Хусейн Шамс. Дед Саржанг (рассказ)

Хусейн Шамс (1904-1943)

ДЕД САРЖАНГ

I

Мы приехали в кишлак и никого не встретили ни в конторе, ни в чайхане, ни в кооперативе, ни на складе.
— Где колхозники? Где председатель?
Мой попутчик объяснил, что сейчас горячая пора и все на поле. А кооператив и чайхана откроются ночью.
— Пойдемте, я познакомлю вас с интересным человеком,— сказал он.
На маленькой терраске кооператива стояла кровать, а на ней полулежал старик с длинной белой бородой.
— Знакомьтесь, это дед Саржанг.
Старик встал, поздоровался и ушел куда-то, но вскоре вернулся с кувшином кислого молока и двумя лепешками.
— Не обессудьте,— сказал он.— Чем богаты, тем и рады.
— Ну зачем вы беспокоитесь? — смутился я.
Была весна, все вокруг цвело, и кишлак утопал в зелени. Пели птицы, журчали арыки.
У деда мохнатые брови, такие же белые, как борода. А на шее — сторожевой свисток.
— Ешьте, гости,— приглашал он.— Кислое молоко очень полезно, гасит жар в теле, очищает желудок. Да и вкусно.
Мы разговорились. Он рассказал о своей жизни:
Я был литавристом при дворе Худоярхана. И было мне семнадцать лет. На празднествах, зрелищах, вечерах бил я в литавры для веселья, а иногда мои литавры были вестниками смертной казни. Приговоренных вешали, а я на этой площади смерти исполнял свои обязанности — бил в литавры. Так несколько лет находился я во дворце хана и жил как собака. Ханские пиры и буйные забавы пахли кровью. Голод, слезы, кровавые расправы,— а они устраивают пьянки. Бедняки жили под страхом новых козней хана, беков, ханских сынков, боялись их кровавых мечей и, как загнанные волки, уже не надеялись на спасение.
Я навсегда покинул ханский дворец и вернулся в Андижан, в свой родной кишлак Хакан. А за то, что я служил во дворце хана, мне дали прозвище Саржанг — Воинственный. В кишлаке у меня не было земли. Я нанялся поденщиком в городе. А потом вновь вернулся в кишлак. Был издольщиком, арбакешем, сторожем. Чем только не пришлось заниматься — жить-то нужно было. «Значит, такая моя судьба,— думал я,— так у меня на роду написано.— И большая часть жизни, как проточная вода, умчалась в неизвестность».
Сейчас мне восемьдесят пять, а молодость свою я так ясно помню, будто это было вчера.
За свою долгую жизнь я видел несколько правителей: Худоярхан, потом его сын Маллахан, русский царь, потом Керенский, а потом Советы.
И поверьте мне, я говорю чистейшую правду,— зажил я только при Советской власти. Мне уже много лет, я отжил свое, а умирать, честное слово, не хочется. Я жалею, что родился так давно. И кажется мне, что не старею я с годами.
А удивляют меня некоторые молодые. Не могу сказать, что они не работают. Не вижу в них горения. В их годы я мог горы свернуть, но тогда нами никто не интересовался.
Вот так прошла моя жизнь. Прошла, как вода в этом арыке. Каждый кусок хлеба облит был потом и кровью.

II

В городе замешательство, суматоха. В кишлаке Хакан и того больше. Говорят, создают колхоз. Многие против: не пойдем. В колхоз идут ведь добровольно, а мы не хотим.
Началась перепалка между батраками и баями. Дед Саржанг слушает и тех и других и помалкивает. Только ворчит себе под нос.
— Удивительные дела творятся на свете — кому радость, кому слезы.
Дед Саржанг в этн дела не вмешивается.
— Мне уже много лет,— говорит он,— и не годится мне разбирать, что хорошо, а что — плохо.
Но увидел дед: после емельной реформы взошло для батраков и бедняков ясное солнце. И заметил, что кулаки присмирели. Это нравилось деду, с молодости лишенному достатка.
— Ага! — говорил он.— Пришло время, когда и вас тычут носом в землю. Эх, жаль, что я немолод. Я бы вам показал, как ходят верблюды в караване. А народная власть слишком милосердна, их бы не только из кишлака, но из вселенной выбросить.
Эти слова деда нравились беднякам. А когда увидел дед Саржанг, как стали жить вчерашние батраки, поверил он в силу колхоза. Батраки организовали в кишлаке еще два колхоза. Приезжал из города докладчик и выступил с речью. Но дед Саржанг не пошел на собрание. Его смущали разговоры об общем одеяле для всех и общем котле. А после, когда дед узнал, что это провокация кулаков, он долго ругался.
— Будьте вы трижды прокляты,— говорил дед, — н тут успели нагадить.
А в колхоз с каждым днем вступало все больше народа. Одни провокаторы затаились. И если их в кишлаке был десяток, то во всей стране — сотни, тысячи. Они и развернули агитацию против колхозов.
Дед Саржанг не мог понять, каким образом проникают эти провокаторы в разные учреждения и мешают организации колхоза. И в один из таких горячих дней дед Саржанг узнал, что многие батраки, с такой энергией взявшиеся за работу, сбежали. А записавшихся в колхоз кулаки и имамы запугали.
— Что это еще такое?— возмущался дед.— Николаевские времена вернулись? Кулаки лезут! В чем дело?
Дед сердился и нервничал. Он собрал несколько человек и произнес речь:
— Сейчас в город сбежали многие из тех, кто хотел вступить в колхоз. А в городе тоже порядка нет. Успокоить всех должны власти, а то не будет нам добра.
Н дед почувствовал себя молодым джигитом.
— Трусы вы,—сказал он.— Мужчина должен показать себя на поле боя. А вы чего притаились? Выходи на площадь. Я поведу. Пойдем в город, заявим, что будет колхоз. Собирай бегунов.
Бедняки решили действовать.
А на площади собрались кулаки и уже писали бумагу в город о том, что не желают объединяться и выполнять обязательство по хлопку. И вдруг появился на улице всадник.
— Эй вы, несчастные, замолчите! — крикнул он.— С батраками шутки плохи. Расходись!
Это был дед Саржанг. К узде своей лошади он привязал кусок кумача, сам надел алую чалму и в руках держал красный флаг. Дед выехал на середину площади.
— Люди! Знайте, .кулаки врут.
Ему пригрозили, что убьют, но он не испугался и еще громче закричал:
— Если ты бедняк, пойдем в город, заявим, что будет колхоз! И никто не свернет нас с нашего пути!
Деда окружили дехкане, и вся эта толпа двинулась в город. Кулаки испугались — плохо дело.
Дед Саржанг поехал в соседние кишлаки, и оттуда после его речей двинулись сотни дехкан. Город был переполнен народом.
На большом митинге от имени батраков Хакана выступил дед Саржанг.
— Нет пощады тем, кто станет нам поперек пути. Мы все идем в колхоз, а Советская власть — это власть бедняков.
Так дед Саржанг, бывший ханский литаврист, стал агитатором.

Андижан, 1932

Перевод Н. Владимировой

• Назад
• Вперёд