Галина Рахматуллаева. Мозаика жизни

Галина РАХМАТУЛЛАЕВА,
доцент кафедры русского языка
Университета мировой экономики и дипломатии

Галина Мадраимовна Рахматуллаева – известный в респуб­лике педагог-филолог, автор ряда учебников, учебных пособий для школ, лицеев и вузов и большого количества научных и публицистических статей. Широта кругозора, высокий уровень педагогического мастерства, безграничная преданность своему делу, ставшему призванием, снискали ей любовь и уважение учеников. Галина Мадраимовна – лауреат Пушкинской премии 2003 года для учителей русского языка и литературы в странах СНГ, лауреат конкурса на звание «Лучший учитель русской словесности Узбекистана» 2003 года, член-корреспондент Российской академии педагогических и социальных наук, автор стихотворений и рассказов. Она – Отличник народного образования, а также Отличник среднего специального, профессионального образования Республики Узбекистан. Г. Рахматуллаева является автором целого ряда стихотворений и рассказов.
«Мозаика жизни» – небольшая подборка коротких рассказов, вернее – зарисовок, высветивших из обыденной жизни тонкие, порой грустные мгновения. Это миниатюры настроения, мозаика жизненных коллизий, уходящих в необратимое никуда, из которых и складывается наша жизнь.

МОЗАИКА ЖИЗНИ

СУДЬБА

Накануне Нового года Вера Ивановна, учительница начальных классов, впервые не спешила после уроков домой. В той, прошлой жизни, она в такие дни еще по дороге домой всегда составляла перечень приятных предпраздничных дел для всех членов своей маленькой семьи. Она хлопочет на кухне: какой же новогодний праздник без традиционных оливье, винегрета, селедочки «под шубой» и ее любимого торта-медовика? В это время муж устанавливает елку, достает с антресолей игрушки и вешает гирлянду, а затем они вместе с маленькой дочкой Анечкой наряжают пахнущую хвоей лесную красавицу.
Вера Ивановна так явственно представила себе пухлые крошечные пальчики пятилетней дочери, которая бережно подавала отцу яркие блестящие шарики, атлетическую фигуру мужа, от которой всегда веяло силой и надежностью, что слезы хлынули из ее глаз. «Почему я в тот день не поехала с ними на дачу? Может быть, тогда с ними ничего не случилось бы?» – в тысячный раз спрашивала она себя. Откуда он взялся, тот проклятый груженый самосвал, который перечеркнул всю жизнь Веры Ивановны и унес самое дорогое – любимого мужа и дочку, буквально вымоленную у Бога на десятом году супружеской жизни?
Женщина одиноко стояла на автобусной остановке и плакала, а мимо спешили озабоченные предпраздничными хлопотами горожане. Идти домой совсем не хотелось. Вера Ивановна вытерла слезы и огляделась вокруг. Рядом с остановкой было кафе «Вернисаж», призывно сверкавшее разноцветными огоньками новогодней елки. «Зайду, выпью чашечку кофе, успокоюсь и пойду домой. Надо крепиться, жить, несмотря ни на что, ведь наши любимые люди живы, пока мы о них помним», – уговаривала себя Вера Ивановна.
В небольшом кафе было по-домашнему уютно: звучала тихая приятная мелодия, вкусно пахло свежей сдобной выпечкой. Свободным было только место за столиком, где с недопитой чашкой чая сидел мужчина средних лет. «Вы позволите?» – спросила Вера Ивановна. Мужчина, не глядя на нее, молча кивнул на свободный стул. «Не очень-то он любезен», – усмехнулась она про себя.
Вера Ивановна заказала кофе и пирожное. Что-то в сидевшем напротив мужчине беспокоило ее. Она взглянула на него и внутренне обмерла: он чем-то удивительно напоминал ее Андрея. «Надо же, – подумала Вера Ивановна, – как люди могут быть похожи!»
Мужчина, почувствовав ее пристальный взгляд, поднял на нее глаза. «Боже, неужели в глазах человека может быть столько боли и тоски?» – подумала Вера Ивановна. «Простите, вы что-то сказали? Я не расслышал – задумался. Знаете, в последнее время на меня столько всего навалилось, я стал таким рассеянным, простите», – усталым голосом произнес он. «Я вас очень хорошо понимаю», – ответила Вера Ивановна.
Как это часто бывает, незнакомым людям легче раскрыть душу. Они разговорились, и Вадим рассказал о постигшем его горе: весной буквально за два месяца «сгорела» от рака его красавица жена, оставив ему шестилетнюю дочь Иринку, которую он вынужден был отвезти к своей старенькой маме в Фергану. Он страшно по дочке скучает, часто звонит, но разве телефонный разговор может заменить живое общение? А сегодня он случайно зашел в это кафе, потому что накануне праздника находиться в пустой квартире одному очень тяжело.
Вера Ивановна, обычно старавшаяся поглубже спрятать свои чувства от посторонних, почему-то тоже рассказала Вадиму о своей беде. Удивительно, как этим людям, познакомившимся чуть более получаса назад, было легко общаться! Они старались утешить друг друга, говорили слова, которые бы хотели услышать сами. Удивительно, но у обоих складывалось такое впечатление, что они давно знакомы…

Из кафе они вышли вместе.

СУМАЛЯК

Провожали ее в районную больницу почти всем небольшим горным селом Осмонсай.
Тетушка Мехринисо, заботливо укутывая соседку ярким лоскутным одеялом приговаривала: «Выздоравливай и возвращайся поскорее, подруга! Скоро Навруз, и мне, старой, одной не справиться. Да и какой праздник без твоего самого вкусного в кишлаке сумаляка». Ребятишки долго бежали за машиной и кричали вслед: «Возвращайтесь домой поскорее, Любаша ая!»
Любаша… Так с легкой руки Хамида и зовут ее все от мала до велика. «Эх, Хамид, Хамид! Видел бы ты сейчас свою Любашу, – старую, больную, немощную», – усмехнувшись, начала свой привычный мысленный разговор с мужем Любовь Андреевна. Дорога в райцентр была долгой, и перед глазами женщины, как в кадрах старой хроники, прошла вся ее долгая жизнь.
Конец весны 1941 года. Вот она, юная выпускница медицинского училища, – хохотушка, красавица, лучшая певунья в родном рязанском селе, землячка Есенина. Кажется, весь мир у ее ног, впереди столько дорог – выбирай любую! Училась Любочка хорошо и могла бы поступить в медицинский институт, но решила годик поработать перед тем, как сделать окончательный выбор. Ей хотелось помочь маме, одной растившей их с братиком. Разве могла она тогда даже подумать, что вскоре окажется не где-нибудь в маленькой сельской амбулатории, а на самой настоящей войне! Там, где кровь и людские страдания, где вражеские пули не разбирают, кто перед ними – опытный воин или такая птичка-невеличка, как миниатюрная Любочка.
Через год после начала войны Люба получила известие о гибели во время бомбежки своих самых близких людей. Вот когда она поняла значение слов «сердце окаменело». А в конце войны судьба свела ее с Хамидом. После ожесточенного боя Люба с санинструктором Ольгой подбирали раненых. «Посмотри, Любаша, какие у него длинные ресницы – любая девушка позавидовала бы. Жаль, погиб таким молодым», – заметила Оля, подойдя к бойцу, без малейших признаков жизни лежавшему в луже крови. Люба приложила ухо к груди бойца: жив! Только потом она взглянула на его лицо, и что-то словно шевельнулось в ее груди. Очень красивое лицо восточного типа с тонкими чертами, сохранившее смуглость несмотря на большую потерю крови.
Доставленному в медсанбат тяжелораненому Люба оказывала особое внима­ние – очень жалела. Молодость и уход сделали свое дело – он начал выздоравливать. Люба стала замечать, что при ее приближении на лице раненого появлялась улыбка, глаза смотрели тепло и приветливо. Она уже знала, что его зовут Хамидом, что он родом из далекого узбекского села, где его с нетерпением ждет с войны любимая матушка. Их разговоры становились все более продолжительными и откровенными. Узнав, что у Любаши (а он называл ее только так, с каким-то удивительно ласковым легким акцентом) нет никого, Хамид как-то сразу посерьезнел и спросил, как она к нему относится. «Жалею», – ответила Люба. Хамид от своих фронтовых друзей уже знал, что это значит в понимании русской женщины.
Он не сказал Любаше, что написал матери письмо обо всем, что с ним случилось. Ответа долго не было, и он стал заметно нервничать. Ничего не подозревавшая Люба думала, что это связано с его скорой выпиской из госпиталя и их расставанием. Когда же письмо было получено, Хамид попросил удивленную Любу пойти с ним к главврачу Александру Федоровичу. В его присутствии, поскольку у девушки нет родителей, он сделал ей предложение. Сообщил, что его матушка согласна, чтобы он женился на своей спасительнице, что она с нетерпением ждет их.
Вот так и появилась после войны в горном кишлаке Любаша. Она стала для матери Хамида не невесткой, а любимой дочкой, полюбила окружавших ее простых, добрых и бесхитростных людей, прониклась их нравами, приняла их быт. Любовь Андреевна, все эти годы проработавшая акушеркой, стала родным человеком в каждой кишлачной семье. Они прожили с Хамидом счастливую жизнь. Незадолго до своей смерти Хамид шутил, что свою миссию на земле выполнил: вырастил замечательного сына, построил дом, посадил дерево. Да не просто дерево, а настоящая русская березка (раздобытая где-то с большим трудом) растет теперь у них под окном.
После смерти мужа сын забрал ее к себе в город, но она, несмотря на любовь к внукам и заботу невестки, не смогла жить там больше месяца. После села ей было странно, что жильцы многоквартирного дома живут обособленно, почти не общаясь друг с другом. Что вода из крана, а не из студеного прозрачного родничка. Что молоко из пакета, а не душистое, парное, прямо от коровки. Что на столе буханка хлеба из магазина вместо румяной лепешки из своего тандыра. И многое-многое другое. Только вернувшись в кишлак, она поняла, насколько ей здесь все близко и дорого…
На празднике Навруза и этой весной сумаляк у Любаши ая был самым вкусным.

«ЕСТЬ ТОЛЬКО МИГ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ…»

По делам семейным довелось мне ранним мартовским утром держать путь в Фергану. Удивительно, как явно видны приметы времени! На Куйлюке водителей, занимающихся частным извозом в благословенную Ферганскую долину, было на тот момент гораздо больше, чем потенциальных пассажиров. Свои услуги предлагали владельцы маленьких юрких «Тико», солидных «Нексий», похожих на сундучок «Дамасов», крутых иномарок – глаза разбегаются.
Чтобы не терять времени, я облюбовала новенькую светло-серую «Нексию», в которой уже сидели трое пассажиров. Моими попутчиками были две женщины и мужчина. Как обычно, в дороге очень легко знакомишься с людьми, и мы разговорились. Молодая женщина Самина приковывала к себе внимание количеством ювелирных украшений, сверкавших на ней и напоминавших о не столь давно прошедших новогодних праздниках. Она, бизнесвумен из Маргелана, на протяжении почти всего пути не выпускала из рук мобильника и хорошо поставленным голосом армейского генерала отдавала своим подчиненным короткие резкие команды что-то покупать, продавать, разгружать и загружать.
Вторая попутчица, Наталья Ивановна, бывшая учительница. Она возвращалась домой в Фергану из Оренбурга, где три месяца помогала дочери в связи с рождением у той ребенка. Наталья Ивановна расхваливала своего первого внука, конечно, самого красивого и смышленого на свете.
Единственный мужчина-попутчик ехал проведать свою старенькую матушку, прикованную болезнью.
Лента асфальтированного шоссе пролегает вдоль красивейших мест. В горах еще немало снега. Чтобы продлить свои воспоминания о поездке, сделала снимок горной дороги.
Любуюсь пейзажем и не могу оторвать глаз от гор, скал, огромных валунов. «Чего только они не видели на своем веку?» – под мерный гул автомобильного мотора почему-то приходят в голову мысли о вечном.
Вспомнился недавно перечитанный (уже в который раз!) роман Абдуллы Кадыри «Минувшие дни». Действие в нем происходит в середине XIX века и с тех пор прошло уже более ста пятидесяти лет. Меняется эпоха, развиваясь вместе со временем. А это значит, что из Ташкента в Фергану сейчас можно доехать за 3 или 4 часа, в то время как тогда верхом на лошади доезжали за 4–5 дней, а на арбе за 8–10 дней.
И все в этом мире повторяется. Сейчас бизнес-леди решает свои коммерческие дела, а тогда Атабек привез из Ташкента в Маргелан, (в то время по ткацкому делу первый город в Туркестане), материю, обувь, казаны. Люди, как и теперь, работали, любили друг друга, страдали. Сколько всего пришлось пережить Атабеку и его жене – красавице Кумуш! Их матери, Офтоб-аим и Узбек-аим, как моя нынешняя попутчица Наталья Ивановна, тоже мечтали о счастье своих детей и о внуках, а мой задремавший попутчик спешит выполнить свой сыновний долг.
И сегодня, для моих современников, как и для моих любимых героев так же актуальны проблемы добра и зла, долга, чести и бесчестия, верности и предательства, нравственного выбора, без решения которых не удастся пройти по жизни ни одному человеку.
Время в раздумьях прошло незаметно. Из Ташкента в Фергану мы добрались за 4 часа.
Дорожные размышления привели меня к выводу о том, что жизнь быстротечна, но нельзя забывать о связи времен, потому что, как поется в известной песне, «есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется “жизнь”».

ЖЕСТОКОСТЬ

Марии Николаевне очень захотелось отведать докторской колбаски: розовой, сочной, ароматной, без единой жиринки, с тем незабываемым послевоенным вкусом, который ей, тогда семилетней девочке, запомнился на всю жизнь. Вернувшийся с фронта отец привез подарки и гостинцы, среди которых была и докторская колбаса. Маше казалось, что нет ничего на свете вкуснее и быть не может.
И вот теперь, столько лет спустя, этот вкус почему-то начал преследовать Марию Николаевну, она даже во сне несколько раз видела докторскую колбаску. «Вот блажь какая, чревоугодие, – подтрунивала над собой Мария Николаевна. – Ничего, вот получу пенсию – устроим с Каштанкой пир!» Каштанка – это хромая беспородная собачонка, которую она умирающей подобрала прошлой зимой в подъезде. Видимо, ее сбила машина, как предположил по многочисленным переломам ветеринар. Заводить собаку Мария Николаевна не собиралась, но так уж получилось. Когда собака начала поправляться, вопрос о выборе для нее клички перед Марией Николаевной, бывшей учительницей русского языка и литературы, не стоял – Каштанка.
Появление собаки скрасило затянувшееся одиночество старой женщины. Четыре года назад у нее была большая семья: сын, сноха и двое любимых внуков. Сноха Валентина постоянно уговаривала мужа переехать в Подмосковье, где у нее были дальние родственники. Сын Марии Николаевны, Станислав, долго на уговоры не поддавался, но когда жена предъявила ему ультиматум и заявила, что заберет детей и уедет, Мария Николаевна ради сохранения семьи уговорила сына согласиться на переезд.
Решено было, что сын с семьей уедет, и как только они обоснуются на новом месте, заберут к себе Марию Николаевну. Ей, не совсем здоровой пенсионерке, дескать, трудно будет ехать в неизвестность. Никаких особых сбережений в семье не было, и сноха предложила продать четырехкомнатную квартиру свекрови в кирпичном доме, а ей купить однокомнатную в железобетонной многоэтажке на окраине Ташкента.
Сначала письма приходили часто. Сноха писала о том, что в купленной квартире делают ремонт, старший внук поступил в техникум, а младший пошел в школу. Валентина сразу нашла работу экономиста в строительном тресте, а Станислав, высококвалифицированный инженер-механик, вынужден перебиваться случайными заработками, стал выпивать. Мария Николаевна знала, что ее сын, очень мягкий человек, сильно страдает из-за своей невостребованности. Его угнетало, что мать вынуждена жить одна на маленькую пенсию, вдали от него, унижало положение «подкаблучника», упреки жены о том, что он не может материально обеспечить семью.
Мария Николаевна, получив очередное письмо, плакала и в ответ писала, что она надеется на то, что у них все образуется, и просила за нее не беспокоиться – у нее все хорошо, она жива-здорова. Ей было обидно, что внуки, выросшие на ее руках, ей не писали. Наверное, не даром говорится: «С глаз долой – из сердца вон». Но она надеялась, что когда они смогут ее забрать к себе, все будет по-прежнему.
Через полтора года после отъезда сына, как раз в день рождения Марии Николаевны, пришло последнее письмо от Валентины. Сноха писала, что три месяца назад со Станиславом случилось несчастье. В тот день они в очередной раз поскандалили из-за его неумения жить и пристрастия к спиртному. Он ушел из дома, и его не было семь дней. А потом позвонили из милиции и просили прийти в морг на опознание. Станислав погиб, попав под пригородную электричку, умышленно или по неосторожности – об этом теперь не узнает никто. Валентина писала, что решила не сообщать Марии Николаевне о дате похорон сына – какой был смысл ехать в такую даль, и что от этого изменилось бы? В конце письма Валентина упрекнула свекровь, что та всегда уделяла больше внимания воспитанию своих учеников, нежели собственного сына, и хорошо, что она увезла от нее внуков, потому что не исключено, что и на них она бы влияла отрицательно. Валентина писала, что она еще молода, а мальчикам нужен отец. К ней сватается хороший человек, сосед, бездетный вдовец, и она, скорее всего, примет его предложение.
Как Мария Николаевна пережила гибель сына, знает только она. Из статной, моложавой женщины она превратилась в сгорбленную высохшую старуху. Временами Марии Николаевне казалось, что жизнь потеряла всякий смысл. Но время лечит. Нет, горе не забывалось, просто боль и сердечная тоска притупились – и только. Наверное, Бог сжалился над этой женщиной, когда послал ей раненую собаку. На нее Мария Николаевна направила свою еще не растраченную заботу и внимание, потому что понимала и сравнивала ее физическую боль со своей душевной болью. Вот так она и жила – размеренно, неинтересно, одиноко. Старых подруг она растеряла, с соседями общалась вежливо-отстраненно.
Было 15 число, и почтальон Наташа принесла пенсию. По старой учительской привычке писать поурочные планы-конспекты, Мария Николаевна стала составлять смету предстоящих расходов. Рассчитав деньги на квартплату и коммунальные услуги, на нехитрый набор продуктов на месяц, она решила, что сможет по статье «непредвиденные расходы» купить граммов 200–300 докторской колбаски.
Принарядившись и аккуратно причесавшись, Мария Николаевна надела на Каштанку поводок, и они не спеша направились не в небольшой магазинчик, как обычно, а в супермаркет – гулять так гулять! Как приятно: на улице тепло, над тротуаром крона изумрудной листвы деревьев, и старая учительница вновь вспомнила незабываемый вкус послевоенной докторской.
На перекрестке они остановились. «Я-то этот вкус знаю и помню, и тебе, Каштанка, я надеюсь, он понравится», – нагнувшись к собаке, сказала Мария Николаевна. Загорелся зеленый свет, и они не спеша продолжили свой путь.
Страшный визг тормозов вывел ее из приятных размышлений о предстоящем пиршестве.
– Куда прешь, старая дура? Жить надоело?
Из крутой иномарки выскочил мордатый парень и угрожающе навис над Марией Николаевной.
– Что, дома не сидится, старая калоша? Вот из-за таких, как ты, и происходят аварии, а потом порядочным людям приходится отвечать. Сама еле ноги передвигает, а еще с собакой. Тоже мне, блин, дама с собачкой выискалась!
«Боже мой, – пронеслось в голове у Марии Николаевны, – да это же Ильхомчик, мой бывший ученик! Как возмужал, как чисто, без акцента он говорит по-русски! Молодец! И Чехова не забыл». Она, подняв голову, с улыбкой смотрела на него.
– Нет, она еще и улыбается! Ты что, издеваешься надо мной? Ну, чего молчишь? Ты что, немая, как Герасим? – продолжал свой монолог молодой человек, явно вдохновленный вниманием начавших собираться вокруг них людей.
Мария Николаевна поняла: она так изменилась, что бывший ученик не узнал ее. Не желая ставить его в неловкое положение, назвав себя, старая учительница не нашла ничего лучшего, как извиниться: «Прости, сынок, я задумалась. Прости».
Продолжать свой путь дальше она не могла, – слезы душили ее, застилали глаза. О цели своего неудачного похода – докторской колбасе – она напрочь забыла.

«Звезда Востока», 2011, №1

• Назад
• Вперёд