Дильшод-Барно (1800-1905)
ГАЗЕЛИ
Как волн морских прибой - созвучия газели,
Растут, шумя листвой, могучие газели.
А если им не течь, не зеленеть листвою,
Родит пустая речь тягучие газели.
Когда стихи звучат, как у певцов искусных,
Где сыщешь звучный лад певучее газели?
Суть нашей жизни всей - как бы котел кипящий,
И слой в нем всех вкусней - кипучие газели.
Когда в строках стиха не бьются соки жизни,
Родится чепуха - трескучие газели.
Дурным стихам не стать стиху Барно четою:
Хромым гонцам под стать беззвучные газели!
* * *
Если бы любовно, верно вил по шелку слог писец,
Если б послужил усердно ради этих строк писец!
Да вовек во тьму не канут строки шелковых страниц,
Да создаст цветы, что станут свежи вечный срок, писец!
Приложил бы он старанье буквы холить, как цветы, -
И взрастил бы сад познанья - бедным бы помог писец!
Добрым словом, в строки влитым, весть благую возвестив,
Помощь бы сердцам разбитым подал, как пророк, писец.
Если, как цветы тюльпана, ветер тронет письмена,
Как бесчестья от изъяна избежать бы смог писец?
Мук моих огнем багровым пышет жар его письма -
Сможет ли поведать словом боль моих тревог писец?
О Дильшод, к какому благу твой посмертный клич позвал,
Если б сих письмен бумагу для людей сберег писец?
* * *
Бровей такой же черноты, такого цвета - не было,
Ресниц такой же остроты не только нет, а не было!
Слепящей белизны чела, румянца, столь же алого, -
Красы, сжигающей дотла, - в лучах рассвета не было.
Как будто войско черных рас, чернеет россыпь родинок,
Такого взора черных глаз и на земле-то не было.
Лукавство на челе твоем горит весельем пышущим -
Ничьих сердец таким огнем еще задето не было.
Рубины-губы сладких уст - два рдяных полумесяца,
Вкусивших столь медвяный вкус - я знаю это - не было.
А перлы-зубки так чисты, что блещут краше жемчуга, -
Вовек такой же чистоты у самоцвета не было.
Лишь красоте сиять дано пылающею розою -
Такой красы, как у Барно, еще воспето не было!
* * *
Человек сказал когда-то, глянув на светило ввысь:
"Глянь-ка, тьмой земля объята - ты хоть раз ей улыбнись!"
Взором ласково-веселым солнце золоту кудрей
Вниз к земле - к ручьям и долам повелело расплестись.
И земля вокруг светила закружилась мотыльком,
И потоки рек взбурлила, и они, искрясь, лились.
Жемчуг в реках зрел, как зерна, родники текли журча -
Солнце глянуло задорно - хоть дивись, хоть не дивись!
И широкою стезею, обходя ряды холмов,
Сырдарья с Амударьею, словно локоны, вились.
Человек, усердным рвеньем покорив себе Джейхун,
На Сейхун взглянул с почтеньем, но сказал: "И ты смирись!"
Будь с людьми, Дильшод, вовеки, всюду следуй за людьми,
Что тебе эмиры-беки - лучше с верными сойтись!
* * *
Когда пишу я, плачет, увы, навзрыд письмо,
Кровавых ран слезами мне грудь клеймит письмо.
"Что плачешь?" - вопрошаю, но мне ответа нет,
Рыдает еще пуще, как от обид, письмо.
Молю я, умоляю - и слышу я в ответ:
"С иной ты пишешь думой, тебе претит письмо.
Мечту таишь ты в сердце, а пишешь о другом -
Не совладать мне с нею", - мне говорит письмо.
А я в ответ: "Пишу я с надеждой на тебя:
И тайный смысл откроет, как он не скрыт, письмо.
Письмо не канет в небыль - потом его прочтут:
Что надо знать потомкам - не утаит письмо!"
И пусть письмо надежду таит, как и Барно,
Хоть ее в горькой доле и ввергло в стыд письмо.
* * *
Давай стихи слагать, мой друг, с тобой вдвоем, - хвала удаче,
Восславим торжество наук, ум воспоем, - хвала удаче.
Печальным стал тернистый путь и знания и просвещенья:
В правдивой речи смелым будь, стань ей вождем, - хвала удаче.
И я хвалить твою красу, пока жива я, не устану -
Пока любовь к тебе несу в сердце моем, - хвала удаче.
А если ты напишешь стих о моем горе, все поведай
О сонме страждущих других в стихе своем, - хвала удаче.
И если ты меня, мой друг, жалеешь - загляни мне в сердце, -
Поведаешь ты, как от мук горят огнем, - хвала удаче.
О, ты познал ведь, что невмочь сносить любовное похмелье, -
Скажи, что страждущим помочь мы все зовем, - хвала удаче.
Не раз Барно в стихах своих о горе любящих писала,
И я слагаю этот стих опять о нем, - хвала удаче.
* * *
Узбеки и арабы дружат, и дружбы их основа - хадж,
Во благовременье им служит ко благу это слово - "хадж".
Иной уходит на чужбину, чтоб увеличить свой доход,
А выставляет как причину своекорыстья злого хадж.
Он худо-плохо понемногу ухватит - и немалый - куш,
А говорит, что служит богу, и повод ему снова - хадж.
По виду ради веры правой идет к Каабе толстосум,
А обернется лишь забавой лжеца и пустослова хадж.
Бедняк уйдет, простясь с семьею, и смерть найдет в чужом краю:
Безвестный холм с чужой землею для бедняка такого - хадж.
Я к богу вознесу моленье одна, Дильшод, в ночной тиши,
Чтоб был зачтен мне и под сенью родного дома-крова хадж.
* * *
"Ты сеть любовных уз порви!" - соперницы твердят мне строго,
"Нет, - я сказала, - лишь в любви мне предуказана дорога".
Вы говорите мне: "К чему ты ниц перед любимым пала?"
Я говорю: "Не отниму я лик от милого порога".
Вот вы твердите мне: "Уйди! Зачем любви молить так долго?"
"Как, - отвечаю, - мне уйти? Ведь он красив, а я убога!"
И если от своих ворот прогнать меня любимый хочет,
Пусть он мне голову сечет, умилостившись хоть немного.
Пусть кровь моя течет рекой, весь мир окрасив в цвет тюльпана,
Пусть друг мой силой колдовской пройдет ту реку - ради бога!
И если роком суждено рыдать мне возле дома друга,
Пусть он хотя бы стон Барно допустит до дверей чертога!
* * *
Очи я отдам мои, лишь бы книга стала ясной,
И глава о бытии вся была б - с начала - ясной.
В буквы мне бы жизнь вдохнуть, чтобы рдеть им даром молний, -
Стала б в человеке суть, словно бы зерцало, ясной.
Даже подлый обретет отраженье совершенства,
Если дарит небосвод отблеск ему ало-ясный.
Что мне райских гурий вид! Я ль незримое восславлю?
Море бытия бурлит белизною вала ясной.
Как же будет не чужда праведникам ложь притворства,
Если в шейхе и следа веры не бывало ясной!
С черным клобуком к чему каландар так верно дружит,
Если шейху - и тому вера лик являла ясный?
Что все дольные края для тебя, Барно, на свете?
Зов из стран небытия слышен небывало ясный!
* * *
У Низами и Физули произведений много -
На тех, что вслед за ними шли, влиял их гений много.
В газелях слог их был медов, искусность их отменна,
У них, как на ветвях - плодов, стихотворений много.
На состязаньях их успех - под стать победам шахов:
Стихи их были лучше всех и совершенней много.
Все земли тюрок - до одной - и ценят их и любят -
Звучит в Коканде с Ферганой им восхвалений много.
Дар их высок, как небосвод, им нет обоим равных,
А жаждущих достичь высот таких ступеней много.
Их свет могуч, словно раскат неотразимых молний,
И тех, что отблеском горят их отражений, - много.
Дильшод, любой признать готов, читая стих твой мерный,
В твоих стихах - тень их стихов, и полутеней - много.
* * *
Не думай, что лицом, о подлый, ты красив:
Ведь стал ты подлецом, не от красы вкусив!
И не в красе почет - в ней только внешний вид,
И если ты - урод, твой ладный облик лжив.
И не хитри, дурной, а сердцем перейми
Всей красоты земной сверкающий разлив!
И ведай, лиходей: предела правде нет,
Ты не губи людей - не будь несправедлив.
И молодость, поверь, минует, словно сон, -
По возрасту размерь и дел и чувств порыв.
Кто только с виду мил, а сердцем худ и зол -
Считай, что весь он сгнил, хоть с виду и смазлив.
Что - сверху, что - на дне - все соразмерь, Барно, -
Прекрасен мир вдвойне, две сути вместе слив.
* * *
Здесь в Коканде лох и слива всех земных услад приятней,
Вкус халвы кашмирской - диво, а у них - стократ приятней.
Виноград у нас отменный - удивленье всей вселенной:
Красоты Лейли нетленной этот виноград приятней.
Все, что зреет в Намангане, - всякий поздний плод и ранний -
Всяких привозных даяний, всех иных отрад приятней.
А какая здесь пшеница: хлебу всяк у нас дивится,
В нем и малая крупица - чем бесценный клад приятней.
Рис тут варят образцово - не сыскать чуднее плова,
Всяких яств он, право слово, люди говорят, приятней.
А Ферганский край цветущий - лучше всяких райских кущей:
Это диво жизни сущей - что там райский сад! - приятней.
Да споет поэт всесветный, как Барно, свой стих заветный -
Проповеди пустоцветной его звучный лад приятней!
* * *
Стихов величественный шах, искусностью слывет Хафиз:
Он - как луна в своих стихах - сияет нам с высот Хафиз.
В словах он, как никто, остер, в подборе тонких слов хитер,
Он блеском радует наш взор превыше всех щедрот, Хафиз.
Он сам испил волшебный сок и нам испить его помог:
Он, жизнь вложивший в чудо строк, нам радость жизни шлет, Хафиз.
И все, кому он не был мил, кто за грехи его корил,
От них давно и след простыл, а жив из года в год Хафиз.
Пел сладкогласный Навои, как соловей, стихи свои,
И звучным ладом строк любви снискал себе почет Хафиз.
А где теперь его завет, и кто идет за ним вослед?
В его стихах огрехов нет: пример нам всем дает Хафиз.
В стихах Дильшод - искусный лад - об этом люди говорят,
Завет твой мною перенят: тебе верна Дильшод, Хафиз.
* * *
Вот мне уже за пятьдесят, а все горят желания,
Быть вечно юными велят нам для услад желания.
В огне любви сгорев давно, прошла я путь мой жизненный,
Порою сердце стеснено, а дух манят желания.
Был мне дарован чудный миг неизреченной милостью:
Вложили в мой немой язык певучий дар желания.
Ты даже в клятве утаи страданья страсти огненной:
Ведь тайну страсти и любви в себе таят желания.
Тот, кто мечтою вдохновлен, с пути не возвращается:
Не признают себе препон или преград желания.
Не жги мне сердце, лиходей, огнем несправедливости:
Ведь жар любви еще сильней - его палят желания.
Взгляни: настал желанный срок - и в сердце радость вешняя,
Твое, Барно, небесный рок узнать бы рад желание.
* * *
В мой сад воинственно жесток, словно набег, пришла зима,
"Готовься, я - злой вестник рока", - сказала мне бела зима.
И стужа по увядшим розам хлестнула ледяной струей -
Насквозь пронзило их морозом: вдохнув, их размела зима.
Вослед за летнею порою - осенней щедрости дары,
Но только снег перед собой вздымает, как метла, зима.
Деревьев золотые кроны она смела к своим стопам,
И, холодом дохнув с разгона, их пред собой взвила зима.
Животных - немощных, ослабших - она с родных прогнала мест,
Повергла в ужас их, озябших, - лишила их тепла зима.
Все замело, и сторож сада привычных не найдет дорог -
Его растерянности рада, беспечно весела зима.
Ей и отрада и услада - чтоб в жилах леденела кровь,
И, видно цвету крови рада, все красит добела зима.
* * *
Во тьме моих разлук в ночи горит свеча,
Наперсник моих мук и всех обид - свеча.
Как жар моей души, она горит всю ночь -
Со мной в ночной тиши, как друг, грустит свеча.
Ей боль моих невзгод всечасно душу жжет:
Страдая, слезы льет почти навзрыд свеча.
Когда в чаду утрат стенаю я от слез,
Одевший в черный чад, со мной скорбит свеча.
Чернее моих мук обугленный фитиль -
Мне лечит злой недуг, что в сердце скрыт, свеча.
И если плач мой тих, как будто в смертный час,
Шипя от слез моих, сильней чадит свеча.
Мой друг меня сожжет, мне навевая сон, -
Как тайный дар Дильшод, мир озарит свеча.
* * *
Мне говорят: "Ведь ты - Дильшод, - зачем зовешься ты Барно?"
О, в этом имени красот немало соединено.
Когда иду я, за спиной пушатся пряди моих кос -
О, ими мне мой край родной от скверны обметать дано.
Когда изгиб бровей моих любимый принял за михраб,
Ему ответила я: "В них два мира слиты заодно".
Кто в зеркало очей моих вглядится хоть единый раз,
Боль за страду людскую в них ему увидеть суждено.
Кто алый цвет моих ланит увидит, да поверит он:
Кровь мучеников в них горит, багрянцем рдея, как вино.
В рубине губ моих, мой друг, вся боль души отражена:
Я прикусила их от мук - все сердце болью сведено.
Мне говорят: "Зубов твоих алмазно-тверд блестящий ряд", -
Как стрелы, в недругов людских готова их метнуть Барно.
* * *
Пока весна не расцветет, не зеленеет сад,
Пока беззвезден небосвод, мир темнотой объят.
Пока нагорья студит лед, поток не потечет,
А теплая пора придет - и сонмы рек журчат.
Известно: новый суткам счет дает нам новый год, -
Пока навруз не настает, стоит пора прохлад.
Весною там, где сад возрос, - благоуханье роз,
А ныне их сковал мороз, и всюду - стужи яд.
Сейчас бы самая пора - петь соловьям с утра, -
Зачем же нынче, как вчера, лишь вороны кричат?
За что же солнце из-за туч мне дарит тусклый луч?
Вели, любимый, чтобы жгуч был ясный его взгляд!
О, пощади, мой милый друг, - да рдеет вешний луг, -
Стихов Барно веселый звук восславит жизнь стократ!
***
Чудесен ты стократ, Уратепе,
Благоуханный сад - Уратепе.
От гор Тяньшаня до Амударьи
Ты лучше всех услад, Уратепе.
Твои поля и взгорья обойдешь –
И станешь жизни рад, Уратепе.
Твоей пшеницы сказочный ковер
Не обозрит и взгляд, Уратепе.
А в городе журчащая река
Душе дарует лад, Уратепе.
Привольем дышит ширь твоих садов, –
Хорош твой виноград, Уратепе.
Хорош, конечно, и Коканд, Барно
Но место всех отрад – Уратепе.
* * *
«Фиал любви возьми в сей миг!» — стал внятен зов вселенной мне,
И звон фиала — «Друга лик,— мне молвил,— ты узришь в вине».
Отшельникам сказала я: «Прощайте! В даль — стезя моя,
Мне — в погребке небытия кутить с хмельными наравне».
Испив любовного вина, я от всего отрешена —
Всему я в жертву отдана, что ни увижу — хоть во сне.
Сплела любовь мне сеть вериг — и я прозрела в тот же миг:
Лик друга предо мной возник, в фиале видимый — на дне.
Влюбленный, страстью вдохновлен,— во власти пут со всех сторон,
Но да вовек не будет он от пут любовных в стороне!
Влюбленным пленникам утрат равно чужды и рай и ад:
Для них отрада из отрад — узреть творца наедине.
Возглавить любящих дано наставнице любви — Барно,
Хоть о любимом суждено одной рыдать ей в тишине.
* * *
Подруги, сестры, вы — друзья всех моих дум-бесед,
Споем во славу бытия — веселья лучше нет.
Откиньте от чела покров — пусть люди видят вас,
Пусть их влечет, как мотыльков, красы лучистый свет.
И пусть вовеки край родной не тронет супостат,
Нахлынувши в тиши ночной лавиной зла и бед!
В родных полях престранный лов теперь везде идет:
Бьет воронье перепелов уже немало лет.
Да, я таджичка, но мне люб и тюркской речи строй —
Да не наложит душегуб на речь мою запрет!
Ташкент, Коканд и Фергана, Ходжент — да внемлют все,
Да будет наша песнь слышна — песнь воли и побед!
Возьмите ж сазы, струны их споют напев Барно —
Да будет ее звучный стих по всей стране пропет!
Перевод С. Иванова