Улугбек Хамдам. Она чувствовала Восток душой...

Светлой памяти Н. В. Владимировой посвящается.

В роковой апрель 2009 г. ушла из жизни талантливый литературовед и замечательный человек Н. В. Владимирова, воспитавшая целую плеяду молодых ученых и переводчиков.

В 1997 году, когда я пришел в Институт языка и литературы Академии наук, Нинель Васильевна Владимирова уже давно работала в небольшом кабинете, расположенном напротив того, что выделили мне. Неожиданно она решила перебраться ко мне в кабинет за свободный стол. В то время я не осознавал смысла ее решения. Позднее, общаясь с ней, постепенно начал постигать его суть. Она любила одиночество, но все имеет свои пределы. Одиночества в ее жизни было в избытке, оно заполнило и внешнюю, явную, и внутреннюю, скрытую от посторонних глаз, ее жизнь. Поэтому она иногда тяготилась им, пыталась спастись от его бремени. Одной из основных, на мой взгляд, причин ее переселения из неплохого отдельного кабинета в мой, неприглядный, было желание избавиться от груза одиночества, довлеющего над ней. Во всяком случае, мне так казалось. Так в близком соседстве мы проработали вместе с Нинель Васильевной в кабинете № 435, расположенном на четвертом этаже Института языка и литературы, около тринадцати лет.  
Именно здесь было положено начало нашим добрым отношениям, нашему общению, проходили наши долгие, содержательные и полезные для меня беседы. Мы говорили на разные темы, обменивались мнениями, иногда спорили. Это была очень эрудированная женщина, большой профессионал, поэтому наши беседы обретали особый интерес благодаря ее неожиданным и мудрым высказываниям как знатока культуры, литературы и искусства, иногда в споре она горячилась, как ребенок. Я обращался к ней «Нинель Васильевна», она же звала меня по имени – «Улугбек», а позже искренне и трогательно стала иногда говорить мне «деточка». В ее характере удивительным образом соединялись качества, присущие русскому и узбекскому менталитетам. Это проявлялось в ее взглядах на многие жизненные явления, в отношении к окружающим и, главное, в речи. Говоря по-русски, грамотно и достаточно выразительно, расхожие и простые выражения и фразы она произносила обязательно на узбекском языке, и это была интересная особенность ее речи. Даже тогда, когда я старался разговаривать с ней только по-русски, она с удовольствием отвечала мне на моем родном языке. Как я и предполагал, такой способ общения с годами превратился в своеобразную культуру речи Нинель Васильевны. Необходимо отметить, что ее знание узбекского языка как результат специального изучения и чтения литературы было на несколько ступеней выше, чем просто понимание узбекской устной речи. Поэтому она без колебаний бралась за переводы произведений узбекских авторов прямо с оригинала. Работая с 2009 года в журнале «Звезда Востока», я столкнулся со многими переводчиками и с уверенностью могу заявить как редактор, хорошо знакомый с их деятельностью и проблемами перевода: сегодня переводчик, которому под силу без подстрочного перевода переводить оригинальный узбекский текст, если не редкость (что может быть преувеличением), то знаю точно, их так мало, что можно по пальцам перечесть. Но вряд ли их можно сравнить с Нинель Владимировой. Она прекрасно владела грамматикой узбекского языка, и вместе с тем, ежедневно общаясь на этом языке, душой чувствовала его. На протяжении всей жизни она исследовала современную узбекскую прозу (преимущественно жанр рассказа), начиная с начала ХХ века до сегодняшнего дня. Книга профессора Н. Владимировой «Развитие узбекской прозы XX века и вопросы художественного перевода», изданная после ее смерти – одно из ценнейших исследований узбекской литературы.
Несмотря на то, что Нинель Владимирова выросла и жила в Узбекистане, среди узбеков, она была человеком, рожденным и воспитанным русской культурой и духовностью, поэтому можно сказать впитала и соединила лучшие свойства русской и узбекской ментальности, что обусловило особый подход, методику исследования узбекской литературы, а это означает, что Н. Владимирова является исследователем особой категории, имеющим как никогда важное значение. Ее работы ценны тем, что отражают восприятие произведений узбекской литературы инонациональным ученым через призму другой ментальности. Поэтому справедливо будет подчеркнуть, что Нинель Васильевна занимала свое, особое, место в узбекском и русском литературоведении и переводческой деятельности. К сожалению, сегодня трудно назвать другого такого же крупного исследователя и переводчика, сумевшего бы восполнить пустоту, образовавшуюся после ее смерти, способного так искренне, от всей души посвятить себя изучению узбекской литературы, исследованию современной культуры древнего народа, несмотря на то, что корнями своими он уходит в другую культуру. Это усугубляет ценность научных работ Н. Владимировой. Теперь, после ее кончины, я все глубже осознаю и ощущаю все то, что не уразумел во время совместной работы в одном институте, точнее, в одном кабинете, бок о бок, и говорю себе: «Человеку не дано правильно оценить жизнь другого, это как рядом текущая и потому до конца не познанная река, да и сам человек – раб божий, не знающий, что с ним будет завтра».  
Конечно, Нинель Васильевна после себя оставила талантливых учеников, последователей, среди которых нужно отметить доктора филологических наук Замиру Касымову, кандидата филологических наук доцента Саодат Камилову, которыми Н. Владимирова могла бы теперь гордиться. То, что Саодат Камилова перевела на русский язык свыше тридцати рассказов современных узбекских писателей и в 2012 году с помощью Союза писателей Узбекистана издала их отдельным сборником под названием «Река души моей», а позже представила эту книгу на форуме переводчиков в Ереване и XIII Международном фестивале писателей, поэтов, переводчиков и литературных критиков в Москве (Липки), став лауреатом, свидетельствует о наличии достойных преемников.   
Я все еще помню ее чуть хриплый (наверное, это от сигарет) голос, звучащий по телефону, когда она иногда звонила мне. Говорила она на чистом ташкентском диалекте: «Улугбек, где вы? Можете сейчас придти ко мне? Я бы хотела обсудить с вами один вопрос». Конечно, по узбекскому обычаю в гости с пустыми руками не идут. Я покупал по дороге то печенье, то какие-нибудь сладости, поднимался на третий этаж дома, расположенного за магазином «Динамо» по улице Навои, и нажимал на звонок. Впоследствии я узнал, что она не любила громко звучащего звонка, поэтому, когда ждала гостей, заранее приоткрывала входную дверь. Она всегда усаживала меня за свой рабочий стол, заваривала удивительный чай из тех, что присылали ей друзья, родные или ученики из каких-то дальних стран.
Однажды она попросила меня подвезти ее на машине к могиле мужа. До сих пор я помню, как она, наклонившись, очищает могилу, с печально торчащим памятником, от сорняков и сухих листьев, опавших со стоящих рядом деревьев, кладет принесенные цветы.
В процессе формального и неформального общения, а в основном, беседуя в нашем 435 кабинете, я начал глубже понимать ее душу, чувствовать ее радости и боль, страдание от одиночества, дыхание сожалений, живущих в ее душе. И знаете, когда я в 2002-2003 годах писал свой роман «Бунт и смирение», в образе тети Ларисы, описывая ее внутренний мир, кажется, я невольно, краешком коснулся страданий, затаившихся в глубине сердца Нинель Васильевны. Возможно, внешне это совершенно разные женщины, но в романе плелись нити, внутренне объединяющие Нинель Васильевну и тетю Ларису. Да, неудивительно, что ей захотелось перевести этот роман! Хотя я не просил ее об этом, даже не намекал. В то время я не посмел бы! В общем, тогда я не думал о переводах своих произведений на другие языки. Я полагал, что об этом думать еще рано. Представьте себе, однажды, во время очередной беседы в нашем кабинете, она сказала: «Улугбек, я начала переводить ваш роман». Я... я как молодой писатель, безмерно обрадовался! Как сейчас понимаю, у меня был основательный повод для радости. Поскольку тот перевод возник не вследствие двусторонне выгодного соглашения автора и переводчика. Известный переводчик сам решил перевести с узбекского на русский язык понравившееся ему произведение...  
Нинель Васильевна скончалась в дождливый день...
Она жила, предчувствуя свою смерть. В последние месяцы и дни своей жизни она часто заводила разговор о своем здоровье, старалась что-то мне втолковать. Из ее слов можно было догадаться, что она как восточный человек серьезно готовится к смерти. Вскоре, в день ее ухода из жизни, это подтвердилось: покойная обдумала все – от начала до конца, день за днем, все этапы погребального обряда, рассчитала все до мелочей. Узбеки это называют «честностью и добросовестностью», а русские – просто «порядочностью». Да, Нинель Васильевна даже своей смертью, своим последним жестом указала на высокое достоинство двух народов, укоренившееся в ее сознании. И переводить этот жест излишне, поскольку она сумела сказать свое последнее слово понятным каждому, независимо от его национальности, языком, языком действия. Иногда начинаешь думать, как же здорово будет, если человек всегда будет совершать понятные и без перевода поступки!..
Во всяком случае, дорогие мои, события, связанные с Нинель Васильевной, память о ней по истечении времени рождают во мне именно такие мысли…

«Звезда Востока», № 2, 2015

• Назад
• Вперёд