудом, почетным и ударным,
Обязана ему ты, Халбике.

Работая, учась вдали от юга,
Я не имел свободного досуга,
Чтоб навестить тебя, моя подруга, —
Давно мы не встречались, Халбике.

Но вот я побывал минувшим летом
В ауле нашем, мной не раз воспетом,
Его по старым не узнать приметам, —
Аул наш обновился, Халбике.

Все дышит новью возле Калли-куля,
Иная жизнь кипит теперь в ауле,
И дети тех, что прежде спину гнули,
Дарили мне букеты, Халбике.

Каков его размах, его величье,
Восторженно горят глаза девичьи,
Всех перемен, поверь, не мог постичь я,
Таков теперь аул наш, Халбике.

Я мог бы рассказать еще немало
О том, как время новый мир ковало,
О гордых людях нового закала, —
Всего не перескажешь, Халбике.

А впереди дерзанья и успехи,
Мы в коммунизм идем от вехи к вехе,
Тем, кто штурмует, не страшны помехи,
Будь среди самых первых, Халбике!

Перевод Г. Юнакова.


ПАРТИЗАН

Он был схвачен врагами нежданно
На исходе весеннего дня.
На проселке ждала партизана
Подготовленная западня.
Били пленника долго, жестоко
И опять привели на допрос,
Окровавленный, в кровоподтеках,
Он стоял, словно к месту прирос.
«Вы не вырвете силой ни слова!.. » —
Прохрипел он своим палачам.
Били пленника снова и снова,
Кровь текла по опухшим плечам.
«Не открою вам тайны военной,
Мне измены язык незнаком, —
Повторял истязуемый пленный
Изуродованным языком, —
Не боюсь я ни петли, ни пули,
Мне не страшен звериный ваш суд,
До победы дойду ль, не дойду ли —
Ваши пытки меня не согнут.
До последнего сердцебиенья
Я отчизне своей послужу,
Бесполезны все ваши глумленья,
Я вам тайны своей не скажу.
Нет, до вздоха последнего буду
Верен клятве солдатской своей —
Никогда я не стану Иудой,
Никогда я не выдам друзей!.. »
Офицер, багровея от злобы,
Прорычал, наводя пистолет:
«Отведите бандита в чащобу,
Приготовьте злодею обед.
Накормите его до отвала,
Пусть он помнит о нас до конца,
Угостите штыком вместо сала,
Не жалейте для гостя свинца».
Но, с презреньем взглянув на садиста,
Бросил пленник свирепому псу:
«Не пугайте солдата, фашисты!
Я в могилу секрет унесу.
Сквозь объятия смерти костлявой,
Сквозь бои мне победа видна,
Не уйдете и вы от расправы,
Мы за все вам отплатим сполна».
И взревел истязатель:
«Не надо Угощать партизана свинцом!
Жаль на эту собаку заряда,
Закопайте бандита живьем!.. »
Гнал ефрейтор героя по чаще,
Не скупился на брань и пинки.
След от ран его кровоточащих
Жадно слизывали стебельки.
Шелестели деревья прощально
И махали герою листвой,
И звенели о чем-то печально
Соловьи над его головой.
Что отчизны любимой дороже
Для того, кто идет умирать?
И бойцу захотелось до дрожи
Этот мир необъятный обнять.
Но конвойный, с утроенной силой
Подтолкнув его, выпалил:
«Гут! Рой, скотина, поглубже могилу,
Здесь найдешь ты последний приют!..»
Как болят воспаленные раны...
«Шнеллер! Шнеллер!» — командует враг.
Смерть стоит за спиной партизана,
Остается до пропасти шаг.
Неужели исчезнуть из мира?..
Но могила отрыта...
И вдруг Пленник бросился на конвоира
И оружие выбил из рук.
И мгновенно взметнулась лопата
Над поверженным наземь врагом,
И мгновенно свершилась расплата —
Стало меньше одним палачом!..
Соловьи, встрепенувшись, запели,
Будто новую радость суля,
И восторженно вдруг зашумели
Молодою листвой тополя. Тишина.
На востоке светает.
Партизана встречает рассвет.
Говорят, что и ныне шагает
Он нелегкой дорогой побед.

Перевод Г. Юнакова.


НИЗАМИ

Ста тысячам арыков не сравниться
С одной рекой, что с горных круч стремится,
Сто тысяч звезд, мерцающих в эфире,
Нам не заменят солнца в этом мире.

Сто тысяч крохотных степных растений
Не смогут дать нам благотворной тени,
Сто тысяч строк поэта-графомана
Не стоят строчки мудрого дастана.

Лишь тот поэт бессмертьем обладает,
Чьи мудрые слова не умирают.
Поэт уйдет, покинет землю эту,
Бессмертны лишь стихи — душа поэта.

Ушел от нас и Низами когда-то,
Пять рек его, однако, чтим мы свято,
И ныне полноводны эти реки —
Неиссякаемы они вовеки!

С красавицей Аму их волны схожи,
Их капли — жемчугов любых дороже,
Подлунный мир украсив, реки эти
Привольно растеклись по всей планете

Пусть умер Низами, но, не увянув,
Пять рек его сияют — пять дастанов.
Его слова — соцветие вселенной,
Им вечно в мире жить, они — нетленны.

Учись у Низами — и для народа
Создай поток, чьи воды слаще меда.
У Пушкина учись! Лишь труд упорный
Воздвигнет памятник нерукотворный.

Перевод Г. Юнакова.


АЙПАРА

I.

С любимой гулял я в цветущем саду.
Аул меж деревьев мигал огоньками.
А ночь, выводя за звездою звезду,
Как котика шкурка, чернела над нами.
Мы долго бродили. Присев на скамью,
Я нежно ласкал шелковистые косы
И слушал с волненьем подругу свою,
Её прерывать не решаясь вопросом.
Гнетущая правда промчавшихся лет
Кипела в любом ею сказанном слове.
Казалось, что не было в мире и нет
Суровее правды; печали суровей.
О том рассказала ей мать - Айпара.
(Для старых людей в нем едва ли что ново
И все ж мне об этом поведать пора).
Возьми, Айпара, повтори свое слово.

II.

—Послушай, родная, мой горький рассказ,—
Слитась в нем тяжелая доля людская...
Она говорила, и слезы из глаз
По тонким морщинкам скользили, сверкая.
—Тяжелые тучи накрыли аул
Нахлынувший дождик шумел бесконечно.
Казалось, луну кто-то в небе задул
И звезды, как будто, погасли навечно.
Все спали, закончив свой день трудовой.
Уже лучезарные сны наступали.
Коровы в хлевах, погрузившись в покой,
Чуть слышно во тьме но привычке жевали.
И вдруг, словно гром расколол тишину,—
Ударили выстрелы огненным взлетом,
Проснувшись, аул заметался в плену,
Коровы, мыча, разбивали ворота.
Рыдала, стеная, суровая тьма,—
Слеза материнская с детской сливалась.
Раскрытые настежь стояли дома.
Катился грабеж нарастающим валом.
Мы знали, что это пришел жаумут—
Песков каракумских разбойная шайка,
Она презирала тяжелый наш труд,
Кормили ее лишь ружье да нагайка.
Теперь, когда славит работа людей.
Все кажется это и странным и диким...
Моя Генжегуль, нет на свете вкусней,
Чем хлеб, заработанный потом великим-
Но дальше послушай... Связали меня
(А было тогда мне пятнадцать годочков)
И вместе с другими, от дома гоня,
Хлестали плетьми... Как я плакала, дочка!
Грабитель не внемлет и детским слезам,
Противно душе его чувство пощады.
Разбойники гладили холки коням,
Бросая на нас вожделенные взгляды.
Уже за спиною вершина Атжол,
Гора Ак Шунгиль проплыла стороною,
Рассвет, как цветок лучезарный, расцвел,
А мы все шагали пустынной тропою...

III.

И вот потянулись тоскливые дни,
Сменяясь такими же точно ночами.
И только бессильные слезы одни
Тогда мне надежными были друзьями.
А мать призывала на помощь к себе,
Шептала отца сокровенное имя,
И таяла, таяла в рабской судьбе,
Тяжелой, недетской печалью томима.
Бежать? .. Но врага обмануть нелегко,
К тому же дорога одной не подсилу.
Я думала, что от родных далеко
Сойти суждено мне девчонкой в могилу.
А как безгранично любила я жизнь.
И все-таки смерть показались спасеньем,
Когда мне хозяин сказал:
-    Подчинись!
Желанье мое—это бога веленье.
Припала к ногам запыленным его И так я молила:
-    Не надо! Не надо!
А он понимать не хотел ничего
И шел на меня опьяневшей громадой.
-    Ой, дядя!—кричала я, землю скребя.—
Я девочка,к маме пустите скорее!
-    Затем и схватил я в набеге тебя,
Что в жизни девчонки всего мне милее!
И он рассмеялся... А сердце во мне
Казалось, совсем онемело от муки.
Сама я, как будто пылала в огне,
К нему протянув умоляюще руки.
Тогда он вдруг выхватил острый клинок:
-    Упорствовать, значит, решила? Ну, что же
Ты хочешь, чтоб кровь твою выпил песок?
Подумай, ведь жизнь возвратиться не может...
Не помню, откуда решимость взялась:
Рванулась вперед я стрелою из лука,
И в землю воткнулся клинок заискрясь...
Всё это случилось мгновенно, без звука.
По-волчьи хозяин взглянул на меня.
И сразу разбойничьим страшным ударом
В глазах потушил он сияние дня,
Как будто слепил их расплавленным варом.
Потом по земле он меня волочил.
Впивалися в тело колючки сурово.
И снова, и снова, грозя колотил,
Но я не слыхала ни боли, ни слова.

IV.

-    Не знаю прошло сколько тягостных дней
Пока я сумела на улицу выйти.
Мне солнце тогда показалось светлей,
Чем раньше, до всех этих страшных событий.
На жизненном это бывает пути.
И радостно, если, ломая невзгоды,
Встает человек, обреченный почти,
И вновь себе силы для жизни находит.
Но я проклинала попрежнему край,
Куда, словно в петлю, судьба затянула,
Вдруг вижу, парнишка идет—Карабай—
Ближайший сосед по родному аулу.
С волненьем к нему я навстречу пошла.
И он, оглянувшйсь, пожал мою руку:
-    Ты стала не той, что когда-то была,—
Попали сюда мы на смертную муку.
И сам он, казалось, держался с трудом:
В глазах не сверкали веселые искры.
В них слезы горели печальным огнем,
А силы душевные таяли быстро.
-    Что делать, что делать?..—шептал Карабай—
Как слабый костер, мы погаснем в неволе.
А мне бы хотелось увидеть свой край
И вместе с отцом поработать на поле.
Послушай, давай убежим, Айпара.
Быть может, судьба к нам жестокой не будет.
-    Быть может...—и словно свалилась гора
С плечей моих —
-    Пусть нас дорога рассудит!
Решили мы завтра бежать лишь зайдет
Горячее солнце и звезды зажгутся,
Украсив собою большой небосвод,
И люди законному сну предадутся.
Я так никогда не ждала темноты!
И вот она хлынула легкой прохладой.
И месяц глядел на меня с высоты,
Как будто шепча "волноваться не надо".
А сердце стучало тревожно в груди,
И мысли одна за другою летели,
Кто знает, что встретится мне впереди,—
Смерть рядом и очень далеко до цели.
А где Карабай? Что случилося с ним?
Минуты томительно шли в ожиданье.
Собаки разгневанным лаем своим
Пугали глубокое ночи молчанье.
Я думала: знать, нам бежать не судьба.
И стало так горько, что руки упали.
Вдруг слышу шаги:—Это ты, Карабай?
-    Пошли,—прошептал он, - пока не поймали.
Мы кинулись в ночь, словно в черный провал
(Луна посветила и где-то пропала),
В лицо ветерок нам прохладой дышал,
И слышалась жуткая песня шакала.
Мы часто теряли дорогу, тогда
Нам кто-то шептал, что не будет спасенья,
В глаза беспощадно глядела беда
И злобно смеялась над нашим волненьем.
Но снова вела нас дорога вперед,
И страхи на время опять отступали.
Казалось, что бог нас несчастных ведет.
О том, что нет бога, тогда мы не знали.
И вот перед нами джингиловый лес,
Он голые ветви раскинул уныло,
Как будто здесь осень спустилась с небес.
Хотя до нее далеко еще было.
И снова волнений настала пора,—
О лесе мы слышали разные толки.
-    Давай-ка по палке возьмем, Айпара,
Они пригодятся- здесь водятся волки.
Мы шли озираясь.
Неспешно вставал
Рассвет, разливая багровые краски.
И лес был похож на гигантский коралл,
Который ты можешь найти только в сказке.

VI.

-    Опять обжигал нас неистовый зной.
И голод и жажда нещадно томили.
Две черствых лепешки несли мы с собой
И вот по куску от одной отломили.
-    Нам нужно беречь их,—сказал Карабай,
Не скоро увидим просторы родные,
Попробуй короткий здесь путь разузнай,
Когда пред тобой лишь колючки степные.
Уже вечерело. И снова вдали
Джингиловый лес багровел величаво.
Казалось мне: там, притаившись в пыли,
Нас ждет с нетерпением волчья орава.
Как быстро над нами сгущалася тьма!
И скоро глухою застыла стеною.
А мысли в отцовские мчались дома,
Свергая суровую тьму пред собою.
Сгоняла усталость струя ветерка.
Но вдруг в беспросветной таинственной дали
Зеленые вспыхнули два огонька
И следом за нами они побежали.
-    Смотри, Айпара!...—Мы замедлили шаг.
И два огонька заметались на месте.
-    Да это же волк...—и от страха душа,
Казалось, во мне никогда не воскреснет.
А волк заскулил, и мгновенно тогда
Еще налетели зеленые искры.
-    Вот нас, Айпара, и настигла беда
Теперь от волков не отделаться быстро.
И мы побежали, и звери рысцой
С пронзительным воем невидимо мчались,
Стараясь загнать нас в стальное кольцо,
И время от времени злобно рычали.
Когда мне казалось —погибель близка,
В джингиловый куст, пересохший за годы,
Метнул Карабай огонек с коробка
И дрогнули ночи тяжелые своды.
Звериная стая замолкла. И свет
Пронзительных глаз заметался в испуге.
И снова, как блеск отдаленных планет,
Застыл перед нами в магическом круге.
-    Давай, Айпара, отбиваться,—и взял
Лепешку бесценную друг по несчастью,
На части проворно ее разломал,
И крикнул:—Накормим звериные пасти!
Он в каждый кусочек влагал, как рубин,
Пылающий уголь и потчевал стаю,
И волк извивался уже не один,
В беспамятстве землю сухую глотая.
Тогда Карабай, не шадя своих рук,
Швырял головешки. Запахло паленым.
Отчаянья волчьего яростный звук
Летел в темноту, словно ветер по кронам.
Но вот долгожданный рассвет запылал,
Звезду за звездой в небесах задувая.
И мы услыхали, что кто-то скакал ..
Я молча взглянула в глаза Карабая.
Не волки теперь нас пугали. Они
Ушли, унося обожженные глотки
Наверно, погоня, заметив огни,
Задумала взять нас в разбойничьи плётки?
Совсем не успев ничего предпринять.
Увидели: кони несутся галопом...
Мы так и остались на месте стоять,
Объятые страха гнетущим ознобом.
-    Вы живы?—спросил человек на скаку.—
Покончили дело без нашей атаки?—
Я вспомнить без слез этот миг не могу.—
То были охотники каракалпаки.
Мы им рассказали откуда идем
И что испытали в неволе суровой.
Они, накормив нас, коротким путем
Направили к дому с приветливым словом.
-    Моя Генжегуль, как был светел тот час,
Когда перед нашим восторженным взором,
Сверкнув синевою девических глаз,
Предстали до боли родные озера.
Когда над зеленой каймой камышей,
Где тихо волна пробегает литая,
Вспорхнули шумяшие стаи гусей
И уток рванулись крикливые стаи.
Казалось, что кто-то могучей рукой
Из тела свинцовую выгнал усталость
-    Ну вот, Карабай, и дошли мы с тобой.
До дома теперь нам немного осталось!
С хорошей улыбкой сказал Карабай:
-    Спасение наше похоже на чудо.
Прошу: ты меня иногда вспоминай,
А я .. я тебя и вовек не забуду.
Любимый аул показался вдали.
Мы дальше итти не могли—побежали
Казалось, что сами нас ноги несли,
И ветры приветливо в уши шептали.
Увидев меня, обняла горячо
Родная моя и бесценная мама.
Ее поцелуям потерян был счет. .
-    Вернулась... А мне и не верится, прямо.
Ты знала бы сколько бессонных ночей
В слегах провела я тебя поджидая!
Теперь будет в нашей семье веселей...
И вновь целовала меня, обнимая.

VIII.

Не часто в ауле бывал Карабай
За лето два раза появится разве.
В работниках жил он.
В отеческий край
Хозяин его отпускал лишь на праздник.
А годы летели, и каждый приход
Его я встречала с волненьем сердечным.
И глядя на нас, улыбался народ:

-    Быть вскоре еще одной свадьбе, конечно.
Все так и случилось. И мать и отец
Сказали:—Ну что же, жених небогатый,
Он любит тебя и в труде молодец,
А это для жизни дороже, чем злато
Придет твое время и ты, Генжегуль,
Поймешь, как тогда меня радость пьянила.
Мы свадьбу сыграли в горячий июль.
Уж я и не помню гостей сколько было.
Быстрее, чем птицы, помчались года,
Согласье сердец наших не нарушая.
Куска не съедала одна никогда...
Иною любовь не бывает, родная!
Но разве узнаешь про жизнь наперед.
Мгновевье—и радость разбилась на части,
Как ветром неистовым сорванный плод,
Когда по садам пролетает ненастье.
Война разразилась... И царь повелел
Народу надеть боевые шинели.
Он сердца людского и знать не хотел,
Хотя в нас от горя сердца почернели.
Как водят овец на убой, повели
С ватагой товарищей и Карабая...
Давно они скрылись беззвучно вдали,
А мы все стояли, крича и рыдая.

IX.

Жизнь сразу сломалась. Бывало и так,
Что я и лепешки сухой не имела.
Достатка не мог мне оставить батрак,
А людям до этого не было дела.
И писем желанных не слал Карабай
Душа в неизбывной печали томилась
Хоть в петлю от муки такой полезай...
И как я с петлею тогда не сдружилась!
Гляжу—зачастил к нам богатый Бекман.
Под семьдесят лет ему было в ту пору.
Плешивый, седой. Обыщи сотни стран —
Едва ль кто страшнее отыщется скоро.
Он сделать хотел меня третьей женой
В обмен на овец— он имел их немало.
Отец, что скрывать, не однажды со мной
Об этом говаривал. Я же молчала.
Однажды сижу я за прялкой, пою,
Беззвучно горячими плача слезами.
Мне вдруг показалось, что душу мою
Безжалостно давят стальными клещами.
Не помню я тягостней этих минут.
Так страшно на свете остаться без цели!
Уж лучше б убил меня злой жаумут,
Уж лучше бы волки девчонкой заели!
Но вижу—вбежала веселая мать: —
-    Засмейся, как раньше, моя дорогая!
Гляди—улыбнулося счастье опять—
К тебе прилетело письмо Карабая!
А мне показалось, что сам он вошел —
Высокий, стремительный, сильный, плечистый.
И стало на сердце вдруг так хорошо,
Как будто в родник окунулася чистый.
Взяла я конверт и смотрю на него
(Не каждого грамоте в прошлом учили)
И тут только мать поняла, отчего
Глаза мои снова в печали застыли.
Мать вышла, в волнении хлопнув дверьми,
А через минуту вернулась с мальчишкой:
-    Читай, Даулет, поскорей не томи,
Но помни—письмо посерьезней, чем книжка.
И начал читать не спеша Даулет:
"Моя Айпара чернобровая, здравствуй!
Родителям—самый нижайший привет
Пусть жизнь будет их слаще всякого яства.
Голубка моя ясноглазая, ты
Ждешь писем, сдружившись с печалью своею.
Я все исписал бы бумаги листы,
Что в мире есть, только писать не умею.
Словами бумагу покрыть не пустяк.
Мне больно, что в жизнь я безграмотным вышел.
С трудом, но нашелся каракалпак,—
Сейчас он по просьбе моей все отпишет.
Родная, мне так без тебя тяжело!
Разлуки три месяца стали годами.
Куда бы солдата судьбой не несло,
Ты всюду стоишь пред моими глазами.
Мы ехали долго на странной арбе.
Здесь поездом эту арбу называют.
Вот если бы в ней прокатиться тебе!
Но будет ли так, Айпара, я не знаю...
Казахские степи ему нипочем,
Его не страшат и уральские горы.
Он мчится и ночыо, он мчится и днем,
Могучим гудком оглашая просторы.
Пылает огонь в нем. Из черной трубы
Кидаются в небо полотнища дыма.
Мелькают за окнами строем столбы,
Как будто ветрами назад относимы.
Нам разные люди встречались в пути.
На лицах у всех и печаль и забота.
Знать, тоже не просто здесь счастье найти
Тому, кто ест хлеб, заработанный потом.
А царь еще взял на войну сыновей...
Нужда, как и всюду, не знает пощады
Все громче и громче молва средь людей
О том, что с царем рассчитаться бы надо.
У русских есть Ленин—большой человек.
Я слышу о нем каждый день и повсюду.
Он знает, что делать, чтоб счастье навек
Товарищем стало рабочему люду.
Зовет он сражаться с жестоким царем.
В таком-то сраженьи себя мы покажем!
И если страну свою в руки возьмем,
Мы слово тогда настоящее скажем!
Мы баев тряхнем как деревья в саду
Во время уборки плодов золотистых.
И выгнав свою из аулов беду,
Мы сделаем жизнь, словно солнце лучистой.
Ты жди меня, радость моя Айпара.
Дай руку пожму я твою на прощанье.
Нам в поезд грузиться настала, пора.
Сигнал заиграл уже. До свиданья".

X.

-    Спасением было письмо для меня.
Отцу я сказала:—Забудьте Бекмана.
И он к нам не хаживал с этого дня.
Другую, наверно, менял на барана.
Я стала батрачкой. Вставала чуть свет,
Ложилась, когда темнота наплывала.
Я видела—счастья попрежнему нет,
И все же ночами о счастье мечтала.
Я знала—его принесет Карабай,
Ведомый по-ленински русским собратом.
Все так и случилось. Поднялся наш край.
Услышав октябрьского грома раскаты.
И я, что когда-то рабыней была,
Вдруг стала хозяйкой огромной Отчизны.
На это мне партия право дала.
Мне славить ее до скончания жизни."

XI

-    Вот, что рассказала мне старая мать.—
И так Генжегуль облегченно вздохнула,
Как будто бы тяжесть, что трудно поднять,
С плеча своего, наконец-то столкнула.
Мы долго молчали, но думы одни
Кипели в нас—думы о Родине милой,
О том, что живем мы в чудесные дни
И нет этих дней непреклоннее силы!
Над нами сверкал многозвездный июль,
Веселая песня плыла стороною.
-    Давай погуляем еще, Генжегуль.
Так жить хорошо, так легко мне с тобою!
1935—1936

Вольный пер. Г.Некрасова.

• Назад
• Вперёд