Хаким Назир. Сухое дерево тоже гнется (рассказ)

СУХОЕ ДЕРЕВО ТОЖЕ ГНЕТСЯ

Все собрание, от начала до конца, бригадир Халикджан просидел без звука, точно воды в рот набрал. И только когда все разошлись. Халикджан обратился к председателю — тот лишь вчера был назначен и проводил первое собрание колхозников. Халикджан пожаловался: бригаде прирезали земли, увеличили план урожая, но ведь людей-то больше не стало. Да и среди тех, кто есть, некоторые никуда не годятся...
— Во-первых,— председатель Тургунов уже начал было собирать бумаги, но теперь отложил их и сел опять на свое место,— надо было об этом сказать на собрании. А во-вторых, кого вы имеете в виду конкретно?
— Да вот, к примеру,— парень огляделся, понизив голос,— Бури-Ялак1. Что есть он, что нет его в бригаде — все одно...
— Простите, простите! Вы это о живом человеке говорите? Ну, разве так можно...
— Извините.— Халикджан виновато улыбнулся.— Так уж его люди прозвали. Да вот, узнаете сами...
— Это, наверно, Бурибай Арсланов, ваш дядя? — Председатель в упор глянул на опешившего Халикджана.
«Уже всех знает,— пронеслось у Халикджана в мыслях. Только вчера приехал в колхоз...»
— Да,— сказал он, вздохнув,— это мой дядя, но правду о нем вынужден вам сказать. Когда-то, еще в войну, он был здесь предсе-дателем колхоза, но позже за какие-то махинации угодил за решетку. Вернулся по амнистии, судимость сняли. И вот уже, наверное, лет семь палец о палец не ударит для колхоза. Пользы от него — ни на грош. Сколько раз я с ним разговаривал, когда стал бригадиром! Чего только не предлагал ему — любую работу... И в ус не дует! Мне давно уже это надоело.. Но все же недавно снова к нему ходил. «А какую,— спрашивает,— работу дадите?»—«Пока,— говорю,— как у всех мужчин: кетменем махать». И тут он мне — что бы вы думали? прочел целую лекцию о том, что кетмень — устарелое орудие, о том, как вредно для здоровья работать кетменем... В общем, как говорится: велишь лодырю работать — он тебя начнет воспитывать получше отца родного. «Хорошо,— говорю,—садитесь тогда на арбу».— «Хо- хо! — смеется.— Да разве же мой отец был арбакешем, а не земле-дельцем?» В общем, не желает он гнуть поясницу для колхоза.Иначе говоря, вы махнули рукой на своего дядю, так?
— А что поделаешь, если человек на всех поплевывает свысока? Да что тут говорить, ни один председатель ничего не мог поделать с этим Бурибаем. Поговорите хоть с его сыном Турабом. Тот просто извелся с ним...
Тургунов наконец понял, что дядя с племянником, видимо, давно и крепко не поладили. Попросил рассказать подробно о делах в семье Арсланова. И Халикджан рассказал. Жена Бурибая, их сын и дочь всегда работали и продолжают работать в колхозе на совесть, зарабатывают хорошо, и приусадебный участок не маленький, семья живет в достатке. А Бурибай занимается какими-то темными махинациями, только никак его не выследить... Деньги у него водятся... И он их не жалеет: иногда целыми днями напролет валяется у себя в саду на коврах с компанией собутыльников. Или заявятся все в чайхану, затеют там перепелиные бои — для бездельников лучше нет забавы. А чаще Бурибай неделями слоняется невесть где. В прошлом году Тураб, его сын, женился. Невестка школу окончила, работает в детском садике. А Бурибаю хоть бы что — по-прежнему пьянствует у себя в доме. Как-то сын попытался образумить отца, пока тот еще с утра не напился. Куда там! Бурибай как закричит: «Родной отец тебе стал в тягость? Прокляну!..» Тут уж сват его, отец невестки, возмутился. «Возьму,— говорит,— свою дочь обратно, не оставлю в таком доме...»
Тургунов внимательно слушал взволнованный рассказ молодого бригадира. Парень совсем недавно вернулся из армии, еще гимнас-терки не сносил. Энергичный, горячий, видать... Но к людям, кажется, подходить не всегда умеет. Тургунов вспомнил напутствие секретаря райкома: этот колхоз не поднять, если думать только об урожае и не работать с каждым человеком.
— Так что же станем делать? — Председатель серьезно и с дове-рием глянул в глаза бригадиру.
— Говорят: сухое дерево не согнется. Надо мне кого-то другого в бригаду...
— Это нетрудно.— Председатель улыбнулся в черные усы.— А вот как быть с вашим дядюшкой?
Оставить под паром.— Халикджан гоже улыбнулся.— Как землю истощенную...
— Ну-у, дорогой! — Тургунов поднялся с места.— Боюсь, что ваше решение необдуманное. Человека постичь, конечно, нелегко. Труднее, скажем, чем секреты агрохимии... Но все же можно. А главное — нужно! Без этого — какие мы руководители?
— Но я же этого человека насквозь вижу! — Халикджан опять заволновался.— Никакого толку из него не выйдет!..
— Хорошо, давайте-ка сходим к нему домой.
— Сейчас? — встревоженно спросил бригадир.
— Да нет. можно и завтра.
...Но назавтра председатель весь день никак не мог встретить Халикджана и наконец сообразил, что эго не случайно. Ближе к вечеру решил отправиться один. Первый же встречный указал ему доброт-ный дом за высоким глиняным дувалом в самом конце улицы, на отшибе. Широкие ворота — свободно пройдет и арба и грузовик — оказались на запоре. Тургунов привязал коня к полувысохшей ореши-не на улице, постучал в калитку,— она чуть приоткрылась. На приусадебном участке — ни души. У дувала посевы пшеницы, куку-рузы, бахча и огород, дальше, до самого дома, разросшийся сад. Под старым развесистым деревом супа — широкий деревянный помост. Здесь, несмотря на теплое время года, грудой навалены ватные, в атла-се, одеяла, пуховые подушки. На них, лицом кверху, спит грузный человек в халате и смятой рубашке. В стороне, на коротконогом столике, в тарелках остатки плова, ломти лепешек, конской колбасы, соленых огурцов. Мухи вьются вокруг прожорливым роем, садятся на губы, усы спящего, и он причмокивает во сне.
Тургунов огляделся. Сад был поистине в образцовом порядке: урюковые и персиковые деревца, усыпанные весенним белым цветом, окопаны, стволы побелены; видны молодые побеги, привитые и тщательно прибинтованные к ветвям взрослых деревьев.
— Бурибай-ака! — тихо окликнул Тургунов.
Спящий не шевельнулся. Председатель окликнул еще раз погром-че. Арсланов приподнял голову:
— Кто? Ты, Маткабул?
Он смотрел в другую сторону и не видел вошедшего.
— Никого... Наверное, во сне послышалось,— проворчал Бурибай, потягиваясь и зевая.— Вот сегодня опять ни слуху ни духу о нем... Игрок — он игрок и есть... Или, подлые души, забыли про меня?! Как осы — только туда летят, где сладкое...
— С кем это вы, Бурибай-ака? — спросил Тургунов.
— О-о-о!..— обрадованно протянул Бурибай и довольно ловко вскочил на ноги, схватил со столика свою тюбетейку — из-под нее вспорхнула перепелка, кинулась в траву...
Бурибай сделал вид, что не заметил, и босой подбежал к пред-седателю, протянул обе руки для приветствия. Он явно пытался дер-жаться молодцом, расправил плечи. Но все равно было заметно: сдал от безалаберной жизни, здорово сдал. Хотя и стариком назвать нельзя — едва за пятьдесят, руки крепкие, в усах только пробивается седина.
Поздоровавшись, Бурибай уселся на супе, скрестив ноги, подушки протянул гостю. Тургунов тоже сел, спросил хозяина о здоровье. Обменявшись традиционными фразами, оба помолчали. Бурибай вдруг всполошился — взгляд его упал на остатки пиршества:
— Ох, уважаемый, извините, такой беспорядок! — И он принялся швырять под супу тарелки и все, что на них было. Незаметно попытался столкнуть туда же пустую бутылку — она, как назло, выглядывала из-под столика. Но бутылка выкатилась — прямо под ноги председателю.— А, не обращайте внимания! — пробормотал Бурибай, пряча глаза.— Гость один заходил... Ну и...
— Не беспокойтесь.— Тургунов сел удобнее.— Я рад вас видеть в добром здоровье. Надо посоветоваться. Мы созывали опытных това-рищей, таких, как вы. Вероятно, вам не сообщили? Рассыльный ходил по домам...
— Что-о? Нет! — Бурибай надулся, сразу смекнув, что визит пред-седателя не сулит никакой опасности.— Нам это осталось неизвест-ным. Очень жаль! Я бы непременно пришел. И мы всегда рады помочь... посоветовать...
Мы разговаривали о делах колхоза. Задачи перед нами стоят в этом году серьезные. Но вот людей нехватка... Есть хорошие специалисты, однако они либо никак не найдут себе дело но душе, либо в отставку выходят до срока.
— Ох-хо-хо! — Бурибай, поняв намек, благодушно рассмеялся, заколыхал двойным подбородком. Людей, говоришь, нехватка? А знаешь, как было в войну: каждый мужчина — на вес золота! Одни женщины со всем управлялись — и на пахоте, и на окучке, и арбами правили... А обо мне и говорить нечего. Я был председателем — мину-ты в правлении не сидел. Где там! Заседлаю своего иноходца — иша-ка... Да, да, не смейся, брат, приходилось в те годы бухарцу седлать ишака вместо коня... Сяду я на него — и галопом с одного поля на другое. А подойдет горячая пора, так и этого последнего ишака заберут у меня на пахоту, и топает председатель пешком. Мало того — самому приходилось браться за кетмень...
Люди рассказывают, вы славились как замечательный мастер кетменя...
Ну-у, это так, басня.— Бурибай в притворном смущении махнул рукой.— Да и то сказать — совсем другое было время. Что сейчас кетмень? Машина — вот это сила. И какие кадры теперь выросли! Молодые люди, образованные... А ты говоришь — нехватка... Стыдно слышать, братец!
Верно.— Председатель стал серьезнее.— Самое тяжелое сегодня возлагается на машины. Однако темпы роста нынче не те, что лет десять назад. Сколько земель еще не благоустроено! Их надо подни-мать. И такие специалисты, как вы, колхозу сейчас просто необхо-димы!
Бурибай задумался. Он был удивлен и растроган: уж никак не ожидал, что новый председатель на третий день после своего прибытия в колхоз придет к нему с такими предложениями. При-знаться, подобных речей он не слыхал уже много лет. Даже соседи и родственники от него отвернулись — стыдятся пригласить на свадьбу, на той. Почему?! В последнее время Бурибай над этим уже не раздумывал — просто времени не оставалось, трезвого времени... Болото засасывало его все глубже.
А сейчас он будто проснулся после тяжелого, нездорового сна. Впервые за много дней широко разомкнул набрякшие веки, взглянул вокруг. Взглянул на себя — на свой массивный живот, выпирающий из халата, словно таз для теста. Уже одно это зрелище заставляло призадуматься о многом.
Минуты две он сидел молча, потом поднял глаза на Тургунова.
— Спасибо тебе, братец.— В горле у Бурибая запершило, голос переменился.— Только я вряд ли смогу работать... Здоровье... Одышка...
— Вы показывались врачу?
— Э!..—Бурибай с отчаянием махнул рукой: что, мол, врачи...
— Давайте сделаем так: у меня в районе старый товарищ, отлич-ный врач. Завтра я за вами пришлю машину...
— Нет, нет! — затряс головой Арсланов.— Я подумаю... Потом, потом!..
Разговаривать дольше не было смысла. Тургунов поднялся, с тру-дом скрывая раздражение.
— По-моему, вы сейчас совершаете ошибку. Взгляните, какое время: сев на полях, каждый человек на счету. Не только люди — животные, самые мелкие букашки, все весной хлопочут, трудятся... А вы? Место мужчины там, где его уважают, верно говорят в народе!
— Постойте, куда же вы? — Бурибай поднялся на ноги. Он явно не ожидал такого оборота.— Надо же чаю попить... Эй, невестка! — закричал, обратившись к дому.
— Спасибо, но, признаться, мне жаль потерянного времени. Я не люблю кривить душой и сказал вам прямо: колхоз заинтересован в вашей помощи, вы нужны колхозу. Но, как видно, вам-то колхоз нисколько не нужен!
— Ой, да что же вы говорите! — Бурибай, казалось, в самом деле обиделся.— Как это не нужен? Ведь я здесь родился и вырос. Столько труда вложил... Здесь моя семья...
— Так в чем же дело?
— Не верят мне люди! — Бурибай горестно вздохнул и понурился.
— Кто же вам не верит?
— Да вот хоть этот пострел — бригадир Халикджан, мой племян-ник... О, это такой человек — врага своего, даже мертвого, сапогами затопчет! Сколько раз он меня срамил при людях: заржавелый, говорит, вы кетмень! Вас, говорит, на костре прокалить да напильни-ком продрать! Пережиток вы, говорит, ходячий...
Тургунов слушал внимательно. Взволнованный Бурибай наконец молк, сел опять на одеяла.
— Я вас понимаю.— Председатель тоже сел.— Но вы не совсем правы... Ваш племянник хочет, чтоб вы вернули себе уважение односельчан. И если даже он вас нечаянно обидел — разве можно за это винить весь колхоз? Как говорится, рассердившись на блоху, нельзя сжигать одеяло.
— Ну, хорошо,— медленно произнес Бурибай.— Если ты веришь мне, я начну работать в колхозе. Условие только одно: не в бригаде Халикджана.
— Значит, завтра встретимся в правлении?
— Хоп, ладно! — Бурибай пожал протянутую руку председателя.
Хозяин пошел проводить гостя до ворот. В этой части усадьбы
раскинулся цветник, рассада была высажена в горшочках и заботливо выкопанных ямках. По краям — чубики винограда.
— Чья зто работа, Бурибай-ака? — заинтересовался председатель.
Чья же еще? — Бурибай гордо вскинул голову.— Нас хоть и обзывают «заржавелыми», небось на боку не лежим. Еще в прошлом году... не помню, сколько тысяч кустиков рассады продал в районе... Да и раздал, подарил родственникам и друзьям...
«Ясно!»—подумал про себя Тургунов.
Наутро Бурибай, стараясь не замечать направленных на него изумленных взглядов, степенным шагом приблизился к правлению колхоза, постучался в кабинет председателя. Вышел он оттуда минут через пять, на полном лице играла горделивая улыбка: он получил задание расширить только что заложенный колхозный сад!
В этот же день, подобрав себе в звено умелых садоводов, Бурибай развернул работу. А назавтра с утра запряг ишака в низенькую арбу и отправился в соседний колхоз — за саженцами.
...Глубокой ночью, когда только еще прокричали вторые петухи, в ворота дома, где жил председатель Тургунов, сильно постучали. Наспех одевшись, Тургунов выбежал на улицу. Лунные блики падали сквозь листву белыми пятнами, словно пролитое кислое молоко. А на улице, ныхтя и бормоча ругательства, боролись два человека: один пытался убежать, второй удерживал его силой. Тургунов пригляделся: это были Бурибай и Халикджан!
— Вот он!.. Глядите, председатель!..— заговорил Халикджан, крепко держа за шиворот своего сразу присмиревшего дядюшку.— Одного вора поймал... А другой удрал все-таки... Эй, ты! —крикнул он куда-то в темноту.— Иди лучше сам, своей волей! Все равно найдем.
Неподалеку виднелась арба.
— Поглядите-ка, что он привез вместо саженцев! — Халикджан наконец отдышался, заговорил ровнее. Бурибая он отпустил.— Разве я не говорил: повадится — не отвадишь...
— Думай, прежде чем говорить! — Бурибай поднял голову.— Если твой дядя и ошибался, то преступником не был никогда! Это все Маткабул, подлец, закрутил мне мозги!
Тургунов подошел к арбе, чиркнул спичкой: иа арбе под брезентом и саженцами оказалась груда жмыха, а под ней были тщательно уложены несколько бумажных мешков с удобрением.
— Откуда? — повернулся он к Бурибаю.
Но Халикджан не дал ответить. Опять разволновавшись, он сбив-чиво рассказал: только что Бурибай еще с кем-то приехали из района и уже, видно, собирались припрятать привезенное в балахану — надстройку над домом,— да что-то вдруг заспорили, а Халикджан, он ведь живет но соседству, в это время вышел из дому, услыхал, подошел незаметно, и вот...
— Э, брат,— перебил его Бурибай, уже немного пришедший в себя,— видать, ты из тех, что не сосчитают, а уже кричат: восемь! Слушай, председатель, что я сам скажу. Значит, приехал я к соседям в колхоз... Одни саженцы мне сразу дали, другие — не могут без председателя. Подожди, говорят, или, хочешь, завтра приезжай. Что делать? Пошел в чайхану, сижу чай пью. Откуда ни возьмись — Маткабул. Зовет к себе... Ну, я знаю, зачем,— не иду. Тогда, говорит, чтобы не ехать полупустым, захвати жмыха себе для скота... Ладно. Чаю напились, к его дому направились. Он что-то там погрузил, да еще и брезент накинул, а сверху соломки... Ну, тут уж я его пригласил к себе в гости. За жмых, говорю, тебе заплачу, а завтра вернемся. Приехали мы сюда, скинул я брезент, гляжу: мешки! Откуда? Для кого? А он: верблюда видел? Нет. Кобылу видел? Нет. Ну и молчок! Сейчас же, говорю, отвезем, где взято. Маткабул меня упрашивать: «Пусть пока у тебя полежит, а там найдется покупатель...» Тут я его тряхнул немного, заспорили мы. Смотрю, Халикджан...
— Почему же он все-таки решил спрятать у вас? — спросил Тургунов.
— Клянусь жизнью детей моих,— Бурибай ударил себя в грудь,— не знал я про его затею! А он, видать, надеялся: старый друг, не выдаст...
— Как проверить, что вы говорите правду?
— Пускай сам теперь найдет своего дружка,— вмешался Халикджан,— и отведет в милицию... вместе с этим грузом.
Бурибай тотчас же согласился.
— А если не доверяете, то пошлите со мной кого угодно.
Председатель сказал, что это не нужно. Однако Бурибай заупря-мился. Пришлось просить Халикджана сейчас же отправиться с Бурибаем обратно, в соседний колхоз.
Все трое уговорились молчать о случившемся — об этом усиленно просил Бурибай. Но в кишлаках издавна действует невидимая почта «узун кулак», то есть «длинное ухо», новости разлетаются, будто пушинки с метелок камыша. И наутро в кишлаке зашептались:
— Вы слышали, наш Бури-Ялак на воровстве попался!
— Напарник-то удрал, а самого потащили в район...
— А Тураб и Халикджан еще с ночи уехали туда же: на поруки взять хотят.
Таким же способом, переходя из уст в уста, три мешка удобрений превратились в три тонны, ишачья низенькая арба — в могучий грузовик...
Слухи разлетались все шире и шире, как вдруг Бурибай вернулся вместе с Халикджаном. Он в точности выполнил свое обещание. Халикджан около правления принялся рассказывать собравшимся все как было. А Бурибай, ни на кого не глядя, отправился домой. Отыскал в сарае свой старый кетмень, долго счищал с него ржавчину, а потом взвалил на плечо и зашагал на окраину кишлака, где три десятка мужчин трудились на очистке арыка.
...Прошло дня четыре. Бурибая никто ни о чем не расспрашивал, не задевал. Все, однако, заметили: живот у него значительно уменьшился в объеме. И вот один шутник не выдержал.
— Хей, Бури-Ялак! — закричал он издали.— Давно ли вы покинули родильный дом?
Бурибай побагровел. Схватил огромный кусок сухой глины и что есть силы запустил в обидчика. К счастью, промахнулся. Но и работать больше не мог — взял свой кетмень и пошел к председателю.
— Прошу тебя: собери общее собрание и поставь вопрос обо мне. Я расскажу все, как было, чтобы никто не смел попрекать...
— Вы же просили не предавать огласке...
— Хорошо, вот только управимся с посевной.
...Миновала весна, потом лето. В разросшемся колхозном саду, благоустроенном руками Бурибая и его помощников, созрели вишни, отцвели и начали наливаться соком яблоки, персики, груши. Л разго-воры о его прошлом постепенно смолкли, забылись. И никто уже не звал его «Ялак»— эту позорную кличку он как бы смыл своим трудовым потом. Но все-таки долго еще, встречая Тургунова, Бурибай напоминал, улыбаясь:
— Председатель, когда же поставишь обо мне вопрос на собрании?

Перевод А. Зырина

• Назад
• Вперёд