Абдулла Кадыри. На улаке (рассказ)

Абдулла Кадыри (1894-1938)

НА УЛАКЕ

Этот рассказ был написан в 1915 году по детским воспоминаниям.

Вчера сам папа разрешил мне побывать на улаке, и сегодня я наскоро проглотил чай и побежал в конюшню. Мама и папа засмеялись: смотри, у тебя выросло шесть ног и семь рук.
Я схватил скребницу, расседлал своего конька с белой отметинкой на лбу и начал его чистить. Конь волновался, мотал головой, бил копытом землю, махал хвостом. Я мечтал: бог даст, на следующий год я буду участвовать в состязаниях и тогда все ахнут: «Вот так Тургун-наездник! Отличный джигит».
Я надел на коня изящное монгольское седло, купленное мне в подарок на праздник хаит. Начистил русскую уздечку, ту самую, что выпросил у дяди, потом стал поодаль п осмотрел коня — все было в порядке: сбруя на месте, седло, как влитое, подпруга прилажена вплотную, а уздечка, ах какая уздечка, просто царская. А вот нагрудника не было, и это меня немножко расстроило.
Я с минутку подумал и вспомнил, что на днях брат принес новый ремень. Я незаметно вынес его из дома и смастерил нагрудник. Мой конь горячился и рвался вперед. Я в последний раз осмотрел его и привязал к столбу.
Осталось одеться самому: чесучовый камзол, русские длинные штаны, лакированные сапожки, бархатная тюбетейка. И можно садиться в седло.
У мамы есть странная привычка: как только сунешься за новой одежкой, она обязательно кричит: «Испачкаешься, в гости идти не в чем будет!» И пока не захнычешь, ничего не выйдет. И на сей раз я сначала похныкал, потом оделся и подвязался шелковым кушаком. Тихонько, чтобы не видела мама, зашел в комнату и сунул под камзол папину нагайку с серебряной ручкой.
Работник принес мясо. Я попросил его вывести коня на улицу, а мясо сам отнес маме и побежал. Мама закричала вслед: «Не испачкайся, не гони лошадь, не лезь в толпу!»
Я вскочил на коня, подобрал полы халата и хлестнул плеткой. Конь помчался.

II

Как раз, когда я поил лошадь из глубокого арыка, подъехали всадники. Среди них были знакомые брата, и они поздоровались со мной. Один спросил, где брат, и я сказал, что брат еще утром отправился на улак.
— Наш Махкамбай страстный любитель улака,— сказал тот, который спросил о брате.
— А ты куда направляешься?
— На улак.
— Скажи на милость! Тоже, значит, наездник. Так и будем звать: Тургун-наездник!
Мне очень понравилось, что меня назвали наездником, и я подумал: «Какие хорошие люди!»
Едем целым отрядом. Мой белолобый не отстает от других, а иногда и обгоняет. Слышу, кто-то говорит: «Хорош у тебя иноходец, парень».
Мужчины толкуют о чем-то своем, задают и мне вопросы. Я робею. И опять заходит разговор о брате:
— Много я видел наездников,— говорит один,— но такого страстного любителя улака, как Махкам, впервые встречаю.
— Так у него же деды и прадеды знаменитые наездники,— говорит сын Сабира-мельника и кивает на меня.— Смотрите, мальчишке двенадцать лет, а тоже собрался на улак.
От этих слов мне становится жарко и хочется смеяться, но я сдерживаюсь.
— Мой отец рассказывает удивительные вещи о дедушке Махкама.
— Знаменитый наездник был,— говорит парень с усами.— И побеждал зараз сто и даже двести наездников.
— Значит, был королем состязаний,— вставил сын Сабира-мельника.
— И ты бы стал королем, будь у тебя хорошая лошадь и сила в руках,— заметил другой.
Мне было приятно слушать, как хвалят моего деда.
В эту минуту мы услышали конский топот, я оглянулся и увидел верхового на буланой лошади. Он был обнажен до пояса и держал перед собою облезлого козла.
Он поравнялся с нами и поздоровался.
— На этой неделе поможете мне, а? — улыбаясь, сказал Туган-ака.
— Кому же помогать, как не вам,— ответил парень и добавил нетерпеливо: — Ну-ка, попроворней.
Он некоторое время ехал с нами, но потом, видно, ему надоело, он ударил лошадь плетью и полетел, как птица. «Мне нужно спешить»,— услышали мы его голос.
Теперь речь зашла о лошади только что умчавшегося человека.
— Хорош скакун,— сказал Туган-ака,— настоящий иноходец.
— Летит как ветер,— добавил парень с усами.

III

Брата мы встретили на маленьком базарчике Домбрабад. Он с друзьями заказывал чайханщику плов. Улицы поселка никто не поливает, поэтому очень пыльно.
Наконец мы добрались до места, где должно было происходить состязание. Огромная, просторная поляна. Народу собралось много. И участников, и зрителей. Под двумя густолистыми, раскидистыми карагачами кипят два огромных, как бочки, самовара. Немного поодаль выставлены мешки с огурцами и продавцы выкрикивают: «Хрустящие огурчики, сладкие огурчики!»
Брат спешился около чайханы. Было жарко, и я спрятался в тени карагача. Многие смотрели на меня и моего коня. Я смущался и теребил гриву моей лошадки. Всюду гул, шум, все с нетерпением ждут начала состязаний.
— Сегодня ничего интересного не будет,— слышу я чей-то голос.
— Не ври, именно сегодня и будет интересно,— пере-бивает другой,— приедут Салим и Мурад.
— Конечно, если Салим приедет,— вставляет кто-то.
— Да, лошадь у него казахская, не любит нагайки.
— Их было трое,— говорит какой-то старик,— а вот уже два года одного не видно, он-то был настоящий.
— Верно, верно, и я его уже давно не встречал. Коре-настый такой парень?
— Да. И никто не знает, куда он делся.
И еще долго говорили об этом парне. Кто-то уверял, что он умер, кто-то кричал — жив!
— Да нет же, его покалечила лошадь.
— Начинают,— чей-то голос перекрыл шум, все сразу умолкли.
На поле выехали два наездника на танцующих конях. «Салим и Мурад»,— зашептали вокруг.
— Который Салим? Тот черный, рябой?
— Ох, наверно, Салим победит!
Один из наездников был на сером, другой — на пегом коне, оба огромного роста.
Публика заволновалась:
— Сейчас увидим настоящие скачки!
— Что будет сегодня!
— Смотрите, какой конь у Мурада, просто крылатый.
— О каком ты говоришь, о сером или пегом?
— Оба чистокровные, никто таких не догонит.
— Вот тот, с торчащими ушами, видно сразу, как ветер.
— Дело не в ушах, а в породе.
— Говорят, что черный конь победит.
— Покойный отец всегда, когда покупал коня, разглядывал копыта, все дело в копытах.
Вслушиваясь в этот гомон, я про себя думал: «А какие копыта у моего коня?»
Подъехали мои друзья — мальчишки с нашей улицы — Нурхон, Хайдар-шепелявый и Шакир-сопливый. У нас завязался свой разговор.
Нурхон рассказал, как он выпрашивал у отца коня, а Хайдар — о том, что в дороге его конь все время смотрел на кобылу Шакира и ржал.
Мы смеялись, Шакир клялся, что никогда больше не будет ездить на кобыле. Потом они увидели нагрудник и стали спрашивать, сколько такой стоит.
— А нагайка серебряная?
Я смотрел на свою лошадь, одежду и понимал, что выгляжу лучше их.
— Давайте поскачем, — предложил Хайдар-шепелявый.
Мы сели на коней, я ударил своего плеткой, и он вырвался вперед. Я доскакал до холма и стал ждать мальчиков. Они подъехали, и мы снова заговорили о лошадях. Нурхон объяснил, что его лошадь не может быстро нестись, потому что брат напоил ее, разгоряченную, холодной водой.
Хайдар ругал своего соседа Эсана за то, что тот неожи-данно бросил с крыши глиняный катыш прямо на его лошадь. С тех пор, сколько ни бей, она только пугается и ни с места.
О моем коне Хайдар сказал: «Твоего ни с каким сравнить нельзя».
— Ты счастливец,— добавил Нурхон,—но только смотри, не доверяй его никому, испортят коня.
Мы еще долго беседовали, а потом потихоньку поехали назад. Я опять оторвался от них и поскакал вперед. А когда приблизился к толпе, то вдруг подумал: пусть и меня заметят. И хлестнул коня плетью. Он полетел как ветер, и многие смотрели на меня и моего черного, с белой отметиной на лбу, конька, а я все думал: «Смотрите на меня, запоминайте»,— и все стегал коня.

IV

Среди зрителей началась суматоха. Вон собирают награду победителю. Вон Мурад уже встал. Салим надел колпак наездника. Мясник Рузи сейчас будет резать козла, уже нож точит. Вон и байские сынки поднялись. Кажется, Салим снимает халат! Ага, молодцы!
Мы с нетерпением ждали начала.
Наездники то снимали верхние халаты, то застегивали подпругу на коне.
Мой брат снял шелковую чалму и полосатый халат, отдал все это мне и тоже поскакал на главную дорожку. Уже почти все участники собрались, а козла все еще не приносили. Зрители теряли терпение: «За это время и верблюда можно было зарезать».
Через несколько минут откуда-то появился Ариф-саркар, за ним человек в колпаке первого наездника. Колпак был набекрень, и сам он сидел в седле скособочившись.
— Вон и козла приволокли.
— Кровь-то всю выпустили? — спросил кто-то.
— Будьте спокойны,— ответил Ариф-саркар и резким движением швырнул на землю тушу козла. Потом подъехал к зрителям и крикнул:
— Подайтесь назад! Детей уберите. С лошадьми шутки плохи.
Ариф-саркар погнал свою лошадь к месту, где лежал козел.
— Посмотрим, кто из вас самый ловкий... Посмотрим! Давай, давай,— кричали зрители.
Состязание началось.
Один хватает тушу, другой вырывает у него, тянет к себе, налетает третий, четвертый, и вот уже тушу тянут восемь человек — каждый в свою сторону. Подскакивают еще и еще наездники. Каждый старается отобрать тушу у другого. Тянут за ноги, за хвост, за шею. Очень трудно выбраться из этой свалки. Вот один ухватил тушу, но не успел проскакать и десяти шагов, его настигают другие.
— Под колено ее, под колено клади! — кричат зрители.
— Отпусти уздечку, возьми плетку в зубы, не глазей по сторонам.
— Ага, схватил! Не отдавай!
— Поворачивай налево, налево!
— Держи, не отдавай!
— Вот окаянный, прозевал, а еще наездник!
— Чтоб твоя лошадь сдохла, это же не лошадь, а ишак.
Туша срывалась, и тогда кто-нибудь из зрителей мчался со всех ног, хватал и подавал ее другу, знакомому, брату, старался сделать это попроворнее, чтобы «чужие» не выхватили. Но его оттесняли, и он выскакивал, хромая и потирая руку. А потом подробно рассказывал соседям о том, как его прижали.
Уже никого нельзя узнать в лицо. Пыль, гам, запах пота. Каждый старался схватить тушу, сунуть ее под колено, никто не обращал внимания на разбитую голову, битый глаз, вывихнутую руку. Лишь бы схватить козла и сунуть под колено. Это уже половина победы.
Но не каждому это удавалось. Уже многие хватали тушу, а не могли ускакать дальше — их настигали соперники.
Прошло уже много времени.
Вдруг наездники внезапно съехались в кружок, притихли. Мы все, конные и пешие, бросились туда, к ним. Я очутился сзади и никак не мог прорваться поближе.
Все встревоженно спрашивают друг у друга: «Что, что стряслось?»
Через несколько минут я услышал голос: «Осторожно, осторожно».
— Ну-ка, отойдите подальше.
Толпа качнулась назад.
— Что, кто?
— Да ничего. Эсанбая лошадь затоптала.
— Очень покалечила?
— Нет.
Люди переглядывались: несчастье, беда!
— Ну-ка, посторонись! — Несколько верховых выехали из толпы. Они везли пострадавшего. Его осторожно положили под дерево. Послали за арбой. Кто-то брызгал водой в лицо Эсанбая, но он не шевелился.
— Пять лошадей топтали беднягу.
— Не все ли равно — пять или десять. Ударили в живот или в шею.
— Если у него век долгий, выживет.
«Он мне на прошлый хаит дал полтинник,— подумал я.—Он добрый, пусть выживет, господи».
Эсанбая уложили в подъехавшую арбу. Брат и еще трое парней повезли его в город.
— Пусть приложат соленую вату!
— Нет, лучше положить нагретые отруби!
Они уехали, а улак продолжался. Я пробыл до самого конца. Больше ничего не случилось.

V

Домой я вернулся поздно и уснул как убитый. Утром мама разбудила меня: «Вставай, вот придет отец, он тебе задаст»,— и сдернула с меня одеяло.
— Папа разве не на базаре? — удивился я спросонья.
— Он на заупокойной молитве. Хоронит Эсанбая,— тихо ответила мама.
Я мгновенно проснулся.

1915

Перевод Н.Владимировой

• Назад
• Вперёд