Миртемир (1910-1972)

Миртемир (1910-1972)

* * *

Поэзия, ты мой высокий храм,
бокал бесценный с медом или ядом,
ночь с выбором бессонниц небогатым
и чудо возрожденья по утрам,
приют любви, рубцы от старых ран,
и отчий край, и долгих странствий карта...
Что без тебя и жемчуг, и агаты,
что власть, и честь, и почести,
пока ты
не сходишь солнцем к стынущим мирам?..
Жизнь без тебя —в томленьи безутешном
удел души без дела и надежды.


РОСА

Чуть обозначится рассвет,
я по висячему мосту
через овраг и гребни лет
в страну другую перейду.
Завесу радужной волны
качнет незримая рука.
Опять коробочки полны
вскипающего молока.

А на листве, и в гуще трав,
на лепестке, что как щека,
бог знает как сюда попав,
поблескивают жемчуга.
II вдоль реки, по берегам,
где молодые деревца,
как ртуть дрожащим жемчугам
и счета пет, и нет конца.

Сверкает острый верх холма,
пологий искрится увал,
как будто льдистая зима
лица украсила овал.
То ль бусы девушек-невест,
то ль украшенья молодух?..
Гляжу на блеск бескрайний весь,
гляжу—захватывает дух.

Или хрусталиками глаз
блистают дивные края?
...Или опять, как в прошлый раз,
здесь мама плакала моя?..


АБДУЛХАКУ АБДУЛЛАЕВУ

Беретесь вы опять за мой портрет,
а чьим очам желанен этот облик?
Всем щедрым солнцем ваших красок облит,
откуда этот образ давних лет?
Мне кажется, я вовсе не таков:
и стар уже, и от роду невзрачен —
не пара нашим юношам горячим
и пищи не даю для знатоков.
Во мне смешались лето и зима,
и только вот былое нетерпенье
еще кипит, еще торопит перья,
лишь эта страсть во мне еще сильна —
не копчен стих, тетрадка не полна —
и полно, к людям вырвусь ли теперь я,
как пробовал в былые времена?
То, что лелею в сумерках годов, —
пока лишь кокон мысли, фразы очерк,
что дорасти и выплеснуться хочет,
а уж язык, отчаянный, как кочет,
давно ее выкрикивать готов.
Я говорю ему: «Постой, потом,
еще не время!..» И не оттого ли
вам кажется, мой друг: я недоволен
и юностью, и пройденным путем?..
Нет, все не так!..
О молодость моя,
кипящий сай, свергавшийся в долину!
И звонкостью нас юность оделила,
и верности учила нас земля.
А дивных снов беспечная семья,
блистанье гроз с горячими громами!..
Они ушли, бродячие романы
моей любви.
Спокойно перед вами
на этом кресле восседаю я.
Но как вам знать,
что здесь передо мною
восходит на экране тишины?
Мое лицо вам говорит иное!..
Да будут кисти вам не тяжелы, ,
пишите, друг мой, не гадайте всуе...
С чинар уже осыпалась кора.
И память мне подносит зеркала —
я сам портрет покинутый рисую,
Кто не любил — бездушней ишака.
Кто не страдал? Одни сухие комья!
Она — во мне, и вы — за два шага,
но вам ее не увидать такою...
Когда б я смел придать холсту черты
ее движений, ласки, красоты —
и вы, и все кругом
пришли б в волненье,
вся улица, вес город, вся страна!..
Вот жизнь прошла — все та же здесь она,
и так же я безмолвен перед нею.
Что тут сильнее:
кисть, перо, струна?..
Мой друг, я часто думаю об этом.
Нам, в сущности, одна судьба дана,
одним мы с вамп связаны обетом.
Вот жизнь проходит — как остановить
тот миг, тот вскрик, ту женщину, ту муку,
тот лунный двор и сладкую науку,
как времени вернуть и цвет и вид?
Искать ли неподвижное в чертах,
набрасывать — авось да что и выйдет?
Нет! И меня вы видите не так,
как зеркало постылое увидит.
Былое — не заброшенный чердак!
Трудить и ум — и руку.. Шпорить зренье.
Учить судьбу подземную зерна.
И совершенство — это лишь прозренье
сквозь все покровы или времена.


ДОМ НА МОЙКЕ

Неказистое зданье у вод,
темный вход...

В продолжение века
зиму, лето — безвыездно в этом
доме
загнанный гений живет.
Нет, не юноша пламенный тот,
с пеньем в сердце, с неистовым ветром
в рыжих кудрях, без горьких забот!
Он тому даже видом не ведом...

Мчатся месяцы, годы — и вот
в этом доме, в узилище этом
он сурово и гордо живет.

Перед домом проходит вода,
протекает, как долгое время.
Но ему ли бояться суда,
злобных пасквилей повторенья?
Перед домом проходят года,
но стихов неизменно горенье,
неизменны любовь и презренье,
и свободы далекой прозренье,
вдохновенная радость труда...
Перед домом дежурит беда.
Соглядатаи ждут недалече.
И одно остается всегда:
он поедет на Черную речку
и обратно вернется сюда.


НОЧЬ

Ночь течет, как подземные воды —
неприметно,
темна и тиха.
Словно в смутной душе у кого-то —
неопознанный ветер стиха.
Грозный город застыл недвижимо,
гром и говор
поник и увял.
Не шуршит по асфальту машина,
воробей не качнется в ветвях.
Тополь смолк,
превышающий ростом
все, что замерло
в медленной мгле.
Сон живительный поровну роздан
всем живущим на этой земле.
Выдан отдых умаянным душам,
тьма безгрешна и не тяжела.
И беззвучно поет из отдушин
колыбельная тишина.
В ней — ни горя,
ни зла,
ни разлуки.
Сон, как птица, слетит в синеву,
довершающий в душах без муки
все, не сделанное наяву.
Вот он рядом, сверкающий финиш!
Ширь блаженна, близка и нежна!..
Утром встань —
и увидишь, обнимешь
ту единственную, что нужна.
А покуда — под темные своды,
в бормотанье глухого стиха
ночь течет, как подземные воды —
неприметно,
темна и тиха…


ПТИЧКА

Встал на рассвете — давний обычай!..
Нынче погода покойна, легка.
В сипи небес недоступной добычей —
белым хирманом — лежат облака.
Дождь? Непохоже. Хмурых обличий
нынешний савр не являл нам пока.
Ветер проносится с легкостью птичьей.
Сладко брести по тропе ветерка!
Мерно, как маятник, ходит рука,
грудь наполняется радостью вешней,
взоры скользят все быстрей и небрежней,
словно бы снова, свободный и прежний,
весь я, до капли, во всех — и ни в ком!..
Воля!..
Но что там на ветке черешни
слабо-зеленым горит огоньком?
Словно из листьев родившийся, нежный,
смотрит комочек, с беспечностью внешней,
черной, недвижной булавкой-зрачком!
Что ты за чудо?
Не верю я взорам,
птичка-игрушка из райских лесов!
Ты — как парящий в миру невесомом
пестрый,
недолгий,
обманчивый сон!..
Делаю шаг — не пугается птица.
Как же могла она здесь очутиться?
То ли из клетки — и в шумной столице
не отыскала дорогу назад?
То ли, от стаи отставшая дивной,
в город попавшая пыльный и дымный,
выбрала
чистый предутренний сад?..
Дед меня в детстве
потчевал притчей:
есть еще, дескать,
древний обычай —
пери являются людям порой,
облик приняв удивительный птичий,
мудрым
награду неся под полой...
Может быть, правду критики пели?
Может, мне вправду явится пери?
Или не в том и награда моя,
знавшего столько трудов и стараний,
вставшего в час незапятнанно ранний:
видеть воочью
красу бытия?


ТЮЛЬПАНЫ

Дол предгорный тюльпанами устлан —
неогляден цветенья размах.
Как былое в преданьи изустном —
этот дивный ковер на холмах.
То ли в каждом бутоне точеном
туго свернуты письма любви,
то ли души певуний-девчонок
алым зернышком в землю легли?.,
Что за краски в долине застыли,
что за пламя горит дотемна!
Ах, скажи мне, не так же ль и ты ли
зацветаешь теперь, Культепа?
Где-то там,
за бессонным простором,
что, как конь, закусил удила —
этот горький бугор, на котором
меня мама с дороги ждала.
И поров,
позабудешься сном ли,
вновь бугор примерещится тот:
это долг меня мучит сыновний,
до сих пор не исполненный долг.,,
Видно, плохо доселе и мало
довелось мне стихом поминать
и тебя, моя милая мама,
и тебя, моя родина-мать!..
II    покуда душа не упала,
как звезда, рассыпаясь в степях,
я спою о горящих тюльпанах,
о тюльпанах твоих,
Культепа...


ДАЖЕ МАЛОСТИ Я НЕ ПРОСИЛ

Даже малости я не просил —
были дни мои дара дороже:
и в дому, и в глухом бездорожье —
то же солнце,
и зелень,
и синь.
Я не чаял наград,
не гадал,
что за жизнь полагается плата,
что бессрочное счастье когда-то
захотят оплатить по годам.
Мне казалось: вовек не смогу
я воздать моим спутникам милым,
и пред матерью,
родиной,
миром
навсегда я останусь в долгу.
На весы я сегодня кладу
все, что мною испытано,
кряду —
и, как водится в нашем роду,
что там ни было — свет и беду —
забираю с собой, как награду.
О Отчизна! Признательный сын
даже малости я не просил...

Перевод с узбекского Александра Наумова

Я ЗНАЮ ЛИШЬ ОДИН

Я слышу некий Зов, и я тогда вздыхаю,
Волнуясь от других неведомых причин,
И почему я жизнь мою Ему вручаю –
Я знаю лишь один.

А в сердце у меня живой огонь пылает
И словно говорит: я жгу тебя без вин.
Зачем душа ту боль безмолвно принимает –
Я знаю лишь один.

Заходят сонмы лун и вновь рассветы тают,
Жизнь мчит, и я иду, ища своих вершин.
Чего душа так ждет и почему страдает –
Я знаю лишь один.

Однажды, как весна, искомое найдется,
Я верю (отчего не ждать весны средь льдин?),
Но час, когда придет, и чем вдруг обернется,  –
Я знаю лишь один.

Перевод с узбекского Николая Ильина

• Назад
• Вперёд