Бабаш Исмаилов (1926)

Первый поэтический сборник Бабаша Исмаилова "Расцветай, моя республика!" был издан в Нукусе в 1954 году. Через несколько лет вышла его книга "Вилы в бок"— сборник сатирических и юмористических стихов. Поэт разоблачает и высмеивает пережитки прошлого, бюрократизм, подхалимство и прочие недостатки, еще встречающиеся в нашей жизни.
Б. Исмаилов занимается также литературоведением и критикой. Его перу принадлежит книга "Кунхожа" — описание жизни и творчества классика каракалпакской поэзии XIX века, за которую ему присуждена степень кандидата филологических наук. Им написано несколько учебников по литературе, статьи о проблемах современной каракалпакской поэзии и прозы.
Поэт перевел на каракалпакский язык поэму А.Твардовского "За далью даль", поэму Мирзо Турсун-заде "Хасан-арбакеш", сборник стихов Максима Рыльского и др.


БУМАЖНЫЙ УРОЖАЙ

Председатель в правленье колхоза
Просмотрел годовой отчет.
"Ну — дела!— сказал он с. угрозой.—
Эй, сюда, секретарь, счетовод!
Я с восхода тружусь до захода,
Я с весны не расправил спины.
Где ж колхозные наши доходы,
Как в отчете они учтены?
Безобразье, халатность, беспечность!
Что молчите? Правленье собрать!"
Собрались... Председатель, конечно,
На правленье опять бушевать:
"Вот, товарищи, дело какое.
Полон рот у нас важных забот,
А вот эти голубчики — двое —
Безответственный сдали отчет.
От одних заседаний, собраний
Днем и ночью трещит голова,
Много вложено сил и стараний,
А концы-то мы сводим едва!
Не припомнится мне и недели,
Чтобы сводку не сдал звеньевой,
Бригадиры не спали, не ели —
Все писали отчет годовой... "
Друг за дружкою члены правленья
Счетовода корят и корят:
—Я же сам составлял решенье!
—Я подписывал этот наряд!
"Я устраивал сходки, летучки,
Мне пришлось этот год попотеть.
Счетовода ленивого штучки
Сколько времени будем терпеть?
Секретарь наш не лучше, как видно:
Я сто планов одних огласил,
Он же,— как ему только не стыдно,—
Даже в книгу их не заносил.
Мы трудились в любую погоду,
И — напрасно, выходит, теперь?"
Секретарь подмигнул счетоводу —
Встали оба и вышли за дверь.
А минуту спустя появились,
Изгибаясь под грудой бумаг,
С ношей тяжкой едва дотащились,
Все на стол председательский — бряк!
"Не у нас бы искать недостатки!..
Мы уверим вас сей же момент:
Протоколы, отчеты — в порядке,
Не пропал ни один документ.
В тридцати этих папках подшиты
Все бумажные ваши дела.
Отчего же на нас вы сердиты?—
Не в конторе промашка была.
Урожайный был год на отчеты,
На собранья — большой урожай.
Перед вами — итоги работы.
Принимай, председатель, читай!.."


ПУСТЫЕ ФРАЗЫ

Бил в грудь кулаком он, гремел на собранье:
"Нам критика, братцы, как воздух, нужна.
Стихи мои плохи, за все замечанья
Спасибо, друзья, признаю их сполна".
Все были довольны, уверены были:
Серьезные выводы сделал поэт,
А через полгода журнал мы открыли —
Стихи... Ничего-то в них нового нет.
Все прежние рифмы, и ритмы, и формы,
Сравненья затасканы, мысль — не нова.
Халтура — его постоянная норма,
Чего ж покаянные стоят слова?
Но полно! Уместно ли здесь удивленье?
Работать над словом поэт не привык.
От сердца — хорошее стихотворенье,
А фразы пустые — болтает язык.


НЕВЕЖА

Товарищ пригласил нас на обед.
Была на то серьезная причина.
Секрет?— О нет, какой же тут секрет!
Женил хозяин собственного сына.
Радушно нас хозяин угощал,
И было нам в гостях легко и просто:
Шутили, пели, громко смех звучал,
Провозглашались дружеские тосты.
В разгар веселья новый гость вошел,
Прошествовал он к жениху с невестой,
Не поклонившись, молча сел за стол.
Ну что ж, как говорится, честь и место.
Все гости ели, он один не ел"
Толстяк... Диета у него, наверно...
Все гости пели, он один не пел.
Чурбак!.. Смотрел на нас высокомерно.
Почтенный Даулим тогда спросил
Хозяина — мы рядом с ним сидели:
—Кого ж это ты в гости пригласил?
—Знакомый сына он... Зампредартели...
Сегодня свадьба — звали и его,
А не позвать ведь неудобно как-то...
—Зачем же чванством портить торжество?
—Гость со своим, видать, понятьем такта.
Такие есть... С простыми посидеть,
Поговорить да выпить — не рискуют.
А уж смеяться или песни петь —
Нельзя им вольность проявлять такую!
Зато вокруг того, кто старше их,
Иной из них уж так-то резво пляшет...
И только Даулим почтенный стих,
Глядь, новый (Гость рукой с порога машет —
Известный всей округе человек.
Молчун надутый тут же встрепенулся,
Бочком, бочком для встречи взял разбег,
Весь подтянулся, сладко улыбнулся,
Преобразился — весел стал и прост:
И рюмку выпил, и налил соседу,
И остроумный сочиняет тост,
И в общую включается беседу.
Хозяин, я и старый Даулим
Переглянулись, молча вопрошая:
"Да что же это вдруг случилось с ним?
И он ли это?— Разница большая".
И Даулим сказал: — А гусь хорош!
Пример, как говорится, самый свежий...
Поешь, как все. Как все, ты ешь и пьешь,
Но звание тебе одно — невежа.


НЕДОВОЛЬСТВО МАСС

Пухлый том возьмите, почитайте —
Тотчас вас обступит сотня лиц.
"Вы вниманья нам не уделяйте,—
Хором просят лица со страниц.—
Мы скучны, невзрачны мы и хрупки,
Наша роль здесь, право, не важна:
Нам не надо совершать поступки,
Автор дал нам только имена.
Пробегите первые страницы —
С персонажем встретитесь иным:
Бодр и весел, взор его искрится,
Он шагает — следуйте за ним.
Человек он правильный, растущий,
В меру осторожен, в меру смел;
С первых фраз—среди людей он, в гуще,
Был сначала даже отстающим
И — для убедительности пущей —
Недостатки мелкие имел.
Но подбит итог соревнованья:
Отставанье— в прошлом навсегда,
И с шестой главы он носит званье:
Только он один — Герой Труда.
Любит — сильно, ненавидит — люто,
А смеется громко, от души,
Начеку он каждую минуту,
Сам спешит, но скажет: "Не спеши!"
Он помощник, он руководитель,
Он борец за правду и прогресс;
Собственных ошибок исправитель,
Только один он имеет вес.
А едва он выйдет на трибуну,
Сразу ясно — все предвидит он!
Самый мудрый он и вечно юный,
Мы же для героя просто — фон.
Автор пригласит нас на собранье,
Чтоб его герой сказал нам речь.
Нет, не стоим мы его вниманья,
Лишь годны для проводов и встреч.
От начала и до эпилога
С ним безликой массой держим путь.
Автор! У героя есть дорога,
Будет ли у нас когда-нибудь?"


ДВЕ ЖИЗНИ ПОЭТА

Бердаху — певцу каракалпакской земли

Шагал поэт по земле родимой,
На сердце горько, — так горько было:
Бедой народной душа палима,
Желанье мстить придавало силы.
Уста поэта стихи слагали,
Что тверже стали несокрушимой.
Ни злоба хана, ни мрак темницы
Не устрашили души поэта.
Успел навек он с людьми сродниться,
Любили люди его за это.
...Шагал — и мир одряхлевший видел
Поэт народный, бродя по свету.
Он видел: солнца лучи за тучей
От трудового народа скрылись,
Злой хан да баи змеей гремучей
Вкруг шеи бедняцкой кольцом обвились;
Он видел, как обливались люди
Слезой горючей и кровью жгучей.
Злодеев видел кровавые руки,
Набеги, разбой, грабежи, насилья,
Отчаянье, ужас, предсмертные муки,
Остатки селений под пеплом и пылью,
Жен, от мужей оторванных, беды,
Горе отцов и детей в разлуке.
Попранье родины, груды праха —
А что еще он в пути заметил?
Богатырей, не знающих страха,
Готовых к борьбе, — он немало встретил,
Упорство народа перед насильем
Не утаилось от глаз Бердаха.
Отдавших жизнь за народное дело,
Таких, как Амангельды, он видел,
Вперед смотрящих прямо и смело
Сынов, что силой горды, он видел.
И полнилось верой сердце поэта,
И песни о гневе народном пело.
Душа поэта рвалась на части
От чувства боли, от жажды мести
Всем, всем стоявшим тогда у власти
За поруганье народной чести.
Калам42 свой отдал Бердах народу,
Воспел свободу его и счастье.
Перо Бердаха врагов разило,
И было слово, как пуля, метким:
Для угнетенных поддержкой было,
Для угнетателей — злым и едким.
И честь и гордость в сердца отважных
И силы в слабых оно вселило.
Писал поэт приговор суровый
Жестоким баям, вражде, насилью,
И явью стало Бердаха слово,
И отросли у народа крылья.
Осуществилась мечта столетий —
Воспряли люди для жизни новой.
И вместе с ними поэт наш ожил
И вновь обходит родную землю.
Глядит внимательно он — и что же
Теперь он видит, чему он внемлет?
Он видит земли своей возрожденье —
Народ богатства ее умножил.
Повсюду новых садов цветенье,
В арыках чистой воды журчанье;
И слышит птиц голосистых пенье,
И видит ярких лучей сиянье.
Жизнь стала радостью созиданья —
А вызывала лишь отвращенье...
В семье народов каракалпаки
Почетом пользуются по праву,
Живут под солнцем, а не во мраке,
Растят сынов, дочерей на славу.
И смех и песни звучат повсюду,
Цветут улыбки, как в мае маки.
Выходит Бердах из степей родимых,
Аулами, городами шагает.
В узбекских ялла, в туркменских айдымах,
В казахских напевах радость витает,
И девушки звонко поют о счастье
На русских просторах необозримых.
На берегах Балтийского моря
Поют латыши, литовцы, эстонцы.
И всюду — о счастье, а не о горе,
И всюду не тучи, а яркое солнце.
Великая радость в груди поэта,
Сияние счастья в горящем взоре!


ВОЛК, ЯГНЕНОК И КОНЬ
(На сюжет каракалпакской басни)

Волк, поживы давно не знавший,
Обессиленный, отощавший,
Злой-презлой, по тропе трусил,
Нюхал воздух вокруг угрюмо.
Кровожадная волчья дума
Отнимала остаток сил:
«Если душу живую встречу,
Если только добычу замечу,
Проглочу ее в тот же миг!.. »
Вдруг прыжках в сорока, в сторонке,
Волчий глаз приметил ягненка.
В пасти лязгнули клык о клык.
Повезло зверюге с добычей.
Соблюдая волчий обычай,
Вправо, влево метнул он взор —
Не видать пастуха с отарой,
И выносит разбойник старый
Близкой жертве своей приговор...
Небосвод над горами синий.
Шелестела трава в долине —
Изумрудный, пятнистый шелк.
Чуть отстал ягненок от стада,
Вдруг явилась пред ним громада:
Желтоглазый голодный волк.
Затряслись у ягненка ноги.
Нет спасенья, и нет подмоги,
Только страшная волчья пасть.
Лютый зверь, как пружина, сжался:
—    Вот кто мне на обед попался,
—    Уж теперь-то поем я всласть!
—    Сжальтесь... — Голос барашка тонок.
—    Я — ягненок, совсем ребенок!
Мне пожить бы еще...
—    Молчать!
В глупой просьбе немного толку,
Если хочется кушать волку.
А что молод ты — наплевать!
—    Что ж, судьба моя в вашей воле.
Но не есть же меня без соли!
Несоленый, на что я гожусь!
С луком, с перцем нужна приправа,
А иначе неважный, право,
У баранины будет вкус.
«Г оворит он, пожалуй, дельно. —
Волк, хоть голоден был предельно,
Оценил полезный совет. —
Потерплю, но зато такое
Приготовлю себе жаркое,
Удивится весь белый свет!»
И отправился волк в дорогу,
Соли, перца достать немного,
Раздобыть для приправы лук.
И случиться такому надо,
Что чабан, карауливший стадо,
Тут его и заметил вдруг!
«Взять! Ату его!» — крик раздался.
Испугался волк, заметался,
Услыхав рычанье собак.
Справа, слева бегут собаки.
Не избегнуть серому драки,
Не уйти от собак никак.
Вот одна его укусила,
Палка лоб ему раскроила —
Метко бросил ее чабан.
Еле ноги унес волчина
И поплелся опять в долину,
Где попался ему баран.
Шерсть в крови, лоб трещит от боли.
«Съем барашка без перца и соли...»
Глядь — ягненка и след простыл.
«Плут! Обманщик! Укрылся в стаде!» —
Догадался волк и в досаде
Заскулил, зарычал, завыл.
Все видавший и все слыхавший
Конь, поодаль траву щипавший,
Фыркнул громко и молвил так:
—    Ты рычишь, негодуя и воя,
Что сбежало из пасти жаркое.
Да, ягненок, видать, не дурак.
Где успел он нахальства набраться,
Как посмел он тебя не дождаться
И отнять у тебя обед!
Двадцать лет на свете живу я,
Вижу хитрость и наглость такую
Я впервые за двадцать лет.
Ну, а если рассудим здраво?
Право сильного — волчье право.
Обмануть его — это не ложь.
Всех, кто скалит клыки кровожадно,
Надо бить, убивать беспощадно.
Против зверя и плут хорош!
Волк озлился:
—    Вот так удача!
Ты явился, старая кляча,
Чтоб я съел тебя. Жалкий одёр!
—    Ты, однако, еще и невежа, —
Конь ответил, — замашки-то те же,
Ну и тот же предвижу позор.
—    Я невежа? Лжешь, окаянный!
Я обрыскал все земли и страны,
Все науки я знаю сполна.
—    Доктор Волк! Если так, — извините,
Но прочтите на этом копыте
Неизвестные мне письмена.
Волк к копыту коня потянулся:
—    Покажи-ка... — Пониже нагнулся
Конь тяжелым копытом лягнул
Волка глупого в самое темя,
Точно выбрав и место и время.
Тут и ноги злодей протянул.
Если зверь-человек
Кровожаден и лют,
Если он признаёт
Только нож или кнут,
Не уйдет он от мести, поверьте,
От заслуженной
Волчьей
Смерти!


САТИРЫ
это точно...

Разносится по полю гул мотора,
Пошло у тракториста дело споро.
Вдруг слышит, агроном кричит с межи:
—    Браток, ты здесь работу отложи,
Ждет трактор твой соседняя бригада.
—    Так ведь и тут начать и кончить надо!
—    Да, понимаю, надо. Это точно...
Но вот беда: и там ты нужен срочно.
Час-полтора ушло на перегон.
Работает на новом поле он.
Откуда ни возьмись, опять знакомый
(Явился снова!) голос агронома:
—    Остановись. Отставить это дело!
Давай к насосу трактор — там заело.
—    Послушайте, ведь это ж не работа!
—    А воду должен обеспечить кто-то?!
Что? Потеряешь время? Это точно,
Но так уж вышло. Я же не нарочно!
Не меньше часа перегон унес.
Приехал тракторист, пустил насос,
А «газик» агрономский тут как тут:
—    Ну, как, браток, дела твои идут?
Нет с мотористом при насосе сладу —
Опять прогул... Жми в пятую бригаду.
—    Как знаете, но метод ваш порочный.
Разъезды — не работа!
—    Это точно...
И снова трактористу ехать вдаль.
В пути сломалась важная деталь.
Стал трактор, вышел начисто из строя.
Теперь простоя будет суток трое!..
Как тракторист до вечера ни бился,
Запчасти нет — мотор не заводился.
Наутро к председателю в контору:
—    Мне новая деталь нужна к мотору,
А без нее торчу на месте прочно.
—    Да, — тянет председатель, — это точно...
Кто мог предусмотреть беду такую?
Попробуй, брат, зайди-ка в мастерскую.
Ходил и раз и два — безрезультатно.
Вернулся к председателю обратно,
Не удержался, выругался сочно.
—    Толкую — дни впустую!
—    Это точно...
—    Да что вы все заладили одно!
Теряем дни. Вам, что же, все равно?
Вы хрюкаете, как в канаве сточной! —
Кивает председатель:
—    Это точно... —
Но тут же и опомнился, привстал:
—    Постой, постой... Ты что это Сказал? —
Но, потеряв терпенье и доверье,
Поднялся тракторист и хлопнул дверью.
Он не любил ни обстановки склочной,
Ни равнодушья к делу.
Это — точно.


СТРАСТЬ К НАУКЕ

Покуда был он соискателем,
Усердным числился читателем,
Подолгу на столе у скромника
Гостили пухлые трехтомники.
Ходил походкой деликатною,
Готовил армию цитатную.
Внимал с улыбкою любезною,
Писал работу бесполезную;
Из учрежденья в учреждение
Ходил он, собирая «мнения».
Нет, не ученым был он въедливым,
А пустозвоном надоедливым.
Халтура — дело очевидное,
Но... трудно говорить обидное.
Иной, чтобы скорей избавиться,
Поддерживал его: «Исправится!.. »
Использовав поддержку оную,
Он степень получил ученую.
Но всем видна, однако, сущая
Его незрелость вопиющая,
Самоуверенность бездарная,
Неграмотность элементарная.
На заседанье, на совете ли
Иные из его радетелей
Поправят новоиспеченного,
Прости ты, господи, ученого,
Да поздно...
«Мне — нравоучения?!
Я — кандидат.
Имею мнение!»
Весь коллектив с ученым мучится.
Он годы ничему не учится,
В науке ничего не делая.
Но хватка у него умелая,
За счет нее живет неплохо он.
Нет, не ученый, а пройдоха он!


КАК У ХОДЖИ НАСРЕДДИНА

Базарная площадь — людская лавина —
Услышала голос Ходжи Насреддина:
—    О люди, прославьте деянья аллаха:
Избавлены мы от великого страха.
Я вдруг догадался об этом сегодня.
Безмерна, о люди, премудрость господня.
Огромное счастье для смертного люда,
Что крылья никак не растут у верблюда.
А если, как птица, имел бы он крылья,
Давно б занесло нас песками и пылью.
Слети он на крышу, присядь на заборе —
С крылатым верблюдом хлебнули б мы горя!
Иль, скажем, к чинаре полет он направит...
Сломает он дерево, крышу продавит.
Всю жизнь занимаясь починкой да строя,
Не знали бы мы ни минуты покоя!
Послушали люди, пожали плечами:
—    Вот новость! Об этом мы знали и сами...
—    Придет же такая в башку чертовщина!
—    Да это же басни Ходжи Насреддина!
Согласен!
Что в мире скучней и ужасней,
Чем слушать давно надоевшие басни!
Но слышишь иных выступающих речи,
И сами собой передернутся плечи.
Читаешь
Наукообразный,
Огромный
Иного «ученого» труд многотомный,
Где старые мысли изложены длинно...
За месяц дойдя до его середины,
Обросший щетиной, Ты стонешь: «Скотина!..»
Не хочешь, да вспомнишь Ходжу Насреддина.

Перевод Г. Ярославцева

• Назад
• Вперёд