Сухбат Афлатуни (1971)

Сухбат Афлатуни (Евгений Абдуллаев) родился 19 апреля 1971 г. в Ташкенте. Поэт, прозаик, переводчик, критик, эссеист. Лауреат премии журнала «Октябрь» (2004), Русской премии (2005) и премии «Триумф» (2006). Один из основателей объединения «Ташкентская поэтическая школа», альманаха «Малый шелковый путь» и Ташкентского открытого фестиваля поэзии. Участник шести Ташкентских открытых фестивалей поэзии (2001, 2002, 2003, 2005, 2006, 2008). Стихи, проза, переводы, эссе и критика публиковались в журналах «Звезда Востока», «Восток свыше» (Узбекистан), «Новый мир», «Арион», «Звезда», «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Новая Юность» (Россия), «Интерпоэзия» (США), «Книголюб» (Казахстан), «СП» (Украина), антологии «Анор/Гранат» (М., 2009) и др. Сборник стихов: «Псалмы и наброски» (М., 2003), «Пейзаж с отрезанным ухом» (М., 2008). Книги прозы: «Ташкентский роман» (СПб., 2006), «Ночь коротка» (М., 2008). Живет в Ташкенте.

* * *

Я стою среди песка:
я в тисках песка;
мне б холодного глотка –
гладкого глотка!
я рукою награжден,
легкою рукой –
пять стеблей растут на ней,
и такие пять стеблей –
на руке другой
держат чучело воды –
глиняный кувшин;
на губах – соленый клей,
и такой соленый клей –
на губах мужчин.
Мы прошли в соленой мгле,
пыль была столбом,
ползал ветер по земле,
ерзая горбом:
карлик-ветер, злой-презлой,
медной заметал метлой:
пыль ложилась на быков,
и песок – на псов.
... я стою среди песка:
как вода близка;
псы бегут, как облака,
чудится река.

* * *
Я при тебе стесняюсь плакать,
А в одиночку – не могу;
Я на тебя настроюсь загодь,
А отвечаю, как врагу.
Прости мое противоречье,
И отпусти его, как грех:
Ведь я в такой любви замечен,
Какой хватило бы на всех.
Меня оправдывают хором
И пациенты, и врачи, –
Но я предчувствую, что скоро
Я разделю судьбу свечи:
Не в том, что гасну я от ветра
И таю в собственном огне, –
А в том, что там, где много света,
Никто не вспомнит обо мне.

* * *
Снова материк идет на дно;
Он веками – то всплывет, то тонет;
В воду превращается вино,
Погружаясь в первозданный омут.

Внешне все – привычной чередой:
Строятся базары и палестры.
Все на месте. Только под водой.
Под водой всему найдется место.

Те, кто сверху, ждут от нас вестей,
Кислород в посылках присылая.
Я уже на шеях у детей
Тоненькие жабры замечаю.

В бесконечный шар слепились дни
Погруженья нашей Атлантиды.
Только Ты, Богиня, не тони;
Не исчезни в пене, Афродита!

Родогуна, Девочка с веслом,
С персиками, неженка на шаре –
Как тебя, туристку, занесло
На подводном торговать базаре?

Для чего ты с нами делишь хлеб
И сырое ложе согреваешь?
За тобой несется пенный шлейф,
Это ты, взрослея, убываешь.

Подожди - увидим небосвод,
Звезд восход, оливу в клюве птицы:
Материк на час еще всплывет,
Чтобы на столетья погрузиться.

ИЗ «НОВЫХ ТУРФАНСКИХ ФРАГМЕНТОВ»
(1)
Я, ссыльный согдийский чиновник,
Живу на границе Китая;
Я был каллиграф и любовник –
О том, и о том вспоминаю;
И помню я больше, чем знаю.

Я нарды кладу на колени,
Подарок любовницы первой.
Нет: первый подарок последней –
Походные нарды из кедра;
Я их прикрываю от ветра.

Напротив садится китаец,
Пропитанный запахом чая:
Он в нарды игрок и скиталец,
И всё. Я, китайский не зная,
Вино в толмачи нанимаю.

(2)
Твои вирши написаны кистью сухой,
твоя мысль не впиталась в бумагу;
Я читал бы всю ночь, но устали глаза;
чая нет, чтобы сделать примочки.
Если чашка пуста, я схожу за водой,
только вытряхну мошек из фляги...
Я читал бы всю ночь, но суха твоя кисть –
и глаза, и гортань пересохли.

(3)
Пришло письмо из Ферганы.
Из Ферганы.
Пришло письмо – а в нем цветы,
И слезы в нем.
Обожжены
мои персты
его огнем.

Пришло письмо из Ферганы,
Издалека;
А в нем – черешня отцвела,
Цветет айва.
Читал пока
твои слова –
глаза больны.

Ко мне Наставник заходил
Насчет письма.
Себе я лютней помогал,
Читая вслух.
Ученый Друг
сказал: «Весьма»,
и утешал.

(4)
Солнце в Деву перешло,
Зазвучав уйгурской флейтой;
Скоро плетью дождевой
Из степей погонят лето.
Одинокая Княжна
Смотрит млечными глазами,
Как жестокая луна
Тянет осень на аркане.

(5)
Пришли сирийцы; книги принесли.
Купил Платона за счет монастыря.
(Один из них был юн и синеглаз –
Храни Господь от гадкого греха).

Читал Платона – скверный перевод,
Но добрый почерк радует глаза.
Монахи ропщут: «Что читаешь ты!
И на Сирийца – помним, как смотрел!»

Что мне сирийцы, если есть Платон…
Но деньги за него я возмещу:
Наймусь переводить стихи раджи,
Хоть это гаже, чем содомский грех.

Храни Господь от всякого греха.
Дай глазу свет и уху – тишины;
Пускай прельщает мудростью Платон –
Он умер; я пока еще живу.


ТРИ ПЕСНИ К ШЕБЕ¹
1.

человек заперт в свою судьбу

я умею гадать по морщинкам на лбу
между ними читать как между строк
и выращивать будущего траву
на лазурную птицу ставить силок
перебирать песок

а ты царица рыжая – ты
что умеешь? руки твои полны
как реки – загадками без ключа
на твоем столе пляшут хлеб да соль
а в ручьях-речах – печаль

я умею гадать и отгадывать
и на дне ладоней видеть как
сквозь песок прорастает радуга
в кровеносных вся родных узелках
я ведь тоже в твоих руках

нет не заперт никто – свободны до слез
ветер с места на место переносит стрекоз
заскорузлый мой ерусалим
ждет корабль твой из птичьих крыл
загадки твои ладони твои

присядем поговорим


2.

загадка первая: что в этом страшном мире
всего дороже? – я сказал: шиповник!
что быть могло шиповника дороже
когда слезясь он медные плоды
до красноты надраивал, хороший,
и с мастерами был на ты?
вот царский куст застенчивый как школьник –
шиповник чувств и радости шиповник

загадка номер два: что в диком мире
всего прекрасней? – я смеюсь: собака!
язык – тюльпан, на лепестки камелий
с изнанки – посмотри – похожи лапы
что может быть прекраснее собаки
когда у ног она твоих играет
урча вскипая как взболтанный спрайт
и замирает по команде кака
когда бежит с тобою на прогулки
и круглых голубей шугает булки

загадка третья: в этом горьком мире
что есть смешней всего? – я долго думал
крутил всю ночь рулетку телефона
проанкетировал двенадцать тысяч духов
срывал звонков соседских тенорки
под утро знал: всего смешней – любовь!
не даром так идут ей колпаки
и выглядят ее сынки
отличниками школы для у.о.
что может быть смешней ее когда
в моей земле пропитанной слюной
бомжей и стражей – жду тебя когда
шумит шиповник за моей спиной –
как человек горит живой?

мой глупый соломон – мой самый глупый
из всех царей земли кого мои
когда-либо касались губы
и глаз ласкал аквамарин –
ты ни одной увы загадки...
а впрочем лучше помоги
с верблюдов снять мои манатки
дары убогие мои


3.

царапнет небо самолет
и – тишина тишин
лишь мед из солнца поздних сот
к твоим губам спешит
«есть время камни собирать
есть время камни грызть»

идет торжественный к концу
царица, твой приезд
вот жесть на кровлях как мацу
ломая, ветер ест
и запирают на ночь ЦУМ
с чехлами для невест

загадки кончились твои
собаки и кусты
мимо Театра Навои
идешь по листьям ты
с прозрачной свитой за спиной
кто с флейтой кто с зурной

с дарами – щедр соломон
на сувениры, царь –
«что в мире длительней всего?»
«печаль, сестра, печаль»
корабль подан запряжен
кольцом грачиных стай

царапнет небо самолет
и – тишина тишин
лишь слышно как асфальт течет
вдоль неподвижных шин
прошу – еще раз загадай
созвонимся
бывай

1. Шеба (Саба) – Царица Савская.


ЦУРУГАМИНЕ²
1.
Так называлось место, где я жил,
Так называлась жизнь моя в том месте;
Одна из многочисленных вершин
И предначертанных предместий.

Оно рождало мысли о гнезде,
О бездне – под гнездом – у изголовья;
Но сберегалась птичия постель
Одноименною горою.

И я вселился в деревянный дом,
Тут сразу хлынул дождь и стал октябрь,
И ветер тормошил мое гнездо
Неосторожными локтями.

И журавли оставили насест,
И в сумерках заглох их долгий зуммер;
А в декабре сошел с ума сосед,
Выл, поливал цветы и умер.

Или не умер – я был далеко,
Я в Токио, рождественском и плоском,
Сгущенное от скорби молоко
Цедил с фонариков чайковских.

Под сказочным созвездьем Журавля
Неоновые сны мутили воздух,
Холодным ветром перья шевеля
В неприбранных перед отлетом гнездах.

2.
Мы рождество отметили вином;
Я возвратился в стылые свояси,
В меня вошел мой потемневший дом
И в сердце мне уткнулся, словно в ясли.

Он выглядел, как выглядит уют
Без женщины, ребенка и собаки;
Он зимовал, где не зимуют раки
И где за рыбу их не выдают.

Бездомный дом, забытое гнездо,
Впитавшее греховный запах кофе,
Он навалился всем своим крестом –
Голгофского одной из местных копий.

И сразу почему-то рассвело,
Проснулся голод, вкус и обонянье,
И из подушки выпало перо
На псиною запахшее татами.

Сквозь жалюзи струились миражи:
Приезд детей, гуляние под снегом...
Так называлось место, где я жил,
Пока оттуда вскорости не съехал.

2. Журавлиная вершина (яп.), район в Иокогаме.

* * *
итак ты сказала что контракт расторгнут
а я ответил что я растроган
январь окончен
покрылся коркой
потрогай

а ты сказала что тебе так тесно
в этом свитере пальто городе мире
а я леплю облака из теста
и вылепил уже четыре

а ты-то считала что я растоптан
что в горле не ком – а целая комната
и я в ней старею как Пенелопа
мужского рода

а я хотя и был надорван
как конверт в котором хранили чабрец перец буквы
но все-таки остался добрым
глупым
поэтому спасибо тебе за время
которое ты потратила на мое сердце
я обещаю дать твое имя
пятому облаку вылепленному из теста

* * *
Заболевший кочевник становится жителем сел.
Он подсолнух растит, поливая его из кумгана.
И приметивши женщину, делает грудь колесом,
Но в груди у него не о женщине темная рана:
Снятся степи ему, костры, и длинные тени верблюдов,
И тяжелое небо в тучах как в свежих курганах.

Заболевший кочевник рождает здоровых детей;
Но болезнь уже в генах змеей обжилась подколодной.
И на сельское солнце смеется подсолнух-злодей,
И кочевник пугается этой земли плодородной.
Снятся степи ему, грызуны, и безбрачие буйных набегов.
(Он прогонит детей в города, где воздух негодный).

Заболевший кочевник, он в старость слепую свою,
Постучится к своим сыновьям в городские ворота.
И ему отопрут, и с балконов над ним запоют,
И трескучая бритва коснется его подбородка.
Сколько внуков! А кто там, на лошади? Правнук?

… Убегай, мой малыш, в край над степью расстеленных радуг,
Где от жгучего дыма костров дальнозорче глаза.
Убегай, и пусть конь твой не вспомнит дорогу назад!
…
Заболевший кочевник в пустой телевизор глядит,
Как в эфире прямом расцветает подсолнух-бандит
И за чьей-то душой в небе войлочный ангел летит.

• Назад
• Вперёд