Чулпан. Девушка-«пекарь» (рассказ)
Чулпан
ДЕВУШКА-«ПЕКАРЬ»
I
Все это уже случилось, и они оба молча лежали, вытянувшись на постели.
Дом, двор и вся улица были погружены в глубокую тишину. Потом она стала различать шорохи в соседнем доме, голоса, доносившиеся с улицы, смех ребятишек.
В окна комнаты лился мутный свет, который освещал посеревшее лицо девушки.
Раздался голос суфи, призывавшего к утренней молитве. Ульмасбай вскочил.
Он поправил на себе одежду и подумал, что нужно разбудить де-вушку. Он подошел к ней.
Глаза ее были открыты, в них застыло горе. Она повернула бледное лицо к Ульмасбаю. Взгляд палача — мужчины и ее печальный, полный муки и ужаса взгляд встретились. Мужчина гордо, холодно, резко рас-смеялся. Девушка с отвращением посмотрела на него, оба молчали. Ульмасбай неслышными шагами подошел к окну и распахнул его.
В комнате стало светло. Девушка быстро натянула на себя одеяло и села.
Ульмасбай было пошел к двери, но взгляды их вновь встретились. Он отвернулся, но снова повернул к ней голову и снова нагло заулыбался. Девушка посмотрела прямо ему в глаза и сказала слабым голосом:
— Что вы наделали?
Со злым и равнодушным смехом Ульмасбай ответил:
— Получил удовольствие. Не печалься...
Девушка отвернулась и сказала дрожащими губами:
— Будьте вы прокляты, господи!
Ульмасбай не обратил внимания на ее слова. Он снова рассмеялся и пошел к двери. Из глаз девушки лились слезы...
Ульмасбай, стоя у двери и не оборачиваясь, сказал:
— Вставайте, приведите себя в порядок. Скоро вернутся женщины. Я выйду за дверь.
Он вышел и затворил дверь.
Девушка плакала. Она поднялась и кое-как поправила одежду. Да она и не раздевалась. Она попала в лапы голодного волка, едва войдя во двор.
Девушка подобрала паранджу и чиммат и хотела выбежать из этой страшной комнаты. Дверь была не заперта. Она отворила ее. За дверью стоял Ульмасбай.
Даже огромное и вольное море томится в тисках берегов, находит-ся в их власти. В нем кипит гнев, и оно с силой швыряет волны в ка-менную глыбу берега. Волны разбиваются о него и снова откатывают-ся, и вновь, и вновь бьются о берег. И это бесконечная борьба.
Девушка будто море; равнодушный, безжалостный берег — Ульмасбай. И что значит маленькая пиалка, брошенная в стальную твердь берега и разлетевшаяся на мелкие осколки? Она даже не задела его. Поняв свое бессилие, волна впитала в себя весь свой гнев и нена-висть.
Девушка накинула паранджу и бросилась к двери.
Но попавший в тюрьму разве может легко выбраться из нее? По-павший в лапы волка разве может уйти от него невредимым? И разве может вырваться тот, кто попал в логово льва? Если есть на свете дракон, разве он милосерден? Глубокие овраги, высокие горы разве созданы для того, чтобы вызволить попавшего в них человека? Разве сабля имеет жалость? Разве меч гладит голову, разве скорпион своим жалом, похожим на иглу, может что-нибудь зашить?
Нет!..
Девушка сделала всего два или три шага и... сзади схватили ее сильные руки. Беспощадные руки были так сильны, что она не успела вскрикнуть или позвать на помощь, даже пошевельнуться. В той же комнате, на том же месте, тот же мужчина снова насиловал ее.
Женщины, уехавшие из дома на праздник дынь, не приехали; они оставили в доме мужчину. На сей раз девушка быстро поднялась, схватила паранджу и, словно ветер, вылетела из комнаты.
За спиною раздался громкий насмешливый голос Ульмасбая;
Эй. милочка, напрасно убегаешь. Женщины не вернутся сегодня. Останься, будем пировать до рассвета...
Она добежала до калитки и снова услышала голос Ульмасбая :
Эй. девушка-пекарь, ты оставила полную плетенку лепешек!
II
Когда девушка добралась до дома, ее больная мать доживала пос-ледние минуты. Какая-то дальняя родственница вот уже три дня жила у них и присматривала за больной.
Больная сегодня не ела, оставила свою еду дочери. Девушка села рядом с постелью матери. На всем свете у нее не было никого, кроме этой умирающей женщины. «Господи, что же делать? Что делать?»
Когда суфи призывал к вечерней молитве, больная скончалась.
Теперь девушка потеряла все.
Мать умерла. Никто и не знал, что она умерла и ее похоронили. У старухи никого из родных не было. Мир велик. И людей в этом мире много... Но те. кто не узнал о смерти старой женщины, узнали о том, что девушка с кем-то «гуляла» — весь город узнал. Но ведь это неправда. Ее обманул Ульмасбай, он сказал, что в доме купят все ее лепешки, всю плетенку. Пять лет она пекла лепешки и на вырученные деньги покупали необходимые продукты. Так они кормились с ма-терью. Кому теперь докажешь правду? Ее знают лишь окна и двери в доме Ульмасбая. Но они не умеют говорить.
Прошло почти два года... Несчастная девушка дважды выходила замуж. Вначале у нее была молодость, красота и немножко надежды. Теперь их нет. От мужа она ушла в старой одежде, в рваной парандже. А два месяца назад она сбросила паранджу, у нее осталась лишь рваная одежда, несчастное сердце, измученное тело и страшная намять.
III
Суд.
Показательный суд.
Широкий двор маленькой мечети полон народа. На деревьях дети.
— Ахмад, ты где?
— Эй, Юлчи, Юлчи, куда ты делся?
— Эргаш, поди сюда! Я здесь!
— Тухта, слезь, говорю, слезь, а то я тебя пну.
— Мясник Ульмасбай, сын Абдукадыра, обвиняется в том, что надругался над девушкой, приносившей в город из кишлака продавать молоко.
Суд продолжается...
Вопросы закончились...
Свидетели дали показания...
Обвинители высказались...
Защитники выговорились...
Кто-то приводил доказательства.
Кто-то что-то отрицал.
Обвиняемому дали слово. Он говорил. Он все отрицал. Он защи-щался...
Когда он кончил, к судьям подошла молодая женщина без па-ранджи, с папкой в руках. Она едва сдерживала дрожь.
Судьи, защитники, обвинители, свидетели, зрители — все смотрели на нее.
Она на минуту замерла:
— Дайте мне слово!
Народный обвинитель объяснил:
— Эта женщина — председатель женотдела! Так как речь идет о чести женщины, нужно дать ей слово!
— ...Слово! Слово!—закричали вокруг.
Женщина сделала несколько шагов вперед. Все молчали. Широкий двор мечети словно вымер.
Время шло. Женщина молчала. В воздухе застыла тревога. Женщина дрожала, дрожала, как лист на дереве...
И вдруг громко начала говорить:
— Я пекла лепешки, продавала их и этим заработком содержала старую мать. Это было пять лет назад. Однажды... Однажды...
Она задохнулась и еще сильнее задрожала, потом раздался дикий, нечеловеческий крик, и она упала на землю.
Внизу, там, где сидел обвиняемый, словно эхо, тоже раздался крик. Это был крик ужаса, смертельного страха.
Суд был прерван...
И снова был суд...
Теперь девушка — море — говорила спокойно. Берег — Ульмас — стоял неподвижно.
Берег был сметен, сокрушен...
Гора была опрокинута...
Море собирало свои волны, оберегая, охраняя их от берегов, погру-жаясь в печальные думы.
Перевод Н. Владимировой