Анвар Ишанов. Гранаты (рассказ)

Старуха заболела. Ей было так плохо, что старый Мирза не мог себе места найти. «Позвать внучку? Она поможет». Но старик сам сварил суп на плите. «Внучка есть внучка,— размышлял он,— разве она сможет присмотреть за старухой, как я». И гранаты для нее он выбрал сам. Словно никто так не мог бы выбрать.
Старик вернулся из города, когда луна только что появилась и сияла тоненькой золотой подвеской. Положил целый узел гранатов па низенький столик и подошел к старухе. Она увидела его, и в ее усталых глазах промелькнула улыбка. Ей хотелось встать, она пошевелилась, а подняться не смогла.
Старик положил руку ей на лоб: лоб как раскаленное железо.
Старуха посмотрела на него, словно просила помочь. Мирзе стало грустно: «Господи, неужели умрет?» Из глаз капнула слеза, и, чтобы не увидела старуха, он отвернулся. Она тихонько засмеялась. И этот ее смех, совсем беспомощный, вселил в старика надежду. Он выдавил сок из нескольких гранатов и подал ей чашку.
— Выпей, это дашнабадские гранаты...
Дашнабадские... Это слово будто пришло издалека, навеяло воспо-минания.
Махира вспомнила день своей свадьбы. Бедняк Мирза не мог пода-рить молодой жене ни колец, ни сережек. Он принес узелок гранатов и смущенно сказал: «Ешь, это дашнабадские». Он очистил гранат и стал кормить ее зернышками, как птица своего птенца. И вдруг он увидел рубец на ее пальцах.
Махира сразу поняла, о чем подумал Мирза. Она тоже вспомнила все.
— Если бы не дашнабадские гранаты, наверное, у меня и не было бы теперь пальцев,— сказала она.
Мирза не ответил.
Это было время, когда в каршинских степях отряды Джаббарбека — вора и грабителя — нападали на кишлаки, увозили девушек, поджигали дома. Махира была тогда молодой и очень привлекатель-ной.
Как-то она доставала во дворе из ямы морковь и услыхала конский топот. Махира повернула голову: какой-то незнакомец держит лошадь под уздцы и беспеременно разглядывает ее. На всей улице никого нет — старики на полуденной молитве, молодые мужчины на покосе.
Усталый незнакомец подошел к ней, приподнял ее голову нагайкой. Из-за его спины появились два здоровенных парня. Они вытащили
Махиру со двора и посадили на лошадь. Через мгновение четыре всадника, словно птицы, мчались сквозь степь. Махира была в полубессознательном состоянии и не сразу догадалась, что ее привезли в шатер Джаббарбека.
Она увидела бека и задрожала. Бек был пьян. Джигиты, пировав-шие вместе с ним, многозначительно переглянулись и вышли из шат-ра. Посреди шатра горят ветки, уложенные в железный таз. Пламя освещает то пьяные глаза бека, то его вспотевший лоб.
Джаббарбек встал, опираясь на саблю. Махира от страха попяти-лась, зацепилась за кувшин и упала. Бек подошел к ней.
— Не бойся, не бойся, красавица.
Он сбросил с плеч чекмень и пригласил Махиру на почетное место.
Махира встала и пошла, но вдруг нагнулась, схватила железный таз с горящими углями и швырнула в лицо бека. Бек страшно закричал и бросился вон из шатра. Его легкий шелковый халат, борода были охвачены пламенем. Джигиты кинулись, кто чем, гасить бека. Никто ничего не понимал. Л пьяный испуганный бек ничего не мог объяснить.
Через мгновение загорелся шатер. Огонь осветил степь и вскоре погас, превратившись в золу. Бека подняли и понесли в другой шатер. На Махиру никто не обращал внимания. Она не знала, что делать, куда бежать. Внезапно кто-то потянул ее за руку. В темноте Махира не могла разобрать, кто это. Незнакомец быстро втащил ее на седло и исчез в темноте.
Они подъехали к берегу реки, когда близился рассвет. Всадник ос-тановил лошадь.
— Ну-ка, прыгай, сестренка! Теперь сама добежишь,— сказал незнакомец.
Он ссадил ее с коня и. не попрощавшись, умчался. Она так и не узнала, кто этот парень. Когда они подъезжали к реке, он увидел ее обожженные пальцы и достал из хурджуна два граната:
Возьми, это дашнабадские. Кожуру приложишь к пальцам, и все пройдет.
Только эти слова он и оставил Махире в память о себе.
Прошло месяца два. и тут разнесся слух, что Джаббарбек схвачен. Все высыпали на улицу. Махира тоже стояла в толпе, не отрывая взгляда от степи.
Первыми пробежали дети:
— Ведут, ведут, басмачей ведут!
Красноармейцы вели человек тридцать басмачей со связанными руками.
А вот Джаббарбек в сдвинувшейся на ухо каракулевой папахе. Руки у него тоже связаны, и он не может поправить папаху. Когда проходили мимо Махиры, красноармеец остановил Джаббарбека:
— Узнаешь? Узнаешь девушку, которая бороду тебе подожгла?
Бек посмотрел на Махиру и отвернулся.
Махира удивилась. Откуда этот парень знает ее тайну? А парень улыбнулся ей и спросил:
— Ну, помогли дашнабадские гранаты?
И Махира узнала в нем того самого человека, который спас ее. Она хотела поблагодарить его, но он сел на лошадь и погнал пленных дальше.
Удивительно! Но ведь тот парень тоже был басмачом!
... В новом колхозе на берегу Гузара высадили гранатовые саженцы, привезенные из Дашнабада. А новый садовник Мирза послал к Махире сватов. Махира сватам отказала. Но Мирза не отступался: через некоторое время снова прислал сватов. Они многозначительно выложили на стол два дашнабадских граната. Махира ничего не поня-ла и вновь их выпроводила. Вечером явился сам Мирза. И Махира узнала в нем того самого парня.
Свадьбу справили, когда поспели первые гранаты. И выросшие в Гузаре дашнабадские гранаты украсили свадебный стол.
Прошли годы. Сколько раз с тех нор поспевали гранаты в гузарском саду!
У них было два сына и дочь. Мирза был на войне и вернулся не-вредимым. А сыновья не вернулись.
Дочь вышла замуж, и они вновь остались вдвоем.
А теперь Махира заболела, и старик не может себе найти места. Бежит то к врачу, то в аптеку. Но Махире не становится лучше.
И старому Мирзе делается страшно: «Что, если она умрет? Надо бы позвать дочку, внуков». Старик пугается этих мыслей. Он трясет головой, словно пытается прогнать их.
Старый садовник надавил гранатового сока в чашку и поднес к ее губам:
— Выпей, это сок дашнабадских гранатов. Сразу выздоровеешь.
Жена не стала пить. Она долго смотрела на красную густую влагу, потом перевела взгляд на мужа.
— Выпей сам, отец. И не бойся, я не умру. У меня еще много дел на этом свете.
К рассвету ей стало лучше, и она уснула.
А старик, который не сомкнул за ночь глаз, задремал. Быстрые воды Гузара с шумом ударялись о берег; ветер, прилетевший из далеких степей, шевелил ветви гранатовых деревьев, и они словно рассказывали друг другу о молодости Махиры и Мирзы, об их жизни, полной согласия и любви.
?
Уктам Усманов

ЗАСЕДАНИЕ БЮРО РАЙКОМА

За три дня до сдачи годового отчета председателя колхоза «Побе-да» Рахима Бекмирзаева вызвали в райком. Председатель, только что возвратившийся с дальнего пастбища, получив эту весть, задумался. «Собирать внеочередное заседание бюро райкома, когда до отчета остались считанные дни? Тут что-то не то... К тому же приглашен сек-ретарь парторганизации, все двенадцать бригадиров и еще несколько человек из актива. Кажется, новый секретарь приступает к рефор-мам...»
Бекмирзаев вновь пробежал глазами телефонограмму.
В жарко натопленной комнате было душно — из-за рано насту-пившей зимы уже с начала ноября затопили большую черную гол-ландскую печь в кабинете председателя. Бекмирзаев стянул с шеи шарф, скинул полушубок с белым меховым воротником и бросил их на стул в углу комнаты. Вошла секретарша, поставила перед ним чайник и пиалу.
— Всех приглашенных мы уже оповестили. Заседание бюро в одиннадцать. Наши соберутся здесь к девяти,— доложила она. Пос-тояла минуту, ожидая, что Бекмирзаев отдаст какое-нибудь распоря-жение. Но председатель молчал. Она вышла и тихонько притворила за собой дверь.
Бекмирзаев сейчас вместо чая с удовольствием бы выпил холод-ной воды, но, остерегаясь простуды — что-то побаливало горло,— он налил в пиалу до краев зеленого чая.
«Странно,— размышлял он.— Новый секретарь райкома Хайдар Халиков на прошлой неделе дважды побывал в нашем колхозе, объехал все бригады и ничего не сказал, хотя план мы не выполнили. И неожиданно — заседание бюро... Да еще с участием колхозных акти-вистов. Такого я что-то не припоминаю. Видно, дело серьезное».
Бекмирзаев сел за стол и задумался. Вот уже сорок с лишним лет он в районных активистах. Сейчас ему шел шестьдесят первый. Был он когда-то из тех парней, про которых говорили, что они горы свернут. А за полгода до начала войны работал чабаном в колхозе; заблудившись с отарой в степи, застудил себе легкие. Врачам показываться было некогда, кое-как поправил здоровье, но болезнь уже перешла в хроническую. До сих пор нет-нет и дает о себе знать. Немного подле-чился — вроде бы снова здоров и вид цветущий. О его болезни знал прежний секретарь райкома Касымов. Не каждый год, но раз в два года, это точно, устраивал он ему путевку в Крым.
Бекмирзаев взял пиалу и отпил еще глоток. Телефонограмма не выходила у него из головы. Восемнадцать лег он председательствует в этом колхозе. И каких только телефонограмм, распоряжений и ука-заний он не видел за эти годы! Можно сказать, закалился. Но сего-дняшняя. почему-то он чувствовал, была необычной. До этого дня куда бы его ни направляла партия, шел и работал, как солдат, беспрекословно выполнявший приказ. Ни разу не сказал «нет». И когда на пути попадались молодые, неопытные руководители, он не кичился перед ними своим авторитетом, знаниями, а принимал их слова и указания как мнение абсолютного большинства. Не говорил как многие; «Эх. в наше время все было по-иному!» Напротив, презирал тех, кто любил это повторять, считал, что с тех пор много воды утекло и многое изменилось не только вокруг, но и в их сознании, и старыми мерками сегодняшнюю жизнь мерить невозможно. И вероятно, в кишлаке не нашлось бы человека, кто бы лучше его знал, что сегодняшний день — логическое продолжение долгой и упорной борьбы и трудных побед наших дедов и отцов.
Внезапно промелькнула мысль: «Я постарел, силы уже сдают... Не зря говорят: если б молодость знала, если б старость могла... Неужели вызывают из-за этого?» Отпивая по глотку чай из пиалы, он глядел в окно. На улице смеркалось, но от лежащего на земле густым белым покрывалом снега струился ясный свет, и от этого, казалось, светлело все вокруг. Зажглись фонари, и при свете ламп медленно кружившие снежинки навевали на Бекмирзаева грустные мысли.
Услышав доносившиеся из приемной голоса шофера и секретарши, подумал: «Пора домой. Если завтра утром ехать в район, пусть и Ахмаджан отдохнет». Он надел полушубок, завязал шарф и вышел из кабинета. Ахмаджан, прислонившись к печке, с шумом отхлебывая, пил горячий чай. Увидев «хозяина», вскочил и, ни слова не говоря, на-правился к выходу. Бросив секретарше: «Вы тоже можете идти!» — Бекмирзаев быстро спустился с крыльца и сел в ожидавший его при-порошенный снегом «газик».
Дом председателя находился в старой части кишлака, за базарчи-ком, в отличие от домов колхозников, которые строили на новых участках. Дорога туда пролегла через колхозные сады. В машине было холодно, и Бекмирзаев, вышедший из жарко натопленной комнаты, почувствовав озноб, поежился и плотнее закутался в тулуп. Глядя на белоснежные сады и поля, он погрузился в размышления. Ему каза-лось, что деревья, покрытые снегом, как белым пуховым платком, дро-жа от холода, тянутся друг к другу ветвями.
Когда они доехали до дома, оттуда, заслышав звук машины, вы-сыпали люди. Оказалось, приехал из города сын с семьей. Бекмирзаев обрадовался. «Вот и с сыном поделюсь своими заботами»,— подумал он. Зафар, сын Бекмирзаева, без малого десять лет работал в Ташкенте. Сначала учился там в институте, потом женился, защитил канди-датскую диссертацию и остался работать в Научно-исследовательском институте химии, где разрабатывал тему по минеральным удобрениям.
Поздоровавшись с сыном и невесткой, Бекмирзаев подбросил на руках пятилетнего внука Бахрама, устремившегося к деду, и, чмокнув в щеку, опустил на землю. Взявшись за руки, они веселой гурьбой поспешили в дом. Забыв про свои заботы, Бекмирзаев заметно оживился в семейном кругу. После ужина посмотрели всей семьей телевизор. Потом ему вместе с сыном постелили в гостиной, женщины и дети легли в соседней комнате.
Оставшись наедине с сыном, Бекмирзаев спросил:
— Зафарджан, как дела, сынок?
Сын ответил, что все в порядке, и замолчал. Бекмирзаев чувство-вал, что Зафар чего-то недоговаривает, но выспрашивать не стал. Ждал, когда он сам заговорит. Зафар после недолгого раздумья повер-нулся к отцу.
— В общем, неплохо, отец...— начал он как-то неуверенно, вроде бы раздумывая, говорить или нет.— Я приехал посоветоваться с вами об одном деле. Хочу перейти работать в другой институт...
Во-первых, куда? Л во-вторых, должны быть причины...
В пединститут,— ответил Зафар и снова замолчал. Но отец не торопил.— Все те же, как говорится, старый таз, старая баня,— про-должал он.— Вам-то хорошо, потрудитесь, на глаза покажетесь, и уже все только о вас и говорят. Все вас прославляют. И дела идут хорошо. А у нас все не так. Попробуй сдвинь с места стариков, облаченных званиями и степенями! И того лишат, что у тебя есть! Только на словах — молодым везде у нас дорога!..
Бекмирзаеву не понравился взятый Зафаром тон. Он понимал, что сын очень обижен и, естественно, гиперболизирует проблему, и потому невольно встал на защиту «стариков».
— Говорить так о своих учителях грешно, сынок. Можно подумать, что ты с неба свалился со своими знаниями и званием? Ты мне сказал — я забыл. Другому не смей и рта об этом раскрывать, стыдно!
— Вы неверно меня поняли! — обиделся Зафар.— Может быть, я не так выразился. Никто не собирается зачеркивать их заслуг. Действительно, они внесли большой вклад в развитие науки. Но и молодым тоже надо уступать дорогу. Ведь науку двигают молодые! Все великие ученые, даже вот эти самые наши старики, совершили свои открытия и добились успехов в науке в молодые годы, до тридцати-сорока лет.
— И что ты этим хочешь сказать? Ты считаешь, что им, с их бо-гатым опытом и знаниями, надо отходить в сторону, не так ли? — За-дав сыну вопрос, Бекмирзаев сам старался найти убедительный ответ на него.
— Я уже сказал, что мы не умаляем их достоинств. Наоборот! Мы их превозносим! Но существуют законы жизни! На смену старому приходит новое, идет обновление! Как бы ты ни старался, но наступа-ет день, когда ты вынужден уступить место человеку, который моложе, сильнее и энергичнее тебя. И вот почувствовать, когда наступил этот час, и вовремя с почетом уйти, чтобы не быть преградой, а может быть, даже обузой на пути сильного,— об этом идет сейчас речь.
Бекмирзаев почувствовал, как что-то нежное, хрупкое треснуло у него внутри, что связывало его с жизнью. Что молодость — сила, стал он понимать теперь, с годами!
— Э, сынок, человеческий потомок подобен семени. Старый ли, молодой — все равно... Куда бы ни упало семя, оно тянется вверх, только к свету. Ты это поймешь, когда достигнешь определенного возрастного рубежа...
Зафар даже не подумал, что сказанные им сгоряча слова заденут также и отца, и, чтобы как-то разрядить создавшуюся атмосферу, по-интересовался :
— Вы, кажется, завтра собирались в район, пана? Какое-нибудь совещание?
Бекмирзаев собирался откровенно поговорить, он собирался ска-зать: «Я уже не молод. Сколько лет еще проработаю, не знаю... Да и вы, дети, каждый встал на ноги, и потому я спокоен... И вот надумал я потихоньку уйти на заслуженный отдых, чтобы на старости лет нянчить внуков. Думаю, вы не оставите нас со старухой одних». Но сказанные Зафаром слова насторожили его. Вероятно, сын ответит: «Да вы не сможете без работы, отец. Быстро заскучаете. Работайте, пока можете». Но это будет сказано им не искренне, так, для успо-коения сердца. Поэтому Бекмирзаев сказал:
— Да, видимо, перед отчетом что-нибудь важное есть у них для нас...— И после недолгого молчания добавил:— А насчет того, что луч-ше вовремя уйти, чем быть обузой, ты прав.
Бекмирзаев как-то раньше не замечал, что жизнь не жалеет ста-риков. Может быть, он это почувствовал с возрастом. Даже слова, сказанные сыном безотносительно к нему, задели его за живое. Зафар уже спал, сладко посапывая во сне, а к Бекмирзаеву сон не шел. Не от переживаний, что снимут с должности. Слава богу, дети живут все в достатке. А его пенсии на него и старуху хватит. Да и приусадебный участок есть. Изберут молодого, энергичного председателя, и избавится он от лишних хлопот...
Приезжая в район на совещания, Бекмирзаев замечал, что среди других руководителей колхозов он самый старший по возрасту, чув-ствовал, что пора подавать в отставку, но недоделанные дела и не-осуществленные планы каждый раз отсрочивали это его намерение. За должность свою он не держался, не добивался ее окольными путями. Просто жил и работал, и люди поверили в него, избрав на этот по-четный и ответственный пост. Он ощущал, как нужен людям, и теперь... На пенсию? Подрубить его под корень, как старое трухлявое дерево, и отбросить в сторону? Но ведь он живой человек!..
Думая об этом, он невольно вспоминал свою молодость, друзей, с которыми работал бок о бок в трудные и радостные дни. До войны секретарем райкома был некто Туяков. Это он рекомендовал тогда еще молодого чабана Бекмирзаева на должность председателя колхоза. С ним он проработал четыре года. Потом Туяков ушел на фронт, а на его место прислали другого, пожилого человека. Туяков был решительным, требовательным, порой даже грубоватым. Он любил повторять: «Лучше сказать горькую правду, чем сладкую ложь».
Вспоминая с теплым чувством об этой поре, он вдруг подметил удивительную закономерность: со сменой руководителя района менялся и сам Бекмирзаев. Незаметно, постепенно, но приноравливался.
Чего скрывать: во времена Туякова Бекмирзаев тоже бывал порою груб с колхозниками, строго наказывал не выполнявших его указаний людей. А потом, в войну, секретарем стал Буран Бойсунов. По профес-сии агроном, он многие годы проработал в колхозе. Был он человеком мягким, спокойным. Удивительно, но в трудное военное время он ни на кого не давил, не пытался сломить. Никогда не повышал голоса, разговаривал тихо и назидательно. В те годы в колхозе были лишь женщины да старики. Может, этим и объяснялось, что он не грубил и не повышал голоса. Хоть Бойсунов и не кричал ни на кого, планы все равно выполнялись. Скорее всего потому, что война приучила всех к железной дисциплине.
Э-эх-х! Подумать — сколько хороших и удивительных людей, настоящих коммунистов повидал он в жизни! Где, интересно, теперь этот Бойсунов? Жив ли? Так уж человеческая жизнь устроена — при-ходит он в этот мир, поживет, поработает и уходит. И остаются от не-го в конце концов только доброе имя и добрые дела.
А потом Бекмирзаев вспомнил Алимардана Исмаилова. В его вре-мена дела в районе шли из рук вон плохо. Он внес такую сумятицу и беспорядок, что ничего нельзя было понять. Сколько неуместных дел натворили тогдашние руководители хозяйств, боявшиеся его окрика: «Если плана не выполнишь, вмиг с тобой разделаюсь!» Однажды осенью он заставил людей работать дни и ночи напролет, без отдыха, чтобы в темпе собрать урожай овощей, но труд оказался напрасным: консервный завод был не в состоянии переработать весь урожай сра-зу, и большая часть овощей сгнила. Бекмирзаев тогда чуть не полетел с должности. А между тем овощи можно было убрать за месяц, рацио-нально используя и технику, и людей.
За многие годы своей трудовой деятельности Бекмирзаев почти ко всем руководителям привыкал и даже подражал им.
А с Рахимом Касымовым связывала крепкая мужская дружба. Это он перетащил Бекмирзаева из отдаленного колхоза в свой родной кишлак. Человек добрый и мягкий, Касымов за дело строго спрашивал. Пользовался авторитетом у колхозников. Много хорошего он сделал Бекмирзаеву. Да и в том, что Бекмирзаев сохранил свое здоровье и до сих пор работал, была немалая заслуга Касымова.
Вот так лежал растревоженный воспоминаниями Бекмирзаев и думал о прожитой жизни, словно подводил ей итог. Свет от фонаря, пробивавшийся через окно, ярко освещал комнату. Бекмирзаев взгля-нул на спящего рядом сына и тихонько вздохнул.
«Внеочередное заседание бюро... Если бы дело касалось не только нас, не пригласили бы столько людей из колхоза. В прошлом году пла-на не выполнили. Да и в этом помешали погодные условия — внезап-ные заморозки сгноили на грядках половину овощей. Все, все, навер-ное, и называется невезением. Ладно, в этом году были неблагоприят-ные погодные условия. Ну, а в прошлом? Почему не выполнили в прошлом году? Не хватило воды. Да и как могло быть иначе, если вся надежда на маленькую горную речушку, которая в жару, в самый разгар лета, пересыхает? А нет воды — нет урожая! Нет урожая — откуда прибыль?»
Уже давно Бекмирзаева мучила одна мысль. Особенно в те минуты, когда у него портилось настроение, она, эта мысль, преследовала его, пока он не переключался на что-нибудь. Как будто нарочно, каждый вечер по телевизору показывают передовые хозяйства! Теперь почти в каждой области таких кишлаков немало, с которыми иные города не сравнятся. Вместо клубов — Дворцы культуры, многоэтажные жилые дома, новые чайханы, пекарни, больницы, детские сады и ясли, природный газ... Разве можно сравнивать кишлак Бекмирзаева с теми, что показывают но телевизору? Если разобраться, то его колхозники трудятся не меньше тех, что живут в хороших бытовых условиях. Но вот не везет с производительностью труда. Ну так кто в этом виновен?
Эта мысль гложет его который год и не дает покоя. Неужели она не приходит в голову никому из руководителей района? Сколько раз он обращался в районные планирующие организации. А те: «Кишлак ваш бесперспективен, вам все равно отсюда переезжать». Сказали — и точка. Вроде бы ясно. И выше идти он не решается. Расположенный в ущелье между горами, кишлак страдает от недостатка воды, нехватки пахотной земли, от неровностей рельефа. И пастбища тут скудные, приходится колхозные отары перегонять за несколько десятков километров, в Майдантал. Да, недостатки не скроешь. А кто в них виноват?..
Во всех недостатках Бекмирзаев винил прежде всего себя и но этой причине уже не раз собирался попроситься на пенсию: председатель должен быть помоложе и поэнергичнее, но, как обычно загруженный повседневными заботами, это свое намерение отодвигал на более поздний срок. Была еще в этом деле и оборотная сторона. Ну, хорошо, допустим, он тихонько уйдет на пенсию, а разве народ не скажет ему: что же ты-де столько лет водил людей за нос? Пусть и небольшой кишлак, но раз ты поставлен ответственным за его судьбу, пожалуй-ста, думай о его будущем! Конечно, ты не сидишь сложа руки, но твоя забота думать не только о сегодняшнем дне. Но о завтрашнем, о последующих! Ты должен закладывать фундамент будущего.
Да, непросто быть руководителем. Райком, видно, решил освобо-дить его от председательства, а он завтра сам подаст заявление!
... Разговаривая о том о сем с секретарем парткома Фатхуддином, Бекмирзаев обдумывал, что ответит, если его спросят на бюро, кого он рекомендует на свое место. Взять, к примеру, хотя бы Фатхуддина. Образованный, трудолюбивый парень, но работать с людьми еще не научился, мало опыта. Два года назад окончил сельхозинститут и приехал в колхоз. Хороший специалист, да и в секретари его выдвинул сам Бекмирзаев. И все же опыта работы с людьми ему не хватает...
Думая о секретаре парткома, Бекмирзаев поймал себя на мысли о том, что вроде как бы не доверяет молодым. А между тем вспомнил бы себя! Ему самому, двадцатитрехлетнему, Туяков целый колхоз до-верил. А разве у него был хоть какой-то опыт? Просто он не ждал, когда научат. С малых лег в большом котле жизни варился. Бывало, что ошибался, а потом пришло время — всех удивлял...
Или вот этот, Булатбек, бригадир четвертой садоводческой брига-ды. Вся жизнь в поле, в саду! Вот его и предложить! Этот справится, хотя очень строг с людьми.
Ну вот, опять замечает недостатки!
Бекмирзаев нащупал во внутреннем кармане пиджака заявление и посмотрел в окно. Бескрайние ноля лежали, укрытые белым пушис-тым ковром. И эта бескрайность зимнего пейзажа навевала какую-то безысходную тоску. Бекмирзаев тяжело вздохнул.
В райком добрались в половине десятого. Секретарша, увидев Бекмирзаева, улыбнулась, поздоровалась и пошла докладывать первому секретарю. Спустя минуту она пригласила Бекмирзаева в его кабинет.
Председатель колхоза грустно, словно прощаясь, оглядел своих попутчиков и направился к двери. Увидев входящего Бекмирзаева, секретарь вышел к нему навстречу, крепко пожал руку и, предложив гостю сесть в кресло, сам сел напротив.
— Как здоровье, Махмуд-ака?
Бекмирзаев сглотнул слюну:
— Спасибо!—ответил он, а про себя подумал: «Это у него вступ-ление. Мягко стелет... Не хочет обидеть!»
А секретарь Халиков продолжал:
— Думаю, ваши товарищи немного подождут. Хочу сначала с вами посоветоваться...— Он задумался.— Наслышан о вас как об опыт-ном аксакале. Мне рассказали, сколько сил и труда вы отдали этому краю. Сами понимаете, район ваш я знаю плохо, человек я новый. Успел только в двух колхозах побывать. В том числе и в вашем. Не зря в народе говорят: лучше раз увидеть, чем сто раз услышать!— Халиков улыбнулся.— Словом, дел у нас много. Видел я ваш колхоз. Положение удручающее. Вы простите меня, я могу сравнить. Ведь до этого я работал в Сырдарьинской области, а колхозы там очень богатые, и жизнь у колхозников иная...
— Там хлопок сеют,— прервал его Бекмирзаев, как бы оправ-дываясь.— А у нас скот, зерно, овощи...
— Так, так!— Халиков внимательно посмотрел на Бекмирзаева.— Продолжайте, продолжайте!
— А что тут скрывать, по сравнению с хлопком овощи требуют большего вложения, большего груда, а отдачи у них меньше.
— В ваших словах есть истина,— согласился Халиков.— Я вас слушаю.
Бекмирзаев вновь нащупал заявление, лежавшее в кармане.
— От этого, вероятно, и зависят условия жизни колхозников...
— Так что же вы предлагаете?..
Бекмирзаев пожал плечами. Халиков, видно, не решаясь прерывать серьезный разговор, ответил сам:
— Это верно, что овощи требуют большего вложения. А разве за хлопком нужно меньше ухода? Просто овощеводство не так механи-зировано, как хлопководство. Отсюда и низкая производительность. Тут я могу с вами согласиться. Вот вы мне ответьте честно: как по-ва-шему, все ли внутренние ресурсы вы использовали? Помимо погодных условий есть, вероятно, и другие объективные причины, зависящие от нас. Нам нужно найти какой-то выход из создавшегося положения. К примеру, возьмем ваш колхоз... В чем главная трудность? Вы сами сказали — нехватка воды. А какие меры были приняты на этот счет? Разве нельзя из Чирчика поднять к вам воду, выделив средства из неделимого фонда на один мощный насос? Потом... в кишлаке у вас более пятисот семей, говорили вы, а почему-то в бригадах у вас работает по три-четыре человека?
Бекмирзаев молчал. Возразить Халикову ему было нечем.
— Два года подряд не можете выполнить план! Почему?! Сейчас уже не остается хозяйств, которые бы обязательств не выполнили...
У Бекмирзаева вновь растревожилась старая рана, и он опять по-думал: «Вся жизнь моя прошла в этом районе. Наверно, трудно будет пересчитать деревья, которые я посадил, дома, которые я построил, людей, которым я сделал много хорошего. Но что поделать, постарел, а когда стареешь, никто уже всерьез не воспринимает тебя, на все смотрят так, будто все само собой произошло. И этот вот симпатич-ный молодой человек только вчера пришел на руководящий пост, а уже сегодня обрушивается на меня с упреками. Да что у меня, десять жизней, что ли?» Бекмирзаев полез в карман за заявлением. Халиков встал.
— Конечно, все не так просто, я понимаю,— сказал он.— Но ме-нять все необходимо коренным образом. Все добрые, хорошие начи-нания даются нелегко. Нет надобности объяснять вам это. Словом, мы пригласили вас всех на сегодняшнее заседание бюро, чтобы вместе обсудить, посоветоваться и решить, как нам быть дальше. Хотим по-слушать товарищей. Вам известно, что через три дня состоится сове-щание по итогам года. А вы тем временем доведете мнение райкома до колхозников. Махмуд-ака! Мы тут посовещались и решили на заседа-нии бюро обсудить такие проблемы, актуальность которых диктова-лась бы самой жизнью. И вот одной из таких проблем, по-моему, яв-ляется всестороннее, глубокое изучение и помощь. Эти вопросы мы хотим обсудить по-партийному, принципиально, не боясь вскрывать недостатки.
Спустя полчаса в кабинете секретаря райкома началось заседание бюро.
Когда стемнело, две машины выехали из района и двинулись в сто-рону колхоза «Победа». В первой ехали Бекмирзаев. секретарь партко-ма Хуснутдинов и три бригадира. Они все еще были под впечатлением прошедшего обсуждения и продолжали спорить друг с другом. Бекмирзаев вначале тоже участвовал в споре, а потом, увлеченный мыслями, замолчал и задумался. «Весь вчерашний вечер и бессонную ночь я думал только о себе, о своем положении и должности... Хорошо, что я ни дома, ни в правлении никому ничего не сказал! И чего это я стал таким тщеславным?! Что мне, в наследство, что ли, эта должность досталась?! Мне ее доверил народ. Захочет народ — лишит меня этого высокого доверия! А я только о себе и думал. За три часа, пока шло заседание. никто ни разу не затронул мою личность. Речь шла только о том, как поднять колхоз, чтобы люди зажили лучше. А я всю ночь только и думал о том. как спасти свой авторитет, точнее — свою шкуру. Да, теперь можно поверить в то, что я постарел. Л этот Халиков молодец! Думаю, что теперь дела наши пойдут на лад. Нет, на колхозном совещении по итогам года я поставлю ребром этот вопрос. Откровенно скажу народу. Скажу: райком обещал помочь, воду подведем, мы должны зажить в достатке и счастливо, и это целиком теперь зависит от нас!»
Бекмирзаев вдруг улыбнулся. Он почувствовал себя помолодев-шим. Чтобы работать наравне с молодыми, надо быть сердцем и душой молодым. А иначе...
Он бросил взгляд за окно, в темноту, медленно спускающуюся с гор в долину. Вдали. в ущелье, засверкали огоньки, и от их света на душе у Бекмирзаева становилось все теплее, он еще больше чувство-вал великую ответственность перед каждым из этих домов, в которых горит свет...

Перевод Н. Владимировой

• Назад
• Вперёд