Максуд Шейхзоде (1908-1967)

Максуд Шейхзоде (1908-1967)

Свеча

Мне в рукописной древней книге
Картинка встретилась такая:
Горит свеча, а снизу подпись –
«Светя другим, сама сгораю!..»
Так должен жить и ты, поэт:
Удела благородней нет.


Черные глаза

По глазам бы узнать? что за чувства царят,
Что за тайны запрятаны в сердце твоем!
Ведь глаза – это окна души, говорят,
Но черны эти окна и ночью, и днем…
И напрасно пытаюсь заглядывать в них –
Слишком темные шторы на окнах твоих!

Перевод Сергея Северцева

ПОЭМА О ТАШКЕНТЕ
(отрывок)

Погляди на карту:  с давних пор
Все ручьи к садам текут в Ташкенте
С этих синих, оснеженных гор.
В исторической его анкете
Есть вопрос о возрасте.

Ответ:
«Мне чуть меньше трех тысячелетий».
Хоть и нет для городов анкет,
Но в ответах многих есть единство.
Ваше свойство главное?
В ответ
Слышу я:
«Гостеприимство».

* * *

В синеве ночного тумана
Поздний сон на город сойдет.
Но Ташкент просыпается рано,
Лишь рассвет на Чимгане блеснет.

Не ленивый и не сонливый,
Целый день шумит говорливо.
Он творить великое в силах —
Крепок мышцами, волей крут.
Слышишь, молнии льются в жилах
И сердца моторов поют.

И едва снега на вершинах
Заревым огнем расцветут,
Вижу: с маркой «Ташкент» машины
Из ворот городских идут.

Это сердце Узбекистана,
Гром и жар его мастерских.
Под жужжание ткацких станов
Льются волны шелков цветных.

Люди издавна здесь одеваться
Любят в яркий, нарядный шелк,
Нам за дело стоит лишь взяться,
Дело двигается хорошо.

Все теперь мы сами умеем,
Что отцам не снилось в былом.
Мы не только хлопчатник сеем,
Сами яркий ситец мы ткем.

Ритм заводов стремительно властен -
В мой вторгается ритм и размер,
Знаю — в каждой семье есть мастер,
Иль рабочий, иль инженер.

Каждый день по утрам у моста
Мы здороваемся с тобой.
Ты — плечистый, среднего роста,
Добрый давний знакомый мой.

Да, отец твой в Укче был медник,
Весь свой век вел с нуждою спор.
В ремесле — ты его наследник,
Но тебе подчинен мотор.

Там свершаются чаянья века —
В   заводских   огромных  цехах.
Образ нового человека,
Поднимайся в моих стихах!

Ждали долго Земля и Время,
Ждал тебя, призывал поэт.
Ты окрепло, дружное племя,
Для тебя сияет рассвет.

Ты на подвиг вышел суровый,
Ты ковал победы оплот,
И по светлой дороге новой
Ты пошел, трудовой народ.

Цель и смысл моего дастана —
Это, в ногу с тобой стремясь,
Прославлять тебя неустанно,
Мой великий, ведущий класс.

Жить для будущих поколений,
Петь во славу новых людей —
Цель и смысл всех моих творений,
Цель и смысл всей жизни моей.

Вдохновенные в созиданье,
Стену каменщики кладут,
Мы возводим светлое зданье,
Мы — за жизнь,
Мы — за мир и труд!

Лучше камень ставить на камень,
Кирпичи раствором крепить,
Чем размахивать кулаками
И друг другу войной грозить.

Эти песни как стяги взвиты,
Ты прислушайся к их словам:
— Кто приходит с душой открытой,.
Тот нам друг
и тому — салам!

Перевод с узбекского В. Державина

ПАМЯТИ ДРУГА

Мы были очень молоды с тобой:
по жизни мчались — и не замечали,
что время,
с обнаженными мечами,
шагает рядом — тою же тропой.
Мы шли, ступая легкою стопой,
в пыли, казалось, не оставив следа..,
Мы не считали —
зимы,
весны,
лета...
О, как мы были молоды с тобой!
Я вспоминаю прошлые года —
немало в пыль мы обратили пыла! —
и думаю: да вправду ль это было?
Мой бедный друг,
да был ли ты когда?..
Я выхожу в луной облитый сад.
Он пуст.
Тебя под этим небом нету.
Плоды айвы, как юные планеты,
и гроздья, как созвездия, висят.
Когда-то ты в саду работал этом...
Пять,
десять,
двадцать —
тыщу лет назад?
Тебя здесь нет. И черной нет плиты,
отметившей печальную могилу.
Но сад стоит,
что ты, взрастив, покинул,
и тянет к людям спелые плоды.
Тебя здесь нет.
И все же — это ты.


ГЕРОЙ УМЕР

Я терпеливо дочитал роман,
в библиотеке взятый торопливо.
Он по страницам медленно хромал,
событьями ворочая лениво.
Он спотыкался о любовь и быт,
толкуя обо всем без увлеченья...

Когда герой был автором убит,
вздохнул я, право,
не без облегченья.
Я даже мрачной занялся игрой —
анализом детальным и подсчетом;
на триста пятой умер наш герой —
а мог бы умереть?
Да хоть на сотой!

Его,
хоть поводов он не давал,
убить
мне так же было бы не жалко,
как автору — ни холодно, ни жарко,
когда его он в спешке
создавал!


* * *

В коробке воздух — мертвое вино:
не веселит и не пьянит оно.
А было некогда —
кусочком вихря!
В стакане
неподвижная вода
(ее уже и замечать отвыкли)
кипела в буре
и несла суда...
В глазах твоих не различу огня.
А как порой
при свете их
мечталось!
Они тусклей немытого окна,
в них скука умещается одна,
а некогда —
душа моя вмещалась!


* * *

Остановка. Глухой полустанок —
мокрый,
темный под частым дождем.
На таких мы в пути неустанном
никого уже встретить не ждем.
Но у крайнего,
низкого зданья
ты ждала, задыхаясь, моля —
так ждала, словно в зал ожиданья
для тебя превратилась земля.
Слезы
дождь пересчитывал частый,
и стояла ты, слез не тая,
и, как небо в погибельной чаще,
мне открылась
улыбка твоя.

Перевод с узбекского Александра Наумова

• Назад