Отаули. Хадди Искандарий - последний предел Александра (рассказ)

Отаули (1949)

ХАДДИ ИСКАНДАРИЙ - ПОСЛЕДНИЙ ПРЕДЕЛ АЛЕКСАНДРА
(исторический рассказ)

С целью привнесения истины и справедливости в грешный наш мир, войска Александра Македонского, завоевавшие земли всего Запада и Востока, покорившие Аравию и Индию, Иран и Туран, только вчера вступившие на священную землю Исфижаба и Утрара, теперь с размеренной неторопливостью двигались в сторону крепости Ясси.

Но уже издалека, когда до крепости оставалось немного, сначала всадники, а потом и пехота вдруг разглядели неожиданно возникший высокий холм, явно воздвигнутый руками людей. По мере приближения к нему обнаружилось, что и на вершине его, и вокруг, и у широкого глиняного изножья толпятся разные люди. Казалось, весь большой кишлак, оставив свои плоские дома, вышел всем миром на землю предков праздновать Великий Навруз. И старики, и женщины, и даже их перепеленатые дети, посасывающие материнскую грудь…
Странное в этом не было. Слишком часто выходили навстречу Великому Искандеру всякие люди, боящиеся и приветствующие его. Вот и теперь несколько стариков отделились от глиняного холма, чтобы поторопиться навстречу войскам.
Самый светлый из них, видимо аксакал, судя по белоснежности и длине его волос возрастом ничуть не меньше столетнего, подойдя, приложил обе руки к впалой груди, поклонился, и - смело посмотрел на Александра:
- Рад приветствовать тебя, о, великий завоеватель мира! Пусть будет к добру каждый твой шаг!
Завоевав многие города и несчетные селения, Александр, похоже, ни разу не видел такого светлого лица и так широко распростертых объятий. Этот светлый старик, возраст которого в несколько раз превышал не только возраст его самого, но и собранного, и сплоченного вокруг полководца большого народа, теперь заставил и его, Македонского, невольно оставить потного коня и спрыгнуть на землю.
Он вежливо обнялся со стариком, - так было принято в здешней земле, и лениво пошагал с ним туда, куда тот указал легким движением руки.
У него не было удивления ни от новых ковров с яркими узорами, расстеленных прямо на земле, ни широкого дастархана с разнообразными угощениями. Был только один вопрос - кого так встречают эти странные люди - своих завоевателей или же - дорогих гостей?
Но вопрос не прочитывался на его суровом лице. Земные люди не должны читать мысли божественного Александра.
Он опустил колени на курпачы, постеленный перед ним. Напротив него неторопливо примостился и седобородый старик, тотчас же - с двух сторон - окруженный охраняющими воинами Александра.
Старик улыбнулся:
- Добро пожаловать в наше селение, великий гость. Пусть расцветают цветы на месте каждого твоего шага…
- Спасибо, старик… - Александр снова не подал вида, что удивлен, и с достоинством оглянулся:
- Как имя твоему кишлаку?
В лице старика прочиталось легкое оживление.
- Его называют "Ийикан", дорогой гость! Это наше, тюркское слово… На вашем, на греческом оно будет означать - "добрая кровь", "чистая кровь" или же - "священная кровь". А я - глава этого места, меня зовут Карувли, что на вашем греческом языке означает - "твердое расположение". Это так, потому что все наши предки были караулами крепкого телосложения, смелыми хранителями древней земли…       
На лице Александра появилась еле заметная ирония:
- Что же вы караулите?
- Караулим эти просторы, это селение, самих себя.
- От кого?
- От недобрых людей, которые потеряли совесть.
- Чем?
- Добрым словом, гостеприимством, непотерянной совестью…
Александр весело взглянул сначала на своих приближенных, нависших над стариком, затем и на все войско, поблескивающими копьями обступившее рукотворный холм с плачущими и поигрывающими детьми, не перестающими сосать молоко своих матерей:
- Мы - люди добрые. Мы лишь хотим торжества истины и справедливости во всем мире, такой, как у нас!.. Мы и вам принесли их тоже!
- Что "принесли"?
- Истину и справедливость!
Старик, сидящий перед великим завоевателем помолчал, рукою потеребив светлобелую бороду, затем усмехнулся:
- Преодолеть такую опасную дорогу, чтобы принести нам то, чего и у нас предостаточно? Принесли бы того, чего у нас нет. Зачем нам меч и копье? Разве они проводники справедливости?
Лицо Александра побагровело, но тяжелый загар боевого похода сокрыл это от людских близких глаз.
Если б не белоснежная борода этого светлого старика, по-видимому, не знающего своего предела!.. И еще не знающего того, что сила не в справедливости, а справедливость - в силе. Меч Искандера острее, чем любой острый язык, поющий о справедливости! Не следует ли показать ему это? Если не замолчит…
Старик шевельнулся:
- На голову мирно живущего народа обрушиться с мечом на руках? Это несправедливо, мой властелин!
А может и прав бестолковый старик? И язык, называющий словами вес мир, важнее меча, не называющего ничего? Ведь даже сейчас, прежде чем обрушиться на старика справедливую кару, Александр сначала огласит эту кару голосом мести? Языком… Голосом… Словом…
- Палач! Укороти этому старому глупцу его длинный язык.
- Постой, не торопись. Я, как гостеприимный хозяин этой земли, просто обязан, пока язык не отрезан, предупредить тебя, мой повелитель! Если ты и на самом деле гонец справедливости, то перед этим холмом ты сначала должен укоротить меня на целую голову, а не на один лишь язык. Потом - снести головы всех ийиканцев, потом головы всех наших собак, не любящих иноземцев… И только затем ты сможешь смело пройти в сторону крепости Ясси! Эта наша единственная просьба, нет, даже единое требование наше!
Александр, посмотрев на палача, уже держащего над головой старика короткий и плоский меч, движением руки остановил его:
- Неужели?! То, что ты готов умереть - это понятно, жить так долго наверняка надоело! Однако среди твоих односельчан, неужели никто…
- …не боится смерти? Это верно, мой повелитель! Мужчин наших нет, они убиты твоими воинами. А наши кормящие матери и грудные дети не смогут в бою противостоять тебе с твоим войском. Но и остаться в живых, после того, как ты пройдешь мимо них, они тоже не смогут - сами убьют себя. Облегчи им этот путь. Ийиканцы единое тело и единая душа. Слава Создателю, что до сих пор среди ийиканцев не было человека, пропустившего мимо себя в наши земли чужого человека с острым копьем…
Александр, задумавшись, помолчал.
Он знал, что можно быть мужественным до бесстрашия перед смертью. Трудно, но можно, не продаваться богатству. Можно даже победить в себе желание много есть, часто любить женщин и долго спать среди мягких ковров. Но добровольно отречься от такого блаженства, как жизнь? Чтобы расстаться со сладкою душою? Легко ли?! Нет, но как разнообразны, бывают разновидности человеческой подлости!…
- Хорошо, посмотрим, - наконец, сказал Александр. - Пусть твоя голова пока остается на месте. Иначе, лишившись глаз, как сможешь ты узнать и увидеть, что односельчане твои станут думать иначе…
Так сказал, и так сделал.
По слову его, Александра, к коврам подвели самого горбатого среди ийиканцев.
- Послушай, - обратился к нему властелин, - и я знаю, и ты знаешь, что тебе никогда не выпрямиться. Но неужели это помешает тебе однажды встать во весь рост? Хочешь, я убью аксакала, а право управлять родным кишлаком навечно отдам тебе? Кто посмеет тогда сказать тебе, что ты не похож на других? Соглашайся, иначе - умрешь.
Горбатый неторопливо глянул на Македонского, а, глянув, постарался распрямиться так, как только могли выдержать его больные, давным-давно согнувшиеся кости:
- У меня позвоночник кривой, но не душа, мой повелитель! Мне лучше умереть, чем принести стыд и позор ийиканцам!
Тогда прогнали горбатого, чтобы сразу же привести другого болящего - Богом обиженного - коротышку.
Безо всяких любезностей Александр перешел к своей цели:
- Да простят мне мои грехи великие боги. Я только что слишком мало предложил твоему несчастному односельчанину. Тебе предложу больше. Хочешь, не только твои земляки, но и все подданные покоренных мною земель будут стоять перед тобою так, что ты сразу увидишь макушку каждого из них? Хочешь блаженствовать, ощущая, что ты выше даже и самых высоких богатырей?
Странное действие произвели слова Александра: рост коротышки словно бы вдруг удвоился. Да еще - прямо на глазах великого Александра…
- Нет, не хочу! Чем быть низкорослым королем на чужбине, над которым все за глаза смеются, - лучше уж быть маленьким пастухом у себя дома, которого все, не лицемеря, хвалят в открытую… Да и коровы меня пугаются меньше, чем такого высокого, как ты, божественный Александр.
Однако и эту наглость стерпел Искандер Зулкарнайн. И, подумав, призвал на ковры с достарханом еще одного - кривого и заикающегося.
- Тебе лично отдам половину своего государства! Знаю, "всякий слушает богача, несмотря на его кривой рот". Отныне ты будешь говорить когда и сколько тебе угодно, а все кругом, в том числе и односельчане твои, и, быть может, даже я сам, станут слушать тебя и молчать, будто дохлые рыбы на берегу. Молча же будут все выполнять и каждое желание твое, и делать это станут беспрекословно! Условие же одно - скажи всем, что ты просто хочешь остаться в живых…
Рот у кривого вытянулся в усмешке:
- Скажу, господин. Я скажу. Я точно хочу остаться в живых, но только лишь для того, чтобы помочь тебе убить мой народ, поскольку, как я посмотрю, сам ты боишься такое сделать, и у одного тебя на это уйдет слишком много времени. Они живут - пока я живу. Я живу - пока они живут. Дай мне меч - и я уведу их всех в царство мертвых, а затем - умру следом за ними!
Но Александр не хотел быть царем мертвых. Александр хотел быть царем великого царства живых, которое - нет, не прав этот глупый старик! - строится все-таки только мечом, пусть пока и волей его, Македонского, вложенным в деревянные ножны.
Подумав так, он встал, выплеснув на ковер чашу зеленого варварского вина, и произнес:
- Мы достигли своего предела, мои братья!.. Мой учитель Аристотель сказал мне однажды так: "Эй ты, Александр из Македонии, пусть будет по-твоему - владей всем миром, однако, знай, свой предел, и не допускай перехода через него!"
Он поморщился:
- Слава богам, сегодня я, наконец-то, добрался до этого своего предела. Глиняный этот холм, оказывается, крепче, чем стена Великого Китайского царства. Эту крепость мне не дано перейти… Старик прав, - в наших силах стереть с лица земли этих людей и вытоптать все живое вокруг. Только чем мы тогда напитаем наших коней, и каким народом я стану тогда здесь править? Неужели тем глупым, что пал предо мною раньше? Народом, не умеющим так говорить, как говорит этот старик? Зачем мне нужен такой народ? Чтобы понять, что я умен, я должен переспорить самого умного из них. Чтобы показать, что я велик, я должен возвыситься над другими великимы, которые стоять на моем пути. Если я не смогу этого, кто назовет меня тогда Александром Великим? Перепрыгнуть через лужу легче, чем покорить океан. А царствовать над горбатыми значит самому обрести тяжкий горб. Сегодня мы дадим отдых своим коням, завтра же повернем назад. На этом холме, который стал знаком достигнутой цели, мы остановим наше великое завоевание Востока! Такое мое повеление, братья мои!
После таких его слов все птицы округи были подняты в небо одобрительным криком воинов. И метались по нему, боясь опуститься в свои гнезда пока не обессилели, и пока замертво не упали вниз, потому что крик воинов, одобряющих решение Александра, не смолкал до утреннего рассвета, перелетев через черную ночь.
А старика он все же казнил. Когда голова старика упала на высокую траву, а волосы его бороды перепутались с зелеными стеблями, всем показалось, что обсыпал их зимний снег.
Оставлять таких мудрых людей у себя в тылу Александр опасался. Идти же вместе с войском, чтобы давать советы, как некогда их давал ему бессмертный Аристотель, старик бы все равно не смог, - сто лет это не двадцать…
Александру еще оставалось некоторое время, чтобы оглядеть усмиренные земли, покоренные им неизвестно зачем. Времени было ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы грудные младенцы перестали вытягивать из материнских сосков сладкое молоко, встали бы на ноги и смогли удержать в руке если еще и не плоский меч, то хотя бы камень, который можно кинуть вслед убегающему врагу.

Авторизованный перевод с узбекского Усто Али.

• Назад
• Вперёд