Мухаммад Али (1942)

Мухаммад Али (Ахмедов Мухаммадали) - узбекский поэт, писатель. Народный писатель Узбекистана (1992). Родился 1942 году в районе Боз, Андижанской области.

Ташкент, 1917 год

(Отрывок   из  романа   «Вечный  мир»)

* * *

В Ташкентской крепости переполох,
Она в железном окруженье.
И гарнизон ее морально плох,
Коровиченко сам в смятенье.

Грозит он карой, требует стрелять —
Молчат сурово офицеры.
Они давно лишились веры,
Что крепость можно отстоять.

Вот метко первый и снаряд упал
(Михайлов крепко знает дело!).
Испуганно глядит надменный генерал,
И спесь с него совсем слетела.

С Саперной слышен громкий шум и смех,
«Ура!»— кричат на Госпитальной.
Там веруют в победу и успех
И штурм готовят генеральный.

Бьет грозно Революция в набат,
Вздымается девятым валом.
И удержать ее накат
Уж не под силу генералам!

* * *

Как будто день Великого суда
Пришел в Ташкент. В огне и дыме
Союз Свободы, Правды и Труда
Сметает старого твердыни.

Коровиченко, как свирепый волк,
В нору укрылся, но в душе тревога.
На подступах Сибирский красный полк,
Со всех сторон идет подмога.

С Саперной батарея подошла,
Отряд рабочих с Госпитальной
Спешит на ратные дела —
Народ сознательный, отчаянный.

Вот и с вокзала весть прислал Фархад:
Из Кушки помощь подоспела.
И Старый город выставил отряд,
Джигитов молодых и смелых.

Ревком ликует: власть
берет народ!
Он на своем всегда поставит.
Падет последний вражеский оплот,
Народный гнев его раздавит.

перевод с узбекского Н. Стрижкова

* * *

Вознеси над мечтою мечту,
подними, словно гору на гору,
чтобы понял я слов тесноту
над нежданною высью нагою,
и над дивною далью дорог,
занавешенных облачным паром,
мог помчаться по прихоти строк,
одаренный волшебным тулпаром!..

О, какие горят цветники
за привычной гранитною гранью —
рассудительности вопреки,
вопреки мастерству и старанью!

Вырвись в путь по прямой — и тогда
в том конце, как на кончике шпаги,
за пределами косной бумаги
засияет такая звезда...

То не свет во вселенных чужих — нет,
дорогой неисповедимой
стих мой вырвется к тверди родимой,
той же, отческой силою жив!

О поэзии вешняя власть —
совершенства грядущего мука...
Пусть твердят, что дорога свелась
к повторенью извечного круга.

Пусть и смертные тени легли —
преступлю эти смертные тени,
ведь земное твое тяготенье —
тяготение вечной любви…


* * *

Опять зима трещит снаружи,
и без свидетелей, одни,
ныряя в каменные лужи,
горят фонарные огни.

Дома, как елочные деды,
одеты в белые меха.
И в этой вечной думе — «где ты?»,
разлука долгая горька.

Души не выговорить громом —
лишь чудится средь суеты:
горят под чьим-то чуждым кровом
твои весенние цветы…


НОВОГОДНЫЙ ВЕЧЕР

Так славно ладилась беседа,
тюльпаном расцветал бокал,
и звонкий тост из уст соседа
уста по кругу обегал.

Стекло звенящее сжимали
и рассыпали звон в дому,
и счастья нового желали
в углу джигиту одному.

И он играл игру не грубо —
и тостам вторил в уголке,
пока душа его из круга
рвалась в недремлющей тоске.


* * *

Нынче с осенью нету сладу:
так и встала — лицом к лицу.
Ветер спит,
словно пес на лапу,
свесив голову
на листву.
Как померкший огонь маячный,
жизнь мерещится в тишине,
и мечты, громоздясь, как мачты,
заслоняют пейзаж в окне.
Наползает туман-разлучник...
только вдруг, разорвав кольцо,
опрометчивый белый лучик
набежит на твое лицо.
Как ты спишь!
Чуть дыша, неспешно,
просыпаешься не спеша,
как рождение, неизбежна
и немыслима, как душа.
О немая туманность взгляда!
Хочешь видеть — прищурь глаза...
Так глядят в позолоту сада
эти серые небеса.
Так оглядывается память.
Так глядит —
и спешит само
в эту раму тебя оправить
настороженное трюмо...

В нем пестреет подушки ситчик,
некрикливых цветов пастель.
Черный ливень твоих косичек
проливается на постель.
Облик виден твой здесь не весь, но
в дверь не смею я вставить ключ,
тронуть заново занавеску,
как упрямый осенний луч.
И, в зеркальном .своем портрете
отраженная не вполне,
достаешься ты нам по трети:
свету осени, утру, мне…


РАЗГЛЯДЫВАЯ ГЛОБУС

Уменьшаясь в миллионы раз,
уместилась в глобусе планета.
Шапки полюсов на шаре этом —
обе разом
на виду у глаз.
Обратились в точки города,
Океаны — просто пятна синьки!..
И земля в лазуревой косынке
собственным изяществом горда.
Словно узенькие пояса,
всю ее стянули параллели.
Обнимают озеро леса,
горы им,
влюбленным,
порадели.
Обратились в точки города,
что помельче — и совсем не вышло...
Где я? ты, мой кишлак?..
Тебя не вижу,
маленькая, бледная звезда.
Между гор великих и морей
мне тебя и не отметить точно,
но твоя невидимая точка —
мне всего на шарике
милей…


ХАМЗА

Не яд в крови, не сладкое вино,
не горькая влюбленность без ответа.,,
Горит свеча,
звезда глядит в окно,
и мир во тьме,
И тягостно поэту.
И кроется за смутою такой,
что издавна душе его немило,
и этот сердца вечный непокой —
от вечной неустроенности мира.
И без того ведь
доля нелегка,
и без того —
он словно тигр в клетке...
Но движутся в мозгу его века,
насилья цепью
скованные крепко,
весь этот гнет идёт издалека,
все эти беды требуют возмездья,
и кажется постыдно неуместна
привычная и гладкая строка...

Да, он в раздоре с миром и собой,
тут не помочь ни женщине,
ни другу,
и ты, что сделалась его судьбой —
Поэзия,
и ты не тянешь руку,
он спорит нынче даже и с тобой,
готовый на жестокую разлуку,
и предпочтет отчаянье и муку
истертых истин замкнутому кругу,
холодною начертанных рукой...

Он в бешенстве ломает карандаш,
который слова начертать не в силах.
Чем только эту ярость передашь
при виде всех обманутых и сирых?
У многих близких —
жизнь совсем не мед,
но кто его отчаянье поймет
и оправдает гнев неугасимый?
Он одинок!
Он страшно одинок!
О, если б в этой тягостной пустыне
он встретил пониманье...
На денек
« расстался бы со взорами пустыми!
Хоть ненамного боль его остынет
и сердца суть
бумага переймет...

Он чувствует: такие люди есть.
И не один, .
а сотни или тыщи.
Да,
он таких когда-нибудь отыщет!
И с ними он пойдет в одной ряду
походом
на народную беду,
на ложь,
насилье
и несправедливость.
Он вытерпит.
как было бы как долго бы ни длилось,
терпеть невмоготу...


* * *

Пусть пылает закат догорая,
облаков истлевает гряда —
потерпи еще день, дорогая,
и разлука уйдет навсегда.

Боль и счастье —
одно и другое —
только верному сердцу под стать.
На двоих разделенное горе
может общею радостью стать.

Чувства истина —
в скупости жеста.
Скупо
страсть выбирает слова.
Но страдав, не постигнешь блаженства
разве ты не твердила сама?

Пусть надежда робка, как улитка —
копят сладость
сокровища лоз,
и пронзительно зреет улыбка
под завесою
сохнущих слез.

Перевод с узбекского Александра Наумова

ЗОВ

Ты — поэт, в твоем сердце — нетленный огонь, —
Даже стынь потеплеет от этого пыла.
Лиру чутко настрой, струны трепетно тронь —
И в сердцах человечьих откликнется сила.

Ты всевластной мечтой создаешь ширь полян,
Украшаешь их пестрым цветочным нарядом,
Самый малый цветок ты излечишь от ран,
Если небо крутое обрушится градом.

Ты в стране, именуемой «Жизнь», — властелин,
Ты ступаешь — и пенится силою лава.
Есть ли кряж, что не пройден тобой, — хоть одни?
Есть ли в мире тебе неподвластная слава!

Где любовь, жар которой бы ты не познал,
Где созвучия песни, тобою не спетой,
Где тебе не открытые высь и провал,
Есть ли угол, пыланьем твоим не согретый?

Жизнь огромна, п счета всем пишущим нет,
Как пылинкам, мелькающим в облаке света.
Человек должен жить не прошедшим, поэт, —
Быть живым и с живыми — вот должность поэта!

Может быть, ты в горах но отыщешь дорог,
Может быть, ты не выйдешь к широким просторам,
Может быть, тот огонь, что в себе ты зажег,
Не зардеет на лицах румяным задором.

А возможно, и слава тебя обойдет,
Не взбурлишь ты потоком, как пенные воды...
Ты во всем, друг мой, волен — высок твой полет,
Но в одном нет вовеки поэту свободы:

Если видишь ты истины солнечный свет,
Соль и хлеб твой — быть верным и стойко правдивым!
А не то... есть ветра, что стихам — горше бед,
Есть позор и презренье — возмездие лживым!

* * *

Ветер стих и в листве дремлет, тихо дыша,
И в арыках журчит еле слышно вода,
И мечты друг за другом теснятся, спеша,
И пронижут навылет всю грудь. И тогда
Светлый луч, ясноокая, входит в твой дом
И сияньем ложится на спящий твой лик,
И ютится в кудрях твоих — в мраке густом.
Этот луч — мои думы, — к тебе он проник!

Занавеску откинет шальной ветерок,
Бьется в стенку, безглазый, — преграда тверда!
Ты смеешься над ним — мол, не видит дорог,
Глянешь в сад — а откуда, мол, он? И тогда...
Нет, не надо смотреть, ты глаза призакрой, —
Всё осветится золотом и серебром,
Луг увидишь ты, солнцем насквозь залитой, —
Всей мечтою моей воплотился я в нем!

И везде отраженье твое предо мной:
Даже спящая ты, словно солнце, горда,
Косы плещутся, падая темной волной,
Их в дремоте тебе не унять... И тогда
Ты ночных голосов полусонный наплыв
Отгони от себя, лучше вслушайся в тишь:
И дойдет к тебе звук, всё собою покрыв,
То стучит мое сердце, — его ты услышь!

Но вскипает рассвет, белизной просветлен,
Зорь Отчизны волшебная всходит звезда.
Что за прихоть пришла мне — тревожить твой сон,
Я тихонько покину тебя... И тогда
Всё, что есть на земле, обоймет тишина,
И затихнет журчанье арыков и рек,
И в тиши лишь безмолвия поступь слышна.
И в тиши — боль прощанья и времени бег...

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Я к тебе возвратился — к глухому истоку,
Здесь мечта, как и прежде, — за чадным туманом,
И сыпучей пурги не прорвешь поволоку,
Не проглянешь пути к отошедшим полянам.

Белокрыло сплетаются снежные пряди...
Не печалься же! Их непрозримые строчки —
Всего-навсего сказка про боль одиночки,
Ну а быль будет дальше — в весеннем наряде.

Ты придешь, будто сон, что не в силах понять я,
Прежней грустью красива и всё же иная, —
Я навстречу тебе раскрываю объятья,
Каждый шаг твой заклятьем стократ заклиная.

И не раз еще здесь зачарован я буду —
На земле, мою нежность навеки впитавшей,
Одинокой надежде дивясь, словно чуду,
И зовя издалека мой стих запропавший.

Сколько есть безответных, забытых пристанищ,
Сколько есть беззаботных, забывших красавиц!
Только прежнее звать понапрасну ты станешь:
Сердце болью зайдется, а боль не поправить!

Я к тебе возвратился — к глухому истоку,
Здесь мечта, как и прежде, — за чадным туманом,
И сыпучей пурги не прорвешь поволоку,
Не проглянешь пути к отошедшим полянам… ты...

* * *

Ты — цветок, дыханье лепестков
Дуновеньям ветра не даривший,
Не открывший трепетный покров
Их прохладе, о тепле молившей.

Ты искришься влагою хмельной
И не знаешь, в чьи уста пролиться.
Кем ты будешь выпита? Не мной, —
Даже каплю мне испить не мнится.

Ты — сиянье хлынувшей зари,
Что была полночною звездою.
Мне ли на тебя смотреть? Гори, —
Я палящих чар твоих не стою.

Песня ты, велевшая звучать
Всей тревоге, что от века пелась.
Мне бы спеть тебя, да где же взять
Голосу — полег, а сердцу — смелость?

Ты — мечта, звенящая вдали,
А мои ли гам пути сбегутся?
Сколько сердцем чуда ни моли,
А рукам к тебе не дотянуться!

Ты мне — жизнь, моей мечты порыв,
Твоего я счастья не порушу, —
Вечно будь, живи, меня забыв, —
Не в мою ты воплотишься душу.

* * *

Сердитый ветер набежит,
Листву срывает, словно режет,
А миг пройдет — и, не сердит,
Он с тихой лаской листья нежит.

И если я порой сержусь
И не сдержу обиды колкой, —
Ты знай: за гневною размолвкой
Приходит ласковая грусть...

* * *

Из дней, тобой прожитых, не в любом
Готов признать я друга и собрата.
И ни к чему листать мне твой альбом
И снова мучить то, что сердцу свято.

И лучше мне не знать, что над красой,
Во всем тысячекратно несравненной,
Проходит тень ненужной полосой
И оставляет отпечаток тленный.

СВЕТЛЫЙ МИГ

Не просите стихов у поэта,
Клад поэзии спрятан глубоко,
Строчки — в сердце, на дне его где-то,
Молча перлами зреют до срока.

Не просите стихов, а спросите:
«О поэт, расскажи людям — кто ты,
Пищу кто тебе дал для «наитий»,
Кто дал крылья тебе и полеты?

Чем ты жив — разве только любовью
К красоте, отнимающей разум?
Даже птица привычна к гнездовью, —
Нужен дом тебе с углем и с газом!»

Не просите стихов. Расскажите,
Как горюют в тревоге о сыне,
Как пекутся о хлопке, о жите
В обводненной Каршинской пустыне.

Если БАМ — это бой бездорожью,
Если в небе — «Союз» златокрылый,
Разве сердце с ликующей дрожью
Не наполнится жизненной силой?

Но, поверьте, и сердце поэта
Тоже всходы, как сеятель, холит,
Кровью полито все, что им спето,
Потом каждый посев его полит.

Любит все он душой безустанной,
Ему любо с ветрами бороться,
А придет светлый миг долгожданный
Речь поэта и в вас отзовется!..

* * *

На горах снега лежат,
А в садах цветет гранат.
Мое сердце — что гора, —
Как ему найти твой сад?

Эй ты, сокол, чудо-птица,
Спать на камне не годится!
Погляди: пуста подушка
Там, где спит краса-девица!

Среди скал стоит утес,
Одинок, и крив, и кос.
Даже и дождем забыт,
Льет он реки горьких слез.

Роза, если и грустна,
Все равно красой красна:
Влагой слез омыв свой лик,
Ста нот лишь красней она!

Ты грустна, и мне — немилость,
Нам блаженство и не снилось.
Видно, где-то между нами
Вся любовь позаблудилась!

На горах снега лежат,
А в садах цветет гранат.
Мое сердце — что гора:
Стерпит все, найдет твой сад!

ПРИЗНАНИЕ

Я открыто скажу, не таясь ничуть:
Вас всем сердцем люблю я, лишь я один.
Меж узбеков лишь я, а не кто-нибудь,
Только вас и хвалю — я, лишь я один.

Сколько дней отошло, сколько лет прошло,
Меня тучей влекло, словно вихрь несло,
Вас я славил-хвалил всем другим назло, —
Всех хвалой своей злю я, лишь я один.

Захочу вас найти, а найти нельзя,
Захочу прочь уйти, а уйти нельзя.
Вас достойно воспеть — как ни льсти — нельзя,
Сердце мукой томлю я, лишь я один.

Лишь вздохну — все вокруг опалит тоской,
Пламя стонов моих жжет весь мир мирской.
Только сплетен боясь да молвы людской,
Молча все я терплю — я, лишь я один.

Черноокая! Мне моя страсть петля,
И свидетели в том — небо и земля.
Зря я мучусь-томлюсь, о любви моля, —
Сам себя я гублю — я, лишь я один!

ПРЯТКИ

Вечерами на улицах светлых
Резвы детские игрища в прятки.
Притаившись в углах неприметных,
Притихают на время ребятки.

Каждый раз мне водить доставалось,
Я любил тихо красться сторонкой:
В карагачах девчонка скрывалась,
Боль души моей детской — девчонка.

Я ее находил неизменно.
Пусть не нравилось это ребятам,
До небес я взносился мгновенно,
Если с ней мне случалось быть рядом.

А теперь где друзья моих пряток —
Где та девочка, где все ребята?
Нынче игры иные манят их,
Далеко друг от друга попрятав.

И когда я забот моих кряжи
Поутру поднимаю на плечи,
Я мечтаю без этой поклажи
Возвратить детских игр моих вечер.

Где, друзья, вы? Какими делами,
Чем — какою отрадой живете?
Бестревожно ли небо над вамп
В вашей нынешней взрослой заботе?

Обернулось ли явно живою
То, о чем вам когда-то мечталось, —
Расцвело ли зеленой листвою?
Или мысль о былом — только жалость?

Где ты, девочка славная, где же
От меня ты укрылась украдкой?
В мглистом небе звездою ты брезжишь —
Неразгаданною загадкой.

Ты была весела и смешлива,
А сыскала ли доброго друга?
Всё ли в жизни сложилось счастливо?
Над тобою — весна или вьюга?

Неужели над ней — озаренной
И красой и душою чудесной
Дурень тешится самовлюбленный,
А она терпит всё бессловесно?

Нет, наверно, па хлопковом ноле
Конь стальной ею взнуздан умело,
Или строить пути в торном доле
Иль колхоз возглавлять — ее дело?

Вот и «спрятались» мы друг от друга,
Жизнь нас «прячет», сама же и «водит»,
И норою бывает нам туго
В беспокойном ее хороводе.

Скрылись вёсны под стужей осенней,
И огонь затянуло золою.
Прятки — бег невозвратных мгновений
С их весной и любовью былою…

Перевод с узбекского Сергея Иванова

• Назад
• Вперёд