Сирожиддин Саййид (1958)

Сирожиддин Саййид (1958)

ЗАМРИ ДУШОЙ НАД МУЗЫКОЮ СЛОВ

Надпись на колонне "Площадь памяти"

Здесь имена. Здесь горе похоронок.
Здесь в сердце боль и слезы на глазах.
И памяти высокие колонны
Отчизну гордо держат в небесах.
Тени предков
Вершины горных скал – они все выше, выше
и, тучи разорвав, восходят к небосводу.
Я в них сегодня тени предков вижу,
Чьи души в небо нес
желанный свет свободы.
День рождения Навои
Всем в этот день распахнут небосвод.
В сердцах любовь воскресшая поет.
И с именем его наш мир светлеет.
И нацией – становится народ.
Цветущий сад газелей и любви
Цветущий сад газелей и любви.
Замри душой над музыкою слов.
Но чтоб услышать сердце Навои,
Прожить не хватит и пяти веков.
Надпись на книге Расула Гамзатова "Журавли"
Расул Гамзатов – сердца откровенье.
Ушел ли он?
Уехал на коне ли?
Но – все равно, к своим вернувшись предкам,
ушел он в память новых поколений…
А может, -
глянув сверху на долины,
с печальным вздохом небеса раздвинул
и на прощанье
всех людей прощая,
взлетел к своей он стае журавлиной.
Так на планете повелось от века
Лев понимает льва. А волка – волк.
Так на планете повелось от века.
Все внемлют всем. Но не возьму я в толк,
что ж человек не внемлет человеку.
Снег летит до горизонта
Снег летит до горизонта. Снег в горах. Кругом – ни зги.
От Ташкента до Термеза, до Сурхана, снега свист.
Мама, как писать мне этот неизбывный стон тоски?
Между нами бесконечный, беспредельный белый лист.
И никогда…
Могилы предков свято береги.
Могилы – притчи вечного прощенья.
И никогда с них не срывай ростки.
Ростки – минувшей жизни возвращенье.


ПОСЛЕ НОЧНОГО ПОКОСА

Готовые к полночному купанью
семь девушек стоят на берегу,
и семь серпов, что, отзвенев, упали,
как полумесяцы, блестевшие в стогу.

Семь платьев охраняют валуны.
Желанный миг, желанная свобода.
И, отразив небесный свет луны,
семь лун земных легко ступают в воду.

И ласковая плещется река,
семь жарких тел прохладой омывая.
Мужчины спят, забравшись на стога.
Их одолела полночь луговая.

Спят в забытьи, от свежих трав хмельном.
Над ними в небе путь мерцает Млечный.
Я б тоже спал в стогу глубоким сном.
Но лунный свет реки… Но эти плечи!..

ЧЕЛОВЕК

Пришел ты разрушать своё созданье.
Чернеет тень оружья на Коране.
Кем послан? И зачем явился ты?
И кто из нас, ответь мне, мусульманин?

И ты ответь мне, Библией храним,
за что не чтишь в миру чужих святынь?
Стволы подняв на хижины чужие,
скажи мне, кто из вас есть славянин?

У зла нет наций. И глаза пусты.
Ни рода, ни племен нет у вражды.
Познанье этой истины извечной
и Полумесяцы венчают, и Кресты.

Ты создан не для бед, не для лишений,
не для клинков, что бредят про отмщенье.
Для доброты тебя Всевышний создал,
для дел благочестивых и священных.


ГОЛОВА КУШАНСКОГО ПРИНЦА

Окаменевши за тысячелетья,
твой лик во всей красе явился нам.
Дождь не размыл его, не тронул ветер.
Что ж видно твоим каменным глазам?

Они горды, прекрасны и спокойны.
А я хочу спросить лишь об одном —
ты помнишь ли страданья, беды, войны?
Какие мысли в черепе твоем?

Но ты молчишь. Ты просто камень голый.
И ты не мыслишь о своей вине.
И что тебе всех моих предков горе?
Твой череп пуст. Так для чего ж он мне?


* * *

Снег летит до горизонта. Снег в горах. Кругом - ни зги.
От Ташкента до Термеза, до Сурхана снега свист.
Мама, как писать мне этот неизбывный стон тоски?
Между нами бесконечный, беспредельный белый лист.


ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ НАВОИ

Всем в этот день распахнут небосвод.
В сердцах любовь воскресшая поёт.
И с именем его наш мир светлеет,
И нацией становится народ.


НАДПИСЬ НА КНИГУ "ЖУРАВЛИ"

Расул Гамзатов - сердца откровенье.
Ушёл ли сын? Уехал на коне ли?
Но всё равно, вернувшись к своим предкам,
ушёл он в память новых поколений.

А может, глянув на земли долины,
с печальным вздохом небеса раздвинул
и на прощанье всех людей прощая,
взлетел он к своей стае журавлиной.


НАДПИСЬ НА КОЛОННЕ "ПЛОЩАДЬ ПАМЯТИ"

Здесь имена. Здесь горе похоронок.
Здесь в сердце боль и слёзы на глазах.
И Памяти высокие колонны
Отчизну гордо держат в небесах.


ВСТРЕЧА С АНДРЕЕМ ВОЗНЕСЕНСКИМ

Сместились времена, созвездья, годы.
Смеётся радость. Горько плачет горе.
Но помню я гром самолётов реющих.
Тринадцать лет прошло, Андрей Андреевич.

Я помню, как влезали чьи-то уши,
как в радиоприёмник, в мою душу.
Андрей Андреевич, я не боялся бед.
Тринадцать лет прошло. Тринадцать лет.

Сквозь облака, сквозь небо без предела
тринадцать самолетов пролетело.

А много раньше, там, в семьдесят пятом
над Вашей книгой, как над сопроматом,
среди зимы, ночами сжав виски,
я постигал поэмы и стихи.

Мне многого тогда не доставало.
И строки из небесного металла
мальчишье сердце жгли и леденили,
взлетая в ореолах звёздной пыли.

Андрей Андреевич, прошло тринадцать лет.
Давно того мальчишки больше нет.
Но, взмыв над океанами, горами,
"Антимиры" сияют мне мирами.

Москва гранитная. Своими берегами
она меня, как прежде, обнимает,
И вновь они похожи, как всегда —
мосты, созвездья, воды и года.

И я тринадцати своим конягам белым
опять ищу метафоры. И беды
забыты напрочь.

Над Москвою Вашей
знак восклицательный - Останкинская башня.


ОЧАГИ

Иду на север иль иду на юг,
в урочищах гисарских иль на скалах,
тепло святое материнских рук
хранят, как прежде, очаги из камня.

Мне эхом детства булькает кумган.
И где б я ни был, что бы я ни делал,
он смотрит—мальчик—как бурлит казан.
Не я ли - этот мальчик загорелый?

Я вижу там, в далёком далеке —
сквозь годы жизни, мглу одолевая
не угасая, в каждом очаге
над Ширабадской степью плещет пламя.

И никогда не покидая нас,
Пускай оно вовеки не остынет,
в нездешних океанах и пустынях
даруя ласку материнских глаз.

Пройду сквозь испытание любое,
но сердцу вы останетесь близки,
судьбы моей, любви моей и боли
живой огонь—родные очаги.

* * *

Саади. Не газели, а пустыня.
- Сорбон! Сорбон!  - зовёт он неустанно.
Смех нищего не молкнет и поныне:
- Какой сорбон, коль нету каравана?

Горя, дымятся караван-сараи.
Несётся смерч. И города сгорают.
Аишь смерч, горячий смерч несётся с юга.
- Сорбон! Сорбон!

Но не слыхать ответа.
И не холмы вокруг—горбы верблюдов,
схороненных песком и жгучим ветром.
- Сорбон!.. Сорбон!..


ВСАДНИКИ

Я помню детство. Это ночь и осень.
Ровесники давно уж сны глядят.
А в нашем доме задержались гости.
Все разговор ведут о лошадях.

О как они восторженно, азартно
ночь напролёт боготворят коней!
Улыбки и глаза их лучезарны.
Для них нет в жизни ничего главней.

И я, мальчишка, слышу в их восторгах
гул трав степных и посвисты ветров,
никем не укротимый конский топот
и хрип, и ржанье вольных табунов.

Зима прошла под эти разговоры.
Однажды просыпаюсь - нет гостей.
Дом опустел и опустел наш дворик,
ни топота, ни ржанья лошадей.

И небо засинело над домами,
и с пробужденьем отчей стороны
гул трактора над дальними холмами
провозгласил пришествие весны.


* * *

Любой тоски мне безразличен лик,
и счастья пусть никто не обещает,
пусть, как ладонью, запоздалый лист
из осени мне машет на прощанье.

Но в юности или на склоне лет
я этой ночи подражать не стану.
Ей безразлично - есть луна иль нет.
С тобой же я не в силах так расстаться.

Дай мне услышать звук твоих шагов.
Пусть голос твой из ночи отзовётся,
и водопад волос твоих прольётся
в пустыню сердца лучшим из стихов.

Поэтов, что рыдали о любви,
забуду я, о том не сожалея.
Десятки лет за эту ночь возьми.
Бери их, и пускай я онемею.

Тебе легко, не ведая оков,
завоевать меня, вовек не зная,
легко ли мне, как статуя ночная,
стоять на постаменте из стихов.


БЕРЕГ СЕРДЦА

(четверостишии)

* * *

Камни в недра сердца мне судьба катила,
Не было печали горше и больней.
Там за горизонты солнце уходило,
и во мраке гас он - свет души моей.

* * *

С моих высот сворачивают ветры.
В полях мои колосья полегли.
Покуда сушь на реки мои веет,
ручьи свои, мальчишка, береги.

* * *

Нет, не в пирах и не в далёких странах
меня напрасно, друг мой, не ищи.
Пристанищем моим навеки стал он —
священный берег сердца и души.

* * *

На три рейхана сердце поделил я,
но стоит воротиться в дом родной,
они опять, как три сестри, едины,
мне в сердце дышат и владеют мной.

* * *

Ни в плеске волн морских, ни в дальних далях
нас не найдёте вы, ни здесь, ни там.
Нам судьбы лишь одну дорогу дали.
К сердцам уходим мы, друзья, к сердцам.

* * *

Поэта мы искали неустанно.
Но наконец сквозь сонмы продавцов
к Фарид-ад-дину мы пришли Аттару ,
в тень мудреца с пророческим лицом.

* * *

Сгорает моё сердце бессловесно.
Я мучаюсь, тебя одну любя.
И всё ж когда меня ты сбросишь в бездну,
ты станешь бездной для самой себя.

* * *

О чём ты шепчешь, лист мой пожелтевший?
Какие бездны, камень мой, хранишь?
Узнаю ль я? Но знанье не утешит.
Звезда моя, зачем же ты горишь?

* * *

Пускай меня удача не ласкала.
Удача ваша мне - не ореол.
Пока вы своё золото искали,
души бесценной пламя я обрёл.

* * *

Прошла пора гулять и веселиться.
Но не беда, что юность далека.
Гнездом весёлым стань для певчей птицы,
любая моя грустная строка.

* * *

Душа потеплела, душа осветилась,
когда с векового слетевши чинара,
нечаянный лист на плечо опустился
тёплой ладонью Суфи Аллаяра.

* * *

Годы восторга любви не разрушат.
Счастье с тобою мы делим вдвоём.
Нежность бедра и душевные узы
с нами, покуда не стали ремнём.

* * *

На берегу судьбы печально пламя дров,
но светел его дым, и дождь беды не значит.
Он тёплый - этот дождь - предвестник нежных снов.
Так что же моя мать одна средь ночи плачет?

* * *

Мой дом - он из листвы. В нём комнаты из трав.
На окнах стёкол нет. На окнах только звёзды.
Я двери смастерил сплошь из цветов дубрав
и в завершение порог из сердца создал.

* * *

Увы, судьба земная не дала
теплолюбивому - ни огонька тепла.
У жадного - сто сундуков монет.
У щедрого Саади денег нет.

* * *

Прекрасно то, что осликом не спето,
а спетое нам не несёт на суд,
и что поэтов не вмещают клети,
висящие в чайханах там и тут.

* * *

Не вспыхнет радуга над тем, кто жив обманом.
В котле завистника не зреет сумалляк.
На крыше подлеца не зацветут тюльпаны.
Не сядет бабочка свинюшке на пятак.

* * *

Постели нет, чтоб путнику стелить.
Посуда есть, да нечего варить.
Да, есть седло, но нет к седлу осла.
Такие вот у путника дела.

* * *

Всё - под Всевышним. Что ж мы не впервые
решать хотим проблемы мировые?
Зачем к Вселенной устремлять свой бег,
коль сам ты мельче пепла, человек?

* * *

Весна, весна! Ты вновь неповторима,
С родимых гор я слышу твоё слово.
О новых колыбелях говори мне.
Не говори мне о могилах новых.

* * *

Наивен я в стране любви.
Живу, с листом упавшим равный.
Полны все помысли мои
мечтой несбывшейся Машраба.

* * *

Печаль да и радость необъяснимы.
Таинственно небо лежит на горах.
Вся жизнь моя - ветер на косах любимой.
И слёзы в ладонях, и смех на губах.

* * *

Вновь надо мной Вселенная кружится.
Созвездьями дано душе моей
листом тончайшим ночью становится
и воскресать от утренних дождей.

* * *

Нет, не надеюсь больше я на чудо.
Одно лишь остаётся - звуки строк.
Прости, мой друг. Бедна твоя лачуга,
Но я порог её. Её порог.

* * *

Все говорит мне: - Не грусти. Дыши
тем, что рождён. Всё прочее - неважно.
Стою на берегу своей души
и никакой другой души не жажду.

* * *

Цветущий сад газелей и любви.
Замри душой над хмузыкою слов.
Но чтоб услышать сердце Навои,
прожить не хватит и пяти веков.

* * *

Лев понимает льва, а волка - волк.
Так на планете повелось от века.
Все внемлют всем. Но не возьму я в толк,
что ж человек не внемлет человеку.

* * *

Вершины горных скал - они всё выше, выше
и, тучи разорвав, восходят к небосводу.
Я в них сегодня тени предков вижу,
чьи души в небо нёс желанный свет свободы.

* * *

Могилы предков свято береги.
Могилы - притчи вечного прощенья.
И никогда с них не срывай ростки.
Ростки - минувших жизней возвращенье.

Перевод  Александра Файнберга

ДВА ВЕКА – ОДНА ЖИЗНЬ

                    Памяти А. Вознесенского

Душа покинула тело,
Вокруг облаков пелена,
Жизнь мира не знает предела –
Моя ж исчерпалась до дна.

Божьим рабам защитой
Тень Бога до судного дня,
На лунном серпе душа взмыла,
Исчерпана жизнь до дна.

Что пользы от дней эпохи? –
Ведь речь мне уже не дана.
Роса так просила слова,
Но жизнь исчерпалась до дна.

Ты, бабочка, кружишь прощально
В предчувствии смертного сна,
Мгновенье твое миновало –
Исчерпана жизнь до дна.

Нажил я две семерки,
Жизнь ими определена,
Прими же теперь меня, небо,
Исчерпана жизнь до дна.

Разрушилось жизни здание,
Где тяготы, боль и нужда,
Растрескалось все и распалось –
Исчерпана жизнь до дна.

Терпение, твердость, стойкость –
Два века, а жизнь одна,
Все надвое раскололось,
Исчерпана жизнь до дна.

В лавке Твоей, о Боже,
Мне доля моя отдана,
Счета уже все закрыты,
Исчерпана жизнь до дна.

Перевод с узбекского Николая Ильина

• Назад
• Вперёд