Гафур Гулям. Озорник (повесть)

Гафур Гулям (1903-1966)

ОЗОРНИК
(отрывок из повеста)

ДЕТИ СТАРОЙ МАХАЛЛИ

В большой чайхане Ильхама-чайханщика, что стоит как раз на повороте молочного ряда к махалле Махкама, играет граммофон, без умолку звучат старинные песни в исполнении Туйчи-хафиза, Хамракула-коры или ферганских певиц. Места в чайхане всегда не хватает. Тут проводят свободное время байские сыновья из торговых рядов. Они собираются вокруг дастархана, посреди которого на большом медном подносе разложены сахар, миндаль, фисташки, разные сладости, стоит в посуде варенье, а зачастую красуется и коньяк в соломенных плетенках с изображением ласточки. Усаживаясь, они весело горланят, рассказывают анекдоты. Дехканам, бедным кустарям, казахам, киргизам, приехавшим на базар издалека, нечего сюда и соваться.
Чайханщик — худощавый парень по прозвищу Асра-лысый, в легком халате нараспашку, подпоясанном голубым шелковым платком, услужливо носится среди посетителей. Стоит кому-нибудь из гостей крикнуть «Асра!» или «Лысый!» — он тут как тут:
- Что угодно, мулла-ака, чай или чилим?
Много удивительных вещей можно увидеть в этой чайхане. Но, конечно, самое замечательное в ней — это подвешенная к потолку у входа большая клетка, позолоченная, украшенная амулетами от дурного глаза и пестрыми флажками. В клетке живет попугай, ей-богу, настоящий, живой попугай! Перья его переливаются всеми цветами радуги: синий, красный, голубой, желтый, белый, розовый, коричневый, темно-вишневый, фисташковый - все цвета, какие только есть на свете! Но главное, он разговаривает!
Мы, мальчишки, бродим по базару чумазой босоногой стаей; мы снуем всюду, но ко входу в чайхану нас тянет неизменно:
- Попка, эй, попка!
Впрочем, главным нашим развлечением на базаре служат джинни — юродивые. Сколько их в Ташкенте - и-и! Начнешь считать — собьешься!
Мы знали все истории этих несчастных, слышали от взрослых, сколько раз все это при нас пересказывалось! Но у мальчишек нет времени для жалости. С джинни можно было устроить представление — лучше не надо! Иногда мы уговаривали их спеть или сплясать, но чаще просто безжалостно дразнили...
Так, в развлечениях, проводили мы дни и едва замечали, как наступает вечер. Забежав домой сразу после третьей молитвы, что перед заходом солнца, мы наскоро хлебаем мучную похлебку или какое-нибудь варево из маша с тыквой или рисом, или суп с лапшой, — и снова убегаем на улицу, над которой понемногу высыпают добрые летние звезды. Самое время для игры в прятки...
Впрочем, у нас множество и других игр: борьба, «багман-батман»: играющие стоят спиной друг к другу, сцепятся руками и поочередно поднимают напарников себе на спину; или еще игра в «белый тополь, зеленый тополь» — мальчишки разбиваются на две группы, каждая выбирает вожака, загадывает кого-нибудь, а противоположная сторона должна угадать — кого? Отгадавшие садятся на спины противников и едут до условленного места...
...Времени у нас хватает: в школе задерживают нас ненадолго, а дел... Какие у нас могут быть дела! Наши родители и себе-то не могут найти работу, где уж там пристроить мальчишек!
Махаллю вроде нашей населяют обычно мелкие ремесленники — кожевенники, веревочники, мастера, которые чинят фарфоровую или стеклянную посуду, водоносы, носильщики, конюхи, сторожа, мелкие служители окрестных мечетей. Правда, в нашей махалле жили, главным образом, рабочие типографии и кондитерской. Но все же, кого тут только не было! Все это родители моих товарищей, я их помню отлично.

КАК Я РАЗОРИЛ БАЯ

Как-то мальчик рассорился с матерью и убежал из дому. Беглец попадал к разным людям, придумывал про себя всевозможные истории, которым люди верили, и нигде долго не задерживался.

...Кишлак я постарался обойти стороной. На закате я вышел к большой реке. Что это за река, я не знал, где безопасная переправа — тем более. Я стал ждать, пока кто-нибудь появится на дороге...
Я почувствовал жажду, встал на колени и выпил несколько пригоршней сладкой речной воды, такой холодной, что зубы заломило. Поднимаясь, я увидел старого дехканина на тощей лошади, подъезжавшего к реке. Я побежал ему навстречу, схватил за полу халата и стал умолять, чтоб он и меня переправил.
Услышав, что я бездомный заблудившийся сирота без роду и племени, что мне негде приклонить голову и получить кусочек сухой лепешки, старик дал мне несколько советов. В кишлаке, сказал он, есть волостной управитель — важный бай по имени Сарыбай-булыс. В его огромном яблоневом саду всегда требуются рабочие руки, особенно сейчас, когда яблоки поспевают. Бай, конечно, не откажет мне в работе — ведь я наймусь за дешевую плату! А переночевать, продолжал старик, можно уже сегодня вместе с батраками, он сам укажет мне дорогу...
В бараке, куда старый виноградарь меня привел, оказалось человек двадцать батраков — все старики или очень пожилые люди. Я обратился к ним с приветствием, как положено, и они радушно меня приняли. Когда я сказал, что хотел бы наняться на работу к Сарыбаю, один из них сказал:
- Э, сынок, что тебе здесь делать? Ты еще молод, а жизнь дорогая штука, пропадет она у тебя тут зря. Поучись ремеслу подоходней, пока есть время... — И так как на лице у меня, видно, отразилось уныние, он добавил добродушно: — Ну, ничего, дней десять-двенадцать поработаешь, поправишь свои дела, а там видно будет...
Он налил мне в глиняную чашку половник похлебки и сунул два куска лепешки. Я съел все это с великим аппетитом. Потом мне показали место для ночлега, и я соорудил кровать из двух ящиков для яблок, да еще подушку — из кучи стружек. Ложе оказалось превосходным, а сон — прямо царским.
Утром я пошел к баю. Он поломался немного для виду, сказал, что яблоки — это не кирпичи, надо уметь с ними обращаться, потом изрядно поторговался и, наконец, согласился нанять меня за два пуда ( П у д — мера веса, равная 16 кг.) и семь фунтов (Ф у н т — мера веса, равная 400 г.) в месяц. Но яблоки, добавил он, будут всякие, и спелые и неспелые! Тут и слепой бы увидел, что он собирается меня обжулить, как котенка, и я разозлился, хотя виду не подал. Терять мне нечего, поставлю-ка и я ему одно условие, подумал я, и сказал:
— Бай-бува, мы с вами уже сторговались, но совесть не позволяет мне умолчать об одном своем недостатке... Правда, у меня только один изъян, но...
— Ну, ладно, ладно, выкладывай, какой у тебя там изъян?
- У меня, знаете, такая болезнь с детства, что я нет-нет, а время от времени должен соврать, хоть и помимо воли. Лишь бы вы меня потом не ругали, бай-бува. А плата будет, как вы говорите!
- Ох, и нечистое отродье! Хитер ты, парень, — ну ладно, ступай работай, только ври не слишком часто!..
Вот я и в батраках у бая. Работа у меня не слишком трудная: ставлю подпорки к яблоням, собираю и сушу падалицу, а иногда, когда срочно требуются хозяину деньги, гружу недозрелые яблоки на арбу — и везу их на продажу в Дарбазу или Сарыагач. Стерегу сад...
Все это бы ничего, если бы не окаянный характер самого хозяина. Такого злобного зануду я не встречал ни до, ни после! Прав был старый батрак, не советовавший мне сюда наниматься. Если вы подойдете к Сарыбаю по какому-нибудь делу, будьте заранее уверены, что легко не отделаетесь. У него есть привычка после каждого пустяка задавать один и тот же вопрос: «А что дальше?» Скажем, вы приходите к нему и говорите: «Кандиль поспел». Кажется, ясно? Но он спрашивает: «А что дальше?» Вы, конечно, говорите: «Надо его собирать!». Тут он снова выкладывает свой проклятый богом вопросик: «А что дальше?» Ну, вы говорите: «Продать надо». Все, точка? Так нет же, он не может остановиться. «А что дальше?» — говорит он. И если вы не найдетесь, что ответить, вас ждет самая настоящая взбучка.
Однажды Сарыбай уехал на несколько дней. В это время яблоки стали поспевать и падать, а без хозяйского приказа никто не решался начать сбор. Кончился корм для скота. Нужно было срочно ехать кому-то к баю. По жребию выпало ехать мне.
Когда я приехал, бай сидел в своей любимой беседке и завтракал вареной бараньей головой.
- Ну!? — спросил он. - Чего приехал?
— Просто так, бай-ата. Мы все соскучились по вас, послали меня вас навестить...
- Хорошо, хорошо, молодцы, но не зря ж тебя, наверно, послали, а по делу, говори, что там дальше?
Я понурил голову и сказал:
— Это самое... Ваш нож с ручкой из слоновой кости сломался, вот я и приехал об этом сказать...
- Ну, а что дальше, как это он сломался? Что вы им, проклятые, резали, другие ножи, что ли, в хозяйстве перевелись?
— Да мы с вашей борзой шкуру снимали, нож напоролся на кость, вот и сломался.
— Что?! - сказал бай. - Как это сдирали шкуру с борзой? Ножом со слоновой... Тьфу! Почему шкуру сдирали?
- Ну, мы спешили, бай-ата, спешили содрать шкуру, как только борзая сдохла, а то шкура пропадет, вот и некогда было другой нож искать!
— Чтоб вам всем пропасть, да отчего она сдохла?
— Мяса дохлой лошади объелась.
— А кто ей дал мяса дохлой лошади, откуда еще дохлая лошадь взялась?
— Никто не давал, бай-ата, она сама накинулась. Лошадь-то была ваша, гнедая с белой отметиной на лбу...
Бай совсем опешил.
- Эй, эй, парень, ты сначала подумай, потом говори... Как ты сказал, околела гнедая с белой отметиной на лбу? Спаси Аллах, отчего же это она околеть могла?
- Оттого, что негодной оказалась.
- К чему негодной? Что ты мелешь?
- Ничего я не мелю, оказалась она негодной воду возить. Ее, оказывается, никогда не запрягали, а тут запрягли, она повозила воду, надорвалась, да и околела.
- Ах ты, подлец, что ты чепуху порешь? - закричал бай, вскакивая с места. - Там столько лошадей, кто это додумался возить воду на единственной лошади, которую я откармливал для улака (У л а к — конные соревнования)? ! Говори, проклятый!
- Да ведь когда пожар начинается, бай-ата, кто же думает, для чего лошадь предназначена? Запрягли первую попавшуюся, хоть ведро воды привезти!
Бай сидел, уставясь на меня вытаращенными глазами и не произнося ни слова. Он ненадолго потерял дар речи. Наконец, его снова прорвало.
- Ты... ты что, с ума спятил? Что значит - вспыхнул пожар? Где пожар? Отчего вспыхнул?
- Пожар сначала в конюшне вспыхнул. Бедные лошади все сгорели.
— О... от... откуда пожар в конюшне?
— Не знаю... По-моему — остальные тоже так думают — пожар в конюшне со склада перекинулся.
- О, Аллах, что за напасти на меня! Ведь на складе ничего не было такого, чтобы огонь загорелся!
— Да вы погодите, хозяин, дайте до конца договорить. На склад огонь с усадьбы перекинулся. А уже в конюшню со склада.
— Значит, и усадьба сгорела?!
- Сгорела усадьба, и склад сгорел, и конюшня, и лошади погибли, и гнедая пала, и борзая сдохла, и нож сломался...
— О-о-о, горе мне, а я-то сижу и ничего не зна-аю! О-о-о... Ну, а отчего в усадьбе загорелось? А?
— От свечи, хозяин, загорелось, от свечи...
— От какой свечи, совсем ты рехнулся, что ли? Разве в моем доме зажигают свечи?! А куда девалось столько ламп, которые я привез из Ташкента, а?
— Смотрю я, хозяин, совсем вы человеку слова не даете сказать! Где же это видно, чтобы над покойником зажигали керосиновую лампу.
Тут он так и присел. Видно, он совсем ошалел от моей брехни... А я тем временем продолжал:
- Разве вы не знаете, хозяин, над покойником огонек должен гореть, чтобы ночная бабочка прилетела — в кого же иначе дух покойника войдет?
Бай махнул рукой, чтобы я замолчал и еле выговорил:
- Кто... кто умер?
Тут я закрыл лицо руками, заплакал в голос и проговорил:
— Ваш младшенький... вай-буй!.. Бури-байвача... О-о-ой... залез на тополь... вай-вай... хотел птенчика достать... а-а-а... у... упал с дерева и-и-и... умер, только крикнул один раз «папа!»
Я не знаю, дослушал ли меня бай до конца — только он ударил себя по голове пиалой, пиала разбилась. Он рвал свою бороду и громко плакал. Я рыдал вместе с ним. Наконец мы оба затихли... Я решил, что немножко переборщил, и надо сочинить что-нибудь утешительное.
— Ой, хозяин,— сказал я с радостным лицом,— пусть Аллах одарит вас с избытком... Бай-ата, я принес вам и одну приятную весть, которая утешит вас во всех горестях.
Издав глухой звук, он спросил:
— Ну, пропади она пропадом, твоя приятная весть, что ты там еще принес, проклятый, говори!
— Ваша средняя дочь Адаль-опа родила такого сына, что он стоит любого богатства!
— Что-о? - сказал бай. Глаза у него полезли из орбит. - Какая Адаль-апа? Моя дочь еще не замужем!
Я пожал плечами.
— Мы все тоже очень удивились. Но Аллах, если захочет, может одарить и незамужнюю. А мальчик-то, бай-ата, какой мальчик этот ваш внук! — Я выдержал паузу и добавил скромно:
-Знаете Бадала, вашего арбакеша? Вылитый он...
Этого бай не вынес: он без сознания повалился на курпачу. Я не стал терять времени и тут же уехал...
Можете мне поверить, в тот день я сделал все возможное, чтобы меня не нашли — хотя искали меня усердно. Но на следующее утро я попался. Первым делом я получил свои двадцать ударов плетью. Потом бай спросил, кривя рот:
— Ты, собачье отродье, это что за проделки? На этот раз я всхлипывал уже непритворно: мне было больно.
- Мы с вами с самого начала договорились, бай-ата (всхлип), что я иногда (всхлип) неправду говорю: это у меня (всхлип) с детства ...
— Ну и что, кончилось на этом твое вранье?
- Ой, нет, бай-ата, не кончилось...
Меня развязали и погнали было со двора, но я потребовал расчета. Я проработал у бая месяц и девять дней... Мне насыпали пуда два червивых яблок... Ну, я и этим был доволен. Кое-как взвалив на плечи мешок, я снова отправился в путь...

• Назад
• Вперёд