Саид Ахмад. Сад (рассказ)

Саид Ахмад (1920-2007)

САД

Рассказ

Кто бы ни взрастил этот сад — рукам его благословенье! Не забыл провести через сад полноводный канал. А когда вы подниметесь на веранду шипана, посмотрите на узоры, которыми там все изукрашено,— не нарадуется глаз.

Внизу, перед шипаном, квадратный пруд — хауз, в нем резвятся золотые рыбки. С одной стороны — посадки инжира, с другой — гранатовый сад. А вдоль аллей высажена черная шелковица — шатут, плоды у нее нежные, сочные! Воробей сядет на ветку, вспорхнет — весь в алых пятнах сока...
До того как избрали Каюмджана председателем колхоза, он в этот сад, можно сказать, и не заходил. Когда ему было? Ранней весной его бригада выезжала в степь. Возвращались поздней осенью, после уборки хлопка и зачистки полей. Правда, довелось ему однажды участвовать в подготовке сада к зиме — прикапывать кусты инжира и граната, укрывать их от мороза. Да еще было заведено бригадирами — устраивать зимой в том саду угощенье для своих. В той из комнат шипана, которая отапливалась, Каюмджан два раза угощал друзей пловом. А что бывает в саду летом, какие тут плоды вызревают, он и не ведал. Узнал о том, какое богатство есть у колхоза, лишь тогда, когда стал председателем.
В саду созревал инжир. Щедрое дерево два раза в год дарило людям урожай. А плоды шелковицы начинали созревать, едва солнце пригреет, и до первых заморозков все еще не иссякали, не кончались. Так же щедра была и малина.
Каюмджан полюбил этот удивительный сад, следил, чтоб ухаживали за ним. С ранней весны начинались работы каждое дерево окучивали, под ветви инжира подставляли подпорки. Бурно разросшиеся ветки арчи подстригали. Особенно бережно ухаживали за кустами смородины. Нет в мире запаха приятней, чем запах ее цветов! Вдохнешь один раз — всю печаль с души как рукой снимет!
Каюмджан радовался саду и думал так: «Кто-то для меня его разбил, вырастил, благоустроил! Так неужели же я не оставлю в саду и своего доброго следа?» Он поставил на берегу реки насос. Заасфальтировал дорожки, установил вдоль них фонтанчики, разбрызгивающие воду. Съездил куда-то, привез четырех павлинов. Теперь сад выглядел как сказочный уголок.
Каюмджан ввел обыкновение устраивать в этом саду торжества по случаю свадеб и проводов в армию, выпускные вечера и чествования пенсионеров.
Колхозники любили свой сад. Сюда приходили вышедшие на пенсию старики — проводили чеканку виноградных лоз. Школьники рыхлили землю вокруг стволов, подметали дорожки. Все знали — нигде так не отдохнешь, не надышишься свежестью, как в саду...
Дни стали жарче. Начал поспевать ранний виноград — чилляки, на ветвях инжира словно золотые серьги развешены... А в поле наступила самая горячая пора. Хлопчатник ростом уже по колено, нужна обработка, нужны поливы. Каюмджану в такую нору не до сада, поле не отпускает.
Вот и в этот день он с самого утра был на полях. В середине дня, сидя на заднем сиденье машины, даже задремал от усталости. И вдруг тонкий запах защекотал ноздри. Проснулся, огляделся — рядом с ним на сиденье узелок, а в нем несколько круглых ранних дынь — хандаляшек...
Шофер не гнал машину, ехал осторожно, чтобы дать председателю хоть чуточку отдохнуть. Увидев, что тот проснулся, повернулся к нему, сказал, кивнув на дыни:
— Это Акбар-тога принес, сказал: «Ребятишек побаловать!» Напомнил, чтоб в сад заходили вы, шатут уже закраснелся.
Каюмджану расхотелось спать. Взяв одну хандаляшку, он с наслаждением вдохнул ее аромат. С утра пришлось понервничать, объясняясь с бригадиром, у которого сорняки чуть ли не забивают хлопок. На душе был осадок, а теперь все будто смыло напрочь, уж очень хорошо — летом и солнцем — пахла маленькая дыня...
Машина остановилась у здания правления. Каюмджан велел шоферу раздобыть что-нибудь из еды. «Пойдем в сад, вместе пообедаем».
В правлении секретарша сразу вручила ему телефонограмму. Сообщила:
— Товарищ Рузиматов три раза звонил. Может быть, вы ему позвоните?
Рузиматов — начальник областного ГАИ. Что же случилось? Машины колхоза техосмотр прошли. Неужто кто- нибудь из шоферов угодил в аварию? И как там обошлось, нет ли жертв?
Каюмджан поспешил в свой кабинет и сразу же позвонил. Трубку взял сам Рузиматов.
— Каюмджан, вы? Куда это вы запропастились? Может, для того, чтобы вас повидать, нужно отобрать права у всех ваших водителей? — Он захохотал. - Послушайте, что я скажу! Инжир-то поспел, а? Что же не приглашаете отведать? Прежний председатель, чуть плоды пожел-теют, сразу сообщал...
Каюмджан немного успокоился — значит, аварии, слава богу, не было. Сказал со- всей любезностью:
— Инжир от вас не уйдет, товарищ Рузиматов! Прислать несколько ведер?
— Э, не-ет! — протянул Рузиматов.— Одним-двумя ведрами не отделаетесь! Еще и вареньем нас угостите. Да, еще вот что... К нам приехали из столицы несколько специалистов. Гостей надо как следует принять! Позаботьтесь — мы завтра явимся. Да от нас будет человек пять-шесть. В речке искупаемся, инжиром полакомимся. Договорились?
У Каюмджана внутри словно что-то оборвалось. Говорят: «Гость — божий дар». Да, если бы к тебе домой... Но сад-то колхозный! На счетах прикинул, во что обойдется угощение. Получалось недешево! Нажал кнопку звонка, вошла секретарша с бумагами.
— Позовите бухгалтера! — сказал он. И тотчас передумал: — Нет, не надо...
Секретарша молча вышла. Каюмджан подбодрил себя: «Неужто ты такой бедный, раис, что десять гостей принять не сможешь?!»
Вышел из правления, пошел в сад.
Шофер уже ждал его там. Обед принес из дома. Вместе поели, долго с удовольствием прихлебывали зеленый чай. Шофер пустил насос, установленный на берегу. Забили фонтанчики, вдоль дорожек встала прозрачной стеной мелкая водяная пыль.
Люди говорят: «Увидишь плохой сон — расскажи его воде». Каюмджан понял мудрость этих слов. Дождем сыплющиеся брызги смыли тяжесть с души. Он досыта надышался их свежестью, почувствовал покой, умиротворение.
В самом деле — гости так гости. Пусть поглядят, какой у нас сад замечательный. В конце концов, для чего он, сад-то? Чтобы люди им любовались!
Гостей приняли на славу. Прошло три дня. Позвонили из Сельхозтехники.
— Каюмджан, дружище, то, что вы просили, мы вам выделяем. Получите все! Сейчас наложу резолюцию. Что? Э, братец, устной благодарностью не отделаетесь! Тут без угощенья не обойдется. Без инжира...
Каюмджан в письме, направленном в Сельхозтехнику, просил трактор, автокран, кое-какие детали. Узнав, что запрос их удовлетворен, он от радости аж со стула вскочил. Но когда услышал про инжир — ноги у него сами собой подогнулись, пришлось снова сесть.
А голос в трубке не умолкал:
— Слышите меня, Каюмджан? Чего замолчали? Э, приятель, инжир есть и на базаре, да что в нем? Вот когда сам с дерева срываешь, совсем другой вкус! Прежний председатель совсем ребят избаловал. Вот и жена тоже... Инжир, мол, поспел, когда съездим? Покоя не дает!
Каюмджан расхрабрился. Ответил:
— Халмирза-ака! А что, если вы в гости пожалуете ко мне? У меня на приусадебном участке тоже есть инжир. Сами сорвете, прямо с веток!
— Э-э, не-ет! К вам — не пойдет. У вас речки нет. А супруга уже купальник приготовила, ребята камеры надувают — поплавать хотят на них. Завтра в двенадцать. Идет?
...Да, положение! У Каюмджана сын из армии вернулся. Посватали за него дочь зоотехника. Сваты уже приходили, сговор был. Теперь как с этим быть?
Халмирза-ака — человек с гонором. Не любит тех, кто ему возражает. Со свету сживет! Так люди говорят. Если он обидится — не получит колхоз ни трактора, ни автокрана. А теперь еще минеральные удобрения — дефицит. Скажет этот человек: «Нет!» — и пригоршни препарата не получишь. Э, будь что будет, сватовство можно и отло-жить...
Назавтра семейство Халмирзы прибыло на двух машинах. В один миг мелюзга разбежалась по саду. Супруга оказалась женщиной в теле. Едва она появилась, облаченная в купальник, богобоязненный садовник Акбар-тога, отвернувшись, поспешил куда-то в глубь сада и больше не появлялся. Дочка оказалась капризной. Захотела — нарвала полный подол алых цветов граната, начала нанизывать их на нитку. Решила сделать себе бусы. Зять в одних трусах полез на дерево — собирать ягоды тутовника. Набрал корзину, руки стали красные, точно у мясника.
Сам Халмнрза-ака, надев на голову капроновый колпак, похаживал среди кустов инжира — лакомился плодами. Потом кинул в рот ягоду шатута, сорванную зятем, заметил: «Хороша закуска!»
Каюмджан намек понял, выставил коньяк. Халмирза-ака повертел бутылку в руках. «Оказывается, не армянский!» Поставил...
Каюмджан промолчал. Гость все же налил в пиалу коньяка, выпил, закусил тутовником. Алым соком перемазал рот, подбородок. Немного ногодя, с губами, посиневшими от холода, явилась после купанья супруга.
— Эй, Ходжар, да ты совсем замерзла, дрожишь! — пожалел ее Халмнрза-ака.
Жена накинула халат. В это время по саду стрелой промчались голубые «Жигули». Затормозили у шипана, вышедший парень протянул Халмирзе бумагу. Оказалось — телеграмма. У Халмирзы руки в соке тутовника, из кармана белого кителя очки не достать, сказал зятю: «Читай!»
В телеграмме Халмирзе-ака предписывалось прибыть завтра на коллегию в Ташкент. Он засуетился.
— Поехали! Надо поспеть к вечернему поезду...
Вымыл лицо, руки, утерся полотенцем. Обратился к
Каюмджану:
— Инжир до завтра не испортится? Отвезу-ка я в Ташкент несколько ведер.
— В поезде сейчас душно, испортятся фрукты,— сказал парень, доставивший телеграмму.
Халмирза-ака нахмурился.
— Ничего, не испортятся... Эй, дети, одевайтесь, едем! Я вас еще в другой раз сюда привезу! Когда малина посияет. Малина — это же лекарство, верно, Каюмджан?
Председатель кивнул в знак согласия.
...Уехали гости. По саду страшно пройти — повсюду валяются сорванные и надкушенные недозрелые яблоки, груши. Под ногами — цветы граната, павлиньи перья.
Каюмджан сел на ступеньки шипана да так и замер, подперев подбородок. Подошел Акбар-тога, не глядя на Каюмджана, принялся подметать дорожки. Каюмджан боялся глянуть старику в глаза — стыдно! И что тут скажешь? Наконец спросил:
— Так что же мне делать, Акбар-тога?
Тот пожал плечами.
Чтобы поскорее выйти из неудобного положения, Каюмджан направился к воротам. Но как, оказывается, далеко эти ворота. Идешь, идешь, и никак не дойдешь...
Наконец вышел на улицу. Справа от ворот сада — парикмахерская, там всегда людно. Каюмджан почувствовал, что не может пройти мимо этих людей, не смеет. Смущается, словно женщина, впервые сбросившая паранджу. Ведь каждый из них вправе бросить упрек: «Что это ты творишь с нашим садом, председатель?»
Сад! Он был прежде радостью его и гордостью, отрадой и утешением! А теперь? Глаза бы на него не глядели, на этот сад!
Пришел домой — а тут жена набросилась с упреками.
— Как стали председателем, дом свой совсем забросили! Как дети учатся, что едят, во что одеты — вам и дела нет! Вы кто — председатель или заведующий столовой? Только и знаете — в саду принимать гостей! Единственного сына женить некогда... Чужие о его свадьбе хлопочут...
И ведь правду говорила жена! Стал председателем — свой дом оставил без хозяина. Затемно — дети еще спят — уходит в поле. Возвращается — они уже в постели. Мало забот, еще этот сад! Инжир этот, чтоб ему пропасть, перестанет когда-нибудь поспевать или нет? Да где там! К осени — его самое изобилие. Когда же начнет поспевать малина, это лакомство, это лекарство, вот тогда и начнется настоящее нашествие гостей! Пиалой чая от них не отделаешься. Им первое-второе поставь. Малина, чтоб ей иссохнуть, тоже дважды в год урожай дает! А там еще смородина... Нет, так дело не пойдет...
Каюмджан думал и не мог додуматься, как же ему быть. Даже и такое мелькнуло в голове: а не выкорчевать ли к черту весь сад и не засеять ли землю хлопком?
Нет... Озлясь на блоху, не стоит жечь одеяло. А может, просто-напросто держать ворота сада на замке? Но каким образом? Тем, кто говорит: «Приеду!», отвечать: «Нет!» Ну да, попробуй, председатель! Ну-ка, скажи — «Нет!»
Каюмджан думал всю ночь — спать он не мог.
Долго ходил, мерил двор шагами. Потом зашел в дом, взял карандаш и бумагу...
Шли дни, прибывали гости. В сад приезжали из областного отдела здравоохранения, с консервного завода. Гость — один другого дороже, попробуй не принять!
Каюмджан теперь сторонился людей. Стыдно было смотреть им в глаза. Благочестивый Акбар-тога мешками собирал в цветниках бутылки из-под спиртного и выбрасывал в мусорный ящик. За две недели большущий ящик наполнился доверху. За шипаном земля была усыпана павлиньими перьями: все четыре павлина лишились своих пышных хвостов...
Однако по виду Каюмджана можно было догадаться, что он не сегодня-завтра ждет каких-то перемен. В его взгляде светилась надежда. По утрам, войдя в кабинет, он прежде всего хватался за газеты. Просматривал, потом шел на поля. А там... куда бы он ни зашел, находил его посланец с вестью о прибытии очередных дорогих гостей. И Каюмджан возвращался в сад — встречать, принимать, угощать.
Шло время, Каюмджан, видимо, перестал ждать хороших вестей. Похоже, он во всем разочаровался. Лишь иногда задумывался снова: а что, если вместо ворот возвести бетонную стену? А где-нибудь в глубине сада устроить маленькую калиточку...
Как раз когда он раздумывал над этим, ему позвонил секретарь райкома:
— Каюмджан, как дела? Вы не упали духом?
— Отчего я должен упасть духом?
— Газету не видели? Там на вас фельетон накатали...
— Да нет, не успел... Сейчас прочитаю! А что пишут?
— Прочтите, потом потолкуем.
Каюмджан вызвал секретаршу, попросил сегодняшнюю газету.
Девушка покраснела.
— А... зачем вам? Ничего интересного. Можно и не читать...
— Врать-то вы не умеете, сестренка! Давайте газету! — рассердился Каюмджан.
Секретарша, вконец смущенная, принесла газету, положила на стол. И вдруг вскрикнула:
— Там... ложь! Это клевета! Они вас оклеветали!
Едва не заплакав, вышла. Каюмджан развернул газету. Фельетон оказался на четвертой странице. Вот черти, название-то какое нашли: «Гостеприимный председатель»... А дальше черным по белому было написано, что председатель колхоза Каюмджан Халилов превратил колхозный сад в гостиницу, сам только и делает, что принимает гостей, а на дела хозяйства внимания не обращает. Перечислялись имена и должности гостей, указали и то, сколько было съедено, сколько выпито...
Фельетон иллюстрировала карикатура. Художник очень похоже изобразил Каюмджана: одна рука приложена к груди, другая широким жестом указывает на ворота сада, изо рта «вьется» слово «Пожалуйте!»
Каюмджан прочел фельетон и задумался.
Снова позвонил секретарь райкома.
— Прочитали?
— Прочитал.
— И что вы об этом думаете?
— И что тут думать? Все верно.
— Не может быть! — изумился секретарь. — Тогда вот что: обсудите фельетон на заседании правления колхоза!
Через три дня собралось правление, обсудили фельетон. Решили, что все факты в нем указаны правильно. Но никто не поднял вопроса о том, какие же меры нужно принять по отношению к председателю...
Секретарь партийной организации попросил слова. Начал "Издалека.
— По-моему, появление этого фельетона в газете и есть та мера наказания, которой достоин председатель. При предшественнике Каюмджана Халилова и при тех председателях, что были еще раньше, этот сад, по правде сказать, колхозникам был недоступен. Считался сад колхозным, а самим колхозникам туда было не попасть! Каюмджан-ака поломал такое положение. Все знают, мы стали проводить в саду наши торжества. Правда, под конец получилось нехорошо... Но я так думаю: после этого фельетона гости перестанут напирать. Сад останется в нашем распоряжении. Однако нашему раису тоже надо указать. Увлекся гостями, забросил поля. У меня есть одно предложение. Сад передать в ведение совета пенсионеров. Сами будут ухаживать за ним, сами будут и распоряжаться. И как прежде, наши свадьбы, гулянья, праздники будем проводить в саду!
Речь парторга одобрили все. Каюмджан отделался тем, что ему «поставили на вид». Сад передали в руки аксакалов.
...Обсуждение закончилось. Каюмджан открыл окно, чтобы проветрить комнату. Сквозняк подхватил бумаги, лежавшие на столе, рассыпал по полу. Председатель нагнулся, собрал их все до одной. Глянул на газету с фельетоном. Потом, смяв, бросил под стол, в корзину.
А сработал все-таки его фельетон, который он сам на себя сочинил.
...Перед воротами колхозного сада теперь не толпятся машины. В саду тишина. Можно там встретить стариков, одетых в белые рубашки — яхтак. Одного, другого...
Печать — великая сила!
1980

Перевод З. Тумановой

• Назад
• Вперёд