Шукрулло (1921-2020)

Шукрулло (1921)

ТАШКЕНТ, ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ

(Главы из поэмы)

Двадцать шестое апреля.

Рассвет.
Уже ночь ушла.
Еще утра нет.
Сон спокоен, как жизнь.
Жизнь спокойна, как сон.
И вдруг…
Из груди города —
стон!
…Или не стон!
Может, это —
взлетела ракета,
самолеты летят на парад,
из пушек палят
в честь рассвета?

Нет, не это.
Ничего не понять!
То ли страх,
то ли смех,
только — общее,
только — у всех.
Завизжало у всех ворот,
криком разжало каждый рот,
на каждых часах пробило.
Но что это было?
Земля как будто собралась родить,
вдруг ощутив толчки в глубинах тихих,
но заметалась в корчах схваток диких
и не успела нас предупредить!
И роды неудачные прошли:
вокруг тебя — печальные руины.
Твой дом — еще от прадеда — старинный,
твои воспоминания — в пыли.
В пыли — пиры, и свадьбы, и лета
проказ, ничьим приказам непокорных…
В пыли лежит могильная плита.
Неужто в чем-то виноват покойник?
Тебе, земля, покоя не давал,
топтал тебя, цветами не украсил?
А впрочем, что там… Разговор напрасен…
В пыли — верблюд, и глиняный дувал,
и рукописи — тот бессмертный пыл,
который из души вернется в души…
Вернется… Если только не задушит
бездушная, бессмысленная пыль!
Стою с опустошенною душою
у дома, где мне с детства все знакомо…
И ухожу от дома. Он чужой.
Он для меня страшней чужого дома!
Шаги шатки и робости полны.
Боюсь, что стоит мне ступить потверже,
земля взбрыкнет и понесет, как лошадь,
и сбросит нас со взмыленной спины!
Ты весь сейчас, мой век,— в моей судьбе
и в этом недоверии тревожном…
Ах, надо быть и вправду осторожным,
двадцатый век, ступая по тебе!
Как будто не отеческий, не мой,
он понимает в этот день весенний —
мой город, потрясенный и немой,—
как много ты таишь землетрясений!
Землетрясенье — бестелесный враг,
нет у него ни мускулов, ни крови.
Что от него спасает? Что укроет?
Земля ореховой скорлупкой — крак!
Когда оно случится — ну и что же
Лекарства нет. И, видимо, не будет
По странам,
храмам,
травам,
нервам —
дрожь…
Но все же —
что же вы молчите, люди!
Или ужас вас сделал вялыми?
Помолитесь получше сегодня!
И с посулами, да немалыми,
заклинайте имя господне!
Почему не кричите: «Дод!»,
даже если и дом разрушен?
Разве странные ваши души
нынче горе огнем не жжет?
Почему в пыли и чаду,
черепки ногами пиная,
не безумствуя, не стеная, просто ходите…
Почему?
Ответа нет.
Какая тишина!
Кого я вопрошаю?
Нет ответа.
Одни лишь взгляды гневные.
И это
меж городом и мною — как стена.
Я прошибаю стену.
Я иду.
Тоскливо мне, и нет конца тоске той.
Мы все сегодня ходим по Ташкенту,
гневясь и вопрошая, как в бреду.
А город тихо приходил в себя,
Как будто избавлялся от кошмара,
Асфальт подтаял от дневного жара,
Скрипит каток, по улице ползя.
Трамвай по рельсам звонко прокатил.
Запахло кирпичом и близким ливнем…
А кто-то уж, примериваясь к глине,
в ладони вязкий ком ее крутил.
Бежать? Конечно, примут… Но земля,
где предки эти деревца сажали…
Они вдогонку закричат: «Сбежали!»
И сердце твердо выстучит: «Нельзя!»
Наружу — скарб. Вся жизнь обнажена.
Так будем жить — действительно бок о бок,
совместно и всеобще, как в окопах…
А может, это все и есть — страна?
Да, но страна — страна еще и в том,
что вся она придет тебе на помощь.
Твоя страна… И это ты запомнишь,
чтоб никогда незабывать потом!

Перевод с узб. Риммы Казаковой

• Назад
• Вперёд