Песни любви (109)

1. ХВАЛА ВЕСНЕ

Уже растаяли алмазы льда,
алмазная бежит с горы вода,
а в небесах виденья серых туч,
как парусные движутся суда.
Седые тучи поверху рычат,
внизу коровы и быки мычат,
вода из ямы плещет через край,
и по утрам туманы — словно чад.
И гром, играя молнией, прошел.
Туман остановился и ушел.
Вновь люди удивляются тому,
что мускус от весенних трав пошел.
Дожди идут без троп и без дорог.
Весенний месяц в небесах продрог.
А на земле жемчужницы цветов
раскрылись — и горит в них огонек.
Здесь красные и синие огни,
вон алые и белые — взгляни!
Им желтые пересекают путь,
но с зеленью смешалися они.
Распутали баранов и овец.
Их в поле выгоняют наконец.
Ягнята и козлята побрели,
верблюд стоит над ними, как отец.
Вон бедные олени понеслись,
сбивая в беге ледяную слизь.
Они совсем как белый водопад,
с вершины низвергающийся вниз.
Идет лавина золотых коней,
гнедой вожак ярится перед ней.
Он ржаньем окликает жеребцов,
и в этом кличе голос вешних дней.
Зима снегами талыми горит,
весна ее ругает и корит.
Круг похвальбы построили они,
и девушка старухе говорит:
«Щеглы и славки от тебя бегут,
вдали тебя и соловьи поют.
А ласточки, мечтая о гнезде,
не у меня ль находят свой приют?
Повсюду ты разводишь, не стыдясь,
гнилую слякоть и сырую грязь,
над углями трясутся бедняки,
от стужи дети плакали не раз.
А мой приход всем радостен и мил.
Он сладостью всю землю напоил.
И жеребцы, от счастья одурев,
кусаются, сдержать не могут сил».

2. ЗЕБИДЖАН

Куда ни идешь — я вперед забежал!..
Овечек твоих я бы пас, Зебиджан,
фисташки бы щелкал, а ядра держал
у губ у твоих, Зебиджан!
Но нет! Повернулась — и сразу ушла.
И чай свой оставила — не допила.
Упала, разбилась о пол пиала.
При чем здесь фарфор, Зебиджан?
Расстелет она на холме свою бязь.
Глядит— не глядит перекупщик, скупясь.
И дальше пойдет он, в дорожную грязь,
оставит в слезах Зебиджан.
Есть сад у тебя, а садовник твой — где?
И где твой целитель в сердечной беде?
Я сад бы растил, дал бы волю воде,
тебя излечил, Зебиджан!..
Кипящий родник — мое сердце в груди.
Идет перекупщик — мошна впереди.
Ты только вослед ему так не гляди,
когда он пройдет, Зебиджан!
А я бы вовек тебя не обижал,
водой родниковой у двери бежал,
последним осенним листочком дрожал
в окошке твоем, Зебиджан!
Росток стал цветочком на месте своем,
и каждая птаха поет соловьем.
Неужто весной мы гнезда не совьем,
прекраснейшая Зебиджан?
Курильщиков — опий раздел догола.
Меня — комариная мощь догнала.
Ты раз поглядела, но взором лгала —
сгубила меня, Зебиджан...

3. Я БРОСИЛА ТЕБЯ

Судьба мне горести готовила вдвойне,
и яду мне в еду идущий год добавил.
В озерах слез моих, качаясь на волне,
и уток выводок поплыть бы мог вполне.
Уже не по годам такие беды мне!
Я бросила тебя, а ты меня оставил.
Пусть ястребы летят в бескрайней вышине —
птенцы им вслед глядят,
а клювы зной оплавил.
Пустыню я прошла, пешком я шла в огне.
Живущим нет числа — и все чужие мне.
Везде и всюду я с тоской наедине!
Я бросила тебя, а ты меня оставил.
Гора ли сдвинулась с песками наравне?
Иль чей-то лживый рот зазря меня ославил?
Иль новый сшил чапан ты в дальней стороне,
что впору и плечам, и впору по длине?..
Но где бы ни был ты — стоишь спиной ко мне.
Я бросила тебя, а ты меня оставил.
Пусть на вершинах снег растаял по весне,
не стаять седине —
такое против правил.
Стареть бы заодно и мужу и жене,
чтоб было суждено одно тебе и мне!
Но кара здесь, увы, сродни самой вине:
я бросила тебя, а ты меня оставил...

4. ТЫ ЛЖЕШЬ МНЕ

Всем учил, каких и не знала,
тайным горестям и утехам.
Я свой белый наряд измяла,
стал сродни он пустым орехам.
А теперь, когда сердцу жестко
спать в постели обыкновенной,
так я чувствую, что ты лжешь мне,
о, возлюбленный мой неверный!
Письма днями пишу, ночами,
рву в клочки и листки и сердце.
Сад не радует, как вначале,
и не просит в тени усесться.
Нет, корить я не смею — что же,
общих нам оков не ковали!..
Только чувствую, как ты лжешь мне,
о, возлюбленный мой коварный...
Я светила тебе луною —
так твердил, и глаза блестели.
Я катила тебя волною
по безмерным морям постели.
Всем нутром моим, всею кожей
ощущала огонь твой вечный —
и не ведала, как ты лжешь мне,
о, возлюбленный бессердечный!
Горе стало моим уделом,
вздохи — музыкою единой.
Так была горяча я телом —
нынче, кажется, стала льдиной.
Пусть от правды мне будет горше,
только знать бы, что слово верно,—
и не чувствовать, как ты лжешь мне,
о, возлюбленный
незабвенный!

5. ПЛАТОК

Был платок у меня, в уголке
был завязан тумар у платка.
Вроде крепко держала в руке —
дунул ветер, и нету платка!
Ах, цветастые эти края!..
Так расстроится милый мой друг.
Не рассказывайте, что я
свой платок упустила из рук.
Все глядели — имела одна
я платок удивительный тот:
в середине большая луна,
из не нашего шелка платок...
Ах, кому он достался, кому?
Осчастливил кого-нибудь вдруг...
Лишь бы другу не знать моему,
что платок упустила из рук!
Вот идет любимая моя
в драгоценном золоте кудрей.
Точно чаши тонкие края,
это платье светится на ней.
Пьет из этой чаши, не устав,
вся наполнена сама собой.
Как бокал, обхватит тонкий стан —
и закусит сладкою губой.

6. АХ, НЕ НАДО ХОДИТЬ В НАМАНГАН

Ах, не надо ходить в Наманган!
Там дороги — погибель ногам,
и урюк продают там за деньги...
Но есть девушка, станом тонка,
и чтоб видеться с нею, частенько
ног не жаль мне, не жаль кошелька.

7. ГОВОРИ

Говорят «говори» — всё как есть говори.
Что любовь и беда — наших лет главари.
Разлученья с любимым не снесть, говори.
Горше, если любимого нет, говори.
И хоть милых душе мы не сыщем уже —
всё готовы отдать ради милых душе.

8. МЫ ВЕДЬ НЕ МУЖЧИНЫ

Наверно, мы, женщины, пить не умеем:
от чаши бузы замело меня хмелем —
забыла у милого шейный тумар!
И то рассудите: ведь мы не мужчины —
вернуться к любимому в дом без причины,
едва напустивши словесный туман...


9. НОЖ

Я острый свой нож уронила к ногам —
упал и скатился он в сай Наманган.
Пушкарь мой, что где-то бредет по дорогам,
далеко — не слышит, кричи не кричи!
Когда он вернется живым и здоровым,
судьба, засчитай этот нож в суюнчи...

10. УЛЫБКА ТВОЯ

Да буду я жертвой сияющих щек,
паду ради тех нарисованных глаз.
Твои притесненья почту за почет,
за каждую бровь я бы умер не раз.
И так мою душу и тело влечет к тебе,
что отныне не бог и не черт —
улыбка твоя мне единый указ.

11. КАМЕНЬ НЕ БРОСАЙ

Камень не бросай — в реке глубоко.
Бросишь камень — не найдешь следа.
Замуж дочь не выдавай далеко,
выдашь — не увидишь никогда.
Тот, кто дочку отдал в край далекий,
пожелтеет, как песок реки.
Как течет вода в реке глубокой,
будут слезы литься от тоски.

12. АЙЛАНАЙ

Камня в птицу не бросай,
буду злиться, айланай.
Улечу в далекий край
я, как птица, айланай!
Птица-ласточка иль гусь
возвратится, айланай!
Я вспорхну, так не вернусь,
я не птица, айланай!

13. ДУСТ ЯЛЛА-ЯЛЛА

Говорят, природа скуповата,
а тебе природа всё дала.
Ты умом и красотой богата,
но в богатстве есть опасность зла.
Дуст ялла-ялла, всё может статься,
ты не испытаешь зла богатства.
Скажешь мне: «Иди» — пойду я с богом
в край Кашгарский, чтоб тебя забыть.
Хуже, чем скитанье по дорогам,
только униженье может быть.
Дуст ялла-ялла, всё может статься,
ты не испытаешь зла богатства.
Буду петь я на дорогах длинных
о бровях, подкрашенных усмой.
Я в безлюдных заблужусь пустынях,
чтобы не найти пути домой.
Дуст ялла-ялла, всё может статься,
ты не испытаешь зла богатства...

14. ЕСЛИ ТАК

Убежим из дому, если так,
к шаху молодому, если так,
с жалобой придем мы, если так,
в ноги упадем мы, если так.
Нас с тобой — я знаю наперед —
бедняков, властитель не поймет.
Лучше в край пустынный от невзгод
убежим вдвоем мы, если так.

15. ЕСЛИ КОРМИШЬ, ДАЙ КОНЮ ПШЕНИЦЫ

Если кормишь, дай коню пшеницы,
если поишь — ключевой водицы.
Если дочку отдаешь из дому,
отдавай джигиту молодому.
Правда ль, что на мне лежит проклятье
и должна в отрепьях увядать я?
Правда ль, что на мне решил жениться
человек, что мне в отцы годится?
Всех платков платок мой шелковистей.
Мне на лоб с платка свисают кисти.
Мне тринадцать лет, а предо мною
встанет муж с седою бородою.
Белые браслеты и запястья.
У меня, несчастной, нету счастья.
Было б у меня, несчастной, счастье,
в пропасть не мечтала бы упасть я.

16. НЕ МУЧАЙ

Я камешек бросала ввысь,
чтоб скрылся за высокой тучей.
Писала милому: «Вернись
здоровый и живой, не мучай.
Не мучай, мой родной, не мучай!»
Косынку, что сейчас на мне,
соткал твой брат из пряжи лучшей.
Я слышу голос в тишине...
О милый мой, не пой, не мучай.
Не мучай, мой родной, не мучай!
Желаю розе, чтоб была
всегда цветущей и пахучей.
О мой орел, о сын орла,
хоть взглядом удостой, не мучай.
Не мучай, мой родной, не мучай!
Растет цветок, но ты цветка не рви,
бутонам дай раскрыться, дорогая.
Не рви цветка, цветка своей любви,
успеем мы проститься, дорогая,
успеем мы проститься, дорогая.
Нет, не вернешься ты, как ни зови.
Я вяну, жизнь темна мне, дорогая.
Ты рвешь цветы, я заклинал: не рви!
Твоя душа из камня, дорогая.
Твоя душа из камня, дорогая.

17. БРОВИ У ТЕБЯ ЧЕРНЫ

Брови у тебя черны, как смоль,
что чернишь ты их усмой — не верю.
Я горю, меня сжигает боль,
что и ты огнем горишь — не верю.
Ласточка, как смоль, черным-черна,
только пестры крылышки у птицы.
Та любовь, что смолоду сильна,
горя и разлуки не боится...

18. ДРУГИЕ СЛОВА

Золотник железа бросишь в воду —
не удержит тяжести вода.
Никакому золоту в угоду
сердце не полюбит никогда.
Выпал снег на склоны гор крутые,
на деревья и на глину крыш.
Чтоб увлечь, нужны слова другие,
а не те, что ты мне говоришь.
А не те, что ты мне говоришь...
Пусть комар, летящий в вышине,
скажет про того, чью пил он кровь...
О моем страданье, обо мне
спросят пусть тебя, моя любовь!
Сам я не отвечу на вопрос,
как живу я, что я перенес,
лучше пусть расспросят рыб, живущих
в озере пролитых мною слез.

19. ВОЙ ДОДЭЙ

От густых его бровей
темен день и ночь темней.
Ночь темней.
Лекарей скорей зови:
умираю от любви,
вой додэй!
Знают все: из тех парней
мой, который всех стройней,
всех стройней.
Средство есть от всяких бед,
от любви лекарства нет,
вой додэй!

20. НЕ ГОРЮЙ

Почему ты сумрачный такой?
Всё осталось: ивы над рекой,
и Гуласамхон с косой тугой,
блещущая неземной красой.
Не горюй, еще зажжется свет.
Не печалься, погляди вокруг.
Может быть, на свете правды нет,
но друзья на свете есть, мой друг.
Здесь растут шиповник и усма.
Рву, зачем — не знаю и сама...
Господи, прибавь хоть понемногу
мне — терпенья, милому — ума.
Чем чадить свече и тлеть свече,
лучше вовсе не гореть свече.
Чем любить и быть в любви неверным,
лучше не любить нам вообще.

21. НЕ НУЖНА

В вышине плыла бы я — луна.
Вся земля была бы мне видна.
Ну, а я на милого глядела б.
Вся земля мне, право, не нужна.

22. КАМНЮ ЧТО?

Камню все равно, что снегопад,
что осенний дождь, что летний град...
Разве с каменной тебя убудет,
если мне один подаришь взгляд?

23. БРАСЛЕТ

— Эй, джигит на берегу реки,
мы теперь с тобою далеки.
Ты не снял браслет с моей руки?
Возврати браслет — подарок это.
По горам помчишься ты, звеня.
Стану я подковою коня.
Ты рабою сделаешь меня.
Возврати браслет — подарок это.
Буду я подковой скакуну,
алой розой у тебя в плену,
я рабой к ногам твоим прильну.
Возврати браслет — подарок это.
— Все подковы есть у скакуна.
Есть и роза у меня одна.
И, рабу, раба мне не нужна.
И не брал я твоего браслета.

24. ЛУННЫЕ НОЧИ

Лунные ночи неделю подряд.
В лунные ночи и звезды горят.
Тот переулок, где ходит мой милый,
благоухает, как розовый сад.
Тот переулок, где ходит родной,
я подметаю своею косой.
А поднимается пыль — я рыдаю,
чтобы пылинки прибило слезой.
В лунные ночи блестит небосвод.
По переулку мой милый идет.
Я подлетела, открыться хотела,
да оробела — увидит народ.

25. ОСТОРОЖНО

В дом любимой пробирался я,
озирался в темноте тревожно.
Задремала милая моя,
руку милой взял я осторожно.
В темноте блеснул любимый взгляд.
Милая сказала: «Рядом брат.
Он тебя убьет, ступай назад.
Ночью в дом являться разве можно?»
Я сказал: «Родная, не спеши.
Для спокойствия моей души
губ твоих коснуться разреши,
любящим отказывать — безбожно!»
Милая вздохнула: «Если бог
так велит нам, и рассвет далек,
губы алые мои разок
поцелуй, но только осторожно».
Никому страданья не желаю,
да минуют вас плохие дни.
Я вам расставанья не желаю,
чтоб, как я, вы мучились одни.
Потерял, о друг, я чудо-птицу.
Потому и грустно мне, поверь.
Выпустил из рук я чудо-птицу,
а кому поет она теперь?
Стал я одинокий, нелюбимый...
Почему, скажите, каждый раз
вместе с уходящею любимой
не уходит и любовь от нас?

26. НЕВЕРНЫЙ

Кривы ль руки, голова ль крива —
скроет шапка всё и рукава.
Стала я теперь желтей соломы,
от печали я едва жива.
Ты хоть раз спросил ли обо мне,
плач ли мой услышал в тишине?..
Стала я теперь желтей соломы,
ты в моей повинен желтизне.
Я сдержала слово, милый мой:
заплетаю косы я тесьмой.
Оказался лживым и неверным
ты, платок носящий поясной.

27. РАЗУЗНАЙТЕ

Эта птица где живет теперь?
Разузнайте и скажите мне.
В чьем саду поет она теперь?
Что теперь ей видится во сне?
Пожелтел я и ослеп от слез.
Птица, не вернешься ты назад.
В том саду, что весь репьем зарос,
ты поешь, покинув райский сад.

28. ЛЮБИМАЯ МОЯ

В селенье птица есть одна, любимая моя.
Томится взаперти она, любимая моя.
Что хмуро смотришь из окна, любимая моя?
В чем, объясни, моя вина, любимая моя?
Есть конь горячий у меня, любимая моя.
На свете лучше нет коня, любимая моя.
Коли тебе неверен я, любимая моя,
ужалит пусть меня змея, любимая моя.

29. ПРОЗРАЧНАЯ ВОДА

Течет вблизи прозрачная вода.
А ты хлебнула грязной, вот беда!
Посмотрим, как ты уживешься с глупым,
с кем жизнь соединила навсегда.

30

Пролетают по небу вороны,
в город Маргелан они летят.
Против нас и люди и законы,
плачем мы который год подряд.
Между нами норы и границы,
их преодолеть мы не вольны.
Как птенцы одной несчастной птицы,
в разных клетках мы заключены.
Безуспешны наши все усилья,
птицам певчим, нелегко нам петь.
От неволи ослабели крылья,
в небо нам уже и не взлететь.
Вряд ли о судьбе плывущих в море
кто-то знает лучше их самих,
вряд ли о великом нашем горе
кто-то знает лучше нас двоих.
Сам я расскажу о нашем горе,
сам отвечу на любой вопрос.
Рыбы плавают в огромном море,
море из горючих наших слез.
Раньше мы с тобой цветами были,
да на разных ветках мы цвели.
Мы с тобою соловьями были,
в разных клетках жизнь мы провели.

31

С черной бородой, в халате черном,
сев на черного, как смоль, коня,
кто приехал к нам и так упорно,
черным взглядом смотрит на меня?
За рекой кричит сова ночная,
увидав змею в своем гнезде.
Что мне дельта, я сама не знаю!
Крикнуть? Кто поможет мне в беде?

32

Не позвал отец мой птицы-сокола,
ни о чем он не спросил меня.
Гордый сокол покружился около,
красоты моей не оценя.
Но зато позвал отец мой ворона,
воронье в наш сад слетелось вмиг.
Я кричу на все четыре стороны,
ворон врет, и мой не слышен крик. 

33

В твоем саду цветок увидел я,
в твоем саду я слышал соловья,
сегодня ночью я во сне увидел,
что ты пришла, любимая моя.
Есть озеро у дома твоего,
не обойти, не переплыть его.
Тебе послал я весть и ждал ответа,
в ответ ты не сказала ничего.
Ты снова промолчала мне в ответ,
так ты молчишь уже немало лет.
Есть для меня в тебе одна загадка,
и есть одна беда — отгадки нет.

34

На базаре продают фисташки,
продавцы снуют, корзины тяжки.
Где мой милый, где любимый здесь?
Люди, укажите мне, бедняжке.
На базаре горы винограда.
Люди покупают, если надо.
Объясните, где любимый мой,
побыстрей его найти мне надо.
На земле всё шатко, всё туманно,
я была любима и желанна.
Покажите ж, где любимый мой,
плохо вижу я из-под чачвана.

35

Конь стоит у речки, смотрит в воду,
хоть оседлан, ждет он не меня.
У таких, как я, безродных,— сроду
верхового не было коня. 
Пусть я нищ, но ты мне слово скажешь,
на меня горячий бросишь взгляд,
ибо тот, кто беден, но отважен,
лучше тех, кто робок, но богат.

36. Я В ПЛЕНУ ТВОИХ ОЧЕЙ

Я в плену твоих очей.
О, как сладок этот плен!
Был я вольный. Был ничей.
Видел только блеск мечей.
Я тобою взят в полон.
О, как сердцу сладок он!
Поманила ты меня —
смехом стал мой прежний стон.
Родинка твоя строга.
Брови — черная строка.
Отчего же, полонив,
бросила, как старика?
Держит душу черный страх,
кровь горит на трех кострах,
рану сердца моего
расцарапал я в слезах.
О, меня поймавши вдруг,
не гони потом, мой друг.
Слово дав — держи его.
Птицы мечутся вокруг.
Ночью мы покинем дом,
Ямар-речку перейдем.
Из нее попив воды,
на врага пойдем потом.
Эй, джигиты! Кто за мной?
На заре — туманной мглой —
дрогнет враг и побежит,
мы за ним летим стрелой.
Злобные согнутся пусть,
волк и лань пасутся пусть,
справедливость пусть цветет,
беды унесутся пусть!
Так постой же, обернись,
ты, что смотришь сверху вниз,
с черной родинкою — ты,
стройная, как кипарис!
Побеждающий в бою,
песню плена я пою,
глаз твой полон колдовства,
жалобу пойми мою!

37. УШЛИ ИЗ КАШГАРД

Когда мы ушли из Кашгара,
остались пустыми дома.
Осталась в пустыне Кашгара
любовь, что была мне дана.
Чуть вспомню я черные брови —
и в сердце вгрызается грусть:
своей не увижу любови,
в родимый Кашгар не вернусь...

38

Я приду в твой город —
пусть глядит народ.
Разорву свой ворот
у твоих ворот.
Сердце затвердело,
словно от огня.
Как же ты глядела
прежде на меня!
То, что мы бросаем —
не поднимем вновь.
И ведь на базаре
не купить любовь.
Время, лютый ворог,
часа не вернет.
Что же рву я ворот
у твоих ворот?..

39. СЕРДЦЕ НЕ ВЕРИТ

Арычный вскопала я берег,
ладони намазала хной.
А сердце болит и не верит,
что милый вернется за мной.
Я недопила, недоела —
тоща, хоть в могилу ложись!
Тоска меня ест — надоела
моя безысходная жизнь...

40. ДВЕ ПУЛИ ТВОИХ

Водой затопило цветущий наш сад,
иль месяц явился в туманном кольце,
что тени по милому лику скользят,
морщинка легла на любимом лице?
Не слушай напрасных недобрых речей!
Я сердцем и телом — во власти огня.
Чьей волей зажгло меня, силою чьей?
Две пули твоих прострелили меня...

41. ЗДРАВСТВУЙ

Лег твой легонький след на дни мои.
Ты осыпься, как цвет, любимая!..
Ах, нет, нет,
сгоряча я вымолвил:
здравствуй тысячу лет, любимая...
От завтрака до самого обеда
хоть раз увидеть своего красавца,
а от полудня вновь мечтать об этом,
на каждый шаг,
на каждый стук бросаться.
Чуть авровыми пестрыми штанами
мелькнет вдали — от жара сердце тает.
Но сдерживаю страстное стенанье:
любой из встреч минуты не хватает.
А томный час полдневного намаза!..
Хоть признаваться в этом неприлично,
но в этот час сгораем мы, как мясо
на одинокой палочке шашлычной.
Повсюду бродим, и повсюду люди.
Жар от земли, как будто пар от чаши.
Когда еще мгновенье раздобудем,
чтобы друг к другу кинуться тотчас же?..
Теперь уже, наверное, при свечках,
пока в тиши творят намаз вечерний,
моля им отпустить тот грех извечный,
что губит каждого и топит в скверне.
Нам невдомек,
куда нас помещает
воображенье евнухов аллаха,
но, не дай бог,
нам что-то помешает —
покажется, что под богами плаха!
Не стать бы пищей для чужого глаза!..
Но ветерок уже листву полощет.
Наш час — после последнего намаза,
когда покровом тьмы накроет площадь.
Тут наша кровь и наша плоть живая
от воли и от радости шалеет,
и всё, чего только душа желает,
ей тело яростное — не жалеет!
У ворот твоих, под сенью тала,
я ходила — тропу протоптала.
Как-то раз платок я потеряла:
поднял ты и подарил — кому?
Мой платок ты подарил кому?
Тихо тянутся цветы из сада.
Там лицо твое — для всех услада.
Глянул бы хоть раз, моя отрада —
вспыхну и лицо я наклоню.
В радости лицо я наклоню...
Ну, хоть раз поймай мой взор лучистый!
Не пренебрегай любовью чистой.
Неужели, вправду что случись, ты
и не пожалеешь обо мне?
Ты не пожалеешь обо мне?
Молится ли кто в глубинах дома
за тебя и этот рай садовый?
Или от беды ты заколдован —
не утонешь, не сгоришь в огне?
В ярой страсти не сгоришь, в огне?
Чуть луна взошла, лицо умывши —
вслед за ней и я взошла на крышу
с тайной мыслью: вдруг тебя увижу?
В сад твой загляну через поток,
загляну к тебе через поток...
Ты и впрямь ходил среди посадок,
меж кустов, и кустиков, и грядок
наводил обычный свой порядок —
а на поясе чернел платок...
Может, мой на поясе платок?
Ах, и на меня ведь смотрят тоже,
парень есть и ладный, и пригожий.
Не могу ему ответить ложью,
да и правду молвить не могу...
Нет, открыть я правду не могу!
Говорит: «Мы вместе быть могли бы,
для тебя сверну любые глыбы!
Брось мне яблоко — не комья глины —
мы бы его съели на бегу...
Пополам бы съели на бегу!»
Ходит он за мной, а я не рада.
Твой порог — одна моя отрада.
Будь ты мне хотя бы вместо брата —
может, легче было б для меня?
Верно, было б легче для меня!
Поднимусь на крышу, вечер ясный,
издали услышу: звуки саза
покрывает голос твой — и сразу
в душу мне кидает ком огня...
Мне кидает в душу ком огня!
Я скажу тебе «приди» — с чего бы
не прийти тебе? Из лютой злобы?
Ведь мое «приди» — мы знаем оба —
это значит: «О любимый мой...»
Говорю «уйди» — с чего тогда бы
не уйти тебе? Ведь люди слабы!
А «уйди» (коль нет с собою сладу) —
это значит: «О любимый мой...»

42. КАНДАЛЫ ЗОЛОТЫЕ

Эти горы вдали — это горы Аскар.
На ногах у меня кандалы золотые.
Как сковали их мне — так я их и таскал...
Мои очи и ум пробудила не ты ли?
Я ходил за тобою, вблизи и вдали.
Цветники позади нас пустынями стыли.
Я стальные давно бы разбил кандалы!
Но прочнее стократ кандалы золотые...
Персики все падают, все зреют,
я пришла собрать их наконец.
Посмотреть, как всем на обозренье
мой жених украсил свой дворец.
Стены белы, крыша золотая...
Сяду, себе платье залатаю.
А у той, что нынче умерла,
говорят, жених-то был — мулла...

43. УЖЕ ОСЕНЬ

Из-за гор холодным ветром дунуло,
стали листья по ветру носиться.
Мой платочек из батиста, думала —
оказалось, из простого ситца.
Наша радость в жизни — на беду, мала:
только что цвело — и, смотришь, осень.
Понарошку он ушел, я думала —
оказалось, и взаправду бросил...

44. ОСОБЫЙ ПОДХОД

Колышек вбил из камчи для коня,
скинул папаху — да и в хоровод.
Стой-ка, джигит, и послушай меня:
так ведь с тобой ни одна не пойдет!
Всех распугаешь ты с первого дня...
К девушкам нужен особый подход.

45. ЭТИ ГОРЫ—КАКИЕ ГОРЫ?

Эти горы — какие же горы?
Скалы есть, да нету вершины.
Это горе — какое же горе?
Зло вершили, да не свершили.
Эти страсти — какие ж страсти?
Всё горели, да не сгорели.
Это счастье — какое счастье?
Спит себе, не достигши цели...

46. АЛМА-АТА

Кличут место «Алма-ата» —
тут и вправду яблок без счета.
Только мне б не ездить сюда —
чужаком тут жить неохота.
Как ни красен тех яблок цвет —
я чужому добру не счетчик.
Мне сюда бы не ездить, нет —
не видать этих алых щечек...

47

— Дикие утки над черной горою,
речи мои передайте любимой:
я от очей ее черных сгораю, слов ее,
сладких, как плеск голубиный.
Но, пролетая стремительным строем,
как бы и впрямь не влюбились вы сами
в рот, как фисташка,
и в стан ее стройный,
прелесть ее горделивой осанки!..
— Дикие утки, вы мне намекали:
кто-то в тоске по красавицам нашим!..
Яблоки зреют давно в Намангане,
зреют, тяжелые — валятся наземь.
Выросли косы мои золотые —
так и скажите ленивому парню.
Яблоки зреют мои налитые —
как бы на землю они не упали...
У ворот моих выросло дерево,
да и тенью накрыло до срока.
Не заметил, что знаки я делала —
и пришлось мне позвать тебя громко.
От обиды какой ли, спьяну ли —
ветерок зашумел по крышам.
Обернулись люди и глянули —
ты один меня не услышал.

48. ХОТЬ КРИЧИ

Птица на верхушке тополиной
всё не успокоится в ночи,
вскрикивает ночью этой длинной,
не смолкает — хоть сама кричи.
И опять я слышу, и опять я
птичий вскрик неугомонный тот,
и в чужих, немилых мне объятьях
не дождусь, когда заря взойдет.

49. СТОЮ, СРАЖЕН

Юному она подобна тополю.
Волосы ее струятся до полу,
тоньше волоса небесный стан.
Я стою, сражен, глазами хлопаю,—
в очи ли взгляну, на белый лоб ее:
во мгновение безумным стал.
И боюсь движенье сделать робкое,
чтобы свет светить не перестал...

50. ПОДОЖДИ

Подожди: немного погодя
будут деньги, будет и почет.
Не случится сильного дождя —
неужели крыша потечет?
Я иду наперекор судьбе.
Чья удержит мощь меня?
Ничья.
А когда соскучусь по тебе,
ноги — кони, а рука — камча.

51

Так душа, что бедствовать привыкла,
встрепенулась на исходе дня,
когда я у ближнего арыка
увидала рыжего коня!
Поняла: сейчас его увижу.
Он и впрямь с ведром из дома вышел,
напоил, подпругу вздернул выше —
только конь и глянул на меня.
Я платок стянула свой узорный,
зубы сжала, сколько было сил.
Видно, уж таков удел мой черный:
ты моей любви не оценил.
Разве я кляла тебя, корила,
что души твоей не покорила?..
Я тебе любовь свою открыла —
насмеялся, всюду раззвонил.

52

Вот идут они трое, и все — как один.
Но любимый мой — лучший цветок!
Дивный жемчуг, которого не находил
в этом мире доселе никто.
Ты из крепости выйдешь, гарцует твой конь.
Заходи,
я подам тебе чай...
И смотри ты открыто — глаза успокой!
И коснись ты меня невзначай.
Без тебя-то я плачу, как медленный дождь.
Не смущайся и не уходи!
Бродишь в сумерках, места себе не найдешь,
а оно — у меня на груди.
Идет вдоль дувала, папаха в руках.
Ах, мама, спросите, куда?
Уходит — не скажет, молчит, как река.
Зачем он женился тогда?..
Дувал перелезу я в восемь пахса,
тихонько пойду по следам.
Когда он вернется —
как осень я вся,
но виду ему не подам.
Мы ходим и злимся, аж стены дрожат.
Никто не простит никому.
Но глянет он с лаской —
как стену пожар,
я разом его обойму.
В три добрых вершка у меня каблуки,
а сердце — у горла, как тать.
Мы оба горим! Неужели могли
меня за него не отдать?..
В ночи твои очи казались черны,
сияло лицо, как луна.
Скажи мне, кто связан прочнее, чем мы?..
Целует. Молчит, как стена.

53. ЗЕРКАЛЬЦЕ ОСТАВИЛА ПОД ТОПОЛЕМ

Зеркальце оставила под тополем —
и обиду горькую в груди.
Мать с отцом — родные ведь!..
Так что бы им
не стоять у дочки на пути?
Кажется, я напрочь душу вынула,
стала, как травиночка, тонка.
Им богатства надо!..
А любимого
не заменят тысячи таньга.
Розы с веток норовили свеситься,
соловей буравил лунный шелк.
Кто ни проходил тут в свете месяца!
только мой любимый не пришел.
Как вьюнок, любовь меня опутала —
не сносить мне горькой головы.
Лишь его и надо мне, беспутного —
дайте знать упрямцу из Хивы...

54. МОЙ ЛЮБИМЫЙ ИЗ РОДА МАНГЫТ

Россыпь черных волос у меня на спине.
Мой любимый из рода мангыт.
Он опять подойти не решится ко мне,
хоть влечет нас любовь, как магнит.
Ты папаху свою отряхни и надень,
чем глядеть, подошел бы сюда.
Позови ты меня —
не на час, не на день
и была бы я счастьем сыта.

55. ЕСЛИ Б ЛЮБИЛ

Разве, если б меня любил —
не пришел бы все эти месяцы?
Денег где-нибудь не раздобыл?..
Эта мысль в мозгу не поместится.
Пусть и не были суждены
мне дворцы бесценные белые —
оттого ли я плачу все дни,
очи жаркие тусклыми делаю?..
За ворота выводишь овец,
твою вижу фигуру высокую.
Ввечеру заберусь под навес,
вытру слезы — и жду я, и сохну я... 
Мое сердце, как рана, саднит,
в ожиданье и нощно и денно я.
Оттого я и плачу все дни,
очи жаркие тусклыми делаю...
Так красиво шагали волы —
как по следу я шла, зачарована!
Стала б жертвой твоею -— вели!
Но та жертва тебе — для чего она?
Я безвольна, как эта овца,
что погнали да и разлохматили.
Тебя ставлю я выше отца
и люблю —
больше собственной матери!
Что мне крики, попреки семьи?
Ты не любишь меня, очумелую —
оттого я и плачу все дни,
очи жаркие тусклыми делаю...

56. СОПЕРНИЦА

Чайник пар пускает косо,
вода в сае пенится.
Ах вы, косы, мои косы —
пусть сгорит соперница!

57. ДВА ЦВЕТКА

— Видел девушку во дворе:
брови выгнуты, губы алы.
Видел гурию на горе:
я позвал — она не слыхала.
И хожу, как безумный тот:
выйду к речке — не знаю брода.
Видел лучший в мире цветок,
да садовник его не продал!.. 
— Узки улочки Бухары:
не пройдешь, не испачкав платье.
Я не гурия с той горы:
я смотрю на тебя — и плачу.
Ты мне близок, тебе близка,
но увянем в чужих ладонях:
мы два разных с тобой цветка,
нас не свяжет вместе садовник...

58. ГУЛЬЁР

— Две голубки сидят на иве,
различишь по перу, гульёр?
У которой крылья красивей,
ту себе я беру, гульёр! ‘
Вон две девушки сели рядом,
угадай, где моя, гульёр?
— У которой пышней наряды
и богаче семья, гульёр!

59. БЕЛЫЙ ШЕЛК, СИНИЙ ШЕЛК

Ах, белый шелк, яр-яр,
ах, синий шелк, яр-яр!
Куда бы я ни шел,
все тот же вижу взор!..
Пойдем-ка в поле, друг,
кружится голова.
И в танце выйти в круг
посмею я едва.
С чего я так размяк?
Куда меня влечет?..
Ах, и не спорит мак
с румянцем этих щек!
О, белый шелк, яр-яр!
О, синий шелк, яр-яр!
Куда бы я ни шел,
всё тот же вижу взор...
Каблучком потопала,
чтобы село ровно.
На верхушке тополя —
серая ворона.
Ишь, взъерошила бока,
воровское око!..
Ах, придите, джан-ака,
так я одинока...

60. УШЕЛ ОТ ВОРОТ

У ворот закурчавилась яблоня —
да и двинулась, милая, в рост.
Потянулась к любимому я было —
повернулся, пошел от ворот.
Что такого ему я сказала-то?
Руку выдернул: «Брось! Не держи!
Не нужны мне ни ахи, ни золото!
Еще встретимся — был бы я жив!»
Я желтей, чем платочек мой шелковый,
отощала, как ручка ножа.
Ведь, люби он — наверно, пришел бы уж,
значит, милому я не нужна.
Что вам нравится, парни, не нравится —
наперед и придумать нельзя...
Может, всё же ко мне собирается —
да его не пускают друзья?..

61. НЕВЕСТА

Этот угол полью, что джидою зарос.
Дом пустой, никого со мной нету.
Рок родню-то прибрал, бог другой не принес —
хоть сиди, хоть скитайся по свету.
А невеста — теперь я свободен от грез —
пусть как хочет: смеется ли, сохнет от слез...
Не внимала бы глупым советам!
Срезал, в воду поставил я ветку джиды:
поглядел — вдруг вода да прольется?..
Всё гадал: если хворь (далеко ль до беды?) —
навестить ведь невесте придется!..
Заболел — а она не пришла, не смогла,
и ягненка не выделила для котла,
не достала воды из колодца.
Я поставлю супу у твоих у дверей,
ее сделаю ровной и длинной,
но сперва для нее я на крови моей
замешаю холодную глину.
Если любишь — хоть броситься с крыши посмей.
Что там мать, что отец, что хоть тыща семей!..
Невозможно любить вполовину.

62

Черные кудри на брови упали,
черные дни извели навсегда.
Ах, да скажите вы этому парню:
я расставаньем по горло сыта.
Меленький лук я посею на крыше,
день ли, другой ли — он хочет взойти.
Милого друга ничем не обижу,
день ли, другой ли — он хочет уйти.
Нет, не прибегну я к охам и ахам,
только помедли и не уходи!
Сердце влюбленное, слаще, чем сахар,
кину я под ноги, взяв из груди.
Здесь меня создал аллах всемогущий,
ну а тебя — на другом берегу,
и разделил нас рекою бегущей,
так что попасть я к тебе не могу.
С общей бедой мы повенчаны двое,
смотрим и тянемся, встав на носок.
Так и стоим над текучей водою:
что ни промолвим — река унесет! 
Узки дороженьки до Намангана,
плачу — любимого не отыщу.
Дар этот — жизнь, что меня допекала —
можете взять:
чистоганом плачу!
Тысяча лет той арче, что на круче.
Ветку согнешь ли — могучий закал!..
Жизнь с нелюбимым — ничуть ты не лучше
блесток поддельных,
что лепит заргар.
Только коснешься — и всю заколотит!..
Ах, пожалей меня, я молода,
и не кидай в этот черный колодец,
если нам вместе не быть никогда.
Где ты, кольцо мое? В Араван-сае.
Поздно любимый гуляет в ночи...
Пусть он пришел бы с шальными глазами —
я б засчитала кольцо в суюнчи!
В Араван-сай уронила платочек,
где мой желанный и с кем он в ночи?..
Лишь бы увидеть те томные очи —
я б засчитала платок в суюнчи!
Уголь бровей ты не смоешь водою.
Чище тебя — отыщу ли я цвет?..
Если же чудо найдется такое —
разве садовник продаст его?
Нет...
Вижу лицо твое — щурюсьжот света.
Всем твоя прелесть мила, как луна.
Платье атласное черного цвета
шею белейшую кажет сполна...
Зубы твои — словно низка жемчужин.
Взгляд твой волшебный в себе затаю...
Мать ли тебя родила,
или вчуже
создали гурией в горнем раю?

63. Я ПО УЛИЦЕ ШЛА

Я по улице шла, ты мне яблоко дал —
выбрал то, что как щеки мои, угадал.
— Ах, румяная,
дивная прелесть-краса!
Ты как пьяная:
смотришь — не видят глаза.
Словно птица, беспечна,
не хмуришь чело...
Ведь не можешь ты вечно
не знать ничего?
Не ходи ты у речки, волос там не мой,
а не то не вернешься однажды домой.
Неужели не знаешь,
певунья без крыл,
что отец тебя замуж
тайком сговорил?..
— И не знаю того я, и знать не хочу.
Не возьмут меня силой — из рук улечу!
А кто сватать придет, я того засмею,
и свободу на мужа вовек не сменю!

64. ШЕЛКОВАЯ КОСА

Очарован шелковой косой
и ушком с рубиновой серьгою,
тем, как взор ты кинула косой,
несравненно двинула рукою;
лебединой шейкой без прикрас,
дивным светом этих черных глаз,
формой этих век миндалевидных.
Позови, вели — ив тот же час
грудь я рассеку и сердце выну!...
Перед лучшей розой в цветнике
я стою невежей незнакомым,
в стареньком халате налегке,
а за ухом — веточка райхона.
И тебя боюсь окликнуть вдруг,
и спросить стесняюсь у подруг...
Все в шелках — ходи, глазами ешь!
Я одна невидима для глаза:
мой любимый — бедный арбакеш —
мне купить не может ханатласа.
Я уж с ним и ссорилась не раз,
только вижу — это безнадежно.
Если захотела ханатлас —
не ищи другого арбакеша...

65. ЕСЛИ ЛЮБИТЬ

Не приучай меня к саду, что тешит
тучей цветов — и обманет на деле.
Не приучай меня к жаркой надежде,
чтобы потом я ждала по неделе.
Если ж проходишь по улице, милый,
вспомни дорогу и к нашим воротам:
есть у нас яблоки — те, что затмили
щечек фальшивых пожар приворотный.
Если вода — так была бы прозрачна,
если б текла — наполняла арычки.
Если любить — пусть бы договор брачный
сладкие наши скрепил бы привычки...

66. ПОЮ ЛАПАР

Буду петь лапар, а вот кому — не знаю...
Люди не поймут — беда невелика.
Но огнем обиды жарко запылаю,
если не откликнется мирза-ака!
Ах, ты мне хоть во сне приснись,
хоть промелькни, как тень,—
видишь, тень от твоих ресниц
затмила мне белый день.
Ах, твой взгляд покорял меня,
твой наряд покорял меня.
О, недоступный губ коралл —
он тоской покарал меня!
Ах, ты мне хоть во сне приснись
взмахом твоих ресниц...
Тоской покаран, я пью вино,
бокал за бокалом я пью вино,
ах, это только твоя вина —
то, что я столько пью вина!
Ах, ты мне хоть во сне приснись,
хоть промелькни, как тень,—
видишь, тень от твоих ресниц
затмила мне белый день...

67. БЕЛАЯ ЮРТА

Я влезла наверх, подо мной шах-тута,
казалось бы, что мне — привольно, уютно.
А я всё гляжу неотрывно туда,
где парня высокого высится юрта.
Та белая юрта внутри хороша,
подобна луне близ нее молодуха.
Увижу бешик — замирает душа! —
а в нем и младенец, спеленатый туго.
Ах, зря убираю я пряди с виска,
что было — сгорело и стало золою!..
Но этот младенец лежит, как звезда,
и — красное яблоко у изголовья.
Мне красного яблока не откусить,
на нем не оставить привычную мету.
Чем горечь в себе безысходно носить —
уж лучше зимою отправиться в Мекку!
Пила я, пила из того родника,
да и не заметила, как опьянела...
Подружки ушли, надо мной — облака,
да склоны холма, да холодное небо.

68. ЧТО ГЛЯДИТЕ?

— Что, ака, глядите на меня —
или сравниваете с луною?
Я ведь тут не провела и дня —
не успели ж вы плениться мною!
Может, вам случайно наплели,
будто я знатна или богата?..
— Ты дороже серебра и злата —
ты прекрасна, как сама Лейли!
От тебя мне ничего не надо —
только взгляда, радостного взгляда,
что горит,
как свет для всей земли...

69. ЧЕРНОКОСАЯ КРАСА

Слушай, чернокосая краса,
быть нам вместе, вижу по всему я!
Если ты не отведешь глаза—
у бровей твоих перезимую.
Посредине солнечного дня
подойду к тебе и стану справа,
только бы не спорила родня,
свадьбу нам готовила исправно.
И пойдем мы в яблоневый сад,
и схвачу тебя, как полный кубок,
буду пить горящие глаза
и откусывать от сладких губок...
Выбегу на берег Джалаира.
Не могу излиться никому.
То, что я на сердце затаила —
лишь ему б открыла одному.
К Джалаиру выбегу на берег.
Где же тот, что мне единый мил?
О творец, как в тебя люди верят —
два такие сердца разделил...

70. СТАНЬ ТАБИБОМ

Расцветет ли сердце розы красной —
кто-то срежет, жадностью томим.
А в моей груди недуг опасный
не излечит ни один табиб.
И в тоске стенать я не устану,
боль мою не распознают тут,
пусть хоть все табибы Хиндустана
врачевать болезнь мою придут.
Азраил повергнет меня — либо
скакуна удержит на краю:
ибо ты могла бы, став табибом,
эту хворь уврачевать мою...

71. КУСТ ПОСАЖУ

Я влюбился в твой стан высокий,
в недоступную прелесть уст.
И на радость чужим красоткам
посажу возле двери куст.
Пусть покроется он цветами,
станет крышею соловью.
Выйдешь с кем-нибудь на свиданье —
и посмотришь на дверь мою.
Ваш айван глядит на восход,
и весна оцепила площадь.
Я ли гордый?.. Наоборот:
нет влюбленных
скромней и проще.
И спешу я на твой порог
не по воле хитрости женской —
просто знаю: судил мне бог
оказаться твоею жертвой.

72. АХ, ВЫ, ГОРЫ

Ах, вы, горы под шапкой седою,
не вернуться домой чужаку.
Но его вспоминают дома,
я ж — один в своем доме живу...

73. ДОРОГА В ТАШКЕНТ

На Ташкент дорога камениста,
ведь недаром он зовется «Таш».
Из стекла на девушках мониста,
на обед готовят только маш.
И пока идешь туда — чем дале,
тем грустнее музыка в ушах.
И Анар, что вы вчера видали,
просто слезы спрятала — ушла.

74. ПРИНАДЛЕЖИШЬ ДРУГОМУ

На оленя, что на круче горной,
как же я накину свой аркан?
Если ты принадлежишь другому —
как тебе я жизнь свою отдам?
Мне бы в праздник умереть досталось —
чтоб, как понесут, стоял народ:
мать бы в доме не одна осталась,
смертным криком разодравши рот.

75. ГЛЯНУ В НЕБО

Гляну в небо—светом свод окутан,
облачков белеющих не счесть.
И небесный изукрашен купол,
словно небывалая мечеть.
Всю тебя я вижу, молодую,
только как приблизиться, посметь?..
Нынче вечером к тебе приду* я,
пусть за это
и приму я смерть.

76. АХ, РОЗОВЫЙ БУТОН

Ах, бутон, ах, розовый бутон,
что ж меня ты опаляешь жаром?
Прикоснешься молча — и потом
прочь спешишь, во мне оставив жало.
Ах, бутон, ах, розовый бутон,
что ж ты прячешь розы легкокрылость?
Посидела б рядом — а потом
цветом на глазах моих раскрылась!..

77. ЯБЛОЧКО

Яблочко румяное
я подбросил вверх —
только на меня она
не поднимет век.
Яблочко румяное
больше не поймать...
Вышла б за меня она —
не позволит мать.
Эх, сизоворонка,
старая воровка,
что ж не вижу я бочка
румяного яблочка?
Всюду нам помехи,
пламя да зола!..
А девушка — из Мекки,
звать ее — Зухра...

78

Старый дед завяжет узел туго,
подоит корову молодуха,
чуть я в шутку протяну к ней руку —
оборвет сердито: «Чтоб ты сдох!»
На холме, высоко, дом построю,
плотной обведу его стеною.
Из дому ты выйдешь за водою —
испущу влюбленный сладкий вздох...

79. НАВСЕГДА

— Когда ты подошел к моим воротам,
чего ж не вышла я и не вздохнула?
Так близко был: протянешь руки — вот он! —
да не решилась, рук не протянула.
Теперь ушел, уехал ты далеко,
не шлешь вестей оттуда, мне сказали.
И вот сижу и плачу у порога,
и плачу я кровавыми слезами.
— Когда я подходил к твоим воротам,
услышал голос твоего дутара.
Но ты горда была — река без брода! —
и сердце сжалось, сплавилось от жара.
Теперь ушел, уехал я далеко,
об отчем крае знаю по рассказам.
И снится мне обратная дорога,
да путь назад мне навсегда заказан.
Пью я воду, за касой каса — и
не утишу жар в себе самой.
Каждый миг к дверям бегу, босая —
кто там ходит, не любимый мой?
Что ж не умерла я в час тот самый,
как на свет пришла в родном краю?
Я б теперь на берегах Кавсара
с гуриями тешилась в раю...

80

По дороге в милый твой Кашгар
люди вслед спешат, как журавли.
За понюшку каждый отшагал
чуть не с самого конца земли.
Нет уж, брат, понюшку табаку
и в другом бы месте я нашел.
А вот по обманщице тоску
вылечу не песней — так ножом.
«Обо мне он полон был забот,
он ушел — да нежность не ушла.
Вспомнит кто когда-нибудь, как тот,
про мои заботы и дела?»
Голову отсюда унесу,
в двух руках — по камню, в двух очах —
по слезе, непролитой внизу,
где остался дом мой и очаг.
Как умру и лягу под травой,
милая, ты мимо проходи:
ветер от подола твоего
отзовется радостьвэ в груди.
Брови ты накрасила усмой,
что растет у сада на краю.
Стан свой препоясала тесьмой —
стан твой, что у неба я молю.
О, как тонок твой, сестрица, стан!
Белый мой нехолощеный конь
тихо переходит через сай.
А румянец у тебя такой —
хоть бери и яблоком бросай!
Жарок цвет твоих, сестрица, щек!
Горькие у яблони листки,
сладкий чай сварить из них нельзя.
Оба мы с тобою бедняки,
черноглазая, возьми в друзья!
О, как тонок твой, сестрица, стан!
Белый конь катался по земле,
дорогую сбрую повредил.
Рассказать хотел я о себе —
горький вздох слова опередил...
Жарок цвет твоих, сестрица, щек!
Птица я: пустите — полетит.
А в неволе я лишусь пера.
Купите — жалейте ваших птиц,
жизнь, она дороже серебра.
Ах, как тонок твой, сестрица, стан!
Вот какая жизнь была б сладка —
родинкою меж твоих бровей!..
Сына ты не родила пока —
и чужих не жалко сыновей...
Жарок цвет твоих, сестрица, щек!

81. НЕ ТАИСЬ

Ее новое платье из бязи —
не луна ли на нем, не луна?
Мы подругами не были разве —
что же нынче таится она?
Поделись, о подружка, со мною —
всё равно я пойму по глазам,
для чего ты рядишься луною
и спешишь, что ни день, на базар.
Шлет цветы не подруга подруге —
и приветы через соловья...
Соловьиную песню в округе
так и ловишь, подруга моя!
Твои волосы — цвета сунбула,
и в очах твоих — нежный вопрос,
и в речах твоих, полных сумбура,—
аромат расцветающих роз.

82. Я ПОСВАТАЮСЬ НАКОНЕЦ

Нынче кончу расчеты с баем,
погоню вдоль сая овец,
сваху кликну, все посчитаем —
и посватаюсь, наконец.
Я тайком в его сад не лазил,
не сгубил овцу ни одну.
Только дал бы мне бай согласье!..
Нет — в ночи его дочь умыкну.
Так нежна она белым ликом,
носит сорок девичьих кос.
Я ее девчоночкой кликал,
розы ей на рассветах нес.
И одно меня мучит малость,
словно сердце сдвинул правей:
что не так вчера улыбалась,
не распахивала бровей...

83. НАВСЕГДА ПОЛЮБИЛ Я МИЛУЮ

Уходил я отсюда в полдень.
Расплетала свою косу.
Был твой лик, как туман, бесплотен,
и любви — ни в одном глазу.
А меня аллах не помиловал,
разлюбить тебя — нету сил!
Навсегда полюбил я милую,
черноглазую полюбил...
Уходил я отсюда в сумерках —
и опять не глянула вслед.
И казалось мне: лучше б умер я,
лучше б я оглох и ослеп!..
Ибо дни миновали мирные,
всё безжалостней в сердце пыл!
Навсегда полюбил я милую,
черноглазую полюбил...
Назову тебя черноглазой —
сразу долу опустишь взгляд.
Обрываются речи сразу,
хоть молчать я совсем не рад.
Если хочешь ты — жизнь возьми мою,
но забыть тебя — свыше сил!
Навсегда полюбил я милую,
черноглазую полюбил...
Назову тебя черноглазой —
убегаешь куда-то прочь,
и опять я стою безгласный,
даже двинуться мне невмочь.
И беда моя, нет, не минула,
жар мучительнее, чем был.
Навсегда полюбил я милую,
черноглазую полюбил!
Мне отсюда бы до рассвета
уходить, да не так, не так —
а с цветами, что словно свечи,
с поцелуями натощак.
Что ж аллах меня не помиловал,
не пожаловал, погубил?
Навсегда полюбил я милую,
черноглазую полюбил!
Ах, не прячь ты от взгляда взгляда,
ты ж глаза подвела сурьмой,
и не мучай меня, не надо,
будет тошно потом самой.
И не стой с той холодной миною,
словно весь тебе мир не мил.
Навсегда полюбил я милую,
черноглазую полюбил!
Тебе выехать на прогулку
да коня отпустить домой:
жарких губ, жарких рук науку
постигала бы ты со мной.
Мою душу себе возьми, молю,
я бы дешево уступил!
Навсегда полюбил я милую,
черноглазую полюбил...
Приношу я цветы охапками,
хоть взглянуть соблаговоли.
Прикажи — и руками хваткими
строну звезды, чтоб вниз сошли.
Дай аллах тебе радость мирную,
я о ней уже позабыл.
Навсегда полюбил я милую,
черноглазую полюбил!..
Когда вижу — мой ум туманится,
когда слышу — теряю слух...
И смотрю на тебя, как пьяница,
что вином помрачает дух!
Если б мог хладнокровно мимо я
прошагать — да не хватит сил...
Навсегда полюбил я милую,
черноглазую полюбил.
Коротка твоя безрукавочка,
ты б накинула мой чапан.
Те будь прокляты, кому кажется,
будто я тебе — не чета!
Ах, аллах бы меня помиловал,
заронил тебе в сердце пыл...
Навсегда полюбил я милую,
черноглазую полюбил!

84

Всё гляжу я в щель да в щель,
всё таюсь, простоволоса.
Но красе уступят чьей
смоляные мои косы?
И, смотри иль не смотри,
а всегда для взора внове
соколиные мои
нарисованные брови.
Увези меня ты вдаль,
что б соседи ни сказали,
и возьми да и продай
на любом любви базаре!
А не купят — будь со мной,
пока обок люд теснится,
и убей меня стрелой
из любой твоей ресницы...

85. РОДНЯ

Рвали белый виноград,
виноград срывали черный,
кто чья дочь, а кто чей брат —
выясняли так упорно.
Нацедили соку в таз,
переполнили посуду.
Кто чей родственник — у нас
всем известно и повсюду!
Чья сестра, чей сын родной,
выясняли заодно — и
парень с девушкой одной
вышли близкою роднею...

86

Ваш дом — я помню — где река.
Мне видится ваш облик светлый,
хоть не понять издалека:
в шелк или в ситец вы одеты.
Я это помню неспроста,
хоть вы меня давно забыли.
Ах, неужели лучше — та,
что выбрали вы, полюбили?

87. НЕВЕСТА

Эх, невеста! Глядеть не велено...
Дрожат волосы на ветру.
На верблюде, ступавшем медленно,
увезли тебя поутру.
Красота твоя нам светила,
зло смиряла твоя душа.
Хоть с ума ты всех нас сводила —
жаль, невеста, что ты ушла.
А ведь всё мне так ясно помнится:
шла с кувшином, накинув шаль;
я смотрел, как кувшин твой полнится —
было взор отвести мне жаль.
Вот ты двинешься,' повернешься,
вспять отправишься, не спеша —
и насытишь душу немножко...
Жаль, невеста, что ты ушла!
Когда сон расставлял мне сети —
ты мне снилась блаженно так...
Просыпался я на рассвете —
снова видел тебя в мечтах!
Стан твой тонкий, весь облик ладный,
грудь под платьем, что так нежна...
И вздыхал по тебе я сладко!
Жаль, невеста, что ты ушла...
И теперь мои грезы — эти ж,
так же смех твой звучит в ушах...
А верблюд, на котором едешь,—
от обрыва всего на шаг!
Я спасу, сотворю я чудо —
пусть погибнет моя душа!..
И вздыхаю я с горьким чувством —
жаль, невеста, что ты ушла.
Пусть цветы бы путь покрывали
необъятным своим ковром
там, где едешь ты в караване,
что нагружен чужим добром.
Ну, хоть раз бы перехватила
взгляд мой робкий исподтишка!..
И вздыхаю, вздыхаю тихо:
жаль, невеста, что ты ушла.
По дороге твоих скитаний,
по весенним краям земли,
что встречали тебя цветами —
сотни тысяч мужчин прошли.
В благодарных этих пределах,
столь довольных своей судьбой,
всё, на что только поглядела —
возгордилось потом собой.
За горами и за степями
дали ждут тебя, не дыша.
В горе край, где ты не ступала —
не дождется, чтобы пришла...
Жаль, невеста, что ты ушла.

88. ЯБЛОК Я ПРИНЕС

Яблок я принес в твой белый дом —
не считал их, четные, нечетные.
Ты передо мною за столом —
лицо белое, а брови черные.
Никогда, всерьез или шутя,
никакого зла тебе не сделаю.
Не подам я горького питья
той, чьи брови — чернь, а лицо белое!

89. ВОЯДУ

Дувал ваш проломан —
войти или нет?..
Мне нужен твой локон:
сплести амулет! 
Сомненья на кой нам?
По байскому саду
пройду я спокойно —
пройду я и сяду!
Ни бай и ни стража
средь белого дня —
никто мне не страшен:
ты любишь меня!
Хоть не было звука —
становится слышен.
Твой голос, подруга,
всё ближе и ближе...

90. ЯЛЛА

Ялла, ялла, ялла,
я бедный чужестранец!
Любовь меня прожгла,
а равнодушье ранит.
Ни дома, ни угла нет,
грустны мои дела.
Ты ж — роза, что не вянет,
бровей густая мгла
не блекнет, не обманет,
ялла, ялла, ялла!
В лохмотья не одет —
а все же нищий дервиш.
Как жребий мой разделишь,
поймет ли твой отец?
Иль только гневно глянет,
как будто взором ранит,
прогонит наконец?..
Зачем нас жизнь свела!
Ты — роза, что не вянет,
мне ж чужды блеск и глянец:
я бедный чужестранец,
ялла, ялла, ялла...


91. НЕ ЗНАЮ

У тебя я не был во дворе
и не видел твоего айвана,
и узоров дивных на крыльце,
и столбов с резьбою деревянной.
Я сижу один среди камней,
летний ветер — в сумерках свежее.
Хоть и знаю — выйдешь ты ко мне,
да не знаю твоего решенья...

92. БУДЬ ЛЮБИМАЯ У МЕНЯ

Будь любимая у меня,
черноброва и длиннокоса,
и — придешь ли к исходу дня —
никогда б не смотрела косо;
не забыла «хорманг» сказать,
не жалела нежного слова,
на железную бы кровать
постелила матрас пуховый;
будь любимая у меня,
да ждала б, натянув платочек —
никогда б я к исходу дня
не боялся тоскливой ночи.

93. ПРИШЕЛ ВЗГЛЯНУТЬ

Пришел взглянуть на милую мою,
с покорностью внимать твоим приказам.
А ежели ты сердишься, молю:
позволь твой гнев умилостивить разом.
Открыт мой ум, душа моя чиста,
и заслужила страсть моя в разлуке
увидеть вновь медовые уста,
тугих бровей нацеленные луки.
Ты передай поклонников толпе:
явился я с необычайным торгом —
пожаловал продать себя тебе,
хоть собственной цены не знаю толком.
Добавь еще, что плату я возьму,
хоть голоден, не приглашеньем к тою:
позволь свою мне лицезреть весну —
и буду сыт твоею красотою.
Скажи им всем, кто жаждет губ твоих:
пришел я лечь у твоего порога,
а места там не хватит на двоих,
хоть самому и надо мне немного...
Я стал покорен, хоть и был упрям.
Был осторожен — а кидаюсь в пламя.
Былой храбрец — своих не чую прав,
в огне твоих очей решимость плавя.
Так помоги: задача так проста!
Я жалкую не одолею робость,
не перебросив через эту пропасть
двух наших рук единого моста...

94. АХ, ТЕТУШКИ

Ах, тетушки, милые тетушки,
дороги размокли в дожде.
Любимый ко мне не придет уже
и сердце оставит в беде.
Я платье нарядное скинула,
противна себе я сама.
Скорей бы уж солнышко сгинуло,
нахлынула черная тьма.
Ах, косы вы, косы до пояса,
Я вас развила, распрягла.
И речка, когда переполнится,
затопит свои берега.
Судьба за разлуку ответчица!..
Но нету свиданью цены,
когда разлученные встретятся,
как две половинки луны.

95. БУДУ ЖДАТЬ ОТВЕТА

Я к тебе явился издалека —
у кудрей твоих побыть в тени.
Ты идешь — и стелется дорога
под твои легчайшие ступни.
Не словами клятвы наши скрепим.
Гляну я и миру расскажу,
почему не гневается гребень
на твою густейшую косу.
Издали я вижу лоб твой гладкий,
стройный стан, одежды нежный цвет,
двух сережек тонкие облатки,
на запястье золотой браслет.
Видишь ли, как твой легчайший локон
тень рассек тяжелую мою?
Я тебе явился издалека —
а в твоем-то чтут тебя краю?
Ты должна б на тое веселиться,
в середине дивного ковра,
во дворце высоком поселиться,
есть из золота и серебра...
Что ж тебе всё это незнакомо?
Не возносишь гордого чела?..
В сумерках стоял вчера у дома —
почему не вышла ты вчера?
Где велишь, там затаюсь бесследно,
поверну на шее амулет.
Встану там — и буду ждать ответа
от твоих миндалевидных век.

96. КАК ПРОЖИТЬ БЕЗ ТЕБЯ

У желтой шали, что ты подарил,
висят свободно шелковые кисти.
Шаль подарил — а сердце отдалил,
и руки мои бедные повисли.
Нелюбящих объятья холодны —
застыла в них, согреться не сумела.
Всё высветил холодный свет луны,
да высказать тебе я не посмела.
Жалеть о прошлом, говорят, нельзя,
но пусть обиду я в себе укрою —
не надвигай папаху на глаза
и не считай любовь мою игрою.
За домом у тебя инжирный сад:
как ни приду — он вечно на запоре.
Грудь застужу, толкаясь у оград,
но сон тебе дороже всех услад,
а может быть, смешно девичье горе.
Меня когда-то, где-то встретишь ты —
пустые речи запаси на случай.
Ты посадил красивые цветы,
а выросли корявые колючки.
Внутри огонь, и жажды не избыть
молитвами и средствами любыми.
Я только девушка, и как мне быть,
где — и зачем искать тебя, любимый?
Возьму ведро и по воду пойду,
там робкий парень с шутками слепыми.
Не до тебя, попала я в беду!..
Ах, где я, где найду тебя, любимый?
Прочь, дурачок, мешаешь мне пройти,
а я полна тоски неистребимой.
Хоть, может быть, умру я на пути —
но как, скажи, к тебе идти, любимый?
Мой путь — позор, страданья и хулы,
а этот мир — кабак неколебимый:
суды — неправедны, и злы муллы...
Как тут прожить мне без тебя, любимый?

97. РОЗУ НЕ СРЕЖЕШЬ

Розу не срежешь — она не завянет.
И на кусте оставлять не с руки!..
В ваши края чужестранцев не манит:
дождь ли по стенам у вас барабанит,
слезы ль бегут да не сохнут платки?
Выйти ль, не выйти мне к байскому саду?
Я у ворот в ожидании сяду.
Локон ты срежешь — тумар я сплету.
Этот тумар я надену недаром:
коль посчастливится — этим тумаром
я заарканю твою красоту!
Волосяная волшебная нитка!..
Чернь твоих кос на земле знаменита.
Вот тебе яблоко, спрячь на груди.
Память твоя бы да не обнищала,
и не забыла б ты, как обещала
помнить и вечную верность блюсти.

98. НА ВЕРШИНАХ ГОР ЗЕЛЕНЫХ

На вершинах этих гор зеленых,
где с тобой встречались мы не раз,
бегает, резвится олененок,
смотрит чернью материнских глаз.

99. Я УВИДЕЛ ТЕБЯ

На вершинах холмов и ячмень уже кажет колосья,
и на склонах холмов узелки завязала лоза.
Я увидел тебя — и глаза застилают мне слезы,
за слезою слеза, за слезою слеза...
Ах, ты сама, ах, ты сама из бязи сшей платок,
да без боязни на ту бязь и вышивку пусти
и мне, печальному бахши, преподнеси потом,
не то оставишь душу ты
разбитой на куски.
Что на базаре дорого — так это белый рис.
К чему тебе, к чему тебе он,
черный твой чиммат?
К лицу ли сетки черные сиянью белых лиц?..
Ты только бровью поведи — а все присочинят.
Лежит в прогалине меж гор,
как каменный, олень,
четыре бедные ноги он к сердцу подтянул.
Стою — а девушки кругом
смеются, им не лень,
тому, что я в твоих очах, как в море, потонул.
Я кину яблоко, а ты
поймаешь, раз высок!
Тебе и песен, как воды,
я зачерпну ковшом.
Уж так устроен этот мир: везучему — везет.
Ему и то, что невпопад — выходит хорошо.
Ягненок, скрюченный еще, внутри козы лежит.
Зажата ручка от серпа в ладони у жнеца.
Друзья к бесстыжему придут — он из дому бежит:
дела, мол, в городе, дела, заботы без конца...
Уж кто прижимист был всегда —
под старость просто скуп.
А вот осыпался миндаль —
его не соберут!
Порою глупые слова у мудрых рвутся с губ...
И впрямь — порой не разберешь:
кто глуп, кто мудр тут.
Нелегко попасть на твой порог,
но стократ трудней уйти оттуда.
Не затем и жизнь ли дал мне бог,
чтоб увидеть мог такое чудо?
Рок судил мне этот горький путь,
эту боль мне ниспослали свыше.
Жизнь отдам за то, чтобы взглянуть,
только как
потом тебя увижу?

100

Я б отвернулся от тебя
и, распростясь с казнящей болью,
стал жить бы дальше, не любя...
Но как мне быть
с моей любовью?
Она приказывать вольна,
и, подождав минуту, две ли,—
не я иду, она, она
ведет меня к знакомой двери!..

101

Этот мир — сокровище вселенной,
только блеск
укрыт от наших глаз.
Манит роза статью несравненной,
а шипы — невидимы для нас.
Платье милой, из тончайших нитей,
кажется прозрачным, как вода.
Нити же — как долго ни глядите —
вы не различите никогда...
Как ни строптив твой жеребец буланый,
любовью —
укрощается любой.
Вот так и ты: как ни горда была ты,
пришла послушать про мою любовь.
Что за число ты надвое разделишь:
моих заплат —
или палат твоих?..
Царица ты, а я бездомный дервиш —
одна любовь дана нам на двоих.

102

Я отдал рубище в залог —
пусть весел буду, хоть и наг!
, Вина янтарного глоток
превыше мудрости и благ.
И ты, красавица, и ты —
душа в плену твоем давно.
От зла холодной красоты
спасет вино, одно вино...

103. ИНОЙ ПУТЬ

В любом саду есть яблоня, гранат.
В любой душе есть место для любви.
Лишь я судьбой из общих пут изъят —
мои пути иначе пролегли.
Но всё мне мнится: роза есть в саду,
какой никто доныне не нашел,
и я в тот сад когда-нибудь сойду
и срежу розу золотым ножом...

104. АНАР-ХОН

Ты «Иди!» велела — я и шел,
«На коня!» — и ехал я верхом.
Весь объездил этот мир большой —
а теперь вернулся, Анар-хон.
Бровь твоя чернее, чем сурьма.
Кровь моя — огонь, и в горле — ком.
Если б ощутила ты сама,
что со мной творится, Анар-хон!..
Запевает песню бедана,
льются звуки в небо прямиком.
Родинка твоей губе дана,
мне — любовь досталась, Анар-хон...

105

Кружу вокруг твоей красы,
что над землей вознесена.
В ночные горькие часы
во тьме разлук схожу с ума.
Я пьян от страсти, и пусты
все лица, улицы, пока
сияньем не поманишь ты,
как маленького мотылька.
Я мотылек твоей свечи,
лечу, отчаяньем влеком,
пока в безрадостной ночи
и впрямь не стану мотыльком...

106

Я бы жил на земле, не сетуя,
одаренный навек судьбой,
если б раз только сел, беседуя,
за один дастархан с тобой.
Был бы рад умереть без имени
и в счастливом сгореть пылу,
если б ты меня, если б ты меня
отличила на том пиру...

107

Быть бы рядом — хоть нищим, хоть в рубище,
без ответа, надежд на успех...
Только всех — ненавидящих, любящих —
всех ты разом покинула, всех!..

108. НЕ ЛГИ

Всечасно ты мукам меня предаешь,
другому — ты имя друга даешь.
Ты братом меня издалека зовешь,
а рядом глаза говорят твои: «Ложь!»
Кокетства тут горы, любви — ни на грош!
Не пробуй же лгать мне, не щурь этот взор,
нельзя ни понять, ни принять этот вздор,
не надо сплетать этот сложный узор,
мне ложь неприятней, чем самый позор!
Кокетства тут горы, где свет из-за гор?


109. ДВОЕ ВЛЮЛЁННЫЕ

— Будь ты голубкой над речкой глубокой,
сизого цвета иль белого,
голубем горным я взмыл бы высоко —
что бы ты, милая, делала?

— Я обернулась бы ястребом быстрым,
когти стальные надела бы
и полетела стремительней искры —
что ты, о милый мой, делал бы?

— Я б оказался охотником метким,
зорче, умелей умелого,
в ястреба с этой прицелился ветки —
что бы ты, милая, делала?

— Тут и взаправду задуматься надо...
только я всё же успела бы
спелым в саду обернуться гранатом —
что ты, о милый мой, делал бы?

— Я бы прошелся садовником хитрым —
спелые или неспелые —
все бы с деревьев гранаты похитил —
что бы ты, милая, делала?

— Я б избежала опасности грозной,
уж исхитриться сумела бы:
верхней повисла янтарною гроздью —
что ты, о милый мой, делал бы?

— Я бы осой в полосатом наряде
сел на лозу онемелую,
выпил бы сок из твоих виноградин —
что бы ты, милая, делала?

— Я бы схватила голодною птицей
эту осу очумелую
и не дала бы ей соком упиться —
что ты, о милый мой, делал бы?

— Самым бы ловким из ловчих на свете
птицу словил бы я смелую —
и навсегда залучил тебя в сети...
Что б ты, любимая, сделала?

Переводы А.Наумова и Н.Гребнева

• Назад