Гози Рахмон. Дом с голубями (рассказ)

Однажды в селе Саркенти, окруженном горными склонами Катта Чакила, родился достаточно крупный малыш, которого назвали Джумакул. Здесь жили узбеки из рода барлосов. В том же году очень далеко от села Саркенти, в краю, где шесть месяцев в году царствует холод, произошел государственный переворот. Удивительно, но отзвуки кровавых событий, как пелена с далекого кровавого горизонта, оттуда, где случилось это событие, перевалив через горы, достигла и этого села в канун совершеннолетия Джумакула. Да и как можно было тогда протестовать против Новой Власти, когда всякий вторил, что бай – это плохой человек и надо отнять его собственность, а мулла сбивает людей с пути, потому его необходимо сослать на каторгу!
А та, которой в будущем было суждено стать женой Джумакула, появилась на свет как раз в тот самый год, когда в соседнем селе Даралисой Бухарский Эмир, не выдержав натиска красных, бежал, покинув свой трон, а его казначей Мухиддин Махзум, вознамерившись переметнуться в Афганистан, сбился с пути и оказался в здешнем местечке Лангар Ота. Потом он выпустил фальшивые деньги и на базаре Калкама даже купил на них дюжину овец и коз и подался было в сторону Ургута, а здесь попал в руки красных и лишился всего нажитого. Жизнерадостную малышку назвали Маликой. Одна из ветвей барлосов почему-то была рыжеватого оттенка с голубыми, как у цветков льна, глазами. А барлосы из ветви Калтатой были темноглазыми и смуглыми. Мужчины выделялись статью, хорошим сложением. А женщины их племени все, как на подбор, были просто красавицами. Матери-кормилицы еще с младенчества омывали девочек душистой водой, настоенной на пахучем горном растении каравуш. Когда они подрастали, воздух вокруг них наполнялся пьяняще приятным ароматом гвоздики и базилика. Малика росла неотразимой прелестной девочкой, словно цветок гиацинта.
Однажды в возрасте 14-15 лет Джумакул пригнал в соседний аул стадо овец и заглянул к своей тетке. Приветливая тетя, указывая на маленькую Малику, сказала, что выдаст ее замуж за него, когда девочка подрастет. А если он не женится, то тетя насильно заставит его жениться. Джумакул очень смутился, не зная, как ему реагировать на такое заявление тети, и спешно ретировался. Он долго не мог забыть еще об одном произошедшем случае, о котором услышал тогда. В доме одного муллы в селе Даралисой нашли редкий портрет Амира Темура, что и послужило причиной ссылки хозяина.
В народе говорят, от судьбы не уйдешь, то есть, что на роду написано, то и свершится. Отец и два брата Джумакула оказались неимущими пролетариями, со своей домашней скотиной (3-4 головы) записались в колхоз. Никто не знает, как может совершенно здоровый человек, в здравом уме вдруг превратиться в неимущего. В народе говорят, что бедняк – это тот, которого Бог обделил даже в дровах и воде. Человека, который не может раздобыть для себя даже этого, только и остаётся назвать бестолковым. Представим себе, что у баев насильно отобрали всю их собственность и раздали беднякам. Но, как принято говорить у русских, «осел останется ослом», бедняк все равно не разбогатеет, не сможет разумно распорядиться имуществом. Именно такие первыми померли, когда вслед за войной наступил страшный голод.
Джумакул в семи-восьмилетнем возрасте ходил в школу в село Катта кишлок и кое-как обучился грамоте, а в пятнадцать лет начал работать в колхозе. Вначале он присматривал за ишаками, а потом стал конюхом. Его отправили в Самарканд на трехмесячные курсы подготовки зоотехников. В двадцать лет это был уже статный джигит, заведовал фермой и как-то кособоко ездил верхом на коне от отары к отаре. Очень скоро он возжелал стать председателем колхоза имени русского революционера Жданова, которого местные называли на узбекский лад «Гиждонов» или «Виждонов».
Этот колхоз сильно отличался от колхоза Янги турмуш в селе Катта кишлок, потому что там были и приличное пастбище для скота, и хорошие угодья под земледелие, и гектары виноградников. Колхоз им. Жданова был животноводческим, земли под земледелие было немного. На угодьях между горных возвышенностей, на горных склонах пахали землю волами, рыхлили и окучивали кетменями, выращивали ячмень и пшеницу. Вручную косили, связывали в снопы, молотили, используя быков, ссыпали урожай в мешки, грузили на ишаков и «Красным караваном» везли за 150 верст до станции Чумич. Четверо-пятеро болтливых старцев написали про это заявление и подались в Самарканд на прием к Юлдашу Ахунбабаеву. Благодаря его решению удалось отменить зерновой план «Жданова», и колхозу стало немного легче. Неустанный трудяга, постоянно голодный колхозный активист Джумакул, можно смело сказать, был всей душой предан своему делу.
А тем временем Малика достигла пятнадцатилетнего возраста и вступила в пору, когда от волнения стала просыпаться и пьянеть от собственного аромата. Вы когда-нибудь пили послеродовое молоко овцематки? Именно его очень любила Малика. Именно такого молочного цвета было и все ее тело. У нее была очень стройная фигура, особенно изящная, когда она, слегка наклонившись, входила в юрту. У этой девушки, никогда в жизни не видевшей усьмы и сурьмы, были тонкие, изогнутые полумесяцем, словно нарисованные художником, очень черные брови и длинные густые ресницы, и когда она сладко произносила «вой ман вулай» («ой, чтоб мне провалиться») и звонко смеялась, словно жемчужины осыпались на землю не только в доме, но и по всему Даралисаю. С тех пор, как ее сосватали за Джумакулбая, проживавшего всего-то за соседним холмом, она старательно готовила приданое: разные платочки, скатерти, кружевные платки, украшая их края разноцветными переливчатыми бусинками.
В другие времена за Малику и тысячи овец было бы мало на выкуп. Но у колхоза даже зародыш в животе овцематки и тот на счету. Отец Джумакула Кадыркул ничего не имел за душой. Он шлепал себя по лицу, чтобы щеки были румяными. От пощечин они ненадолго розовеют, но потом вновь становятся бледными.
Отец девушки тоже считал: «Найдешь ровню – отдай дочь замуж без выкупа». Перед всем честным народом он принял от Кадыркула в качестве выкупа только двух козлят да старую беззубую овцу, кое-что наскреб у себя, приодел свою прекрасную, как цветок, любимую, нежную дочку и сыграли они «большую» свадьбу. Многие тогда с уважением расхваливали отца девушки, мол, посмотрите, насколько он великодушен и щедр. Женщины села пели свадебные песни, вкладывая в них всю душу, звонко и красиво в честь уважаемых и почитаемых в селе жениха и невесты. Хорошо, что председатель колхоза, родной брат Джумакула, дал на время свою сивую лошадь с колхозным клеймом, чтоб привезти невесту. Друзья жениха и близкие подруги невесты веселились и резвились. В юрте, покрытой белой кошмой, занавеской отгородили место для новобрачных. Невеста, укутавшись в старую паранджу, покружила вокруг костра из колючего кустарника и приготовилась к почтительному поклону. Она была прекрасна, словно ангел небесный. Все остальное действо происходило в отгороженном уголке для жениха и невесты. Все, кто был на свадьбе, желали им долгой счастливой жизни, любви и удачи во всем. Все шло своим чередом, и Маликахон в течение двух-трех лет родила друг за другом двух здоровых малышей. Молока в семье было достаточно, дети росли здоровыми и крепкими, словно близнецы. У Джумакула тоже все ладилось. Его брата забрали в армию, и он вместо него стал председателем колхоза. Но самое интересное впереди.
Сыновей назвали Гулом и Кахрамон, построили роскошный новомодный дом. Такой прекрасный дом в Саркенти был только у них. Даже в окрестных аулах сколько-нибудь похожего жилья не сыскать! Барлосы с весны, все лето и до конца осени кочуют с отарами овец с одного пастбища на другое, а перед самой зимой возвращаются со всем скарбом в Саркенти и живут в своих развалюхах, темных, но достаточно теплых, а овец загоняют в наскоро сооруженные приземистые загоны. Известно, что потом в колхозе понастроили домики для чабанов и загоны для овец и коз полукруглой и круглой формы. Джумакул чувствовал себя человеком нового времени. Он пригласил строителей-поденщиков из других кишлаков, произвел планировку и разметку, заложил каменный фундамент, возвел глинобитные стены, соорудив таким образом добротный дом с прихожей, большими дверями и окнами. Этому дивились все в округе. «В больших селах и в Самарканде люди уже давно живут в таких просторных, светлых, уютных домах. Чем мы хуже их?» – говорил Джумакул. Он построил такой дом, не жалея средств. И даже побелил его внутри и снаружи, украсил большую комнату цветами, а на стене попросил нарисовать пару устремленных друг к другу сизых голубей, сказав при этом Малике, что один из голубей – он, а второй – она. Про себя он подумал, что попросит мастеров нарисовать на стенах еще семь голубей. Полюбоваться его домом приходили все сельчане. Была в доме еще одна диковина. В нише стояла коробочка под названием «патефон», из которой звучали песни. Сельчане очень удивлялись, как же это железная коробка сама поет?! Кому-то было интересно, кто-то – завидовал. А вот женщины сокрушались, мол, надо было им идти замуж за председателя…
Но, к большому сожалению, как только стала налаживаться счастливая жизнь, пришла большая беда – началась война. Никто не мог остаться в стороне. Рожок, звучавший в селе два раза в день, призывая сельчан на работу в поле, безостановочно звучал целых три дня. От его ужасного звука содрогались даже попрошайки. Собаки стали сутками выть, глядя в небеса. Кто-то предположил, что, наверное, людоед Эшназар снова ожил. Всюду звучало и всем управляло слово «мобилизация», которого до той поры никто не знал. Теперь у всех на устах звучала одна песенка: «Старый ты иль молодой, бери оружие и в бой!»
Джумакул только недавно получил красный, как огонь, билет коммуниста с изображением вождя народа. Он гордо носил его в нагрудном кармане, и билет согревал его сердце, как тлеющий уголек. Что же ему было делать? С одной стороны просторный дом с голубями на стене, два подрастающих сына, нуждающихся в отцовской ласке, и прелестная белокожая жена-красавица, источающая аромат, а с другой – вождь и война. Кого ему выбрать? И то, и другое ему очень дорого…
В тот день он принял твердое решение. Собрав у сельсовета всех сельчан, от мала до велика, он провел сход, на котором громко зачитал обращение товарища Сталина. Затем сказал, что теперь председательствовать могут и женщины, а место мужчин на фронте. «Кто хочет – записывайтесь в добровольцы! Начнем запись с Кадыровых, мой брат давно уже на фронте. А теперь на войну поедем я и мой средний брат. А кто проявит трусость, лично сам пристрелю!» У кого-то в толпе мурашки пробежали по телу, кто-то стал невольно трястись от испуга. В тот день Джумакул говорил очень пылко и решительно.
В родное село вернулся Джумакул только через три года. Вначале домой от него часто приходили маленькие треугольные письма, но через год вдруг перестали приходить совсем. Его мать, день и ночь не смыкая глаз ожидавшая писем от своих троих сыновей, ушедших воевать, не выдержала и слегла. А отец, получивший сразу две «похоронки» на двух первых сыновей, сколько ни пытался скрыть эту страшную весть от жены, не смог. В конце концов, и он слег с горя. Безжалостные жернова войны перемалывали, как зернышки, их исстрадавшиеся, из последних сил бьющиеся сердца. А беспощадная беда под названием «голод» без устали подливала на мельницу свою убийственную воду.
Горе и страдания кружили над всеми селениями, специально заглядывая в каждый дом в поисках жертвы. Тут бы хоть как-то заняться выращиванием пшеницы, но в горах нет пригодной для этого земли. Кое-кто из сельчан погрузил свой скарб на тощего ишака и в поисках хлеба отправился через горы в сторону Самарканда. А оставшиеся стали, словно дикие животные, искать и питаться различными растениями и кореньями. Людей косила лихорадка. Люди умирали со словами «Хлеба, хлеба…».
От горя и голода померла мать, а немного погодя и отец Джумакула. Похоронившая их Малика все слезы выплакала. Ни живые, ни мертвые не стали гроша ломаного стоить. Когда Малика похоронила старшего сына Гуломжона, от Джумакула пришло письмо, в котором именно о нем он справлялся в первую очередь. А через неполный год покинул бренный мир в малолетнем возрасте и младший сын Кахрамон, так и не дождавшийся возвращения с войны своего отца-героя. Он тихо угас на руках матери от голода и высокой температуры. Прежде прекрасная, как сказочная пери, женщина, хозяйка чудесного дома с голубями на стене, потеряв обоих бесконечно любимых юных сыновей, от безмерного горя окончательно сникла. Она сморщилась, словно поджаренные в масле грибы, прежде прекрасное, как наливное яблоко, гладкое и сверкающее лицо безвременно покрылось морщинами. Длинные волосы осыпались и поседели. А рядовой Джумакул Кадыров, не щадя себя, насмерть сражался на войне. Он попал в окружение и, не выдержав мук голода, вынужден был вкусить человеческой плоти, был ранен минимум десять раз, все его тело было изрешечено пулями и осколками. И когда он сталкивался лицом к лицу со смертью, перед его глазами тут же возникала та самая пара голубей, нарисованная в его доме, и две колыбели, которые раскачивала, напевая колыбельную, его любимая жена Малика. Он поклялся, что не умрет до тех пор, пока хотя бы один еще раз не увидит их. Эта клятва придавала ему сил, и каждый раз после очередного ранения он вновь упорно вставал на ноги, возвращался в строй и продолжал биться с врагом. Последний раз он получил тяжелую контузию головы и долго пролежал в военном госпитале, чуть не потеряв рассудок. Когда к его груди прикрепляли орден «Красной Звезды», он как раз находился именно в таком неадекватном состоянии. Кровь в сердце вскипала, а в голове, словно целый улей, постоянно гудело.
Наконец его отправили домой. Он с трудом вспомнил дорогу в родное село. Но любовь к родине, к своему дому и семье, как магнит, тянули домой. Он долго и трудно добирался до дома, но то, что увидел там, совсем лишило его рассудка. А увидел он, что теперь не было ни его заботливых родителей, ни двух любимых сыновей, только начинавших учиться ходить. На прежде снежно белых, узорчатых стенах отпечатались грязные полосы от воды, потоками льющейся из прохудившейся крыши. Ковры из птичьих перьев и другое имущество, видимо, были проданы из-за нужды в деньгах, словом, дом был совершенно разорен, на полу разбросана сухая трава. Стекавшая с потолка мутная вода совершенно испортила, обезобразила рисунок на стене. Нет-нет, такого не может быть. Малика, моя Малика, где же ты? Гуломжон, Кахрамонжон, мои голуби, где вы? Ему никто не ответил. Джумакул вышел и, глядя в небо, так дико взревел, что его крик был страшнее и прискорбней воя волчицы, лишившейся волчат, рева льва, потерявшего свою львицу. От этого рева содрогнулись горы вокруг и село Саркенти. Сбежавшиеся на его страшные вопли соседи и односельчане увидели Джумакула, дрожащего всем телом, изо рта его шла пена, а глаза уже ничего не видели. Этот мужественный человек, стойко преодолевший тяжкие муки, не раз смотревший в лицо смерти, прошедший через страшный огонь беспощадной войны, получивший множество орденов и медалей, сейчас лежал, как ребенок, на пыльной земле вниз лицом, бил по ней кулаками, плакал и ругался на чем свет стоит. Никто не решался к нему подойти, лишь три-четыре голодных мальчика в рваной одежонке от безысходности принялись горестно плакать вместе с ним. Хорошо, что вовремя подоспел лекарь Абдулла-табиб, который обучался врачеванию за рубежом – в Афганистане, Италии – и умел исцелять от недугов. Он нашел слова утешения и успокоил Джумакула. Лекарь принес в посуде, сделанной из тыквы, холодную родниковую воду, набрал ее в ладони и стал брызгать в лицо и на руки обезумевшего от неизмеримого горя солдата, обхватив голову обеими руками, бормотавшего что-то невнятное. Затем лекарь стал повторять: «Бисмиллохир рахмонир рахийм. Ло хавла вала куввата илло биллахил алиюл азийм. Уйди прочь, шайтан!» После третьего раза Джумакул внезапно смолк и стал озираться по сторонам. В это время Абдулла-табиб спешно подошел к нему и протянул воду. «Пей, сынок, эту воду, напейся вдоволь. Это вода из нашего родника Жонбулок, ты с детства пил ее и вырос на ней. Она очень целебная». Джумакул, не раздумывая, выпил всю воду одним махом. А Абдулла-табиб в это время повторял: «Лоилохо иллаоллох Оллоху акбар, Оллоху акбар». Как только вода была выпита, лекарь произнес: «Хвала тебе, хвала, Всевышний, что вернул его». Джумакул пришел в себя. Он, словно стесняясь, поднялся на ноги, отряхнулся от пыли, заправил гимнастерку и открыл объятия для Абдуллы-табиба.
– Дядя Абдулла, живы, здоровы ли вы? Получаете ли письма от Сатторкула? Мы расстались с ним в Житомире, и я его больше не видел.
– Племянник ты мой, дорогой наш председатель. Жив и здоров ли ты сам? Ты так нас напугал! Герой ты наш, поздравляю тебя с этими наградами! В народе не зря говорят, если час твой еще не настал, то хоть сорок лет воевать будешь, а все одно живым останешься, не погибнешь! А родители твои не дожили до этого светлого дня. Что ж, все мы смертны. А Малика, прекрасная моя невестушка, все так же неугомонна. Пошла на кладбище, вот-вот вернется. У вас еще будет много детей, целая жизнь еще впереди. А то, что Создатель сам подарил детей и сам же их забрал, пусть не огорчает тебя, а то прогневишь его. Ты настоящий джигит, ты мужчина, держи голову выше! Утешь Малику! Вон она, идет сюда, горемычная…
Увидев мужа, Малика запричитала:
– Простите меня, председатель дорогой, что не уберегла наших детей, не уберегла родителей. Простите. Убейте меня за это, если хотите, я согласна.
– Нет-нет, Малика, не говори так, ты ни в чем не виновата. Всему виной эта проклятая война. Подлый Гитлер во всем виноват. Я еще покажу этому гаду. Мы все равно победим. Враги не укроются от возмездия! – успокаивал ее Джумакул.
Малика, стесняясь Абдуллы-табиба, который в отцы ей годился, осторожно положила голову на грудь мужа. Холодный металл орденов и медалей на груди Джумакула, звякая, не давал Малике расслышать гулкое биение пылкого сердца мужа. Наконец-то они в своем доме, где суждено прожить им до самой смерти. Когда рядом любимый муж, даже в темную ночь свет не нужен. Муж и жена допьяна усладились запахом и близостью друг друга и крепко уснули. Хотя на стенах по-прежнему были грязные полосы, дом, освещаемый сиянием рассвета, казалось, и сам излучал свет.
Малика выскользнула из объятий мужа, вышла в переднюю, умылась, причесалась, отыскала лежавшее где-то подобие веника и принялась подметать двор. Джумакул так безмятежно и умиротворенно ни разу еще не спал за все три года, что он провел вне дома. Ему даже сны не снились, и многочисленные раны его не беспокоили. Когда шумно закипела над огнем вода в черном кумгане, Джумакул быстро встал с постели. Малика принесла теплой воды в посуде из тыквы (в те времена ведер просто не было) и поливала, помогая мужу умыться. Он мылся, шумно фыркая и брызгая водой. Затем надел военную форму, накинул на плечи халат, который остался еще со свадьбы, открыл вещмешок, вынул оттуда два куска черного хлеба, сахар и положил на скатерть. Но подарки, которые купил специально для сыновей, показывать жене не стал. Потом они вместе завтракали, пили чай, тайком наблюдая друг за другом…
«Она совсем отощала, видно и хлеба вдоволь не ела. А больные дети, которые умирают на руках один за другим, разве это не растерзает жестоко сердце матери?» – думал Джумакул.
«Мой бедненький муж, измучился совсем на войне. Живого места на теле не осталось. О чем это я, ведь вернулся живым. А сколько мужчин так и не вернулось обратно. А мой вернулся, живой, здоровый. Слава Богу! Тысячекратное благодарение Богу, что вернул мужа в мои объятия!» – думала Малика.
Это происходило поздней осенью. С деревьев осыпалась листва, ветки стали совершенно голыми. Только на веточках абрикоса остались висеть пос­ледние листочки, никак не желавшие отделяться от них и колыхаясь, словно маленькие флажки. А вот листья карагача увидят и снег, и резкий холодный ветер. Джумакул, до сих пор ходивший в военной гимнастерке и галифе и не отказавшийся от толстых военных портянок, перед самой зимой сделал то, что задумал уже давно. Он взял в руки нож, соскоблил штукатурку со всей стены, где была изображена пара голубей. Потом замесил жидкую глину и ровно оштукатурил ею эту стену. Не удовлетворившись этим, он и кирпичную печь разрушил в углу комнаты, а вместо нее соорудил сандал из ивовых досок. А окна, форточки и двери совсем заколотил. Теперь и зима не страшна, пусть приходит. По сравнению с теми зимами, что он пережил на войне, здешние – благодать.
Кое-как они пережили эту зиму, а в один из теплых весенних дней Джумакула вновь отправили на фронт. Но теперь враг отступал, сжигая все на своем пути. Необходимо было по пятам гнать фашистов туда, откуда они пришли, чтобы растоптать гадов в их же логове, а потом водрузить над Берлином красный флаг. Именно это и свершилось. Джумакул видел своими глазами, как над Рейхстагом водружали алый стяг. Реки несправедливо пролитой крови даже солнце окрасили в кровавый цвет. Победа в этой войне для каждого оставшегося в живых была бесценна. А для стоявшей за его спиной безграничной Родины эта Победа ценилась еще выше.
Джумакулу посчастливилось оказаться в рядах победителей, и он с грудью, увешанной дорогими боевыми наградами, вернулся на родную землю, к тому времени совершенно разоренную. Рядовой Джумакул Кадыров разрушил свой некогда единственный в ауле новомодный дом и построил обычное для этих мест жилище с простой глинобитной крышей, ничем не отличающееся от других. Он предпочел даже не белить свой дом, не украшать стены, чтобы ничего не сглазить, и жить в нем тихо и мирно. Джумакул не торопился обновлять жилье даже тогда, когда подросли его дети – четверо или пятеро мальчиков и девочек. Когда все вокруг крыли крыши шифером, он не стал ничего менять в своем доме.
Послевоенные десять лет были всецело посвящены восстановлению разрушенного хозяйства. Зарплата, деньги за выполненный труд превратились в ценные бумаги – обычный заем. Люди неустанно трудились целый месяц, а в итоге становились обладателями золотого займа – на деле обычного клочка бумаги. Бедность продолжала править бал. Джумакул – член партии – успокаивал себя и детей словами, мол, очень скоро всем станет хорошо, мы обязательно построим Коммунизм и заживем лучше других. «Славная КПСС» без устали вторила, что до Коммунизма осталось всего-то двадцать лет. Но именно в преддверии коммунизма началась перестройка. Бедная Малика умерла от болезни печени, так и не увидев этой самой перестройки, не успев выдать замуж старшую дочку Турсунтош, не увидев свадьбы своего сына Илашбая. А коммунист Джумакул, прежде не обращавший внимания на свои раны, внезапно совсем сник. Потом появились гипертония и сахарный диабет, но ни головы, ни хвоста Коммунизма нигде не было заметно. И даже если бы он вдруг где-то показался, зрение у Джумакула было уже совсем слабое, чтобы наверняка его узнать.
Перестройка вселила тревогу и страх в сердца людей. А тут еще свалилась напасть под названием «Хлопковое дело», из-за которой в тюрьмы было брошено немало прекрасных людей. Собрат Джумакула по оружию коммунист Обиддин, глубоко возмущенный тем, что его сына хлопкороба Олима, совсем немного проработавшего председателем хозяйства, несправедливо осудили, написал заявление и отправился прямо в Москву, но вернулся ни с чем, тут же слег от горя и отошел в мир иной. Смерть родителей человек переживает очень тяжело, но не менее тяжко он скорбит по умершим друзьям. Вот и Джумакул глубоко переживал кончину своих друзей и соратников: Обида, Маматкула. Ему казалось, что теперь настала его очередь. Когда умирает жена, потом один за другим уходят друзья и близкие, это заставит любого задуматься. Ведь лекарства в пожилом возрасте помогают только тому, у которого еще не иссякли интерес и надежда на жизнь. Однако надежда старого Джумакула была на исходе, ему казалось, что стоит упасть – он уже не поднимется.
Благо, однажды в селе распространилась радостная весть. Ожидался приезд первого руководителя области, который собирался провести встречу с ветеранами войны. И старого Джумакула тоже вспомнили, увезли на это мероприятие. В честь такого знаменательного дня Джумакул-бобо нацепил на свой халат орден «Красной Звезды». Первый руководитель долго и душевно беседовал с ветеранами, интересовался их здоровьем, бытом, насущими нуждами. Особое внимание уделил старому Джумакулу, поднял ему настроение добрыми словами, искренними пожеланиями, посоветовал пройти курс восстановления здоровья. Со светлой улыбкой он обратился ко всем участникам встречи и отметил, что очень скоро наступят добрые времена, и ветераны обретут второе дыхание, помолодеют. Его сердечные слова и пожелания по доброму повлияли на душевно уставшего Джумакула, он словно вновь обрел интерес к жизни, воодушевился.
Наутро у ворот Джумакула-бобо остановилась новенькая машина «Скорой помощи». Два молодых приветливых медработника в белых халатах осторожно под руки вывели старика из дома.
– Вы ведь фронтовик орденоносец Джумакул Кадыров, да? Мы из самого Шахрисабза приехали за вами по поручению Первого руководителя. Мы должны как следует подлечить вас, восстановить ваше здоровье. Не волнуйтесь, все будет проводиться за счет государства. Собирайтесь, обратно вернетесь уже без этой трости, мы гарантируем.
Джумакул уже давно не видел такого теплого отношения к себе. У него перехватило дыхание, на глаза нахлынули слезы.
– Спасибо, сынок, мне уже лучше. Да продлит Всевышний жизнь этого руководителя и одарит его благополучием и достатком! Я вижу в этом человеке великое будущее. Он приснился мне ночью верхом на белом коне. Будто он обращается ко мне и говорит: «Садитесь, дедушка, на лошадь, я увезу вас в большой город». А я ему отвечаю, что уже стар и немощен и не смогу забраться в седло. А сегодня он отправил за мной машину, большое спасибо. Пусть во всем ему сопутствует удача!
Джумакул должен был в течение месяца проходить лечение в одной из очень живописных лечебниц Шахрисабза с кристально чистым воздухом. Доктора и медсестры, словно ангелы бескрылые, с большой любовью и заботой ухаживали за ним, можно сказать, чуть ли не на руках носили. Умывали, одевали, аккуратно проводили процедуры. Чудеса, да и только! Через пятнадцать дней лечение и забота оказали свое воздействие. Джумакулу стало совсем хорошо, словно заново родился. Ходил без трости, глаза прояснились и стали видеть, как прежде. И тут он вдруг заторопился обратно, мол, «я уже поправился, пора ехать домой». В нем ожили мечты и планы, когда-то оказавшиеся на самом дне его души. «Я должен выдать замуж дочку, сыграть свадьбу сына», – думал он.
В тот день, когда отец вернулся после лечения домой, сын Илашжон на радостях заколол овцу и устроил торжество. Эта радость переросла в большую свадьбу. С благословения отца Илашжон женил младшего брата, затем выдал замуж сестренку. Теперь за старым свекром заботливо ухаживали две невестки. Исполнив свои отцовские обязательства перед детьми, Джумакул почувствовал, словно гора свалилась с плеч.
– Теперь я могу со спокойным сердцем уйти к вашей маме, моей Малике. Она мне часто снится, наверное, очень скучает, – говорил он.
– Нет-нет, не говорите так, вы еще увидите свадьбы внуков и правнуков, – останавливали его дети.
– Ладно, ладно, если Господь позволит, то увижу… – отвечал, улыбаясь, Джумакул.
С тех пор прошло пять-шесть лет. Однажды четыре внука, возвратившись из школы, вошли в комнату дедушки поздороваться. Задумавшийся о чем-то своем старик даже вздрогнул от неожиданности. Сплюнув три раза и произнеся «О, господи!», он ласково ответил на их приветствие. Старший из внуков сказал:
– Деда, а деда, мы стали Независимыми. Об этом объявил наш Президент. Как здорово, правда!? Это принесет счастье всем нам. Дедушка, поздравляем тебя!
– И я вас поздравляю, дети мои. Говорил ведь, что вижу в этом человеке великое будущее. Не случайно он был верхом на белом коне, а поводья держал в руках сам Хизр бува…
Старому Джумакулу были противопоказаны сильные переживания, волнения. Его больное сердце не выдержало, оно вдруг забилось быстро-быстро, а потом резко остановилось. Давление упало, лицо побледнело. Примчавшийся сын Илашжон не успел даже толком проститься и получить прощение отца. Он лишь услышал, как отец трижды тихо повторил: «Слава Богу…» На его лице застыла умиротворенная улыбка…

Перевод с узбекского Тулкина НАРМИРЗАЕВА

«Звезда Востока», № 1, 2016

_____________

Гози Рахмон. Родился в 1947 г. в Кашкадарьинской области. В 1968 г. окончил Каршинский государственный пединститут (ныне КГУ). Член СП Узбекистана с 1993 г. Автор 20 сборников рассказов. Награжден орденом «Эл-юрт хурмати». Живет а Кашкадарьинской области.

• Назад
• Вперёд