Марат Байзаков. Братья (рассказ)

– Пап, а почему они сбрасывали детей со скалы?
– Не всех, сынок, сбрасывали только слабых и больных, потому что они всё равно не смогли бы стать сильными и отважными воинами.
– Но ведь из них могли получиться хорошие, талантливые люди.
– Верно, сынок, могли, но таков был суровый закон Спарты: каждый должен был рождаться и умирать во имя Спарты. Именно поэтому многотысячная армия персов не могла противостоять трёмстам спартанцам. Ведь они были самые храбрые, решительные и стойкие воины, безгранично преданные своей родине.
Три брата стояли подле отца и заворожено слушали его. Плотный мужчина с бородой и усами, слегка припорошенными сединой, восседал в кресле, как царь Леонид, и рассказывал своим сыновьям про легендарную Спарту. Его мягкий баритон уводил мальчишек в сказочную страну, где храбрые воины отважно бились со злом.
Самый старший из братьев, девятилетний мальчуган, с горящими глазами и дрожью в голосе, наконец спросил:
– Пап, а как ты думаешь, из нас получились бы спартанцы, если бы мы родились в то время или нас тоже сбросили бы со скалы?
– Из вас бы вышли отличные воины-спартанцы, сам царь Леонид бы позавидовал! Но, чтобы стать спартанцем, не обязательно рождаться в Спарте. Для этого надо быть храбрым, решительным и преданным человеком.

* * *

Теплый осенний дождь вяло накрапывал на стекла столичного аэропорта, набитого терпеливо ожидающими встречающими. О том, что рейс 754 из Нью-Йорка совершил посадку, сообщил женский металлический голос.
– Надо же, – улыбнулся Володя, глянув на часы, – с точностью до минуты!
Спустя двадцать минут у выхода показались первые прибывшие этим рейсом. Среди них был и Максим, высокий, слегка загорелый парень, лет двадцати пяти, в потертых джинсах и спортивной куртке с вышитой на груди буквой «H». В руках огромный чемодан, обклеенный флажками разных стран, в которых он успел побывать; за спиной громоздкий рюкзак, а на измятом лице уставшая, но живая улыбка. Максим, замедлив шаг, остановился и растерянно поискал в толпе знакомые лица. Женщина, нетерпеливо семенившая за ним, раздраженно толкнула его своим чемоданом:
– Да не стойте же вы на дороге, молодой человек, – буркнула она недовольно, – пропустите нас!
Максим, извинившись, быстро направился к суетливо ожидающей толпе.
– Володь, вон наш студент! – кивнул Сергей и, широко улыбаясь, шагнул навстречу.
Сергей, мужчина средних лет, с чёрными глазами и подкупающей улыбкой, был старшим из трёх братьев. Льняная рубашка с короткими рукавами плотно облегала его широкие плечи и рельефные бицепсы. Спокойная, уверенная походка и строгий, живой взгляд свидетельствовали о его внутренней силе.  
Володя, средний из них, был высокий и стройный парень, не менее атлетического телосложения. Его задумчивые глаза выдавали в нём человека пишущего и не в меру читающего. Он и сейчас, не теряя понапрасну времени, что-то увлеченно читал.
– Veritas, студент! – громко приветствовал Сергей своего младшего брата девизом Гарвардского университета, который тот успешно окончил и теперь возвращался домой.
Крепко обнявшись и пожав руки, братья, шумно подтрунивая друг над другом, уложили вещи в багажник и, усевшись в джип, тронулись.
– Ну что, студент, с возвращением тебя! – улыбнулся Сергей, по-отцовски хлопая Максима по спине. – Заждалась тебя Родина!
Следом Володя полез с вопросами:
– Ну, давай, рассказывай, как там у вас в вашем Гарварде? Скучно небось?
– Да не очень! – широко улыбнулся Максим и принялся взахлёб рассказывать о своей бурной студенческой жизни в Америке.

* * *

Ловко маневрируя между автомобилями на трассе, Сергей въехал в южную часть огромного города. Аэропорт остался далеко позади. Максим, опустив стекло, изумленно вглядывался в свой покинутый им когда-то город, который продолжал любить, но сейчас с трудом узнавал. Володя добросовестно выполнял роль гида, показывающего город иностранному гостю:
– Помнишь, здесь была аллея, окруженная столетними платанами? – говорил он с иронией. – Так вот, их срубили. А вместо них, как ты видишь, понастроили вот эти бетонные супермаркеты.
Сергей, слушая разговор братьев, все более погружался в свои думы. Со стороны казалось, что за рулем сидел «чайник», который сверхвнимательно следил за дорогой и боялся отвлечься.
Володя и Максим притихли, когда автомобиль, внезапно замедлив ход, остановился у обочины.
– Что случилось?
Сергей не ответил. Подумав минуту, он развернул машину и выехал на кольцевую дорогу.
– Нам же прямо надо! – воскликнул Володя. – Ты куда это свернул?
– Так надо, – буркнул Сергей и, хмуро взглянув на него, добавил: – Сначала к нему заедем, а потом домой.
Он мчался по широкой бетонке, не сбавляя скорости.
– Чёрт, это же целых три часа езды! А дома нас гости ждут, человек двадцать. Все родственники съехались, – недоумевал Володя. – Бабушка уже все глаза проглядела! Мама точно нас убьет!
Сергей с визгом остановил машину и, повернувшись к Максиму, спросил:
– А сам-то ты, Макс, куда сперва хотел бы заехать?
Помедлив, парнишка тихо произнес:
– К отцу.
Сергей, переглянувшись с Володей, прохрипел довольный:
– Правильно, – и вновь дал по газам.
По дороге Володя позвонил маме, сообщил, что самолет из Нью-Йорка задерживается на три часа и просил не волноваться.

* * *

– Слушай, Володь, – нарушил тишину, повисшую в салоне, Максим, – а что он тебе на ночь читал, ну, когда ты ещё ребенком был, помнишь?
– А что тут помнить, вот его и читал! – улыбнулся Володя, указывая на автора книги «Jenseits von Gut und Bцse», которую он ещё в аэропорту штудировал. – Фридрих Вильгельм Ницше! Как видишь, до сих пор не могу оторваться от этого чокнутого философа! Ты представляешь, на ночь слушать «Заратустру» вместо «Колобка», причём в оригинале! Да я потом часами заснуть не мог, жуть!
– Так ведь он и общался с тобой только на хохдойч, верно?!
– Аха, а с тобой только на English, вот мы подолгу и не понимали друг друга!
– Точно! – подтвердил Максим. – А «великий и могучий» был под строжайшим запретом!
– Ну, если, конечно, не хотел ремнем по заднице схлопотать! – рассмеялся Володя.
– Нам ведь по воскресеньям позволялось общаться на любом языке, забыли? – вмешался наконец Сергей. – Или вам этого мало было?
– Слушай, Сергей, – обратился Максим к старшему брату, – а правда, что тебе он вместо сказок «Нацию» читал?
Сергей подкупающе улыбнулся, как он это умел делать.
– Ну, во-первых, то была не «Нация», а «Служение Нации», – пояснил он. – У вас в Гарварде вряд ли такое читают!
– И что? – не отставал Максим. – Неужто ты всё понимал?
Сергей промолчал.
Ласковый стук дождя сливался с музыкой Огинского, тихо струящейся из колонок. Полонез «Прощание с Родиной» магически действовал на Сергея. Его мысли обреченно тонули в этих звуках.

Сергей

– Ты, мать, смотри, в воспитательный процесс не лезь, – твердил он ей, хмуро поглядывая на шестилетнего мальчика, вот уже четверть часа стоявшего у карты мира на стене. – Родила его, вот и поглядывай, чтоб чист был и опрятен, а во «внутрь» ни шагу! Там, мать, моя территория. Не смей вторгаться!
– Он же ребёнок ещё, – молила она, ломая руки.
– Моцарт в четыре года играл на клавесине, а в его возрасте уже симфонии писал, – отрезал отец.
Тусклый хрусталь, скупо расставленный в старом серванте, глухо отражал голос отца. Женщина жалостливо посмотрела на своего сына, но так и не осмелившись возразить, закрыла за собой дверь. Худощавый мальчишка, забравшись на стульчик, пытаясь удержать накатывающиеся слёзы, тщетно искал на карте «Буркина Фасо».
Вдруг его лицо мгновенно прояснилось и он, балансируя на шатающемся стульчике, восторженно ткнул пальцем куда-то в Африку:
– Вот он! – вскрикнул Сережа. – Булкина Фасо!
Букву «р» ребенок ещё не мог четко выговаривать.
– Столица? – мгновенно спросил его отец, не выказывая никакого одобрения.
– Угугу! – неуверенно, но моментально произнёс тот, так что самому стало смешно.
– Уагадугу, – поправил его отец. – Что еще можешь рассказать про эту страну?
Парнишка только и ждал этого вопроса. Он помнил, как когда-то отец рассказывал ему про малоизвестного, но тем не менее легендарного президента Буркина Фасо Томаса Санкара. Лидер, за четыре года успевший избавиться от коррупции в своей стране, добиться самообеспечения продовольствием, полностью побороть эпидемии и многое другое.
Он любил национальных героев, отважных лидеров, таких как Томас Санкара, посвятивших себя высоким идеалам и своей родине. Они казались ему сказочными рыцарями, он, словно губка, впитывал всю информацию о них.
Спрыгнув со стульчика, мальчуган, подбежав к шкафу, достал из толстой папки черно-белые снимки, вырезанные из старых газет и журналов, нашел там измятую фотографию чернокожего человека в военной форме и вручил ее отцу:
– Президент Булкина Фасо – Томас Санкала! – громко начал мальчишка и, словно о каком-нибудь захватывающем художественном фильме, принялся взахлёб рассказывать про покойного африканского президента.
Отец сидел, откинувшись на спинку кресла, и внимательно слушал ребенка. Лицо у него было задумчивое, предельно серьезное, но сын замечал, как сквозь эти живые, хранящие силу глаза, откуда-то из глубины, как первые лучи солнца на рассвете, пробивалось счастье.

* * *

Запах дождя, просачивающийся сквозь слегка приоткрытое окно, навевал Максиму воспоминания из далекого детства. Он будто растворялся в них. Грустная улыбка изредка прорисовывалась на его лице.
– Кстати, – обратился он, наконец, к Володе, – а твоя игрушка, ну, внедорожник этот жив ещё?
– А что с ним станется, конечно жив, – с плохо скрываемой гордостью ответил Володя. – Более того, я к нему недавно пульт управления установил и агрессивный тюнинг сделал, теперь он у меня полноприводный вездеход!
– Молодец! – оживился Сергей. – А ты ещё плакал, когда тебе его подарили!
– Я? Не плакал я вовсе!
– Плакал, плакал, – Сергей рассмеялся. – Всхлипывал, как девчонка малая, я же помню!
– Да не плакал я, просто был немного шокирован и всё, – ответил Володя в оправдание, точно застыдившись. – Ты бы лучше за дорогой следил, Шумахер!
– Я сыну на день рождения хотел такой же купить, ну и вручить его, как отец тебе, – признался Сергей. – Жаль, не смог найти такую же модель.
– Володь, а ты случаем не хотел бы продать его мне? – спросил вдруг Максим.
– Не, ребята, даже не просите, эта игрушка – самое дорогое, что у меня есть. Она душу мне греет, понимаете? – растрогавшись, признался Володя. – Вот дядюшка Ницше, например, велел «толкнуть падающего», ну, чтоб тот скорее дна достиг, понимаете? И вот, когда меня любезно сталкивают в бездну, этот самый внедорожник – единственное, что помогает удержаться наверху.
Володя вдруг замолчал. Мысли, как зыбкая трясина, медленно засасывали его. Нависла громкая тишина. Только дождь редко постукивал в стеклянный люк машины, будто просился впустить его.
– А ты, Серёга, пацану своему психику-то побереги, мал он ещё у тебя! – вдруг очнувшись, пошутил Володя.

Володя

Проснувшись с первыми лучами солнца и осознав, что утро, наконец, наступило, мальчуган просиял. Сегодня был его восьмой день рождения. В предвкушении подарков и сюрпризов он аж подпрыгнул на кровати, разбудив своих всё ещё спящих братьев.
По традиции вечером был накрыт стол. Съехались все родственники и близкие.
Гости уже сидели за столом и выпивали за здравие именинника, когда вернулся с работы отец. В руках у него была большая коробка в цветной обертке. Володе еще с утра не терпелось узнать, что же подарит ему отец. И вот перед ним возвышалась эта огромная многообещающая коробка. Именинник нетерпеливо начал вскрывать её.
Каково же было удивление ребенка и гостей, когда внутри оказалась только груда всяких деталей.
– Что это? – дрожащим голосом спросил Володя.
– Это, сынок, макет внедорожника Land Rover, – спокойно ответил ему отец. – Шестиступенчатая трансмиссия, двухступенчатая раздаточная коробка, двухлитровый дизельный двигатель, – не торопясь разъяснял он технические данные подарка.
Но ребенок не хотел этого слышать, он хотел машину, большую, а тут лишь детали от неё. Горячий ком подкатил к горлу. Заметив обиду, отец попытался подбодрить его:
– Выше нос, спартанец! Ты же мечтал о большой машине! Вот она, только в разобранном виде, – затем, достав из коробки сумочку, продолжил: – А вот тут все схемы, болты, гайки, отвертки, плоскогубцы и другие необходимые инструменты и инструкции. Сынок, в этот раз попробуй не ломать игрушки, а собрать своими руками. Попробуй, тебе понравится.
Разочарованный мальчуган, расстроившись до слёз, оставил коробку и убежал в свою комнату.
Гости за столом стихли и укоризненно поглядывали на отца. Никто тогда не мог догадаться, что этот нежный на вид ребенок, поборов обиду, возьмет себя в руки и примется собирать отцовский подарок. И только спустя две недели, весь измазанный солидолом и маслом, но счастливый, мальчишка с гордостью продемонстрирует готовый внедорожник своему отцу. Тот, скупо обронив «молодец», нежно поцелует сына в лоб и быстро выйдет из комнаты.
И только Володя успеет заметить блеск в глазах отца…

* * *

Дождь смолк, как и ритмичный шум дворников джипа, мчавшегося по мокрому шоссе куда-то загород. Чёрные городские небоскребы сменились раздольными полями и деревянными домами. Ветер, высвободившись из оков высотных зданий города, шумно резвился, словно выпущенный на волю вороной.
– А меня он как-то к стулу привязал, помните? – еле слышно произнес Максим.
Тонкий слух мог уловить в словах молодого человека не только грусть, но и легкий акцент, появившийся за годы его отсутствия на родине.
– Он не хотел, чтобы я вставал со стула, пока не найду свою ошибку в проигранной шахматной партии.
– Ну, так ты же нашел её, ошибку-то свою, – заметил Сергей, – я ведь помню.
– Нашёл, – тяжко вздохнул Максим, – спустя три часа, разобрав всю партию по косточкам. А иначе он бы вообще не выпустил меня!
– Да, ни за что на свете! – залился веселым смехом Володя.
– Я как сейчас помню эту чертову партию: коня на F3 вовсе не надо было брать. Позарился на халяву!

Максим

– Что, не получается без ферзя? – поинтересовался отец у мальчика, хмуро уставившегося на шахматную доску. – Знаю, трудно! Но если сдашься, легче от этого не станет, верно ведь? Так что держись, сынок! – утешил его отец и двинул своего ферзя в крайний левый фланг. – Шах!
С пяти лет играл Максим в шахматы, но каждый раз вздрагивал при внезапном: «Шах!». Наверно потому, что сидел он всегда напряженно, теша себя мыслью, что, быть может, именно сегодня удастся ему впервые поставить отцу мат.
Старая, но чистая и тщательно отутюженная рубашка мешком висела на нем. Пуговка на левом рукаве отсутствовала. Впрочем, она была ни к чему, так как рукава эти были трубочкой закручены до самых локтей. Участь младшего брата была не только в донашивании одежды своих старших братьев, но и в дочитывании за ними истертых и исписанных книжек в отцовской библиотеке. Но ребенка это сейчас нисколько не волновало. Его мысли были заняты белым королём, забившимся в угол, которого он отчаянно защищал.
– Трудно не без ферзя, пап, – вздохнул десятилетний мальчуган, прикрывая короля своим единственным выжившим конём, – трудно без таланта! Чемпионом без таланта не стать.
Отец, сняв очки, пристально взглянул на сына.
– Кто тебе такую ерунду сказал? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Запомни, сынок: талант, судьба… это всё иллюзия, наши выдумки, гениальный повод оправдать все наши слабости, неудачи, нежелание и обычную лень. Мы, слабые и самолюбивые, сами придумали эти иллюзии и слепо в них поверили! Учти, спартанец, есть только труд и твои решения, а не талант и судьба. Они и есть твой и только твой выбор, понял, сынок?
– А как же, например, Моцарт? Разве не был он талантлив? – атаковал парнишка, как бы объявляя «Шах!».
– Скорее это труд, подпитанный безграничной страстью и, конечно, твердой дисциплиной, кстати, установленной его отцом, Леопольдом Моцартом.
Мальчишка вновь погрузился в размышления о шахматной битве. Миттельшпиль был его слабым местом. На оголенном левом фланге к его королю медленно подступали вражеские фигуры. Откинувшись на спинку стула, мальчик устало взглянул на старые настенные часы.
– Пап, уже час ночи! Мне завтра в школу…
– И правда поздно, – покачал головой отец, тоже глянув на часы. – Смотри-ка, сынок, уже далеко за полночь, а ты сидишь и мучишь себя шахматами. Зачем? А затем, что ты хочешь быть лучшим, верно? – выдержав паузу, отец продолжил: – Знай, что когда-нибудь ты обязательно станешь чемпионом, быть может, даже гроссмейстером, и тогда кто-то обязательно подойдет к тебе и скажет, что ты, парнишка, настоящий талант. Вот тогда-то, сынок, ты и вспомни, как тебе пришлось заплатить за этот успех, через что тебе пришлось пройти, сколько бессонных ночей тебе пришлось провести, чтобы быть лучшим. А этот «кто-то» нагло взял и списал весь твой кропотливый труд на банальный «талант»! Тебе не будет обидно? Думаю, Моцарт бы обиделся! Ведь он наверняка не одну свечу сжег, переписывая по ночам свои сонаты. Этот «кто-то» спит себе сейчас крепким сном, а ты тут в час ночи пытаешься вытащить эту партию. Люди, говорящие о таланте, отнюдь не горят желанием сделать тебе комплимент, поверь мне, они просто пытаются убаюкать свою вдруг встрепенувшуюся совесть. Им совестно признать, что они ленивы.
Мужчина снял очки и аккуратно положил их в футляр. Потерев уставшие глаза и отложив шахматы в сторонку, он посадил сына на колени.
– Помни, сынок, «талант», если он и существует, измеряется потом.

* * *

Большой город давно остался позади. Началась сельская местность с её скупо освещённой дорогой со скудным покрытием. Чумазые ребятишки весело погоняли стадо овец, пришпоривая своих чумазых осликов.
– Тебя-то, Макс, он всего лишь привязал, а меня он ремнем как-то выпорол, помните? – начал Володя.
– И правильно сделал, что выпорол, – насмешливо улыбнулся Максим. – Не надо было чужое из школы таскать, сам виноват!
– Ну, хорошо, но на гитаре-то играть зачем он нас заставлял? Я, например, этого Высоцкого терпеть не могу!
– А читать по пятьдесят страниц в день не многовато ли для ребенка?  
– А когда в лютый мороз он нас бегать заставлял на стадионе, у меня аж ресницы слипались и…
– Но самое обидное, – перебил его Максим, – когда мои первые призовые деньги он заставил пожертвовать областному детскому дому! Помните? Я не жмот, но двадцать кусков в детский дом – это, извините, перебор! Это же мои деньги были! Я их не украл, а честно выиграл на чемпионате! Я же маме хотел купить что-нибудь, да хотя бы стиральную машину!
– М-да, странный у нас был отец! – подытожил Володя.
– Что вы все ноете, как бабы старые! – прорычал вдруг Сергей, который почти всю дорогу молчал.
Ему передались не только черты лица, но и грозный отцовский голос. Братья невольно видели в нём отца и немного даже побаивались его.
– Вы к шести годам уже на немецком и английском шпарили, так ведь? – продолжал Сергей.
– Ну, да, – осторожно ответил Максим.
– Ну вот ты, Макс, у тебя ведь разряд по шахматам, медалями, как ёлка новогодняя, обвешан. Сколько их у тебя, восемь, десять?
– Шесть: три золотых, две серебряных и одна бронза.
– Ну, вот видишь. И учился ты не где-нибудь, а в Гарварде, полмира объездил. И что ты думаешь, что ты гением таким родился, вундеркинд этакий?
Максим, опустив глаза, задумался. Володя смотрел в пустоту. Нависла выразительная тишина.
– Ведь он не просто мучил нас, у него была определенная цель.
– Какая? – чуть ли не в один голос спросили Володя и Максим.
Сергей надолго задумался. Потревожить его никто из братьев не решался. За окном городской пейзаж давно сменился радужным сельским. Плачущими ветрами и тарабанящими дождями медленно утверждалась осень.
– Помните, – заговорил, наконец, Сергей, – он всегда твердил, что «дисциплина – единственный путь к любой мечте»? Он ведь и учил нас только тому, что сам умел и делал это, кстати, весьма неплохо. Ведь он и сам наматывал те же круги и в снег, и в стужу, так ведь? Вот и от нас требовал такой же дисциплины. Просто… – голос его дрогнул, – больно торопил он нас, будто знал, что времени мало. Фанатичная жажда вселить в нас дух лидера, дух победителя – вот, что его обуревало. Он стремился буквально влить в нас этот суровый спартанский дух, обильно смешав его с материнским молоком, чтоб каждая клетка в теле им пропиталась. Неужели вы этого так и не поняли?

* * *

Оставив машину у ворот, братья зашли на старое кладбище. Солнце шло на убыль. Дождь давно стих. Мокрая трава под ногами от каждого прикосновения сбрасывала с себя тяжелые капли дождя.
Максим вдруг остановился. Мягкий бриз ненавязчиво заиграл его кудрявыми волосами. Жадно вдыхая прохладный воздух, он присел на корточки и медленно дотронулся до земли ладонью. «Не пыль это вовсе…» – шепнул он слова Остапа из гоголевского «Тараса Бульбы».
Володя то ли от любопытства, то ли от привычки читать вглядывался в каждую надгробную надпись и шептал имена захороненных.
Безмятежные глаза Сергея смотрели куда-то вдаль. Он шел впереди, ощущая за собой осторожные шаги своих братьев.
Наконец они у заветной могилы. Как в детстве, три брата покорно стояли подле отца. Никто не обронил ни слова. Каждый внутренне чувствовал голос отца.
Над погостом повисла красочная радуга. Сумеречные лучи весело заигрывали с ней. Казалось, души усопших, покинув могилы, устремились к той радуге и уже оттуда, сверху, наблюдали за живыми.

«Звезда Востока», № 4, 2015

Марат Байзаков

Родился в 1979 г. Учился в Германии, в США. Работает инженером в швейцарской нефтегазовой компании. Живет в Ташкенте.

• Назад
• Вперёд